***
Холодный воздух развевает подол платья цвета золота с красными нитями в виде витиеватых узоров, шум ударов морских волн о камни доносится предельно четко в ночной тишине, а его запах проникает в самые легкие, что хочется дышать им вечно. Сынён проводила морскую королевскую чету и поднялась на переход между башнями, чтобы побыть одной, без слуг, на свободе. И со своими мыслями. У Сынён такое чувство, будто она уже видела похожу смерть, словно отпечаток убийцы ей знаком, но она не может понять или разобрать его. Ей бы подумать о своем умершем муже и о поместье, которым заправляет мать Джемина, но тот не был отравлен аконитом. Он просто умер и все. Перестал дышать спустя неделю свадьбы, и Сынён осталась одна в мире, где без влиятельной семьи или мужа женщинам крайне сложно. Даже если находятся те, кто идут против системы. И хоть она королевский отпрыск, ее влияние крайне ничтожно по сравнению с ее сестрами — Ким Субин и Мун Чеён, и матери, ее авторитет держится только за счет последней. Она бы вернулась в поместье, но мысль об одиночестве, которое будет там окружать несмотря на живописные виды и большую территорию, за которой нужно ухаживать, сразу приводит ее в апатию и презрение. Еще не настолько сильно пала в своих глазах, чтобы уезжать в изгнание, когда ее место здесь, в замке, рядом с матерью и морем. Думает об Элки, но не находит в душе жалости к ней. Та попала сюда по воле судьбе, упорной учебой завоевала сердца некоторых дворян. Сынён беседовала со многими благородными дамами, которые вначале высказывали свое отвращение к сирене, а после королевской проверки смягчились и говорили, что с такими темпами с дикаркой можно будет обсудить изысканные сплетни или коварные политические новости. Графиня Со только мило улыбалась и кивала, понимая, что Элки вряд ли выберется из замка так просто, а Намджун сможет придумать, как изменить оговорку в три года в свою пользу. Сынён не завидует, не ненавидит сирену: она не может так относиться к принцессе подводного клана. Не из-за ее прошлого титула, не из-за нынешнего титула, не из-за матери даже, она понимает, какого быть там, где вечно темно и холодно, где покои не можешь назвать домом, где вокруг люди, которые могут в любой момент осквернить тебя словом или поступком, о котором не сразу узнаешь. Сынён живет в замке по привычке, должна потому что, но она не хочет уезжать туда, где из отличий только отсутствие знатных людей и необходимости вести себя как благородная дама голубых кровей. И даже море не так важно, ведь, несмотря на близость к нему, графиня никогда не спускалась к нему, не трогала его воды, а созерцала только из окон, переходов между башнями или с самих башен. Она тяжело вздыхает, ощущая, как с наступлением Лунасы лето начинает прощаться, завершает свои последние аккорды, уступая место осени и сбору урожая. Сынён распустила бы волосы, но наличие шпилек, которые самостоятельно не вытащит, убивают мысль на корню. Она не слышит, как сзади кто-то идет, а потом останавливается, не нарушая тишины и наслаждаясь еще несколько долгих мгновений прохладой и запахом моря. — У нас на севере море пахнет по-другому. Интересно, как оно пахнет в резиденции короля Ким Юнхо на юге? — говорит подошедший человек, от чьего голоса графиня пугается, но не поворачивается, продолжая смотреть в темноту и прекрасно зная, кто позади — Тан Тэхён. — Оно пахнет знойностью и фруктами, что растут в его замке. У него замок тоже построен близко к морю, только к Калидус, а не к Кэрулум, как у нас. — Надо бы заключить с Юнхо договор, чтобы одним из пунктов было посещение его замка, — смеется Тэхён. — Кстати, а что Ваше Сиятельство делает здесь так поздно? Вы не боитесь, что я могу оказаться убийцей и столкнуть вас? — Если вы меня убьете, то Намджун быстрее войну развяжет, чем заделает наследника, — искренне смеется Сынён, разнося на округу глухой смех. — Зачем вы пришли? — Хотел сказать, как мне жаль, что вдовствующая королева Сон отказала моему дяде в нашей свадьбе. Сейчас вы бы были не графиней, а королевой. — Что случилось, то случилось. Я не жалею о прошлом. — А жаль, потому что я готов