it's good to be home

- Зайдем ко мне? Я только вещи возьму. Юнги не в восторге. Честно, было бы куда лучше остаться на улице, там есть все эти уютные скамейки во дворе, залитые солнцем и все такое. Юнги мог бы примоститься там и фотосинтезировать в ожидании Чонгука, это было бы проще. Но тогда Чонгук опять будет чувствовать себя виноватым непонятно в чем, эти подростки с их слишком контрастным восприятием, чуть что, сразу они во всем виноваты. Поэтому Юнги просто встряхивает огромную худи, пытаясь сделать ее более объемной и скрыть то, чего вообще-то уже нет, но сам жест остался, как фантомная боль. Иногда кажется, что настоящая. - Да, без проблем. Дверь захлопывается за спиной Юнги со звуком тюремной камеры. - Все в порядке? - Юнги чувствует, как большие ладони скользят по его талии, чувствует тепло со спины и вокруг, и это так правильно, это все должно успокоить Юнги, потому что всегда успокаивало. Но кожа под худи горит так, что ее хочется содрать, и вот хоть убейся, но Чонгук сейчас не помогает. - Все в норме. Шевелись, мелкий, - Чонгук получает щелчок по носу, Юнги - поцелуй в висок. И остается ждать. Беда входит в холл с неотвратимостью атомной бомбы и такими же намерениями разъебать все в Юнги, будто он - вражеская столица. - Давно не виделись, а? - Чонха улыбается ему своей дежурной улыбкой для людей, которым предпочла бы не улыбаться вообще. - Думал и не увидимся. н а д е я л с я Юнги скрещивает руки, скукоживаясь под ее сверху-вниз взглядом. Все в этой семье чертовы телебашни, разве что светятся по-разному. И если Чонгук светит с упорством маяка-надежды, то Чонха с настырностью ярко-красной сирены, обещающей в лучшем случае ледяной душ, в худшем - медленную мучительную смерть. - Таскаешься за Чонгуком. Юнджи, я правда думала, что мы друг друга поняли. Кажется, я даже просила очень вежливо, - улыбка Чонхи держит разговор в рамках дружелюбного и мирного настолько упорно, что Юнги буквально ощущает, как холодные пальцы с аккуратным светло-лавандовым маникюром смыскаются на его горле. Будто она уже затолкала это имя ему в глотку, а теперь пыталась удержать его там. Это не его имя. Больше н е т. - Юнджи, это нелепо. Ты нелепа. Жарко. Бьет озноб. Юнги хочется закрыть уши руками и осесть на пол, но он стоит почти в центре толпы комнаты, и прятаться некуда. Ничто не отбрасывает в полдень такую тень, чтобы Юнги мог спрятаться в ней. - Я не хочу слушать тебя. Замолчи. Я не хочу бить девушку, - конечно, Юнги не будет никого бить. Это сестра Чонгука, он не дебил. пальцы сводит Он сжимает ткань толстовки, и непонятно, что трещит, ткань или кожа. костяшки зудят Юнги ожидает усмешку, которая следует за его словами. Если ждать удара, боль от него притупляется. - Я говорила, но видимо из-за этой фигни, которую ты себе колешь, ты забыла, поэтому я повторю снова. Специально для тебя, мы ведь подруги. Помнишь? - Чонха подходит ближе, медленно, мягко и тихо, как подбирается к жертве. Самое страшное в ее взгляде - снисходительность. Бедная девочка, - говорит она, когда пальцы ложатся на плечи Юнги, - - Бедная маленькая Юнджи, - продолжает она будто глупому ребенку, когда когти впиваются в плоть, - Так запуталась и так нуждается в помощи, - говорит голос, когда по окаменелым пальцам бежит кровь. Юнги моргает. Вдох-выдох. Больно дышать. Где Чонгук. - Я закончил, - кричит он из своей комнаты в глубине коридора, - Можем идти. Чонха делает шаг назад, а Юнги опускает руки и прячет их в карманы. - Что тут у вас? - Юнги сказал бы, что тут у них. Он так хочет сказать, так хочет говорить и кричать. Она делает мне больно. Она не хочет тебя рядом со мной. Она думает, что я нелепая мерзость. - Ничего, - все, что он говорит, потому что он никогда не будет настраивать Чонгука против его семьи. - Тут разговор между нами, девочками, так что сгинь, - Чонха оборачивается на Чонгука, в ее глазах такая яркая надежда, что Чонгук правда уйдет. Или выставит Юнги, потому что наконец поймет, что он такое. Такой блеск на ее лице, будто она правда верит в это, ведь не может быть беспочвенным? - Очень смешно, нуна. Ладно, мы пошли, сегодня не жди! Когда Юнги тянут за руку, он до последнего смотрит в глаза, которые предпочли бы не видеть его совсем. - Я нелепый? - посреди лестничного пролета Юнги стопорится, замирая, будто окоченелый труп, продолжая сжимать руку Чонгука в своей ладони. - Что? - непонимающе спрашивает тот. Большой и чистый ребенок, который смотрит на Юнги так, будто он - его мир. - Я мерзость? Чонгук поворачивается к нему всем телом, улыбка на секунду покидает его лицо, но только за тем, чтобы вернуться, перерожденной, такой же, но совершенно другой. Тихой и доброй, но никогда не снисходительной. - Нет, - он становится на одну ступень ближе к Юнги, - конечно, нет, - еще одна ступень выше, к Юнги, к его сердцу, к его смятым в тревожном ожидании легким, к его затаенному теплому выдоху облегчения, который случается, стоит Чонгуку поровняться с ним взглядом. Губами, кончиком носа. Дыханием. - Ты самый прекрасный парень в моей жизни.