Поглощая

- Такое испытание дается только нам и космонавтам. Двое суток в сурдокамере. - С каким-то одичавшим нервным энтузиазмом говорит А. Глаза его горят воспаленно под бельмом черных линз, намертво приросших к роговице. Волосы его выкрашены в иссиня черный, что перекрывающим кислород паразитом впивается в естественно тонкую русую структуру. «Словно смолой пропитали. Осталось только поджечь.» - Думает Бейонд, ухмыляясь, зажигая сигарету, равнодушно наблюдая как сизый дым стремительно уплывает в крохотное окошко мужской уборной. - Решение сложных логических задач в полной сенсорной депривации. Ни звука, ни еды, лишь приглушенный свет. Цена победы этого испытания - личная встреча с Эл… - Бейонд дублирует анонс последнего испытания. Слово в слово. Холлы в приюте "Вамми" словно криокамеры - ледяные, белоснежные, изолирующие воспитанников от тлетворного влияния мира на века. Или десятки лет. Бейонд Бездей сбился со счета в этой белой, кристально чистой, арктической пустоте. - Откуда ты достал сигареты? - удивляется А, правильный, хороший, чистый мальчик. У него фотографическая память, блестящая интуиция, и учителя говорят, что он во всем талантливее Бейонда. Б всегда на шаг позади, словно имя его и вправду говорящее, и он - не что иное как пожизненное «серебро» на пьедестале победителей. - При желании сюда можно протащить все, кроме баб. - Бейонд протягивает сигарету А. Тот закуривает и кашляет, встряхивая крашенной встрепанной шевелюрой. И снова вдыхает под пристальным наблюдением Бейонда. Он замечает, что А и вправду похож на Эл больше, хотя и не прикладывал к этому ни капли усилий. Ведь А - сутул он природы, Бейонд же - с детства перевязывает себя бандажом так, чтобы не разогнуться. А - обожает сладкое, Б - давится им, а после - вкалывает лошадиную дозу инсулина, чтобы не сдохнуть. И, наконец, А - знает ответы на все вопросы, Б - нарушает все заповеди Господни, чтобы добыть каждый… - Удачи в сурдокамере сегодня. Ты будешь первым, как и всегда. - Бейонд провожает вусмерть побледневшего товарища взглядом, и когда тот скрывается за дверью, он припадает ртом к окошку, наконец судорожно вдыхая воздух. Ртутная пыль, замешанная с табаком, никак себя не выдаст. Остатки сигареты смываются в раковине. Бейонд набирает полные легкие воздуха, улыбаясь себе в зеркале, пытаясь воссоздать улыбку Эл. Немного смущенную, отнимающую у владельца несколько лет. С вплетенными красной нитью любознательностью и светлой грустью, что заставляет носогубные складки отбросить еле уловимую тень, впадинами, под резкими скулами… Но получается гротескная клоунская гримаса. И дополняет ее пустой взгляд в зеркало, которое так страстно хочется разбить… * А чувствует себя просто ужасно. Организм его накрепко отравлен, и проявил всю палитру симптоматики отравления, которая, согласно расчетам Бейонда совпадает с целым букетом всего и сразу, трудно определимого, полисимптоматичного. А готов умереть в герметичном бункере сурдокамеры. Он жаждет этого. Однако, медицинский персонал, равно как и экзаменаторы считают иначе. В приюте "Вамми" свобода воли, право на решения - номинальна, и существует лишь на словах, на просторах типового контракта, где каждое слово - ложь. Потому, когда А отправляют в больничное крыло, первым его навещает Бейонд, подкупивший младший медицинский персонал. - Я провалил задание. Впервые… Мой друг. По поведению А Бейонд изучает Эл. Достоинства и недостатки, силу и слабость в анатомическом театре их юности, в разрезе, в последовательности академического упражнения. Все нужно увековечить формалином памяти, препарировать, вскрывать, осквернять скальпелем своей логики, чтобы испробовав свои силы на миниатюре, перейти на оригинал. А называет Бейонда другом. Значит, Эл также не хочет оставаться наедине со своими страхами. Нужна опора, за которую можно эгоистично схватиться, врастая в нее телом, перенося груз ответственности на чужую голову. Б улыбается тренированной, но все же такой плохой улыбкой. Дешевой пародией на великий первоисточник. - Это недостойно победителя. Ты мотивировал группу лучших, а теперь выходит так, что мы все