предложить вам такое же повторное предложение, пока Менсис с Ноли находится в нейтральных отношениях. — Вы думаете, что они могут испортиться? — все-таки Сынён поворачивается к собеседнику, но ничего кроме полу-улыбки, полу-усмешки и горящих глаз не видит. — Кто знает, как сложатся отношения завтра к обеду. Я не предлагаю свое сердце, я предлагаю политический союз. — И какая мне выгода от этого? — усмехается графиня, глядя на короля северного государства с нескрываемым скептицизмом и недоверием. — Я этого еще не придумал. Но если вы, Мин Сынён, решите рассмотреть мое предложение более подробно, то я смогу найти, что вам предложить. Или вы предложите свою цену, какой она бы не была, — улыбается. — Я приму ваше предложение к сведению, подумаю о нем, но никаких гарантий не даю. А теперь, Ваше Величество, Тан Тэхён, прошу оставьте меня одну. — Как вы того желаете. Тэхён целует ее руку на прощание и удаляется, оставляя графину с немного спутанными мыслями, в легком недоумении и больших сомнениях. Сынён помнит, как много лет назад, когда еще ее отец — Мин Юнги — был жив, а она оставалась последней принцессой, не вышедшей замуж, шли разговоры о ее замужестве. Ведь ее возраст уже был около двадцати. Но ей было все равно на мужа, знала, что это будет политический брак, и ни о какой любви и речи не шло. Только вот несколько лет шли переговоры с единственным Королевстве в регионе, в которое ни одна принцесса Ноли не отправилась в качестве невесты для наследного принца — с Королевством Менсис. Тогда у власти стоял покойный дядя Тан Тэхёна, имя которого Сынён уже и не вспомнит, потому что не особо интересовалась политикой. Но Сон настояла на своем и убедила Юнги не выдавать ее замуж и не отсылать в северные земли. Графиня Со, как сейчас помнит, ее матушка позвала в тронный зал и сообщила эту новость тогда как ее отец — Юнги явно был не доволен. Ее эта новость не расстроила, она означала только, что поиски супруга продолжают идти. Три года заняло это правда. Им стал сын одного из самого старого и влиятельного графа, который не раз оправдывал военные, политические и экономические ожидания короля Мин Юнги. Сынён не помнит, что тогда произошло, почему все те годы Со Джемин не был претендентом на ее руку, но графиня уверена, что что-то явно произошло, потому что помнит, как многие знатные дамы переговаривались в замке, а ее мать была взволнована. После того, как тот инцидент исчерпал себя, — Юнги объявил об их помолвке, а потом о венчании. Сынён не сопротивлялась, понимала, что это ее предназначение. Только вот прошло уже одиннадцать лет, а она так и не выяснила, что за инцидент тот был. Пару раз спрашивала у матери, но та не отвечала, отмахивалась, что ничего серьезного. Но Сынён даже сейчас прекрасно понимает, что все было серьезнее, раз даже те знатные дамы умалчивают и только нервно перебирают носовые платки или кромки платьев. Графиня выныривает из собственных воспоминаний, тяжело вздыхает, поднимая голову к темным и усыпанным звездами небу и смотря в его глубину, пытаясь убедить себя, что прошлое привело ее к лучшему, а не к мрачному замку в северных и холодных землях, и что предложение Тэхёна о политическом союзе — тайные цели короля и его жестокие амбиции. Знает, что у Сон были причины в отказе их свадьбы четырнадцать лет назад. Но также понимает, что сейчас она сама может решать свою судьбу. Сынён передергивает плечом из-за холодного ветра и отворачивается от моря, намереваясь вернуться в свои покои и выпить пару бокалов вина, чтобы уснуть покрепче и надолго. Все равно она не будет приглашена на собрание по поводу смерти Мун Чану и дальнейшей судьбы Королевства Дилиджентиа.***
