***
Подготовка не заняла много времени — Чонгук с Чеён сошлись на скромных мероприятиях: с малым количеством людей, с основными подношениями богам, без участия простых граждан Королевства. Чонгук предложил, чтобы они рассказали главе города о своих нуждах, и они выполнят их в максимальные короткие сроки. Чеён согласилась, сказав, что только это они могут позволить в сжатые сроки. К ночи следующего дня основные приготовления к погребению были выполнены, но будущий король и вдовствующая принцесса продолжали совещаться, отдавать распоряжения и узнавать у назначенных лиц как проходит подготовка. К полуночи постучался ювелир, приехавший с юга страны. Чонгук собирался обсудить корону на коронацию, ведь корона Чану отправится с ним в могилу. После ухода ювелира пришли друиды, сказав, что молитвенное отпевание и подготовление короля к отправлению в потусторонний мир готова, где его уже ждут. Герцог кивнул: — Значит, завтра с утра уже можно начать церемонию? — Да, Ваша Светлость. Да благословят нас всех Бран и Луг.* Друиды в белых льняных одеяниях покинули небольшой кабинет, стены которого окутаны гобелены с древними сюжетными мотивами — охоты, праздника Имболка* и божеств, восседающих вместе за пиршеством, окруженными быками и друидами, читающими молитвы. Чонгук устало наливает в деревянную большую кружку эль и выпивает, чтобы хоть еще немного поработать, подумать, что он мог забыть для церемоний. Не слышит, как к нему входит новая персона — Чеён, выглядящая не менее уставшей, измотанной. — Тебе нужно поспать. — И тебе тоже. Ведь главную роль в церемонии отведена тебе, — поднимает голову Чонгук, смотря на Чеён затуманенным взглядом. — Но у тебя она не менее важная. Ты ее завершаешь как преемник. — Портные уже подготовили одежду? Церемония будет завтра в первой половине дня. — Еще вечером. Они ее просто подправили, подогнали под нужные размеры, — тяжело вздыхает Чеён, отпивая эль из кружки Чонгука, видя его замешательство. — Какая уже разница. — И то верно, — усмехается. Они на пару распивают эль из одной кружки, как братья, а потом расходятся по разным комнатам, еще больше осознавая, что династия повернется в другое направление, что мир меняется. И главное — Чонгуку в ближайшее время нужно выбрать жену — королеву.***
Все утро королевская чета визуально и морально готовилась к погребальной церемонии. Черные односложные платья, камзолы и кюлоты, расшитые серебряными нитями, украшенные драгоценными камнями исключительно из-за статуса, короны и диадемы, принадлежащие по статусу, кожаная обувь, говорящая о почтении к корням, к прошлым поколениям, лилии, находящиеся в руках. Тело Чану уже перевезли на место погребения, расположенное за чертой города, на другом берегу реки. Чета идет пешком, как того требуют традиции, сохраняют молчание. Их сопровождают друиды, читающие молитвы на старом языке — валлийском. Хван испуганно поглядывает на рядом идущую Юджи, у которой светло-каштановые волосы закрывают лицо, и только несколько одиноких косичек обрамляют ее, не считая диадемы. Он смотрит вперед, на спину матери, что идет прям позади друида и оберегает огонь свечи, потом — на Чонгука, шагающего прямо за вдовствующей принцессой, и думает, а верно ли поступил, отказавшись. Но все сомнения затмевает воспоминание о смерти отца. Не замечает, как они доходят до кладбища, в самую его глубь, где покоятся бывшие короли и королевы. У каждого возвышается крест с кругом* с выгравированными именами и кто чей ребенок. Хван не читает надписи, его бросает в дрожь, что именно сейчас увидит, как его отца отправляют в другой мир. Тело Мун Чану лежит на жертвенном столе, вокруг него стоят друиды, то ли поя погребальную песню, то ли читая молитву богам. Рядом собираются некоторые приближенные придворные, дожидаясь начала церемонии. Вдовствующая принцесса подходит вместе с главным друидом, проговаривает молитву на старом языке, испивает что-то из серебряной чаши, берет церемониальной кинжал, протянутый этим же друидом, и режет ладонь над