***
Резко встав с кресла, Мукуро обошёл стол Савады и навис верху. — Нет, Цунаёси, это ты меня не понимаешь. Они уже решили проводить эти эксперименты, и если мы их не остановим, то они найдут себе другого спонсора, и мы все огребём. Ты этого хочешь? Савада виновато улыбнулся. Он не выглядел испуганным, и это тоже злило — Мукуро предпочитал, чтобы его воспринимали всерьёз. — Я понимаю, из-за чего ты злишься, но это другой случай. Они не делают ничего запрещённого или опасного. — Пока не делают. Но поверь, они решат зайти дальше, отдадут образцы нашим врагам, и Вонгола захлебнётся в крови. Мукуро подался ещё ближе, иероглиф в проклятом глазу сменился на четвёрку. Савада скосился влево — слишком заметно. — Давай, нажми на тревожную кнопку. Это ведь я опасен, а не они. Опять оказаться снаружи под аккомпанемент извинений. Не худшее окончание паршивого дня. Перекрестив руки в запястьях, Савада положил их на колени и вновь улыбнулся. — Невозможно реагировать на все угрозы, и ты сам это понимаешь. Даже Вонголе не хватит на это сил, — он будто оправдывался. На мгновение крепко зажмурившись, он посмотрел Мукуро в глаза и заговорил чуть увереннее и намного быстрее: — Я правда понимаю, почему ты волнуешься, но эти люди интересуются в первую очередь наукой, а не войной. У нас есть более опасные противники, но если ситуация изменится, то мы вмешаемся, я обещаю. Савада едва заметно выдохнул, когда Мукуро отшагнул. Он сел на край стола и посмотрел в сторону. — Хорошо, что ты наконец-то научился говорить «нет». Жалко, что только мне. Как там Хаято, оправился? — Я говорил ему не идти, — голос Савады похолодел и опустился. Мукуро обернулся через плечо и улыбнулся перед тем, как встать и направиться к двери. — Хорошего дня, босс. Если не разобраться с проблемой сразу, она разрастётся. Сидя перед чашкой латте и эклером, Мукуро мысленно повторял эту фразу и подозревал, что вскоре её придётся говорить себе вместо сна. Расследование продвигалось с каждым днём, но Мукуро будто не приближался к фактическому расположению исследовательского центра. Как минимум о части его шагов учёные знали, но о намерениях — пока нет. То, что нужные люди умирали чаще положенного, подсказывало: ему всё равно были не рады. Чтобы оставаться на шаг впереди, Мукуро приходилось почти что бежать. Встречи с Кёей из формата «два раза в неделю» перетекли в «раз в две недели». Если бы не единственная прелюдия, устраивавшая Кёю, Мукуро приходил бы к нему почаще. Поход в ресторан, долгие нежности и поцелуи, массаж — Мукуро смирился бы почти с любым вариантом того, как нормальные люди настраивались на продолжение, но Кёя, единственный в мире, считал, что полноценный секс был невозможен без предварительной драки. Схватки даже не относились к борьбе за лидерство: Кёе подходили любые исходы, лишь бы очень контактный бой длился подольше. Он, конечно, выделывался, когда говорил, что по-другому он умирал от скуки, — Мукуро доводил его до исступления и без этого, а между дракой и сексом они всё равно ходили в душ, — но даже дрочить ему, поначалу изображавшему несогласие, было как-то… не очень комфортно. Когда всё шло не по его правилам, Кёя, удерживая дистанцию, отталкивал Мукуро чаще, чем по-нормальному соглашался, а потом сердился на логичную остановку: видимо, за непрочитанные по дурости мысли. Сегодня Мукуро рассчитывал проиграть: чтобы потратить не так много времени, а потом, высказав просьбу, почти наверняка услышать согласие. Кёя классно дышал. Ровно, глубоко, вместе с тем шумно — но так спокойно, будто не он сжимал пальцы на простыне в ритме толчков: сильнее, когда Мукуро входил, слабее — когда выходил. Нет, не в ритме, а жаль. Кёя всё делал классно: краснел от возбуждения, закидывал ноги на бёдра, смотрел мутными глазами из-под слипшихся мокрых ресниц и просто лежал: весь такой крепкий и хрупкий. Он идеально принимал член; у Мукуро никогда не получалось расслабить горло так же, как Кёя расслаблял задницу, — а глоткой и ртом Кёя и вовсе вытворял чудеса, если хотел. Подходящее для инициатив настроение у него появлялось редко; чаще он или опирался руками на что-нибудь твёрдое, или, лёжа, закидывал их за голову, если не мучал простыни. В его рубленых быстрых движениях не читалось «делай со мной, что захочешь», вот только «делай со мной то, чего хочу я», раз желания у них совпадали, Мукуро тоже устраивало. Махнув рукой, словно готовясь к удару, Кёя резко убрал чёлку со лба. Взмокшие непослушные волосы торчали теперь как колючки. Кёя блаженно улыбнулся и закрыл глаза. Красивый. Только стонать он и не умел; однажды Мукуро попросил его об этом, в тот день у Кёи было хорошее настроение, и он отрывисто-монотонно заговорил: «да, ещё, продолжай, а, а, а». У Кёи было хорошее настроение, Мукуро по той же причине дико устал, и, наверное, из-за этого он тогда рассмеялся. Если у них долго не было секса, а Мукуро очень старался, то Кёя издавал мычащие звуки — но это был его предел. Услышав их в первый раз, Мукуро решил, что дело в боли, остановился, уточнил, всё ли в порядке, и нарвался на гнев. Безопасность порой волновала только его. Не делая ничего, чтобы смотреться выгоднее, Кёя был прекрасен и так: когда млел от толчков, изредка прогибаясь, и то шире разводил ноги, то крепче сдавливал талию. Глупое выражение на обычно сосредоточенном лице дополняло картину. Ни единая мысль — разве что «хочу трахаться» — не читалась на нём, и всё же Мукуро старался не пялиться: если бы Кёя случайно поймал взгляд, они бы точно сменили позу. Пальцами Мукуро пробежал по его животу, быстро взглянул вниз, наметил удобный синяк и снова посмотрел на лицо Кёи. Скользнув к оставленному во время драки следу, Мукуро надавил на него большим пальцем, но расширенные зрачки не сфокусировались в немом вопросе. Кёя не проигнорировал боль, он её не заметил. Проще было бы спросить, насколько он возбуждён, — если бы Кёя отвечал на такие вопросы. Выскользнув из горячего тела, Мукуро добавил смазки, шлёпнул Кёю по заднице, подхватил его ногу под коленом и закинул её себе на плечо. Глубже, быстрее, жёстче. Запрокинув голову и затылком уперевшись в