Пришла пора наказания, малышка

- И что все это значит? – ледяным голосом задал вопрос Франкенштейн, кивком головы указывая на разгромленную кухню, где то и дело можно было поскользнуться на раздавленном кем-то помидоре или наступить на покореженный миксер. Рин и Регис переглянулись и, по обоюдному согласию, вперили взгляд в пол. - Давай я сама с ними разберусь, - предложила разгневанному мужчине Сейра, во взгляде которой промелькнуло что-то страшное. - Нет уж, - лукаво улыбнувшись, отказался он, - я сам. Ты, Регис, будешь убираться на кухне под присмотром мисс Смерть, а Рин, - многозначительно посмотрел в ее сторону Франки, - пойдет со мной отбывать наказание. Окита лишь скривилась на пафосность речи мужчины, а Регис, в свою очередь, съежился от двух пламенных взглядов, устремленных на них с Рин. - Зря вы меня разозлили, ребятки. Ох, зря! – произнес Франкенштейн и, схватив провинившуюся девушку под локоть, потащил в свои покои. *** - Как будешь меня наказывать? – с любопытством вопросила Рин, оглядываясь по сторонам в личных покоях Франки. - Раздевайся, - нетерпящим возражения тоном сказал мужчина. - Ага, щас! – хмыкнула Окита. - Или я тебя раздену, - продолжил Франкенштейн. – Ты же не хочешь этого, так? Девушка гневно воззрилась на блондина и быстро стянула с себя футболку и рваные джинсы, не забывая при этом прямо смотреть в глаза своего мучителя. - А теперь – нижнее белье, - оглядев Рин с ног до головы, ласково проговорил Франки. Окита в ответ выдала череду ругательств, но покорно разделась, мысленно отрывая мужчине голову. Франкенштейн довольно улыбнулся и подошел к девушке, которая была больше похожа на разъяренную тигрицу. Рин дернулась, но руку мужчины, обхватившую ее талию, не оттолкнула. - Что ж, пришла пора наказания, малышка, - прошептал ей в самое ухо блондин, и ловким движением приподнял девушку и бросил на кровать, находящуюся в двух шагах от них. Окита, ойкнув, упала на мягкую постель и с опаской взглянула на мужчину. - Переворачивайся на живот и заводи руки за спину, - приказал Франки Рин и предостерегающе добавил: - И не смей противиться. Окита послушно исполнила приказ, сжав до боли челюсти, и уже через секунду почувствовала на руках веревку. Девушка протестующе заерзала, но запястья, сведенные за спиной, были уже надежно обездвижены. - Что ты делаешь, извращенец? – прошипела Рин и попыталась повернуться на бок, но сильные мужские руки прижали ее к кровати. - Не дергайся, - раздался в ответ грубый оклик. Окита уже собиралась достойно ответить, когда Франки приподнял ее наполовину скованное тело и подложил под живот подушку. «Та-а-ак, что-то мне это не нравится», - мелькнуло в голове у девушки, и в то же мгновение она закричала от пронзительной боли: блондин согнул сначала одну, а потом и вторую, ее ногу и привязал лодыжки к бедрам. Отдышавшись и хоть немного привыкнув к боли, провинившаяся грубиянка выдохнула сквозь зубы: - Ты что, рехнулся? Что ты вообще делаешь? - Я? – удивился Франки. – Наказываю провинившуюся девчонку, - ответил он и провел подушечками пальцев по открывшимся взору половым губкам. Окита аж задохнулась от такого нахальства, но блондин не обратил никакого внимания на возмущенные крики девушки и продолжил ласкать ее лоно, мимолетно касаясь клитора большим пальцем и вводя другие во влагалище. Спустя некоторое время крики Рин прекратились, и из груди стали вырываться приглушенные стоны. Ухмыльнувшись, Франкенштейн вынул, влажные от выделений строптивицы, пальцы и облизнул их. - А сейчас, - пристраивая у лона девушки вздыбившийся член и кладя руки на ее нежные ягодицы, промолвил мужчина, - начинаем настоящее наказание. И твердая плоть погрузилась в разгоряченную щель. *** Тао был невероятно счастлив, когда оргия в личных покоях Франкенштейна закончилась. Вытянув диск с «горячей» записью, он даже вздохнул с облегчением. Из-за этой, прости меня Рейзел, записи, он три часа не мог отойти от компьютера: «А вдруг кто-нибудь ЭТО увидит?» Франки ему потом голову оторвет! Выключить же одну камеру, не задевая других, Тао не мог. Поэтому, с какой-то внутренней дрожью, парень сейчас заворачивал диск в неприметную обертку и закидывал в самый дальний угол собственного стола, надеясь, что его никто никогда не найдет…