телом Мун Чану, проговаривая на общем языке: — Я — жена твоя, клянусь детьми, клянусь твоей могилой, что никогда тебя не забуду, что всегда буду воспевать твою честь, храбрость. И буду думать о справедливости над твоей скорой, мучительной и несправедливой кончине. Друид берет этот же нож, режет также свою руку и что-то еще проговаривает, а после дает знак остальным друидам — те поднимают тело бывшего короля, опускают в выкопанную могилу, складывают заранее приготовленные вещи умершего туда же и просят членов королевской семьи опустить цветы лилии в знак расцвета его души в потустороннем мире, потому что в этот она уже покинула. Первой идет Мун Чеён, после нее Чонгук и Юджи, а завершает все Хван. Он старается не смотреть в могилу, боязливо поглядывает на друидов с длинными бородами и возвращается на прежнее место. Некоторые друиды начинают исполнять песню, играть на инструментах, а другие — закапывать могилу, а потом устанавливать каменный крест с таким же кругом. Мун Чану, сын Мун Чонхва, король Королевства Дилиджентиа, воин, павший в битве с несправедливостью и алчностью. Главный друид вновь выходит вперед, указывает на Чонгука, который становится перед свежезакопанной могилой, преклоняет колени и также режет руку, окрашивая землю алой кровью, говоря: — Я — брат твой, клянусь детьми твоими, женой твоей, твоей могилой, что займу твое место, буду мудрым и сильным правителем, найду тех, кто виновен в твоей смерти и отомщу за тебя. Финальные песенные аккорды, друиды перерезают горло кабану, подносят окровавленные пальцы к Чонгуку, рисуя на его лице объединенные руны уруз и наутиз*, оповещая: — Подношение было принято, переход произошел. Отныне ты, Мун Чонгук, сын Мун Чонхва, брат Мун Чану становишься преемником покойного. — Благодарю за предоставленное право. Чонгук поднимается, и королевская чета возвращается в замок, чтобы провести траурный обед, а потом вернуться к своим обычным занятиям и подготовкой к коронации, которую назначают через три дня. Все также из-за срочности. Церемония должна проходить на главной площади города, друиды все также будут ее вести, а члены королевской семьи могут одеться более торжественно, более величество, в соответствии их статусам. Городские жители тоже могут присоединиться, но в приоритете знать и традиции. Сам город украшают торжественными гербом королевской семьи и знаком Королевства, городские жители расхаживают по улицам и дарят соседям скромные подарки и желают друг другу благополучия и хорошего урожая с достатком с начала правления нового короля. На шпилях домов развеваются яркие ленты, которые уже давно не ощущали на себе теплый воздух, а мощеные улицы идеально очищены от грязи и навоза от проходящих домашних животных. Несмотря на радостную и торжественную атмосферу многие чувствуют скорбь и тяжесть на душе из-за смены власти при удручающих обстоятельствах и ее быстроты. Ведь траур не продлился достаточно долго. Королевская процессия выдвигается из замка пешком как того требуют традиции. Чонгук оделся в торжественный камзол и аби, а на шее затянул идеально чисто-белый платок из тонкой ткани. Он грациозно вышагивает по мощеной дороге, улыбается городским жителям. На главной площади друиды уже ожидают его. Чонгук останавливается перед ними, преклоняет одно колено, произносит клятву в верности Королевства, жителям, стойкости, силе, правосудии и мудрости. Друид поднимает Чонгука, рисует на его лице только ему понятный знак белой краской, вкладывает в руки посох и державу, а на голову накладывает высокую золотую корону, у которой лепестки сельдерея возвышаются над основанием на два яруса в шахматном порядке, а в фигурное основание вставлены алмазы. — Отныне и по закат твоих дней, Мун Чонгук, ты именуешься королем Королевства Дилиджентиа, — громко говорит друид, и сразу начинают играть возвышенная и торжественная песня. — И мое тебе пожелание, как верховный жрец Королевства: желаю, чтобы на твоем пути встретилась такая же доблестная и справедливая девушка, что станет