подушку, Кёя жадно втянул воздух ртом. Он не сомкнул губы сразу, и Мукуро не удержался. Кёя бы скорее сжал челюсти, чем вылизал пальцы; Мукуро понимал, что он сам лез в пасть к опасному хищнику, но чёрт — разве обычно он делал что-то другое? Пока Кёя спокойно принимал член, он был внутри очень мягким. Как только он отвернулся, уходя от пальцев, и напрягся, Мукуро поморщился. Больше у него не получалось грубо толкаться — да и вообще толком двигаться. — Ты зажимаешься. — Да. — Мне больно. — Я знаю. Кто бы сомневался. Так и не двигаясь, Мукуро тихо вздохнул. Вот бы у Кёи был нормальный болевой порог — чтобы он хоть немного берёг тело в боях и чтобы такие приёмы вредили в первую очередь ему самому. Подождав, пока Кёе надоест и он расслабится, Мукуро его дотрахал. Настроение немного подпортилось, но от горячей пульсации, когда Кёя начал сжиматься совсем по-другому, Мукуро быстро вышел из его тела, чтобы кончить на плоский живот и навалиться сверху. Чёрные жестковатые волосы опять прилипли к лицу, Мукуро машинально провёл по Кёиному лбу снизу вверх, ещё раз умилился прикрытым глазам и погладил его по щеке тыльной стороной пальцев. Кёя лениво повернулся и прикусил мизинец на сгибе; потом, словно извиняясь, лизнул. Строил из себя непонятного кого, желая при этом поиграть с пальцами: того же, что Мукуро ему предлагал. Уже не удивляло. Устроившись рядом, Мукуро обвил Кёю руками и прижался щекой к плечу. Кожа почти обжигала, но воздух вокруг как раз был прохладным, а Кёя сегодня решил не обниматься — что ж, зато он и не прогнал. Мукуро пришёл в себя быстро, только шевелиться ему совсем не хотелось; лишь ради Кёи он подождал перед разговором чуть дольше, чем было нужно. — Я могу попросить тебя об услуге? — Ты наглеешь. Изобразив на лице обиду, Мукуро приподнялся на локте и ткнул Кёю указательным пальцем в щёку. Первое время тот соглашался помогать сразу и даже не слишком скрывал удовольствие; потом — слишком поздно — начал изображать безразличие или недовольство. Сколько бы он ни ломался, он делал это лениво — а потом, если Мукуро сдавался и решал обойтись без помощи, чуть ли не силой заставлял её всё-таки принять. — Ты даже не спросил, что нужно сделать, — ласково укорил Мукуро. — Даже если ты хочешь реванш, ты всё равно наглеешь. Ты почти не приходишь ко мне в последнее время, но ты смеешь меня о чём-то просить. — А это связано. Мне нужно с кое-чем разобраться, и я смогу уделять тебе больше времени. Кёя хмыкнул и пропустил длинный хвост сквозь пальцы. — Обрежь волосы, появится время. — Я за ними почти не ухаживаю. — Но ты их расчёсываешь, моешь и сушишь. Как раз хватило бы на лишний визит раз в неделю. Кёя так уверенно распоряжался не своим временем, что его хотелось толкнуть, — легонько, просто приводя в чувства. Он зарвался, как щеночек, лающий на расслабленного хозяина: один жёсткий взгляд, и он испуганно подожмёт хвост. Слишком самоуверенный, чтобы по-настоящему испугаться, но язык силы Кёя бы понял. Мукуро не лез, чтобы не поссориться, и терпел то, каким слабаком из-за этого он казался. Всё ради помощи. Появится время — он отыграется, а пока — потерпит игру в уговоры и власть. — Эти визиты каждый раз занимают часов пять подряд, и мы оба об этом знаем, — мягко вразумил он. — Приходил бы на час. Я запрещал тебе это? — Ты говорил, что без драк тебе скучно трахаться. — Мы бы договорились, если бы ты этого хотел. Напомнить бы ему, чем кончились предыдущие попытки договориться. — Не знал, что ты такой обидчивый, — протянул Мукуро насмешливо. — Это не обида, это рациональность. Я помогал тебе, пока ты что-то делал в ответ. С чего бы мне помогать тебе сейчас? Ежедневные звонки параллельно с другими занятиями, слабые артефакты в подарок и непрекратившиеся визиты определённо считались чем-то, но Мукуро не придрался к формулировке. — Не знаю. Наверное, я наивнее, чем мне казалось. — Наглее. — Как скажешь. Говоря об этом, отнесёшь меня в ванную? Так я быстрее помоюсь и исчезну из твоего дома. — Обойдёшься. Оттолкнув Мукуро в сторону, Кёя пошёл в ванную первым. — Уже уходишь? Кёя ещё толком не потянул за хвост, но Мукуро уже понял, что идти вперёд однозначно не стоило. Обернувшись донельзя осторожно, чтобы точно не расстаться с клоком волос, он улыбнулся. — Дела, сам понимаешь. Собственнически обхватив талию, Кёя прижал Мукуро к себе чуть крепче разумного, — стало трудно дышать. — И что ты с ними сделаешь, если я тебе не помогу? — Разберусь сам. — Ты веришь, что у тебя получится? По тону Мукуро понял: Кёя искренне наслаждался допросом. Может, в постели Мукуро поддержал бы игру в доброго покровителя, но это не имело никакого отношения к истинной расстановке сил, и настолько унижаться ради чужого удовольствия он не собирался. — Да. — Наивный. Оскорбления быстро надоели. От удара по коленям Кёя не рухнул — лишь глаза его вспыхнули азартом, и он, поймав запястье, тут же попробовал завести руку за спину. Мукуро вывернулся, оказался сбоку и ударил древком трезубца. Прижимаясь, Кёя неосторожно открыл свою слабость: ни тонф, ни коробочки при нём не было. Когда Кёя оказался на полу, Мукуро развеял трезубец и галантно протянул ему руку. — Если хочешь предложить мне помощь, так и скажи, — улыбнулся он, слегка наклонившись. От новой атаки Мукуро легко ушёл в сторону. Словно ничего не случилось, Кёя спокойно встал на расстоянии в пару шагов. — Для девы в беде ты изображаешь независимость слишком настойчиво. — А ещё для девы в беде я слишком мужественный и наглый, я помню. — Я не говорил, что ты мужественный. — Значит послышалось. Кёя вновь заключил его в грубоватые объятия. — Ты не мужественный, ты маленький слабый хищник, попавший в ловушку. От сравнения Мукуро расслабился — потому что кому Кёя бы согласился помогать охотнее? Наконец-то игра закончилась. — Рассказывай, — ожидаемо снизошёл он. — Есть один человек, которого мне нужно найти по видео. Там видно лицо и часть татуировок, а ещё он связан с мафией. — Не услышав ответа, Мукуро потрепал Кёю по щеке. — Да, я знаю, что ты предпочёл бы драконов и башню. — Я бы предпочёл быть драконом. — Чтобы охранять башню или это новое