Элки не помнит, что ей снилось, если снилось вообще хоть что-нибудь. Сирена плохо помнит, как уснула: для нее существовала всепоглощающая боль под ребрами, которая разъедала сердце и легкие. Только мягкие, теплые и родные объятия Еын помогли ей провалиться в небытие. Жаль, что оно длилось не так долго, как ей хотелось бы. Хотя, по сути, возможно, оно длилось и дольше, раз, когда Элки открывает глаза, в покоях уже светло, а пение птиц проникает сквозь слегка приоткрытое окно. Но спящая служанка у двери говорит, что еще раннее утро и что многие обитатели замка продолжают спать после насыщенного вечера. Стоит ей вспомнить о событиях вечера, как противные узел в животе начинает скручиваться, а желудок сжиматься, желая избавиться от всего содержимого, которого и так немного. Элки смотрит на натянутую ткань балдахин, вспоминая, консумацию брака, что слезы невольно начинают неприятно щипать глаза, а горло сжимается в спазме, что ей приходится зажать край одеяла зубами, чтобы не завыть, застонать в голос от этого всепроникающего чувства омерзения: к себе, к Намджуну и к своему телу, которое, начиная со вчерашнего дня, уже не принадлежит ей. Сирена не знает, как ей быть, что делать, как вести себя. У нее нет желания вставать с постели: единственное — закрыть глаза и не просыпаться больше, не вставать и не существовать. Она думала, что живет, пока учится, пока познает неизведанный человеческий мир, но все изменилось: у нее отпало желание делать хоть что-то. Ее разрезали, вынули все внутренности, перепутали их и обратно засунули, зашив кровоточащие раны. Ее фрейлина лежит рядом и мирно посапывает, не заботясь ни о ней, ни о минувшем вечере, что Элки кажется, будто она одна в этом замке, кто не находит себе места. Но это не так! Мун Чаён, Мун Юджи и Мун Хван как минимум тоже не находят себе места, ведь член их семьи умер. Элки глубоко и медленно вдыхает и выдыхает, пытаясь вернуться в реальность и не думать о прошедшем. Она смотрит на светло-русые слегка вьющиеся волосы Чан Еын, что прикрывает ее по-детски красивое лицо, смотря на которое невольно забываешь о всех проблемах. Сирене вновь хочется окунуться в те приятные и теплые объятия фрейлины, что она вновь ложится, пристраиваясь рядом и прижимаясь к чужой спине, обнимая. Элки закрывает глаза, старается не думать о все еще болезненных ощущениях, о внутренностях, которые так и норовят сжаться до самых маленьких размеров и остаться так надолго. Ей бы уснуть и не проснуться, но в реальности, увы, все не так. Она теперь королева, хоть и консорт, которая не может сбежать от своих обязанностей, все время проводить в покоях и спать. Однако Элки не хочет ничего, чего хотела еще несколько дней назад. У нее нет целей и амбиций, нет желания плести дворцовые интриги и хоть как-то продвигать свои интересы через придворных дам, их мужей и своих фрейлин. Ее растоптали, унизили, что встречаться с родителями и семьей также не хочется. Она просто не может показаться перед ними такой разбитой и вызывающей жалость к себе. Еще не настолько низко пала. У нее остается только это утро, только эти часы до подъема, до обеда, чтобы поспать еще немного, побыть в своей боли прежде, чем принять ее, закопать в самом дальнем уголке сердца и подняться с кровати уже королевой.***
Первые солнечные лучи проскальзывают сквозь незакрытое окно, падая прямиком на лицо женщины, которая полночи провела в раздумьях и только из-за усталости уснула, облокотившись о мягкий стул. Вдовствующая королева приоткрывает глаза, ёжась от холода, и оглядывает помещение, удивляясь в первые секунды, что находится не в своих покоях. Но потом воспоминания о прошлом вечере и ночи наплывают на нее тяжелым серо-синим облаком, которое не развеивается утренним солнечным светом. Сон устало поднимается, разминает затекшую шею, проходит по комнате в башне в поисках кувшина с вином. Она редко начинает утро с алкоголя, но в этот холодный и напряженный момент ей нужно что-то, что согреет и поможет стереть пелену дымчатого облака. Особенно, когда после вчерашнего дня осталась горечь на языке, опухшие глаза и ноющая боль в груди. Сон делает несколько больших глотков и, не смотрясь в зеркало и не оставляя бокал, выходит из башни, проходя мимо стоя спавших гвардейцев и идя в покои дочери, ставшей такой же вдовой, как и она сама. Ее не волнует, что о ней подумают в это раннее утро, потому что многие еще спят и еще несколько часов в коридорах, кроме слуг и гвардейцев, не встретишь. Она доходит до королевских покоев, стучится и, не дожидаясь, пока ей ответят, или что-то скажут спавшие