спутницей твоей жизни и спутницей Королевства до конца ее дней. — Благодарю, за возложенную ношу и пожелание, — кланяется Чонгук. Коронация заканчивается праздничным ужином, танцами и весельем, где каждый приглашенный выказывает свое почтение Чонгуку, преподносит подарки. Современные и старинные танцы, светская и традиционная музыка доносится от менестрелей, праздник идет хорошо и равномерно. Но Чонгук одиноко восседает на царственном кресле, одно из которых пустеет. Королевы же нет. Некоторые дворяне, воспитанные на традициях прошлого, пару раз обмолвились, что Юджи уже достаточно взрослая, чтобы стать королевой, но хмурый взгляд нововоцаренного короля усмиряет их попытки продекламировать свою политическую точку зрения и свое влияние. Чонгук не намерен в ближайшие несколько лет обзаводиться женой, тем более с племянницей, с дочерью старшего брата. Ему противны такие обычаи прошлого, пережитки которого до сих сохраняются. Он бы сказал, что с удовольствием бы изменил друидство и многобожие на единого бога и веру юга, но мысли, что придется отказаться от единственной оставшейся связи с предками и еще большее подчинение королю Аурума, заставляют Чонгука испытывать негодование и отвращение. Он не посмеет что-либо менять в вере и религии, пока не выяснится, кто стоит за убийством его брата. Чонгук не сомневается, что за ним стоит кто-то из католической религии. Празднество приближается к концу, литры эля и виски уже давно выпиты, некоторые гости засыпают за столами, некоторые находят в себе силы подняться и дойти до своих покоев, некоторых провожают слуги, другие удаляются самостоятельно. Чонгук уходит самым последним, когда убеждается, что никаких происшествий не может произойти. Он медленно двигается по пустынным и тихим коридорам, разнося эхо, погружается в свои мысли о предстоящих делах, в которых необходимо разобраться, о документах, которые предстоит изучить, и о дворянах, о которых нужно будет узнать достаточно, чтобы убрать в случае их неприверженности власти или шпионов других Королевствах. Не замечает одинокую фигуру, стоящую около окна, пока не доносится женский спокойный голос: — Я слышала, о чем говорили некоторые придворные. О твоей будущей жене. Мне плевать, что ты стал королем, но я никогда не соглашусь стать королевой и тем более твоей женой, — поворачивается девушка. Ее лицо не выражало никаких эмоций, но в глазах бушевала злость. В этой девушке Чонгук узнает Юджи. — Я и не собирался, — устало проговаривает и заходит в свои покои, завершая так и не начавшийся разговор. Юджи несколько минут озадаченно стоит в пустом коридоре, прокручивая слова Чонгука, прежде чем их осознать, успокоиться и решить пойти в башню с расписными окнами почти на всю высоту стены, откуда открывается вид на реку и город с деревней. Ей хочется побыть там, потому что тихо, спокойно, а ей грустно. Юджи поднимается по винтовой лестнице, открывает незакрытую и неохраняемую дверь, проходит внутрь пыльной комнаты, открывает окно и ставит канделябр на старый и единственный стол. Прохладный воздух сразу же врывается и развевает ее распущенные волосы и заставляет собравшиеся слезы в глазах скатиться по щекам. Ей не было больно, когда наблюдала смерть отца, не было больно, когда ехала в карете, когда были похороны. Но сейчас осознание произошедшего накатило в полной силе. Королем стал Чонгук, тот, с кем они росли вместе, кого она знала с самого детства, тот, с кем вместе тренировалась и училась. Для нее он как старший брат, с которым вместе можно пойти на охоту или на войну и быть уверенной, что тебя прикроют. Не замечает, как дверь открывается, и кто-то проходит внутрь, становясь рядом и произнося шепотом: — Не ожидал, что ты будешь здесь. — Не могла не прийти сюда, — отвечает Юджи брату. — Ведь папа же показал это место. Тяжело вздыхает, смотря в темному и на еле заметные силуэты домов, огней от факелов и многочисленные звезды на небе, распыленные яркими неизвестными созвездиями, на которых приятно просто смотреть и