фурри-веяние? — При чём здесь фурри? Старательно округлив глаза, Мукуро удивлённо поморгал. — Ну, все эти хищники, травоядные… Это разве не оттуда? — Это из биологии. — Кёя отвёл взгляд с таким задумчивым видом, что Мукуро почти пожалел его: сразу захотелось сказать, что всё было в порядке, что никто не воспринимал это странной отсылкой. Наверное. — Чтобы охранять башню. Ты бы сидел в ней и не высовывался. — Я скоро сам переберусь к тебе на пару дней. Будем есть, спать и трахаться. — Когда? — Как только я закончу с делами. — Ты хотел сказать, как только я сделаю за тебя всё самое сложное? — Не всё. Или ты хочешь достать для меня нужное тело? — Ещё что для тебя сделать? — Поцеловать в щёку и сказать, что я лучший. Мукуро даже ткнул большим пальцем в место, к которому Кёя по задумке должен был прижаться губами, но это всё равно не сработало. Мукуро сам добыл подходящее тело: физически слабое и с никчёмным Туманом, но способное пройти сквозь те двери, которые иначе пришлось бы брать штурмом. Пройти — и сдохнуть уже за ними. Истекая кровью и крепко зажимая плечо, Мукуро улыбался. Если бы в теле находился сам Ёдзи, он бы уже потерял сознание. Поверх типичной японской внешности Мукуро проявил свои черты, словно от пулевой раны он потерял контроль над иллюзиями; на деле же он держал их столько, что минут через десять тело всё равно сломалось бы от нагрузки. Боль и кровопотеря прикончили бы Ёдзи быстрее. — А вы не щадите своих, — выдавил Мукуро, стараясь держать улыбку. Слабые людские тела не выдерживали такие выстрелы: по крайней мере без медицинской помощи, которую никто не спешил телу оказывать. — Я не знаю другого способа разорвать ваш контракт. Так ты это называешь? В голосе учёного не слышалось ни капли эмоций. Рациональность — и почему ублюдки всегда использовали её во вред? — Так. И я заключу ещё много, очень много контрактов, чтобы добраться до тебя и всех остальных. — Думаю, скоро ты передумаешь. — Ты недооцениваешь моё терпение. — Дело не в нём. Мукуро не понял. Если бы Пламя у Ёдзи было чуть-чуть сильнее, Мукуро покончил бы с этой историей прямо сейчас, но с таким неудачным проводником он не мог одновременно поддерживать в теле жизнь и атаковать. Жаль, что выстрел не вызвал у коллеги Ёдзи моральных терзаний. Хватило бы жалких секунд с развязанными руками. — Хочешь поговорить об этом? — предложил Мукуро расслабленно. — Нет. За мгновение до нового выстрела Мукуро вышел из тела. В этом было что-то слегка ненормальное: в том, что от убийства — в роли скорее жертвы — Мукуро только проголодался. Сказывались потраченные силы и пропущенный второпях обед. Кёя согласился поужинать вместе, и едва ли на визит в ресторан его тоже подтолкнул голод. На заказанные суши он смотрел без интереса. — Покажи мне иллюзиониста, который не рискует. Ложь всегда могут раскрыть. Оправдания всегда звучали жалко, но Мукуро скорее взывал к здравому смыслу. — Ренато, — ответил Кёя без раздумий. — Ренато, — повторил Мукуро с презрением. — Он и не дерётся, потому что слабак. — Он неплохо стреляет. Этим комплиментом Кёя будто поставил в один ряд Великого — и пыль под ногами. — Но спишь ты со мной, а не с ним. Дело было не в сексе, но Мукуро не придумал, как обозначить связь с Кёей точнее. Сказать, что только к одному человеку Кёя испытывал интерес, — и не прозвучать так, словно особенным отношением хотелось гордиться. — У него член маленький. Мукуро недоуменно наклонил голову и нахмурился. Не то чтобы он сразу предположил худшее, так просто Кёя не попался бы на измене, да и вряд ли бы вообще на неё пошел — но удивить у него получилось. — Кёя? — Ты видел его машину? Если бы Мукуро отозвался о чьих-то размерах, Кёя бы даже не потребовал объяснений: стол бы уже лежал на полу, они бы уже дрались. То, что лишь рядом с ним Кёя расслаблялся вплоть до дурацких шуток, Мукуро льстило. — Надо же. Я рассчитывал услышать историю, как вы встретились где-нибудь на горячих источниках, а ты, оказывается, просто завидуешь. — Чему? — Его тачке. Прикрыв рот ладонью, Кёя зевнул — или притворился. — Ты думаешь, я начну что-то тебе доказывать? — Ты обычно так делаешь. Кёя умел молчать так, чтобы не выглядеть проигравшим в споре. Он немного поел, посмотрел в сторону и вдруг предложил: — Поехали на Окинаву. Мукуро поднял на него удивлённый взгляд. Хорошо, что с палочками он обращался идеально — или достаточно хорошо, чтобы не выронить их от неожиданности. Ни разу Кёя не звал его даже прогуляться до ближайшей кондитерской, это Мукуро организовывал их общий досуг — ту его часть, что проходила вне дома. — Идиома? — Нет, предложение. Можно не прямо сейчас. Когда закончишь с делами. Над наивной идеей Мукуро только и мог негромко рассмеяться, но Кёя смотрел выжидательно и серьёзно. — Глупости говоришь, — разочаровал его Мукуро. — Почему? — Вонгола сейчас не делает там ничего интересного. Или ты знаешь что-то, чего не знаю я? — Мы бы просто там отдохнули. Без Вонголы и прочего. Такой вариант Мукуро тоже предполагал, но отказывался верить в него до последнего. Даже благодарность за помощь не растопила его сердце. — Ты как хочешь, а я не поеду. Его дела не близились к концу, он предпочитал другой отдых и другую страну, а с Кёей они могли не вылезать из постели и в более удобном месте, если бы тот не решил в очередной раз всё испортить, — но оправдания всегда звучали жалко. Поднявшись с кровати, Мукуро растерянно оглянулся. Режим сбился сильнее обычного — в комнате было по-дневному светло, но Мукуро не выспался. Он не увидел никого, кто мог бы его позвать, хотя был уверен: только что прозвучало его имя. «Мукуро-сама». Курому. Мукуро потянул за нужную ниточку, и солнце резануло ему глаза: Курому стояла на улице. Он сплёл барьер очень вовремя — едва успев, — и волна Неба растворилась в Тумане. Двое врагов ничего не сделали. Курому справилась бы и сама, но, несмотря на прерванный сон, Мукуро был рад её зову. Сейчас ничего опасного не случилось, но любые потенциальные угрозы он предпочитал контролировать сам. Он жалел об одном: он не рассчитал силу, и допрашивать уже было некого. Ничто не бодрило так, как хорошая