гвардейцы, проходит внутрь, не оглядывая помещение, а смотря прямиком на кровать, на которой лежит хрупкая одинокая фигура. Сон садится на край и осторожно проводит пальцами по распущенным волосам Чеён, которая моментально открывает покрасневшие глаза с легкими синяками под глазами. — Тебе было также больно? — спрашивает безжизненным и хриплым голосом. — Больнее, — отвечает вдовствующая королева почти шепотом, и едва заметная печальная улыбка трогает ее губы. Она подсаживается ближе и обнимает дочь, позволяя ей положить голову на свои колени. — Со временем тебе станет легче. — Знаю. Сколько сейчас времени? — Шесть или семь утра. Повисает тяжелое молчание, в котором одна женщина упивается болью, будучи пораженной смертью мужа и короля, а вторая — вспоминает мужа, который уже давно не с ней. Каждая из них понимает утрату друг друга, что лишних слов не надо. Они на лицах друг друга написаны. Чеён тяжело вздыхает, понимает, что ее мать мало чем сможет ей помочь, что ей самой нужно взять ситуацию в свои руки. Но как это сделать, когда не знаешь, что делать, не знаешь, что необходимо для твоего Королевства, когда не знаешь, как обстоят реальные дела в государства, когда ни разу не подпускалась к руководству страной? Мун Чеён прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться мыслями на своих детях, думая, что будет лучше для них, для их безопасности. Она уверена только в том, что не хочет подвергать их опасности. Не тогда, когда ситуация напряженная, и в любой момент может вспыхнуть война. Она всегда знала, что у нее нет политической хватки, как у матери — Сон, как у отца, как у покойного мужа. Для нее было важно семейное благополучие, безопасность детей и их желания. Знает, что Мун Чонгук больше погружен в жизнь на политических аренах, чем она сама. Чеён открывает глаза, поднимается, берет из рук Сон наполовину пустой бокал вина и выпивает его полностью. — Я буду присутствовать на собрании от имени Королевства Дилиджентиа, но я хочу, чтобы Мун Чонгук также присутствовал. Ты знаешь, мне не нужна королевская власть, я хочу от нее отказаться и от статуса «королевы», вернув прежний. — Ты уверена в этом? — спокойно спрашивает Сон, прекрасно понимая мотивы дочери. — Может, тебе власть и не нужна, но может, она нужна твоим детям? Хван прямой наследник Чану. Ты можешь стать регентом, либо попросить Чонгука стать им. Я не настаиваю на изменении твоего решения, но поговори с детьми. Чеён кивает, устало поднимаясь и собираясь привести себя в порядок. Не время горевать. У нее была целая ночь на это, но сейчас ей нужно затолкать боль и горечь как можно глубже и выйти из покоев вдовствующей королевой и не просто вдовой, которая поглощена горем. У нее нет времени на это. Хотя несколько раз слезы едва не полились, пока служанки собирали ее волосы, наносили макияж и одевали. Она должна выстоять этот день. Не ради себя, а ради детей. Чеён смотрит на мать прежде, чем выйти из покоев, и пытается натянуть ободряющую улыбку, но она выходит, скорее, вымученной, чем поддерживающей. Вдовствующая королева провожает же ее слегка печальным взглядом, продолжая вспомнить прекрасные мгновения с Юнги, пока они были детьми и играли на одновременно песчаном и каменистом пляже, когда до обряда соулмейтов было далеко, когда их чувства друг к другу только начинали зарождаться. Эти воспоминания на нее наплывают крайне редко, только в самые тяжелые периоды жизни. Жаль, что этот день, четвертое августа, как раз такой. Она помнит удивление, шок с легким страхом, когда встретила наследного принца Королевства Ноли, как тот смотрел на нее с изумлением и восторгом, как ему нравилось слушать ее истории о подводном мире, а Сон о его мире. Она никогда не скрывала, что ее тянет наверх, к людям, ведь среди подводных жителей для нее будто не было места. Хоть сейчас она так яростно и так стремительно стремиться защищать всех ее сородичей, в том числе, и русалок, которых с каждым новым поколением становится все меньше. Сон верит, что, может, в воде она была не на своем месте, то для других русалок подводный мир — самый настоящий дом. И несмотря на то, что ей очень