понимать, что хотя бы они никуда не денутся и будут освещать путь в самые тяжелые ночи. Как в эту, например. Хван молчит, смотрит также вдаль и думает о своем, вспоминая, как они проводили время втроем здесь в свободные дни от политических и учебных дел — он с Юджи и папой. Никто не мог их найти, а если и мог, то предпочитал не находить. — Не жалеешь, что отказался? — Нет. Уже нет, — отвечает. — Что мы теперь делать будем? — Мне кажется, ничего. Учиться и жить как прежде, — замолкает на пару секунд, а после продолжает: — И развиваться в конкретной области, а не быть наследниками, которым перейдет трон. Свобода. — Учитель задал прочитать историю нашего Королевства на старом языке, но я плохо его знаю. Поможешь? — Только не сегодня. У меня свои задания еще есть. — Спасибо.***
Семейство Кин с главами клана Мур возвращаются в подводный замок в полном молчании, находясь в смешанных чувствах и в ощущении беспомощности перед будущими событиями. Кайла с Кристал напряженно переглядываются, пытаясь узнать у друг друга, понимают ли действия Элки, ее общение с ними, но ответов не находят. Вопросов становится все больше и больше, а их значение не проясняются. Даже младшие сестры — Арым с Кюри плывут, держась за руки, и стараются держаться поближе к близняшкам, которые, по их мнению, не покинут их с важными делами и смогут дать хоть какую-нибудь опору. Линос с Дэхви же плывут порознь, смотрят вперед. Кажется, что нынешняя ситуация совершенно не заботит их, но сжатые скулы и время от время ходящие желваки выдают нервозность и раздражение от бессилия. Не успевают вернуться в замок, как тритоны, что стоят на страже, докладывают о незапланированном празднестве, устроенном в честь свадьбы сирены с человеческим королем. Луа Мур только устало вздыхает и быстро уплывает, понимая, кто устроил праздник, который стоит на самом последнем месте в списке «важные дела». Короли удаляются в зал совещания, чтобы переговорить наедине, а потом и с другими королями. Лина устало проговаривает прежде чем уплыть самой: — Если хотите пойти на праздник, то идите. Линос, ты за старшего. А тритон молчит короткое мгновение и произносит: — Я собираюсь присоединиться к отцу. Дэхви? — Понял, — кивает второй тритон и поворачивается к младшим сестрам. — Ну что, отпразднуем свадьбу нашей сестры и здесь? Он улыбается, можно было бы сказать, что его забавляет комичность, что у них появилась возможность отпраздновать свадьбу Элки в родном месте, под водой, но в его глазах отчетливо видна растворившиеся в друг друге боль со страхом, но второе не из-за будущего, а из-за сестры. Кристал неуверенно приближается к нему, берет за руку, улыбаясь, поддерживая. И они все вместе вплывают в большое и высокое помещение, состоящее из известняковых колонн и украшенное ракушками, кораллами и жемчужинами. Внутри многочисленные русалки, сирены и тритоны едят угощения королевского двора, некоторые танцуют, другие дипломатично разговаривают друг с другом. Кажется, что в этой зале собрались едва ли не все жители подводного мира — от того, что их слишком много, и они из разных кланов. Но, приглядевшись, становится понятно, что среди них нет простых граждан — исключительно королевские семьи кланов с приближенными. Только вот королей кланов нет. Дети клана Кин вливаются в поток других подводных жителей, стараются выглядеть счастливыми, приветствуют таких же отпрысков королевских семей. Однако с каждой новой личностью близняшкам приходится прилагать немереные усилия, чтобы сохранять величественность, благонравность и дипломатичность. Не каждый житель, конечно, но многие, особенно, сирены, высказываются о глупости Элки, о ее жалком положении, о том, что не могут поверить, что та не знала о своей природе. Кайле приходится сжимать пальцы в кулаки за спиной, пока сестры из клана Серикум распинаются в негативном ключе об Элки, и с каждой секундой их надменность и чувство величия возвышаются до небес. — Какая же она все-таки жалкая, раз позволила себя скрепить узами брака с жалким