будто теряем нашу цель, когда сильнейший терпит фиаско уже в начале экзамена… - Ты не хочешь, чтобы я жил? - внезапно спрашивает А, и этот вопрос застает врасплох Бейонда. Эл вряд ли можно убить ложью. Зато правда станет хорошим оружием. Воистину! А -настоящий полигон для испытаний. Б наклоняется к самому уху первого наследника. - Никто не хочет, чтобы жили слабые. И глупые. Бейонда разрывает на части, когда А, задумавшись на миг, растягивает губы в проклятой улыбке, такой точной, словно ее сняли с лица Эл вместе со скальпом. - Спасибо тебе, мой друг. - улыбается А посиневшими губами. - Я ведь и вправду очень, очень устал. Не знаю, какое слово способно объять мою усталость… А надрывно кашляет. Над его головой Бейонд видит трясущийся нечеткий курсив, словно так небрежно расписываются боги, отводя судьбу, срок и значение, подобно архивной справке, недоступной смертным. Настоящее имя у А - серое, неприметное, капля в океане чужих имен… - За что ты благодаришь меня? - удивляется Бейонд, впервые искренне интересуясь чужим мнением. - За то,… что ты уничтожил меня. Бейонду нечем дышать. На глаза чуть ли не наворачиваются слезы гнева. Он впивается пальцами в простыни больничной койки. А хочет провести пальцами по голове Бейонда, по его смоляным, густым волосам, но ему удается дотронуться лишь до открытых в немом крике губ Бездей. А касается его, так нежно, словно успокаивает, словно не он, а его живой соперник умирает. - Ты не хотел моей смерти так, как хотел этого я… - хрипло смеется А, хватая воздух болезненно, судорожно. И, наконец, добавляет. - А, значит, я победил. * Так или иначе, он все равно умер бы в этот день. Бейонд, поцелованный неизвестным ему самому богом, знал об этом лучше, чем кто-либо другой. Ведь алая кайма цифр уже поставила свою печать над умной головой А. Эл не занимается «Вамми» от слова совсем. Никакой вопрос кроме спонсорства его не тревожит. Просто ходячая чековая книжка. Ревизор, который никогда не приедет. А Ватари - главный акционер - всегда и везде следует за великим Эл. Потому Бейонд знает, как просто запустить яд коррупции и двойных стандартов в такую плодотворную бесхозную почву. Так, в начале, он остается наедине с А незадолго до смерти, так и остаётся с ним после. На груди - крупный неряшливый шов от вскрытия. Нити набухли от влаги, словно черви. «Будто куклу зашивали, а не ЕГО наследника.» А лежит перед Бейондом голый, распростертый, распятый и снятый с креста. И победивший. Бейонд вдыхает тошнотворно сладкий запах покойного, прижимаясь носом в месту крепления нитей. Он бы разорвал его заново в этом самом месте шва. Окунул бы руки в холодное вязкое болото зловонной непрочной плоти, начинил бы ее любимыми сладостями А. Венчал бы крестом из двух шоколадных плиток. «Кушать подано, великий детектив! Отведаете?» ...Или натянул бы синевато-белую кожу покойника на себя, шествовал бы по стерильным пустошам приюта «Вамми», словно новый вождь, в шкуре самого сильного поверженного зверя... Бейонд только и успевает провести горячим языком по холодным, будто пластиковым, ребрам, когда его беспокойные, трясущиеся руки нащупывают собственную эрекцию, такую сильную, такую горячую, что хватке правой руки едва удается совладать с этим уверенным пульсирующим жаром жизни. Бейонд сдавливает зубами хрупкое ребро, ломает его до глухого хруста, вдыхая холод и смерть, почти отдавливая свой член. Свободной рукой он открывает веки А. В вваленной глазнице - мутное, затянутое туманной пеленой вечного безразличия око, и Бейонду приходит в голову безумная идея. Осквернить ум великого так просто, так просто… Он слышит неприятное сопротивление под уверенным давлением своего члена, когда вибрация мобильного в кармане куртки становится совсем невыносимой. Приходится ответить, ведь ему сообщат неизбежность его победы. Совсем вскоре он увидит великого Эл. - Да… - тянет Бейонд в неге. - У господина Эл весь следующий год расписан по секундам. - говорит Ватари сквозь помехи, сквозь тысячи, тысячи километров, как далекая, тусклая, невидимая звезда. - Он не приедет. Но ты приступишь к своим обязанностям детектива завтра же. 