сильно хочется вернуться в родной дом, туда, где когда-то жили ее почившие родители и уплывшие в разные части Лингума старшие сестры, отказавшиеся от трона клана в пользу их самой младшей сестры — Луа Мур, которая только на четыре года младше вдовствующей королевы. Сон вспоминает, как смерть ее отца потрясла все подводное царство, как ей пришлось вернуться в море, когда Сынён болела лихорадкой и была на грани жизни и смерти. В ее-то четыре года. Свою матушку Сон плохо помнит, ведь та умерла, когда ей было от силы лет пять, а что говорить про Луа — той был год. Вдовствующая королева грустно усмехается, вспоминая свое детство, свое прошлое, тот далекий день с обрядом родственных душ, когда думала, что вот оно ее счастье: любимый человек оказался спутником по жизни, ее отец подписал Соглашение с отцом Юнги. Казалось бы, что вот она счастливая жизнь, но в реальности — литры слез, многочисленные порванные платья от соперниц, желающие выйти замуж за наследного принца и стать королевой. Сон даже не вспомнит их имена — многие из них уехали после свадьбы, а сейчас вряд ли еще живы, ведь тут, на суше, дольше пятидесяти-шестидесяти не живут. Но слезы и платья не главное, ей пришлось не просто повзрослеть морально, русалке пришлось стать достойной королевойдля Королевства. А королевский титул не одно и то же с психологическим возрастом. Ей пришлось брать ответственность за многие процессы, происходящие в государстве, стойко переносить невзгоды, голод, засуху и быть моральной поддержкой народа тогда, как Юнги — был физической опорой. Иногда доходило до того, что ее могли запереть в башне, но через несколько дней освобождали. Сон усмехается обилию воспоминаний, поднимается и выходит из гостевых королевских покоев.***
Чеён не приходится далеко идти, комната ее детей находятся в соседнем коридоре. Она специально попросила, чтобы Хвану и Юджи выделили одни на двоих покоев. Ей не хотелось, чтобы в этом большом и холодном замке ее дети были порознь, но вместе с незнакомыми слугами. Она останавливается около проснувшихся гвардейцев, которые сонно потирают лицо, спрашивает об Их Высочествах и проходит внутрь, наблюдая, как тех, сонных и растрепанных, служанки пытаются одеть хотя бы во второй слой одежды и причесать. Если Юджи, не переставая зевать, с трудом пытается сохранять спокойствие, то Хван возмущается, говоря, что еще слишком рано и нет смысла выходить в свет в траурное утро. — Ваше Высочество, — молит служанка, — прошу вас. Вы же знаете этикет и распорядок дня в замке. — Но я не хочу его соблюдать тогда, когда мой отец умер, когда многим нет до нас дела! — Хван запрыгивает на кровать, скрещивая руки на груди и зло смотря своими разноцветными глазами. — Хван, — мягко улыбается Чеён и обращается к служанкам: — Вы свободны! Она проходит в комнату и присаживается рядом с сыном, который моментально прижимается к ней, пряча наклонявшиеся слезы в дорогой парче. Юджи спокойно же выходит из-за ширмы, накидывая на плечи халат, прикрывая корсет со стеганной юбкой. Чеён второй рукой обнимает за талию дочь, не пророняя ни слова и не намереваясь прерывать тишину. Ей хочется побыть некоторое время с детьми, разделить совместное горе. Может, она и не любила Чану. Может, она вышла замуж по политической выгоде. Но она его уважала, он хорошо к ней относился, шел на уступки и заботился о детях в силу своего королевского статуса. — Матушка, что-то произошло? — спрашивает Юджи. — Пока нет, — тяжело вздыхает Чеён, собираясь с мыслями. — Как вы слышали вчера, сегодня состоится собрание, на котором будут решать вопрос нашего Королевства. В том числе, вопрос о передачи трона. Это не просто престолонаследие, это поле боя, на котором кто-нибудь захочет захватить власть или посадить на трон удобного человека с регентом или нет. Я, конечно же, приглашена, как официальный представитель Дилиджентиа. Однако прежде чем выступать, мне интересно узнать ваше мнение. — Что ты хочешь знать? — серьезно говорит Юджи, поворачивая к матери фиолетовые глаза, похожие на два цветка фиалки. — Юджи, ты знаешь системы престолонаследия, поэтому, согласно им, ты не можешь