человеком. Хоть и с королем, — усмехается русалка со светло-каштановыми волосами, глубоко посаженными глазами и высокими скулами, добавляя тут же: — Глупее, чем русалки. А говорят, что сирены умнее. — Еще раз такое скажешь, и я вызову тебя на поединок! — полностью теряет терпение Кайла, едва не набрасываясь на удивленную принцессу клана. Ее успевает перехватить Кристал, крепко удерживая. — Отпусти! Они не смеют так отзываться о нашей сестре! Все они! — Успокойся, — шепчет Кристал, мягко проводя рукой по спине сестры. — А разве мы сказали что-то неправильное? Как бы ее не возносили до небес из-за ее силы, она простая сирена, у которой не хватило смелости перерезать себе горло, чтоб избежать замужества, — продолжает эта же русалка. — Да пошла ты! — едко выплескивает Кайла и вырывается из рук сестры, уплывая подальше от зала, из замка, присаживаясь на камни, рядом с которыми проплывает стая мелких рыб. Она вытирает слезы, подавляя в себе злость и несправедливость. Ей все равно почему Элки так необдуманно поступила, выплыв на поверхность, почему не смогла сбежать, почему сейчас не может сбежать. Для нее важен только тот факт, что ее старшая сестра находится в опасном и жестоком мире, где любой может подсыпать яд, и ты не узнаешь, пока не умрешь.***
Тишина продолжает висеть, как все короли кланов собрались за круглым столом. Рядом с каждым стоят наследники, которым должен перейти трон. Но короли молчат, не знают, что сказать, а Дону Мур — как объединяющая личность всего подводного мира — не знает, с чего начать обсуждение повестки дня. Он видел все своими глазами, видел ситуацию на суше, видел разобщенность человеческих королей, видел их желание кровопролития. И не знает, как на этой основе предпринимать попытки урегулирования конфликта с Ноли, когда у Намджуна с каждым днем проблем и забот становится все больше. Дону не симпатизирует монарху ни в каком отношении, но он сторонник мирных решений проблем, а Намджун не тот, кто будет решать все мирно и дипломатично. Ему подавай крови. И это пугает Дону. Ему не хочется начинать войну с сушей, зная, какая там напряженная обстановка. Когда даже людям неизвестно, кто друг, а кто враг. — Ну что? — немного раздраженно говорит король из клана Флос. — Ким Намджун не настроен сотрудничать с нами? — Я не уверен, — тяжело вздыхает Дону. — А нам что прикажешь делать?! — вспыхивает тот же тритон, крепче сжимая пальцы вокруг трезубца. Злость так и заряжает воду вокруг, что даже его собственный сын отодвигается. — А что я могу предложить? — устало и спокойно отвечает глава кланов. — У него Элки Кин, у них заключен брачный договор, экземпляр которого уже у нас. У нее не было выбора отказаться от свадьбы, а у нас возможности помочь ей. Что нам остается делать? — горько усмехается. — А что мы можем? На суше конфликт на конфликте, им не до нас. Намджун плевать хотел на нас, на Элки. Насколько я могу судить, ему забот хватает, и с Элки он видится редко. — А если он причиняет ей вред? Мы же все одной крови… — вклинивается в разговор король клана Люзет, поправляя светло-фиолетовые волосы, спадающие на грудь и заплетенные по бокам головы в косички. — Она может за себя постоять, — качает головой Дону. — Она уже не та маленькая сирена, которая пару месяцев назад выплыла на сушу. Она пережила то, что нам с вами и не снилось. Я видел ее глаза. Она готова сражаться, прикажи мы это. Нам нужно время, чтоб собраться с силами, чтоб понять, как развиваются события в четырех Королевствах. И на этой основе предпринимать действия. — Хоши, а ты что так и будешь сидеть, сложа плавники? — не унимается король Флоса. — А что ты хочешь, чтоб я делал? Начал необдуманно действовать, подвергнув дочь опасности? У тебя нет дочерей, чтоб понять мои чувства, — зло, но тихо произносит отец Элки, сверкая свирепыми глазами на тритона. — Я полностью согласен с Дону. Нам нужно время, чтоб оценить обстановку, а потом начинать разрабатывать план. — Нужно передать послания шпионам, — продолжает король Лингума, а