драка. На завтрак Мукуро предпочитал выпечку, но сегодня изменил своим правилам — проголодался сильнее обычного, к тому же время близилось к обеду. Он как раз вышел на улицу, когда в кармане завибрировал телефон. Давняя идея — поставить хотя бы на основные номера из списка контактов уникальные мелодии — так и не воплотилась в жизнь, поэтому Мукуро прочёл имя звонившего на экране. Тикуса. Мукуро не успел спросить, что случилось. — ММ в реанимации. Пока Мукуро не вырезал всех в лабораториях, он чувствовал себя не собой, а кем-то средним между человеком, которым он являлся, и удобной вещью, которой его видели все вокруг. Он не всегда узнавал себя в зеркальных поверхностях, порою не понимал, где он находился, и часто ощущал тело чужим: слишком слабым для того, кто выжил в аду, но слишком сильным для того, кто так и не выбрался. Когда реальность мешалась со сном, а мир укрывался расплывчатой дымкой, Мукуро старался ровно дышать и мысленно повторять то, как его называли между собою учёные. Эта единственная тонкая ниточка надёжно вела к настоящему телу — наверно поэтому Мукуро даже не подумал взять нормальное итальянское имя, когда его прошлая жизнь оказалась вдруг позади. Беспомощность он чувствовал ещё пару лет после того, как выбрался. Она приучала к осторожности и больше не помогала ничем. Первые годы Мукуро просыпался по ночам от малейшего шума, готовясь бежать или вырываться, — уже потом, когда он привык ко внешнему миру, он адекватно оценил свои силы и понял: всё не так плохо. То липкое чувство, которое он смывал долгими месяцами, медленно поползло по плечам. Голова закружилась, и Мукуро оцепенел. Мукуро понимал: в больничном крыле пахло даже не лекарствами, а просто чем-то из антисептиков — ничего тошнотворного. Едкий запах всё равно щипал ноздри, заставляя неприязненно морщится. Хотелось верить, что это был только запах. Нервы, измотанные за последние дни, ещё не сдавали, но Мукуро уже хотел куда-нибудь лечь и ненадолго исчезнуть. Слишком поздно — нужно было затихнуть неделю назад. Не корчить из себя героя, не бороться за справедливость. Он уже понял, почему на его людей напали эти ублюдки. Руку в кулак и держаться. Если бы Мукуро дал волю чувствам, он бы дёрнул вышедшего навстречу врача за рубашку. — Почему она в реанимации? Почему её не лечат Пламенем? — Это сейчас невозможно. — Врач не выглядел испуганным, но к делу перешёл сразу, не дожидаясь вопросов: — Оружие напавшего было покрыто раствором. Мы ещё не до конца изучили его свойства, но он не позволяет использовать для лечения Пламя Солнца. Оно только вредит. Меня предупредили о вашем визите, и я могу поделиться с вами подробностями, но это не самый приятный рассказ. Хотелось рвать, метать и выйти из тела, но Мукуро только сосредоточенно смотрел на пол. Держаться, всё замечательно. Поднятый взгляд, дежурное выражение на лице, расслабленная поза. Даже если всё плохо — держаться. — Не стоит. К ней сейчас бесполезно идти, так? — Да. Вам позвонят, когда ей станет лучше. — Хорошо. Удачи в работе. Развернуться одним слитным движением, сделать первый шаг, потом второй — и уйти. Не самых приятных рассказов в жизни Мукуро хватило бы на пару десятков триллеров, и ещё столько же идей осталось бы для оригинального снаффа. Он не боялся подробностей, но это было пустой тратой времени — а ещё злость мешала воспринимать новую информацию. Месть всегда давалась Мукуро лучше, чем помощь Вонголе, но он не мог сразу перейти к действием: жажда борьбы, злость на Саваду — пускай сам теперь разбирается, это он, он допустил покушения — и сковывающий страх, что следующую атаку кто-нибудь из друзей не переживёт, разрывали на части. Ещё пара часов в одиночестве, и Мукуро бы точно сорвался. Не так, как на враче, — по-хорошему надо было извиниться за нападку, но не возвращаться же ради этого, — а серьёзно, с последствиями. Наделал бы глупостей, чтобы потом долго о них жалеть, — от меньшей злости он полгода назад отправился ночью в не самый безопасный район и полез в идиотскую драку на кулаках против ножа: с трезубцем он справился бы слишком легко. Пьянящая победа обернулась тревогой: потому что Мукуро даже не поинтересовался, к какой семье принадлежал хамоватый наглец. Он волновался не зря: на исколотого до полусмерти своего человека Россо закрыли глаза, взамен получив компенсацию и помощь в лечении, но последовавшие за инцидентом «воспитательные беседы», вопреки их целям, лишь чудом не довели до новой вспышки гнева. В неожиданное благородство Вонголы Мукуро перестал верить, как только получил за миссию несерьёзно маленькую награду. Рассчитывая на большее и заслуживая совсем другую сумму, Мукуро попробовал возмутиться — оказалось, что его заносчивость решили лечить не только нудными разговорами. Ничто не мешало ему повторить — Саваде и Гокудере та болтовня, должно быть, надоела ещё сильнее, чем ему самому, а в деньгах он сейчас не нуждался. Но он выбрал пойти к Кёе домой. В худшем случае на нём можно было сорваться. Поймёт, обеспечит хорошей дракой, никому не расскажет и по-своему обласкает после — Мукуро привык к его проявлениям нежности. Изначально он рассчитывал только на разговор и уверенное «всё будет хорошо», но с Кёей глупо было загадывать, чем кончится встреча. Мукуро знал лишь одно: ему точно станет намного лучше. Ещё во дворике Мукуро слегка успокоился. Однажды Кёя, расслабленный и довольный, словно перед этим он отдыхал на горячих источниках, а не носился по двору с тонфами, прочитал ему лекцию о том, как непостоянство жизни отражалось в японской культуре. Сам не зная зачем, Мукуро внимательно его выслушал, но, кажется, так ничего и не понял: в его глазах всё донельзя упрощалось. Сейчас вся прелесть непостоянства для него заключалась в знании: когда-нибудь — через пару недель — от всей этой истории останутся только воспоминания и ряд могил. Если Мукуро заставит ублюдков хоронить падших товарищей перед смертью. Кёе шли обтягивающие джинсы и свободная футболка — но не так, как ему шли очки. Подсев к нему на диван, Мукуро всё равно их снял: слишком дурацкая привычка — надевать их с почти идеальным зрением. Мукуро