претендовать на трон. А вот Хван вполне может и имеет право. — Матушка, ты хочешь знать, хочу ли я занять место отца? — поднимая на мать светловолосую голову. — Да. — Я… я не уверен… — начинает заикаться мальчик, слегка отстраняясь и смотря на стены покоев. Чеён видит только его профиль, но по нему понимает, что тот не думал в столь раннем возрасте о троне, несмотря, что является наследным принцем. Хван не думал, что его отец умрет так скоро и что ему придется занять королевское место. Он хватается пальцами за корни светлых волос и тяжело вздыхает, надеясь, что матушке и сестре не видны вновь скопившиеся слезы в уголках глаз. Хван не готов. Не готов к войне, которую даже он ощущает. Не готов, что его кто-то захочет убрать с трона самым грязным и мерзким образом.***
Напряжение так и сгущается с каждым новым вошедшим в зал совещания, и Намджун с трудом сохраняет спокойствие, уверенность и ясность ума, потому что продолжает думать о брачной ночи, о своем ужасном поступке и о неизвестности, которая накаляется с каждым вошедшим знатным человеком и королем. Он не спал долго, не мог уснуть, но уже с раннего утра был на ногах и поговорил с лекарем. И у него нет уверенности даже, кто мог желать смерти Мун Чану. Единственное, к чему Намджун хоть каким-то образом склоняется, — продолжение политики определенного человека. Когда входит последний приглашенный, король поднимается, приветствует и излагает суть совещания. Его отец, Тэхён, Чеён с Чонгуком, Хосок и Сон сидят предельно близко к нему, как бы показывая свое высокое и значимое положение. Намджун заглядывает каждому в глаза, каждому присутствующему, не останавливаясь дольше положенного даже на особо приближенных лицах. У них все равно идеально выработанная выдержка за годы практики потому что. Только Чонгук выделяется на их фоне: он зло и с подозревающем прищуром смотрит на каждого, как бы говоря, что если ты убийца моего брата, то заплатишь сполна. Но остальные держатся согласно королевскому статусу. — Как вы все знаете, Королевство Дилиджентиа является самостоятельным государством, как все остальные в регионе. Однако у него тесные связи по разным вопросам как с Королевством Ноли, так и с Королевством Аурум, — продолжает Намджун. — И в столь трагичные обстоятельства, нужно решить в первую очередь, не как мы найдем преступника, совершившего преступление против власти, а кто займет трон и на каких основаниях. — Но поиск преступника очень важная задача! — восклицает Мун Чонгук, вставая и смотря злым волком, что вена на шее вздувается, несмотря что половину ее скрывает ажурный платок. — Возможно, он где-то в замке, а, может, и среди нас! — Успокойтесь, Ваша Светлость, — строго, но со спокойствием произносит Намджун. — Мы будем заниматься поисками преступниками и найдем его. Но скажите: когда мы его найдет, кто будет судить его? Кто будет осуществлять законодательный уровень исполнения наказания? Я? Ким Юнхо? Или вдовствующая королева Мин Сон? Нет. Преступник вашего Королевства, и он должен быть осужден по вашим законам. Но кто издаст закон, если власть никто не будет осуществлять? — А вдруг вы преследуете собственную выгоду, чтобы посадить на наш трон своего удобного человека? — Чонгук взбешен, видно, что он держал злость в себе всю ночь и все утро, но король Ноли спокоен, он не позволит себе выйти из себя, как бы не хотелось. Ведь только с Элки может так сорваться. — Не скрываю, что у меня есть собственные мотивы. Однако хочу вас заверить, герцог Мун Чонгук, — Намджун специально делает паузу и проходит взглядом по каждому из королевских семей, — мои интересы не влияют на вашу независимость и вашу правоспособность. — Тогда… — усмиряет свой гнев герцог, присаживаясь. — Моя цель и цель этого совещания: скоординировать ваши действия и не допустить начала войны из-за неспособности договориться и выяснения отношений между друг другом, — Намджун выдерживает длительную паузу, давая каждому подумать и взвесить все, а после продолжает: — Как я и сказал, первая и важная задача на повестке — определить, кто займет трон в Королевстве Дилиджентиа. Я знаю, что покойный король Мун Чану не