потом, переведя взгляд на розоволосового тритона, дополняет: — если никто не против, конечно. И никому больше нечего добавить. Тритоны и их наследники соглашаются, выдвигая основные позиции, на которых должны сосредоточиться посланным шпионам. Некоторые предложения отклоняются, некоторые принимаются с дополнительными деталями. Завершают совещание тогда, когда празднество оканчивается, и музыка из другого конца замка прекращается. Большую часть времени наследники тронов молчали, слушали и запоминали, как вести переговоры, на каких решениях следует сосредоточиться, что можно начать делать после совещания. Линос запоминал все: начиная от самих королей кланов, заканчивая всеми решениями, принятых в ходе повестки. Выплывая из зала, он с отцом был погружен в свои мысли. Что-то его напрягало, что-то, что скрывает Хоши, словно тот принял какое-то решение, но о котором продолжает думать. Но молодой тритон не решается спрашивать. На ближайшей развилке Хоши прощается, желая хорошей ночи, и уходит в сторону своих покоев, а Линос некоторое мгновение смотрит вслед отцу, вздыхая, и уплывает в свою комнату, которую делит с Дэхви. Не успевает он закрыть дверь, как младший брат начинает что-то оживленно рассказывать, что первому приходится остановить его и попросить начать с начала. И Дэхви рассказывает, как их Кайла вспылила, как выплыла из зала, как Кристал вступилась сначала за сестру-близняшку, а потом и за Элки, которую многие оскорбляли, а в итоге вызвала эту русалку на дуэль. — Они точно наши сестры? — удивляется Линос, хлопая глазами. — С каких пор они встали на сторону Элки? — Видимо, повзрослели за это время, — жмет плечами второй брат, ложась на кровать и укрываясь водорослевым одеялом. — В последнее время они часто общались с Элки. — Заметил, — кивает Линос. — И это странно. Она же не переносила их. Даже с нами общалась только когда отец проводил военные тренировки. — Поправочка, братец, — приподнимается Дэхви. — Только с тобой она общалась во время тренировок. Со мной она могла без причины разговаривать, могла приплывать ко мне в комнату и рассказывать, что видела на границе, каких животных видела на поверхности, жаловаться на изучение языков и на учителей. Правда, уже как несколько лет перестала так делать. — Но ты всегда был близок с ней, чем я, — жмет плечами Линос. — Какое решение приняли короли? Старший тритон вздыхает и пересказывает сначала суть совещания, что решили, а потом делится своими мыслями, что отец что-то задумал вместе с Дону. — Почему ты так думаешь? — спрашивает Дэхви. — Не знаю, — замолкает и продолжает: — Они ни о чем не говорили, и по их взглядам понятно, что что-то готовят. Последние дни они часто о чем-то переговаривались, а когда я или кто-то из семьи приближался, замолкали. Мне кажется это странным. — Все возможно. В последнее время я тоже видел их часто вместе, где они обсуждали что-то. Что думаешь насчет Элки? — А что думать? — поворачивается и смотрит на брата Линос. — Ей определенно тяжело, но мы ничего не можем сделать сейчас. Тем более договор. — А ты не думал начать играть по их правилам? — По людским? — удивляется. — Но это нечестно. — Возможно, но по-честному они не умеют. — А что ты предлагаешь? — Пока ничего. Нужно посмотреть, как ситуация будет складываться, — на некоторое время Дэхви замолкает, смотря на известняковую стену, а потом продолжает: — Но ты будешь на моей стороне? — Если твои идеи не будут идти сильно в противовес нашим принципам. В крайнем случае, твои идеи можно будет поправить? — Конечно, — кивает, продолжая смотреть в белую стену даже тогда, когда слышит легкий храп брата. Он не сказал, но у него есть несколько идей, но они не обрели окончательной формы. Для них нужно время и место, чего пока нет. И тритон не знает, как их совершить и будет ли для них возможность.***