 Бейонд едва не выругнулся в трубку. Член его совсем обмяк, а вот веко А как-никак придется подшивать, и подсуетить какую-то глумливую бутафорию вместо глаза. * На похоронах А не было слез. Потенциальные приемники Эл просто не умели плакать, или ежедневная навязчивая идея оказаться не лучшими истощила их вусмерть. Официальная причина смерти - остановка сердца - случилась бы так или иначе. Всевидящие глаза Бейонда знали все. До чего неловко было видеть, когда оборвется жизнь каждого из этих детей, воспитанников приюта, подростков, и совсем еще малышей. Нежные, не тронутые пороком лица, беспечный румянец, прячущийся по случаю в черные траурные одежды, бессчетное количество дней впереди. - Эй ты! - мальчик лет десяти дергает Бейонда за рукав черного тренча. У мальчишки - пшеничные волосы, смешная пушистая челка, едва не полностью закрывающая видимость строгим синим глазам. И всего шесть лет жизни на оставшемся балансе… - Чего тебе, Михаэль Кель? - Теперь ты главный тут у нас? - с вызовом задается ребенок. Бейонд треплет его по волосам небрежным ленивым движением. - Мой тебе совет: кумиров себе не возводи. Другой паренек с бесстрастным, внимательным лицом, с рано поседевшими волосами, держится от Бейонда на безопасном расстоянии, но все же решается задать вопрос. - Откуда ты знаешь его имя? - И тебе бесплатное поучение, - улыбается Бейонд, но трогать ребенка, прикасаться к нему, ему не хочется. - Больше знать будешь, скорее состраришься. Бездей слукавил. Белоснежному мальчику с серьезным лицом жить оставались долгие счастливые десятилетия. * Что ж, если мир не хочет играть с ним, тогда Бейонд сам сделает первый ход. И если нужно, дойдет до десятого шага в одностороннем порядке. Он впервые покинул дом без охраны, которая неизменным приставом следовала за каждым питомцем приюта «Вамми». Отсутсвие Эл разбивало его на молекулы, и даже золотая кредитная карта не могла собрать Бейонда по частям. Хотя, признаться, целый гардероб обнов, долгие примерки в лучших бутиках Лондона, не могли не радовать. К своему разочарованию, Бейонд отметил, что ему очень идет прямая осанка, зачесанные назад, густые волосы, изысканный деловой стиль. Однако, агент Наоми Мисора в далеком слепяще-солнечном Лос-Анджелесе впервые увидела его ссутуленным, в неряшливой хламиде толстовки, в бесформенных джинсах. Серия убийств молодых женщин стала первым самостоятельным делом Бейонда. Соображала Наоми быстро, а новоиспеченный детектив почти разуверился, что женщины такое умеют. - Он не насилует их, кто бы это ни был. Почему он не жаждет их тел, я не могу понять? Бейонд улыбается. - Дело в том, что этот убийца не желает что-либо уже опороченное, оскверненное. Срамные места - это то, что делает жертв людьми, жалкими, слабыми, предсказуемыми. Мисора - молодая, красивая азиатка. Ей нет тридцати. Густые черные волосы обрамляют ее лицо. Про себя она отмечает, что именно то, что отпугивает ее в этом странном мужчине, ее и притягивает. - А вот то, что патологоанатом не проверил их пустые, зашитые глазницы, было огромным упущением. - продолжает Бейонд, без перчаток, голыми руками проводя по сомкнутым векам лежащего перед ним девичьего трупа. - Там мы запросто найдем остатки его ДНК. 