подписывал указ о престолонаследии, однако согласно закону о престолонаследии, который действует на территории вашего Королевства, королевский трон должен занять Мун Хван, которого представляет Мун Чеён — его мать и ныне вдовствующая королева Королевства Дилиджентиа. Та грациозно поднимается со своего места, некоторое время молчит, а потом начинает уверенно говорить, будто не она меньше суток назад потеряла мужа: — Я присутствую на совещании не только как законный представитель Мун Хвана, но и как вдовствующая королева Королевства, будучи его законным представителем. Не могу не отметить, что я — Мун Чеён — не желаю занимать руководящее положение в обход закону о престолонаследии, но и не желаю становиться регентом, пока Мун Хвану, согласно закону, исполнится четырнадцать или восемнадцать*. Кроме того, у меня состоялся разговор с наследным принцем сегодня утром, и он не намерен занимать трон своего отца. И эту волю наследного принца я сегодня и исполняю, как его законный представитель. — Иными словами, вы отказываетесь от передачи трона Королевства по вашей мужской линии? — уточняет Намджун, хмурясь. Не такого он ожидал. — Да, — кивает. — Тогда что дальше вы предлагаете? — Я предлагаю, чтобы трон занял герцог Мун Чонгук, который является младшим братом Мун Чану и который за последние несколько лет лично получил военные заслуги. Помимо этого, я отрекаюсь от своего статуса «вдовствующей королевы» на «вдовствующую принцессу Королевства Ноли», а мои дети — Мун Хван и Мун Юджи меняют свои статусы на «принца и принцессу Королевства Дилиджентиа» в качестве того, что они являются непосредственными членами королевской семьи. Но я с ними возвращаемся в свое Королевство. — Если Мун Чонгук согласен, и ни у кого нет вопросов и возражений, то продолжим? — Намджун соглашается, понимая, что спорить с тетей и дочерью Сон нет смысла, в них будто заложен дар убеждения. Все дальнейшее обсуждение было не менее яростное, даже короли Тан Тэхён и Ким Юнхо не раз спорили, как с Намджуном, так и с остальными знатными людьми четырех королевств. Король Ким-младший полностью потерял счет времени, он контролировал перепалки, старался направить их на решение проблем, существующих в регионе, старался ликвидировать не только вопрос о престолонаследии и убийства короля, но и другие существующие. Намджун не сразу заметил, как Бокдон нетерпеливо и нервно стоит рядом с ним. Он говорит о перерыве, во время которого отходит к окну и разрешает личному слуге доложить новости. Но стоит ему услышать о переданных словах Элки через служанку, как злость его так и берет. Даже не сколько из-за нее, а сколько из-за того, что не понимает, какую еще ошибку совершил. Он уже готов закончить совещание и пойти к ней, но здравый рассудок и чувство ответственности останавливают, говоря, что он — король и должен быть королем. Намджун возвращается и продолжает совещание, которое заканчивается подписанием большого документа, закрепляющем все положения и все решения, к которым пришли в ходе этого совещания. Все присутствующие ставят подписи и забирают копии соглашения на личное хранение. Король Ноли лично дожидается, когда зал опустеет, и только после этого выходит, закрывая его и направляясь в покои законной жены. Он ожидал злости, негодования, обзывательств, которыми Элки любит награждать его, но, войдя в ее покои, встретил только тишину, прерываемая скрипом пера о бумагу, перелистывания книг Сынхи и Еын. Намджун проходит, разглядывая заправленную кровать со сменным бельем, чистый пол, на котором нет следов бурной ночи, спокойную сирену, сидящую за столом в излюбленном бежевом платье, но с распущенными волосами. Король останавливается рядом с ней, не замечая, как фрейлины приветствуют его. Он старается понять, что происходит, и уже хочет задать вопрос, как Элки поправляет волосы, открывая вид на свою шею, на которой видны красно-сине-фиолетовые следы его пальцев, и Намджун понимает. Понимает, что проебался гораздо сильнее, чем думал еще утром. — Я знаю, что извинений будет мало, и ты их не услышишь, — начинает говорить, пока сирена безмятежно продолжает писать. — Я признаю