потёр Кёину переносицу, улыбаясь из-за его упрямства: Кёя молча читал книгу, будто к нему никто не пришёл. Секунд через тридцать он наконец закрыл и отложил томик, забрал очки, убрал их в футляр и, презрительно взглянув, сказал: — Ты не говорил, что придёшь. — Я не знал, что приду. Сюрприз, — Мукуро изобразил радость, словно показывал Кёе устроенную в его честь вечеринку. Спустя двадцать вынесенных тел Кёя, может, и порадовался бы такому подарку — если бы гости оказались достойными. — Ненавижу сюрпризы. Кёя попробовал встать, но Мукуро сжал его запястье. Вместо того, чтобы послушно сесть обратно, Кёя терпеливо объяснил: — Мне нужно переодеться. — Может, сначала просто посидим? Посмотрим какой-нибудь фильм или поиграем во что-нибудь? — Нет. Внимательный взгляд стрельнул по пережатому запястью. Кёя не вырывался, но ждал. — Мне нужно отдохнуть. Прийти в себя. — Твои проблемы. Ты сам приехал. — Ради того, чтобы отдохнуть рядом с тобой. На Окинаве ты бы тоже полез со мной драться? На лице Кёи мелькнула растерянность, прочиталось что-то среднее между досадой и яростью, расцвел гнев — и Кёя сел рядом. Когда Мукуро недоверчиво отпустил его запястье, Кёя не бросился в драку, вместо этого скрестил на груди руки. — Отдыхай, — приказал он с угрозой. Мукуро устроился головой на его коленях. — Спасибо. Потом, если хочешь, погуляем, а потом подерёмся. — Сначала расскажешь, где ты устал. — Зачем? — Я тоже туда схожу. Подавшись ближе, виском Мукуро прижался к твёрдому, зато тёплому животу под футболкой. — Там скучно, и не надейся. — Где? Мукуро изначально планировал рассказать Кёе, что случилось, но теперь любые объяснения казались неуместными, жалкими. Ими он будто признавал слабость — и открывался для насмешек. — В больнице, — коротко ответил Мукуро просто для того, чтобы отрезать себе пути отступления. За волосы Кёя отстранил его от пресса, наклонил свою голову и внимательно посмотрел в глаза. — Только попробуй сказать, что ты серьёзно болен. — Тут же меня бросишь? — с фальшивым весельем уточнил Мукуро. Кёя охотно ему помогал, когда просьбы были сложными, но не отнимавшими много времени. Такими, чтобы потратить пару часов — если не повезёт, то дней, — и собою гордиться. После этого Кёя позволял с собой нежничать; вообще-то он заслуживал ласку всегда, но если только так он чувствовал себя её достойным — это было его дело. Как он себя вёл, когда проблемы оказывались менее поэтичными, Мукуро не знал. — Нет. Вылечу и побью. Сразу успокоившись, Мукуро задумался, как лучше признаться. Зря он всё-таки сомневался в Кёе, за время их отношений для этого так и не появилось повода. — Сейчас лечится почти всё, — Кёя старался звучать непринуждённо, но Мукуро видел его напряжение — да и заговорил тот слишком рано, показав интерес. Волнение. — А того, что не лечится, у тебя точно нет. — Я в порядке, — обнадёжил Мукуро. Рука в волосах расслабилась, Кёя даже мягко потёр пальцами кожу. — ММ нет. Кёя замер. — Это то, из-за чего ты переживаешь? — Ага. Как травоядное, да? — Как травоядное, — в голосе даже не мерещился смех. С такой серьёзностью Кёя оскорблял тех, кого действительно не уважал. Поднявшись с его коленей, Мукуро сел рядом и сжал ладони Кёи в своих. — Она из-за меня пострадала. Мне поэтому плохо. Твёрдые сухие пальцы не выскользнули из хватки: Кёя выдернул их с усилием. — Придёшь, когда будешь напоминать человека, — процедил он. От возмущения в груди резко кончился воздух. Кёя не просто хамил, он словно лишал Мукуро права на чувства. Усаживал его в клетку, в которой не разогнуться. Может, они просто друг друга не поняли. — Ты прогоняешь меня? — Да. Ты меня разочаровал. Наивно. — Ты меня тоже. — Тогда исчезни. Ты тратишь моё время. Молить о понимании, списывать разговор на шутку, упрашивать здесь остаться — Мукуро ни за что не опустился бы до подобного унижения. Он знал, что не задержится в доме и на пару минут; ему хотелось только задеть Кёю настолько же, насколько задело его самого. — Я просто надеюсь, что когда-нибудь… — «Тот единственный человек, к которому ты придёшь за помощью, отвернётся от тебя, словно от кучи мусора». Мукуро знал, что с Кёей такого никогда не случится, и это злило вдвойне. — Что когда-нибудь ты поймёшь, что ты сейчас сделал. — Не помог тебе стать ничтожеством? — Лучше быть ничтожеством, чем тобой. — Не думаю. Если бы Мукуро захотел потратить пару часов впустую, он бы ещё раз попробовал объяснить Саваде, что некоторые проблемы требовали немедленного вмешательства, даже если они выглядели незначительными, а методы борьбы — негуманными. Доказывать что-то Кёе было ещё глупее. Серьёзные раны отвлекали от душевной боли — против воли Мукуро узнал это на себе ещё в детстве. От предательства Кёи ему стало лишь хуже. Оно не перетянуло внимание на себя, оно вплелось в гамму чувств, как треск цикад мешался с размеренным стуком содзу: терпимые по отдельности, вместе они превращали тишину в шум, пригодный для пытки. Даже первый удар показался невыносимым. От второго Мукуро не рухнул на колени сразу за воротами дома и не бросился под машину, но он бы многое отдал, чтобы заснуть на пару недель крепким сном. Ровный асфальт мчался под ногами, как беговая дорожка. Мукуро едва не споткнулся на нём, а потом понял: сорвался на бег — и замедлился. Кёя редко, но уже давно советовал ему купить машину. «На ней ты тоже будешь возить меня, куда я попрошу?», — отмахивался Мукуро, когда приходилось: обычно ему хватало помощи Кёи, иначе он брал такси или не брезговал общественным транспортом, если так выходило быстрее. Теперь, наверное, купит — и нужно будет обязательно повторить правила; может, взять пару частных занятий по практике… Сердце даже не билось, оно словно бурлило. Вокруг не было ни души. Мукуро выпрямился и поправил галстук, словно за ним наблюдали тысячи любопытных глаз. На губах расцвела улыбка — никто не отличил бы от настоящей. Если бы Кёя нагнал его, буркнул что-нибудь про глупую шутку и потребовал вернуться домой, Мукуро послал бы его к чёрту. Кафе было не лучшим, всего лишь ближайшим. Аппетит пропал, зато от жажды пересохло в горле. Горький насыщенный