Наоми отводит глаза и неуверенным голосом задает ему вопрос. - Вы… хотите сказать, что он хотел кончить в их мозг? Это… безумие… Они ведь были такими чистыми, умными, светлыми девушками из хороших семей! Все до одной! - Как грубо, Наоми-сан. Думайте как преступник, и вы поймете его замысел, - криво ухмыляется Бездей. - Он хотел осквернить их мысли, опорочить саму суть, причину их существования, разъединить причинно-следственные связи их жизни… - Так вот какой вы, - с непонятной напряженной интонацией Мисора прерывает его, - Эл… Бейонд улыбается довольно. - Какой же? И так и не удосуживается получить ответ. * Бейонд еще никогда не бывал на званых ужинах. Тем более у настоящей живой семьи. Стол был накрыт с размахом в лучших традициях американской кухни. В наличии были и морепродукты, ибо Наоми Мисора, будучи женщиной правильной и немного сентиментальной, скучала за исторической родиной. - Это поразительно… Вы так молниеносно решили это дело! - восхищался Рей Пенбер, красивый, видный, голубоглазый американец, агент ФБР, как и его молодая жена. - Вам не потребовались и сутки, чтобы отыскать этого урода! Поразительно, ведь он был воспитан в полной изоляции от зла и любого проявления внешнего мира, воспитываясь в условиях закрытой секты, почти полностью состоящей из целомудренных, набожных женщин! Бейонд подцепил вилкой жареный кальмар, краем глаза замечая, каким взглядом, затуманенным, с возбужденной вином поволокою, изучает всю его фигуру Наоми Мисора. Она знает, что завтра он уедет. Она знает, что он красив. Точнее, что Эл красив. - Рей… Раскрою вам секрет. Если бы ваше бюро расследований продолжало все также наивно полагать, что этот человек хотел просто лишить жизни своих жертв, то вы бы потратили еще месяц-другой на расследование. А ведь он совсем не хотел их убить… Пенбер смеется от неожиданности и откровенно, честно не понимает. - Так что же он, по-вашему хотел, Эл? Слыша это имя снова и снова, Бейонд хочет схватиться то ли за нож, то ли собственный член. - Он хотел поглотить их. Остаться в них. В глубине. Середине. Понимаете ли, мистер Пенбер, он не может жить, не поглощая… С минуту они сидели молча. Джазовая пластинка разыгрывает чувственный живой концерт, и Мисора, под недоуменным взглядом Рея, предлагает их гостю станцевать. - Танцуйте с мужем, Наоми. - отвечает Бейонд, проведя холодной ладонью по спине Пенбера. - Я бы предпочел посмотреть. Танец перерастает в поцелуй, едва тела супругов приблизились друг к другу. На мраморном полу они отбрасывают хаотичную, словно черное пламя, тень. А в камине лениво играет светом настоящий, живой огонь. Происходящее так неправильно, и логично одновременно, как и присутствие этого странного, легендарного детектива. Появившегося из ниоткуда, и уходящего с первыми лучами солнца в никуда. Будто демон, меркнущий на рассвете. Вначале Рей целует Наоми аккуратно, целомудренно, будто касается непорочной, юной девушки. Будто он ранее и не целовал жену вовсе. - Поглощай. - Бесстыдно шепчет Мисора, разрывая поцелуй. Бейонд незаметно, нарочито медленно, направлятся к выходу, но его умоляют остаться. И это уже Рей. * Сплетение трех тел вряд ли заменит сплетение мыслей в его голове. Но Бейонд был готов поклясться, что он пытался. Пытался почувствовать боль, когда Рей впервые вошел в него сзади на всю длину. Пытался осознать блаженство, когда сам он размашисто двигался в лежащей под ним Наоми. Всей своей сутью желал испытать интерес, когда супруги, заходясь в бешеном ритме, соединяли свои живые счастливые тела. Но у Бейонда не получалось. Он позволял члену Рея резко двигаться в своем горле, он просил Наоми заставить его задохнуться и сесть на его лицо. Бейонд снова и снова вдыхал полными легкими чужую счастливую жизнь, пытаясь поглотить, впитать влажной разгоряченной кожей каждую деталь и прикосновение. Бездей удовлетворял их одновременно, позволяя и им поглощать его самого, разрывая его внимание и тело на части. Но стоило движению остановиться, и подобно едва очерченому в тумане миражу, Бейонд смутно предчувствовал, что завеса спадет, и перед ним предстанет выжженная мертвая земля его собственной сущности. Во всей первозданной своей наготе. Когда Наоми обосновалась под ним, охватывая мягкими губами член Бейонда, а Рей вновь наполнил его из середины, судорожно притягивая за плечи, взгляд Бейонда был устремлен лишь в собственное отражение в зеркале. Был ли это он? И кто он вообще? Согнутые худые плечи, бледность напудренного лица, выведенные, словно отметины на гротескной маске, круги под надежно спрятанными под черными линзами глазами, взъерошенные, выкрашенные в темный волосы. Что прячется под этими контрастами черного и белого, под маской этой чужой черно-белой жизни? - Что?! - чуть ли не выкрикивает Бейонд, во время одного из толчков Рея. Но его возглас сливается со вздохами, стонами, всхлипами его любовников. Совершенно отчётливо он видит в зеркале Эл. Бейонд сдавливает свое сбивчивое дыхание, прижимая худую ладонь ко рту. Свою ли? Указательный палец проскакивает между челюстями, то ли от сдерживаемого удовольствия, то ли от желания вывернуть самого себя наизнанку. Бейонд сквозь чужие крики слышит, как разрывает зубами собственную плоть, так тонкое тело пальца становиться чужим. Словно и вправду, не ему он принадлежит, а тому, по образу и подобию которого он был сотворен. Давясь металлическим вкусом собственной крови, упиваясь чужими напуганными криками, Бейонд впервые признается себе, что живет,… … Поглощая.