свою ошибку, знаю, что повел себя как мразь, но я король, который защищает свою королеву. Даже таким грязным и мерзким способом. Ты можешь продолжать злиться и ненавидеть меня. Но не показывай это вне наших покоев, иначе… — Иначе ты вновь меня изнасилуешь? — наконец Элки поднимает голову и смотрит колкими глазами, источая лютую ненависть, которую Намджун когда-либо видел. — Иначе найдутся те, кто захочет меня убить, распознав мою слабину, а потом и тебя, когда получат желаемое после моей смерти, — король наклоняется к ней и шепчет, чтобы его слышала только Элки: — Запомни: наши отношения с тобой не должны повлиять на Ноли. Вне общественности и посторонних глаз: я — Ким Намджун, а ты — Элки Кин. Вне покоев: я — король Ким Намджун, а ты — королева-консорт Ким Элки. — Ты хоть понимаешь, что я не могу выйти из покоев?! — зло шепчет, показывая пальцем на следы на шее. Ее распирает злость и ненависть, Намджун чувствует ее даже кончиками волос, но не может никак помочь. Пока. Он заносит руку над головой Элки, улавливая, как та сжимается невольно, и рука опускается обратно. — Я исправлю это, — говорит он и выходит, оставляя трясущуюся от страха и ненависти сирену. Ей было тяжело сохранять спокойствие и подавлять самую ужасную эмоцию — страх. Она боялась, что Намджун вновь будет бить ее и унижать, а потом вновь изнасилует при фрейлинах, позволяя им увидеть свое ничтожное положение. Элки поднимается со стула и, едва не падая, подходит к Еын, протягивая к ней руки. Та притягивает к себе, гладит ее по голове, шепча успокаивающие слова, пока Сынхи смотрит на их дуэт, пытаясь понять, не задумала ли виконтесса какой-то план, чтобы полностью сломать сирену и выслужиться перед королем. Но Еын уже как сутки отбросила эти мысли: всю свою жизнь в качестве человека она думала, что одна, что никто ее не понимает. И даже когда стала фрейлиной, то не представляла, насколько Элки тяжело, видя все, что с той происходит. Эта ночь все изменила: Чан Еын наконец поняла, что ее собственная судьба не так трагична, как судьба сирены; не такая болезненная, хоть и со своими страхами, и со своей болью. Но у принцессы клана Гласиалис их больше, и они более весомее. Русалка прижимает дрожащее тело сирены ближе к себе, делясь своим спокойствием и теплом. Ближе к вечеру же в покои сирены стучится Бокдон, который передает для Элки «подарок от Его Величества» и травы от лекаря, подготовивший их по приказу короля. Сирена сомневается и открывает старую на вид шкатулку с резьбой, раскрашенными узорами разными цветами и серебряным теснением. В ней лежит странное украшение из сочетания легкой, тонкой светлой кружевной ткани сверху украшения на шею, видимо, черной такой же кружевной ткани, внизу него, а по середине две ткани объединены бархатной светлой тканью, расшитой черными нитями и в центре него вставлено изображение девушки в профиль с красивой прической, состоящей из цветов. От этой серединной светлой ткани вниз расходятся маленькие легкий цепи с чем-то похожим на жемчуг, только цветной. От вставки с женским изображением вниз спускается светло-зеленый камень в позолоченном ободке, а еще ниже висит миниатюрный медный ключик. Элки рассматривает необычное украшение, сзади которого сложная застежка. Она уже хочет отвернуться к зеркалу и примерить его, как замечает в шкатулке сложенный листок бумаги: «Я должен заботиться о твоей репутации. Хоть это и не извинения за ночь, я прошу прощения за оставленные синяки». Сирена усмехается, подавляя клокочущее чувство в груди, и просит Сынхи застегнуть чокер, как ей объясняет герцогиня. Он идеально ложится на ее шею, не сдавливает, но прикрывает синяки, чему Элки рада, грустно улыбаясь уголками губ. Ей собирают волосы, подправляют макияж, и сирена в сопровождении фрейлин спускается в сад, в котором прогуливаются многочисленные знатные дамы и мужчины, с интересом разглядывая королеву-консорт после целого дня затворничества и с новым аксессуаром. Но Элки все равно, о чем те шепчутся, что обсуждают, потому что теперь, с помощью Намджуна, она может выходить из покоев, вновь теряясь в своих мыслях по отношению к нему.