Элки была подавлена, ей нужно было побыть одной, но за пределами своих покоев. Ей хотелось остаться наедине со своими мыслями, погрузиться в них, осмыслить. А фрейлины, физически не мешали, но морально давили. Сирена видела только один выход — одно место, где могла находиться в одиночестве и сколько угодно, не ограничивая себя временем. Гвидди. Она начала ходить туда на следующий день после разговора с Юджин в беседке. Внутри все кипело, бурлило, не могло вылиться через края, угнетая еще больше. Мыслей становилось все больше и больше, а решений и ответов все меньше. Привычное темное помещение с запахом ладана, трав и расплавленных свечей. Свет, едва проникающий внутрь. Пустые скамьи. И одиночество. Именно то, что так необходимо, когда не находишь места себе, когда хочется и бежать, и стоять, когда хочется и плакать, и биться с ножом в руке. Элки неверяще приближается к алтарю и падает на красную подушку, расслабленно выдыхая. Спокойствие. Умиротворение. Тишина. Удивительно, что с коридора не проникает шум, но сирене все равно почему. Ей важен сам факт. Теряется во времени, не знает, сколько просто сидит на коленях, наслаждаясь тишиной, что из головы вылетают посторонние мысли, все тревоги уходят, а в голове проясняется. Элки не хочется уходить, не хочется подниматься и возвращаться в человеческую жизнь, но она поднимается, мысленно, на секунду, желая смерти, и выходит из тихой и спокойной гвидди в шумный и агрессивный замок. Не раз еще приходит туда, не раз оставляет фрейлин на несколько часов в коридоре или наедине со своими делами. И каждый раз всегда одна. Элки не молится, не просит о милости богов. Она просто сидит перед алтарем, на скамейках, и смотрит в стену или заглядывает внутрь себя, внутрь своей души, пытаясь убрать все тревоги, все напряжение, вернуть сознание в нормальное состояние. Забывает даже о разговоре с Юджин, о ее словах о Намджуне, на которые хотела найти ответы. Резко вспоминает о них, открывая глаза, и моментально закрывает их обратно, не желая думать о короле, о его фаворитке. Не сейчас. Не тогда, когда в голове полнейшая пустота и умиротворение. Несколько дней никто не тревожил ее одиночество в гвидди, сирена наслаждалась им сполна. Но в один день ее прервали. Сирена в тот день сидела на скамейке и вспоминала слова Юджин: «Он первый, кто не сделал мне больно, кто не унизил, кто не показал, что я просто беспородная женщина. Намджун не тот деспот, которого ты видишь. Он тот, кем его воспитали. Он пытается измениться». Элки помнит едва ли каждое слово, но все равно понять и разгадать их смысл не может. Кажется, что он лежит на поверхности, но ускользает. Вроде очевидно, а вроде и нет. Диссонанс от слов Юджин и поступков Намджуна. Может, сирене кажется, король такой только в отношении графини из-за своих теплых чувств к фаворитке, но точно не по отношению к Королевству и уж тем более по отношению к ней. Элки выныривает из своих мыслей, горько усмехаясь, как слышит открывающуюся дверь и стук каблуков. Она бы обернулась, но голос доносится раньше, что смысла оборачиваться нет: — Я думала, что это сплетни дворянок, что вы, Ваше Величество, зачастили в святую обитель, — мягко говорит Мин Херин и садится рядом с сиреной. — Вы меня заинтриговали, что мне захотелось лично убедиться в слухах. — Они правы. Я… мне нужно было подумать. — И много вы надумали? — Не особо. Херин не отвечает, а у Элки нет желания продолжать диалог. Прошло уже столько дней, а она так и не пришла ни к одному решению или ответу. Думает, что смысла уже нет. — Давно мы не виделись, — вздыхает Херин, перебирая в пальцах крест на цепочке. — Мне жаль Мун Чану и его семью. У них сейчас будет много работы. — Почему? — Мун Чану начал много проектов по развитию и расширению своего Королевства и нашего региона. Чонгуку придется во все вникать самостоятельно, потому что Чеён плохо осведомлена в государственных делах. — Какие проекты? — спрашивает Элки, наконец заинтересовавшись чем-то за последние дни. — Видимо, ты еще не дошла до истории региона последних пятидесяти лет, — кивает своим мыслям Херин и продолжает: — Я знаю не так много, Ким Намджун или учителя тебе лучше объяснят. Я не сильна в этом, хотя