аромат окутал столик. Слишком рано — ещё горячо. Времена, когда Мукуро доверял только себе, давно прошли. Сейчас, если посчитать на пальцах, он доверял даже многим — и знал, чем это обычно кончалось. Понимал, как устроен мир, старался ни от кого чересчур не зависеть, почти не привязывался — и оказался всё равно не готов. Нужно было вести себя как-то иначе, догадаться о Кёе, заподозрить его много раньше, но как именно — в голову не шло. Кофе обжёг рот, от жара щипнуло в глазах. Мукуро сглотнул, и горло окутало уже приятным, почти безболезненным теплом. Запоздало он посмотрел на пар, шедший от белой чашки, и встряхнул головой. С Кёей — хорошо, что так получилось, могло вскрыться позднее; с ММ — всё поправимо, жива ведь; главная цель — разобраться с врагами. Чтобы не пострадал кто-то из близких, чтобы не ждать мучительно и бесцельно. Мукуро взглянул на часы. Он не помнил, когда именно вышёл из дома Кёи, но на то, чтобы полностью успокоиться, он потратил не больше, чем полчаса. Меньше. Забавно — может, новая открытая рана и помогла ему прийти в себя чуть быстрее. После четвёртого непринятого вызова Мукуро всерьёз задумался о чёрном списке, но Кёя перестал звонить сам: то ли он наконец понял, почему всё закончилось, то ли просто взыграла гордость. Меньше сна, больше работы, полагаться — лишь на себя. Не оставить места для мыслей и покончить с проблемой за считанные дни. ММ сама не пускала никого в палату, пока Пламя не исцелило на ней шрамы. После этого Мукуро пришёл с цветами и, к удивлённой радости, не прочитал в глазах ММ даже тени обиды. «Это же не ты сделал», — пожала она плечиками и изящно подхватила из коробки очередную конфету. Сколько бы Мукуро ни повторял про себя эту фразу раньше, из чужих уст она прозвучала куда весомее. Хорошо бы завести меч такой острый, чтобы резать им кости. Чтобы голова, если пнуть носком ботинка в висок, покатилась вперёд — а не проткнутое трезубцем горло тихо захлюпало, исторгая новую порцию крови. Всего один раз в голове Мукуро промелькнула мысль о том, чтобы забрать из дома Кёи оставленные там вещи. Скорее всего, ничего бы не вышло — их наверняка уже вывезли на ближайшую свалку, — но главное, что они давали повод зайти. Чуть-чуть отойдя от гнева, Мукуро отчётливо понял, что нежелание связываться отступило. Его по-прежнему не волновало то, как гадкий поступок выглядел в глазах Кёи, но ведь они могли встретиться не ради пустых оправданий. Мукуро приспособился, он уже не просыпался каждый день с мыслями о прошлом, а в груди уже почти не ныло от воспоминаний, и вряд ли Кёя оправился так же быстро. Желание сразу найти себе кого-нибудь нового и позволить этому человеку нечто особенное, а потом дать Кёе об этом узнать, пропало быстро, но Мукуро по-прежнему хотел как-нибудь отомстить. Как минимум — показать свою силу и подчеркнуть этим Кёину слабость. И всё же Мукуро боялся. Опасался, что сделает что-то не так, и ранит только себя; что Кёю не захлестнут чувства, и он увидит небезразличие; что кто-то из них не сдержится, и они решат друг друга убить, а кончится драка, как обычно, в постели. Первое время Мукуро щипал запястье, когда к нему в голову лезли запретные мысли; потом понял, что так он быстрее травмирует кожу, чем отучит себя от плохих идей, и перестал. Вместо этого он твёрдо решил, что признает себя ничтожеством, если придёт к Кёе домой ради разговора о чувствах, и не взвешивать каждый раз последствия стало легче. Они встретились на собрании через месяц. Мукуро не рассчитывал избегать Кёю вечно, и всё же его цепкий взгляд слегка злил: давил незаслуженным осуждением. Вскоре Мукуро перестал следить за Кёей даже боковым зрением — так было проще держаться. После очередного длинного монолога Гокудера выдохнул и опустил руки, которыми активно жестикулировал. — Кто-то ещё хочет что-то сказать? — Да. — Кёя встал, едва уловимо помедлил и заговорил: — Что Мукуро пора бы уже успокоиться и простить меня. Он знает, за что. У Мукуро даже не было сил посмотреть, как остальные восприняли эти слова, потому что его взгляд приковался к Кёе: к серьёзному лицу, к замершим губам. Кёя словно не верил, что зайдёт так далеко, и не придумал, что говорить дальше. Он не совсем извинился — но перед всеми, но так неожиданно… — Надеюсь, ты отпустишь свою обиду раньше, чем она навредит Вонголе. Повисла тишина; Кёя сел и сцепил пальцы в замок. Мукуро так и разглядывал его, не понимая, зачем, но Кёя даже не посмотрел в его сторону. После бесконечных секунд Мукуро хмыкнул и откинулся на спинку кресла. Он же не собирался идти в его дом. — Мог бы ради приличия не блокировать двери. Мукуро положил предплечье на подлокотник, расслабленно устроившись на заднем сидении. Он знал, что так будет, когда шёл на парковку — что знакомая машина останется на месте, а не уедет. Кёя не выступил бы на собрании ради очистки совести, он всегда ставил перед собой конкретные материальные цели. — Я хочу, чтобы ты выслушал меня до конца. — Вперёд, начинай. Кёя помедлил. — Ты разозлился, потому что я тебя не поддержал. В конце так и напрашивалось «Я прав?» с напускной уверенностью. Мукуро сделал вид, будто пропустил настороженность мимо ушей: — Какая наблюдательность. Давно догадался? — В первую же неделю, — осмелел, расслабился. — Я не сразу понял, насколько для тебя это важно, и я признаю свою вину. Секунд пять Мукуро ждал продолжения: оправданий, объяснений, чего-то похожего. Кёя молчал. — Это всё? — Тебе мало того, что я опозорился ради тебя перед всеми? — Мне много того, что ты меня предал. Кёя так и не соизволил обернуться. На этот раз его голос зазвучал монотонно: — Я почитал в интернете на эту тему, и я ожидал, что ты это скажешь. Ты помнишь, что обычно я тебе помогаю? Морально поддерживать тебя легче, чем выполнять твои просьбы. — Не уверен, что для тебя это так. — Ты прав, но я мог не стараться. Ты бы не разозлился на плохую поддержку. Это точно легче, чем обращаться к тебе перед всеми. Сам подумай. В груди заныло. Мукуро старался не давать волю эмоциям, потому что сейчас ему нужен был разум. Он скучал, он хотел откатить время назад, провести тот злополучный день в одиночестве и не разочаровываться: сделать всё, чтобы остаться рядом — не было бы унижением. Он ведь и в машину пошёл, словно на невидимом поводке: без приглашения, без задумки, просто потому, что не получалось иначе. Теперь Мукуро с трудом понимал, правда ли Кёя звучал убедительно или его словам всего лишь хотелось верить. — Я не буду за тобой бегать. Или ты решишь, что мой поступок не заслуживает прощения, и тогда я не приму тебя, даже если потом ты приползёшь на коленях, или ты извинишься за то, что ушёл от меня. Мне тоже было… не слишком приятно. Не так Мукуро всё представлял. Он считал жертвой только себя, но взглянуть на ситуацию глазами Кёи оказалось довольно легко. — Я не тороплю, — успокоил тот, когда молчание затянулось. Проще всего было извиниться, а уже потом думать над тем, стоило ли. Если бы через пару дней Мукуро понял, что он зря даровал «прощение», он бы ушёл. Кёе, наверно, стало бы очень плохо, но если бы причина злиться нашлась — разве этим он не заслужил бы боль? Когда Кёя заговорил на собрании, он не косился на Мукуро — наоборот, он старательно держал взгляд на стене. Может, Мукуро причудилась тоска в его глазах, может, он придумал её уже потом, но Кёя ведь пошёл на этот шаг. Не сдался, хотя так было проще. Не раз Мукуро слышал об иллюзионистах, тонувших в самообманах. О том, как реальность превращалась для них в сладкий сон, а затем, от первого страха, сжирала разум смертоносным кошмаром. С ним не случится. Мукуро знал, в чём Кёя провинился. Оставалось разобраться в его мыслях, мотивах, раскаянии — что там ещё могло повлиять. Без особых раздумий Мукуро спросил: — Тебе было всё равно, что я чувствовал? Когда ты меня прогнал. — Нет. Если бы Кёя опять решил, что он сказал достаточно, Мукуро бы точно ушёл. — Я думал, ты не в себе, — Кёя ещё помолчал и продолжил: — Я… — он оборвался и выдохнул, будто от боли. — Я боялся, что ты начнёшь меня избегать, если я увижу тебя слабым. Через миг неловкость исчезла: Кёя решил со всей строгостью надавить. — Так кому из нас было всё равно? Не то чтобы Мукуро скучал по внезапным угрозам — разве что питал к ним что-то похожее на ностальгию. — Давай без этого, — поморщился он. Если Кёя говорил правду, то Мукуро ушёл из его дома по непониманию. Получалось, что они поступили одинаково, но Кёя всё равно ошибся первым, поэтому всё, что потом, — не считалось. — Хорошо. Мукуро угадал в его тоне насмешку, и вот по этому он точно скучал. Говорить, не глядя друг другу в глаза, было легче, а для Мукуро — тем более. Он угадывал эмоции Кёи по тому, что видел из-за спинки сидения, ничего не давая взамен. То ли почувствовав несправедливость, то ли настроившись на более тесный контакт, Кёя повернулся к нему лицом. — Хочешь узнать, почему я решил тебя вернуть? — Потому что лучше меня тебе никого не найти. Не в упрёк, сам понимаешь. Кёя благосклонно кивнул, на миг прикрыв глаза, и вновь посерьёзнел. — Иногда я говорил тебе неприятные вещи, но правда в том, что мне не нужны слабаки. Если бы я считал, что ты ниже меня, я бы никогда не подпустил тебя так близко. Я действительно не нашёл бы тебе замену, но мне хорошо и одному. Дело в том, что твоё мнение для меня значимо. Поэтому я не хочу, чтобы ты относился ко мне, как к предателю. Кёя звучал слишком уверенно, чтобы поверить в его естественность, — он заметно контролировал голос. Одной только твёрдости было мало, чтобы Мукуро сразу поверил, но ему пришлось сделать сознательное усилие, чтобы точно не попасться в ловушку. — Переводя на человеческий, тебе стыдно? — Нет. Мне неприятно, что ты заблуждаешься насчёт меня. Ещё я привык к тебе, и я с трудом избавляюсь от привычек. От пристального взгляда впервые захотелось отвернуться. Может, Кёя даже проявлял открытость, когда смотрел прямо в глаза, но Мукуро теперь куда хуже считывал его чувства, чем пару минут назад. Пока он думал, о чём заговорить дальше, Кёя продолжил сам: — Я привык к твоим звонкам по вечерам. — «Так и не завёл себе твиттер?», но ведь слушал — по десять, двадцать, тридцать минут ни о чём. Потом ещё спрашивал, «почему не звонил», если Мукуро пропускал вечер. — К тому, как ты вытаскивал меня из дома. — «Я лучше готовлю стейки», «через пару месяцев посмотрели бы у меня», «слишком много людей», но ведь соглашался по первому зову. — Мне продолжать? Откуда налетело столько воспоминаний. Они делали хорошо и вместе с тем — скверно. Мукуро сосредоточенно слушал. Кивнул он мгновенно, почти машинально. — Я стал хуже засыпать, и я чаще чувствую усталость, — равнодушно отметил Кёя. — Из-за того, что ты ушёл. Я сам себя наказал. Хотя ты, я думаю, пострадал не меньше. Это не очень напоминало сочувствие — скорее попытку убедить себя, что разлука навредила обоим. Мукуро молча расстегнул пуговицу на манжете, задрал рукав и показал на внутренней стороне предплечья длинную неровную рану с аккуратными, но заметными швами. Кёя почти неуловимо подался назад, его глаза расширились в удивлении. — Ты правда?.. — спросил он строго и вместе с тем потрясённо. Он хмурился, и такие яркие эмоции не читались на его лице даже во время публичных извинений. Негромко рассмеявшись, Мукуро опять спрятал рану под рукавом. — Конечно нет. Неудачно подрался. Хотя удачнее, чем мой оппонент. Кёя посмотрел с куда большим неодобрением, когда оказалось, что так далеко Мукуро не зашёл, и окончательно подтвердил подозрения. Он стыдился не того, чего казалось на первый взгляд. — По правде сказать, без тебя мне действительно было хуже, чем с тобой, — с тщательно отмеренным смущением признался Мукуро. После слов Кёи он мог признать что-то подобное без насилия над собой; он выпятил собственное несовершенство лишь для того, чтобы чуть-чуть поддержать. Вновь повернувшись лицом к лобовому стеклу, Кёя откинулся на кресло и едва заметно съехал по нему вниз. — Выбирай. Или сегодня ты заснёшь в тепле, удовлетворённый, сытый и после массажа, или поедешь к себе на помойку и будешь всю ночь жалеть. Тебе решать. По мне — всё очевидно. — После твоего массажа я не буду весь в синяках? — Мукуро больше затягивал время и сбрасывал напряжение, чем интересовался