толк в управлении и понимании процессов имею. Но объяснять и рассказывать не могу. Не то что мой брат, — усмехается, — истинный манипулятор. — Не понимаю… — Элки разглядывает в открыто лицо Херин, но у той только сожаление и печаль прослеживаются. О чем сожалеет? О чем грустит? Непонятно. — Когда-нибудь поймешь, — выдыхает. — Когда-нибудь и Намджун откроет свою политику. Я слежу за ним, за его действиями и за его распоряжениями. По крупицам понимаю, что он замышляет, но собрать полную картину довольно сложно. Многие его дела еще не закончены, а предпосылки не образовались в результате. Но тебе это пока ничего не говорит. — Почему? — Ты пока не знаешь человеческий мир, нашу историю, наши события, нашу политику. Сомневаюсь, что ты знаешь и свою, — Херин поворачивается к сирене, смотрит в ее глаза, словно читает. — Я ничего не знаю о вашем мире, но ты не похожа на ту, кто понимает политические процессы. Либо ты хорошо притворяешься. Она поднимается и улыбается озадаченной Элки, оставляя ее одну с еще большим количеством вопросов.***
Намджун перебирает бумаги, разложенные по всему столу в зале совещаний. Он передвигается вокруг него, словно танцуя, и задумчиво сверяет данные, цифры и донесения от разных уполномоченных лиц. Намджун не задумывается, что уже поздний вечер, что пропустил ужин за работой. У него важное дело: ему нужно понять, не раскрылись ли данные проекта, о котором знают только специально назначенные лица, находящиеся за пределами замка, и Чхве Юджин. Намджун взъерошивает волосы, читая отчет о поставке продуктов, тканей и других нужных товаров и затраченных на это сумме денег, мысленно соотнося их с жалованьем графини и бюджетом Королевства. Доносится тихий, но четкий стук. А после — стук каблуков и приятный женский аромат, что напоминает о теплом, пропитанным запахом растущих неподалеку фруктов морском воздухе Аурума. Невольно у него губы расползаются в улыбке, и Намджун поворачивается к Юджин, которая поднимается с реверанса: — Вы хотели меня видеть, Ваше Величество? — Да. Мне нужно, чтобы ты проверила, как обстоят дела в твоем поместье. — Насколько я знаю, там все в порядке, — озадаченно говорит она, вспоминая все доклады и все ведение дел. — Последние события могли навести беспорядок. По отчетам все хорошо и спокойно, но из-за приезда Тан Тэхёна ты не могла раньше убедиться в плодотворном развитии нашего дела. Тем более скоро время сбора урожая. — Точно, — кивает Юджин, призадумавшись. — Мне нужно проверить что-то конкретное? — Да, — король перебирает бумаги, ища нужные, и передает графини стопку листков пергамента, исписанных черными чернилами. — Здесь все необходимое: данные, количество, поступления и расходы средств, краткие сведения уполномоченных лиц. — Я поняла, Ваше Величество. От меня что-то еще требуется? — Лично проверить все результаты. — Когда мне отправиться? — Завтра в первой половине дня. Можешь вернуться, как все сделаешь. Если будут проблемы, пиши. — Хорошо, — кивает Юджин. — Тогда… — Тебе нужно собрать вещи и отдохнуть перед дорогой, — заканчивает за нее Намджун, нежно улыбаясь и обнимая, вдыхая приятный аромат тела фаворитки. — Я буду ждать новостей. Юджин оставляет невесомый поцелуй на губах короля, делает реверанс и удаляется, оставляя его одного в полутемном помещении, освещенным многочисленными свечами. Намджун смотрит на закрывшуюся за ней дверь, позволяя себе не короткий миг вспомнить их первую встречу на холодном морском воздухе, где Юджин продрогла насквозь, что губы стали синими, а слезы застыли в глазах. Он тогда не мог понять, что та говорила о какой-то судьбе, о несправедливости, о предательстве. Он тогда не знал ни ее положения при дворе, ни имени, ни возраста, но уже тогда хотел помочь. Нужно было начать с чего-то потому что. Намджун обрывает воспоминания, встряхнув головой, убирает бумаги, некоторые поджигает об огонь, стирая все данные и всю информацию, и возвращается уже к тем делам, которые не менее важны для государства, но более официальны.