всерьёз. Хотя с Кёиной несдержанностью впору было забеспокоиться — Мукуро дорожил своим телом, и его вполне устраивали редкие прикосновения. — Ошибёшься — и будешь мучиться ещё и от любопытства, — в тон ответил Кёя и пообещал неожиданно твёрдо для такого-то повода: — Я научусь. Он словно решил изменить всё. Впрочем, его запал обещал быстро иссякнуть. И пусть. Для Мукуро тоже всё стало наконец очевидно. — Разблокируй двери, пожалуйста. Щелчок прозвучал в оглушительной тишине. Мукуро вышел — и открыл переднюю дверь. — Такое нужно говорить в лицо, — объяснил он, сев рядом с Кёей. Чтобы чем-то занять руку и скрыть неловкость, он на ощупь отрегулировал сидение: те мелочи, на которые он и в обычное-то время не обращал внимание. — Или меня ты тоже заставишь извиняться публично? — Нет, — Кёя даже не скрывал облегчение. — Прости меня, Кёя. — Руку покажи. Мукуро не горел желанием, но они только что помирились, и он послушно открыл руку ещё раз. Может, надо было утаивать до последнего — вряд ли бы Кёя отвлёкся, когда Мукуро разделся бы с другой целью. Или нет. Кёя осторожно, не касаясь даже кожи около раны, взял руку в обе свои ладони и внимательно осмотрел. — Плохо зашили. — Да какая разница. Через пару дней подлечат Солнцем, и шрама не будет. Ты так испугался. — Я не испугался, просто заинтересовался швами. — Я не об этом. У тебя руки мокрые. На свои ладони Кёя взглянул с таким неверием, будто даже после указания он не заметил, как его предало тело. Хмурясь, он окинул Мукуро быстрым взглядом. — Ты закусывал губу. Я вижу след. Мукуро провёл языком по нижней губе, но не почувствовал ни привкуса крови, ни боли. — Врёшь. — Нет. Вот здесь. Когда Кёя ещё только слегка подался вперёд, Мукуро уже понял, как тот укажет на ранку. Ошибся. Кёя больно укусил, а не лизнул кончиком языка, зато после этого сразу втянул в поцелуй. Чуть-чуть неудачный, грубоватый, мокрый — и настоящий. Вспоминая или фантазируя, Мукуро представлял совсем другое. Только сейчас он понял, что в своих мыслях он лишь отдалялся от идеала. Когда Кёя отстранился, Мукуро не смог выдавить заслуженное «так нечестно»: — Я скучал.***
Мукуро рванул вперёд и придушил себя своей же рубашкой. Держа крепко, Кёя потребовал: — Объяснись. — Ты просто боишься, что я опять уйду, если ты меня не поддержишь. Тебе плевать, что я чувствую. Кёя дёрнул рубашку сильнее; Мукуро окончательно почувствовал себя котом, которого таскали за шкирку — болезненно и унизительно. — Мы уже обсуждали это, — напомнил Кёя строго и недовольно. — Я хорошо к тебе отношусь, и мне не нравится видеть твои страдания. Это не значит, что я хотел бы от тебя отвернуться. Это значит, что я хочу, чтобы ты скорее пришёл в себя, и я готов помогать тебе в этом. Как только Мукуро опустил плечи и расслабился, Кёя разжал пальцы. Легче дышать не стало. Постыдная вспышка не разозлила и не развеселила Кёю. Он тактично сделал вид, будто ничего не случилось. Припомнит, наверное, через пару недель, но сейчас Мукуро испытывал к нему лишь благодарность. Закрыв глаза, он прижался спиной к гладкой прохладной обивке, та тихо скрипнула. Кёя молчал и не трогался с места; мчались минуты. И не угадаешь: лучше уж так — или пусть бы он хоть что-нибудь сделал, лишь бы не стоять на месте и не ждать. Мукуро отчётливо понимал лишь одно: если он будет теперь просто жить, он точно спятит. — Мне нужно самое лучшее тело и кое-что из его вещей, — решился он спустя вечность. — Кольца? — Кёя сразу понял, о ком и о чём шла речь. Замечательный. — Да, кольца. — Хорошо. Надеюсь, на моё тело ты не претендуешь? — Самое лучшее и не принадлежащее мне. Ухмылка на губах Кёи не предвещала ничего хорошего, но он потянулся рукой к лицу Мукуро не для того, чтобы ударить. Костяшки пальцев прижались к щеке, Кёя её погладил и опустил руку. — Это безумство. Ты понимаешь? — Люблю безумства. Как бы иначе я терпел тебя все эти годы? — Не знаю. Мне просто нравишься ты. — Нужно всего лишь потерять близкого, чтобы заслужить от тебя комплимент. Надо же. Мукуро рассчитывал, что слова прозвучат непринуждённо — так, словно он, забыв про всё, веселился. Получилось жалко. — Я верну его, слышишь? — сразу перевёл он тему. — Ты сам в это веришь? Нет. — Да. Это может звучать наивно, но я привык делать то, что кажется невозможным. Если кто-то и справится с этим, то я. К тому же, Фран пользовался кольцом Ада. Когда Мукуро проговорил зыбкие аргументы вслух, они словно обрели вес. — Я ведь сильнейший, — самодовольно продолжил он. Жизнь обретала смысл, и постепенно боль уходила. Теперь у Мукуро была не только потеря, у него появилась достойная цель. — И ты сильнейший. Это же мы, разве у нас может что-то не получиться? Кёя смотрел недоверчиво, и это колебало уверенность. Нужно было его убедить — чтобы он согласился и поддержал. — Мы ведь займёмся этим вместе, правда? Мукуро почувствовал себя победителем, когда поймал на губах Кёи улыбку. — Может быть, в этом что-то и есть. — Протянув руку, Кёя убрал за ухо длинную прядь и снова погладил щёку. — Хорошо, мы попробуем. — Мы справимся. Прижавшись к руке, Мукуро почувствовал себя так спокойно, будто ничего не случилось. Он с нежностью и благодарностью смотрел на лицо Кёи, пока за его плечом не мелькнуло нечто едва уловимое. Мукуро присмотрелся к оконному стеклу и понял: не грязь, не показалось. Возле машины медленно растворялся полупрозрачный морок. Фран молчал, но он улыбался знакомой дурацкой улыбкой и показывал большой палец. — Что? — спросил Кёя перед тем, как настороженно обернуться. Воздух уже не дрожал серо-зелёной дымкой. — Задумался, — ласково отмахнулся Мукуро. — Ты такой красивый. Указательный палец сдавливало до боли, а холод пронизывал даже через перчатку. Ключик отозвался на жажду — и теперь Мукуро знал, куда они поедут в первую очередь. — Начнём с кольца. — Ты не голоден? Мукуро слегка растерялся. Он позабыл о банальных потребностях. — Может быть. А ты? — Нет, я поел часа два назад. Заедем по дороге в кафе. Кёя сосредоточился не на том, но Мукуро не возражал. Они могли отвлечься на что-нибудь низменное, не боясь опоздать: от успеха их отделяла всего пара дней.