Мальчик, который курил на крыше

Влюбить в себя всех невозможно. К тому же это дети, которые ставят себя выше других и которым плевать с высокой колокольни, кто ты, сколько тебе лет, сколько ты работаешь учителем и что хочешь им донести. Однако каким-то образом Диме удалось влиться в новый подростковый коллектив и понять почти каждого своего ученика. Ну, кроме одного в большей степени.       — Где Арсений? — послышалось из-за двери, ведущей в женский туалет. Ответил на вопрос совершенно не девичий голос:       — Хуй его знает. Стащил сиги и наслаждается где-то за углом, вряд ли до курилки дошёл, тут надзиратели бдительнее, чем на ЕГЭ. Позов издал короткий смешок перед тем, как пара-тройка школьников выскочила из-за двери с куртками и кинулась к лестнице. В гимназии только что закончилась дискотека — последняя школьная дискотека для этих ребят. Возможно, сегодня кто-то попытал счастья прижать к стенке девчонку и перед Новым годом (или по этому поводу) сказать ей всё, что думает, может, обнять, поцеловать или что-то ещё. Разве подростки меняются? Разве в них перестаёт бурлить эмоция и чувство? Все они похожи и сколько страдают из-за этого. Кроме Арсения. У этого вечная каменная маска на лице. Он позёр, выпендрёжник, артист, актёр, но не после прихода Димы в их класс и конкретно его жизнь. Какой-то груз на сердце у парнишки с конца октября, иначе Позов не мог себе это объяснить. И не мог найти к нему верный подход, не мог помочь. Даже в учёбе с того времени начались проблемы, а ребёнок вообще-то шёл на золотую медаль, что удивительно с его поведением. Впрочем поведение и знания невозможно сравнивать, это несравнимые вещи.       — Куда делся Попов? — спросил кто-то из учителей, когда Дима направлялся за своей курткой — время позднее, хотелось бы уже оказаться дома. Ответа он не слышал, но решил вернуться в свой кабинет, где его одиннадцатый химико-биологический класс оставлял свои вещи на время дискотеки в столовой. На стуле лежала куртка — единственная оставшаяся. И Дима понял сразу, кому она принадлежала. Пошарившись в карманах, понимая, что нельзя этого делать, Позов вынул клетчатый кусок тетрадного листа с кривыми буквами на нём (Тамара Андреевна жаловалась, что у Арсения ужасный почерк, но это не отменяло остроту как устного, так и письменного слова школьника). «ключ у физрука. закат в 17-00. скользковато, нужна правильная обувь. завхоз! медведица. (под сигареты думается лучше, на заметку)» Позов решил не медлить. Он схватил куртку школьника, из учительской забрал свою и метнулся в спортивный зал. Там из коридора — лестница в раздевалки и на третий этаж, где училась младшая школа. В этом крыле третий этаж всегда закрыт, но там всё равно оставался выход на крышу. Где и мог быть Арсений. Быстро натянув куртку, Дима поднялся наверх, а потом и взобрался по лестнице на чердак, который отделяла от крыши небольшая ступенька. Открылся люк, затем узкие двери, и Дима увидел уходящие вперёд низкие стенки выхода, где как раз и сидел Арсений. Он встрепенулся, обернулся и глянул на Диму. Затем расправил обратно плечи, отвернулся, ответив:       — Это Вы? Ну, поднимайтесь. Стоило Позову вылезти на улицу под мокрый снегопад, внешний вид Арсения ему сильно не понравился. Белая рубашка с длинными рукавами под какую-то темно-синюю кофтенку, брюки с оголенными щиколотками и кроссовки на такую же почти голую ступню. И он сидел здесь, обхватив себя руками, зажав между пальцев тлеющую явно не две минуты сигарету. Снег уже успел побелить его плечи и макушку. Дима выбрался на крышу и начал тут же стряхивать снег с плеч парня, а тот начал сопротивляться.       — Одевайся быстро, замёрзнешь!       — Да мне не холодно! — препирался Арсений. — Не надо! Он дрожал от холода, и один только чёрт знал, сколько он тут просидел и перед кем пытался выстебнуться. Позов тяжело вздохнул и присел рядом. Арсений снова вздрогнул, зажимая в зубах сигарету. Дима не нашёл ничего более разумного, кроме как накинуть на его плечи куртку и приобнять за те же плечи, чтоб хоть немного согреть. По-хорошему бы спустить его отсюда и отогреть в стенах школы, а не на её крыше. Хотя здесь красиво, с крыши открывался поразительный вид на старый город.       — Арсений…       — Ну чего?       — Пойдём вниз, согреешься.       — Мне не холодно. Врать он, к сожалению, не умеет. Голос дрожал, как и руки, которые только что отбросили сгоревшую до фильтра сигарету в полотно снега в другой стороне крыши.       — Что ты здесь вообще делаешь? — спросил Дима.       — Вы шарились в моих карманах? — перебил Арсений. Он достал смятую бумагу из кармана и показал её учителю. Позов виновато поджал губы.       — Извини.       — Извини, — передразрил парень.       — Что ты здесь делаешь? — снова спросил Дима. Арсений не ответил. Он лишь опустил голову, потёр себя по плечам, а потом снова посмотрел куда-то вперёд.       — Когда весна и светло, отсюда хорошо наблюдать за птицами. Как летают тут над крышей, как гнездятся и учат своих птенцов летать. А когда темно и зима, то можно смотреть на звёзды. Позов недоверчиво поднял голову и взглянул на небо. Темно, серо, валит снег из туч, в тучах отражался противный жёлтый свет фонарей с улиц. Что Арсений хотел здесь увидеть? И кого он пытается обмануть?       — Арсений, сегодня не самая лучшая погода для наблюдений за звёздами. Ещё сейчас зима, скоро Новый год, птицы не гнездятся. Он поджал губы.       — Арсений, скажи честно. Не ответил. Дима взял его руки, сложил в своих и почувствовал такой жуткий холод, что просто не выдержал. Он поднялся с места и дёрнул Арсения за собой.       — Пойдём, а то заболеешь ещё. Я за тебя как бы ответственность несу. И поэтому теперь Попов не стал сопротивляться. Он послушно встал с места, нагнулся и юркнул под козырёк, а оттуда — на лестницу. Дима закрыл хлипкие деревянные дверцы, ведущие на крышу, спустился вниз. В кабинете биологии должна быть лаборантская. Своеобразная учительская, в которой биологи и химики проводили время со своими учениками за научными проектами, олимпиадами, подготовками к форумам и экзаменам. Химики бывали редко, у них была своя такая же вселенная на третьем этаже, физики — тем более, только через стенку, на втором этаже рядом с биологами. У каждого свой уютный уголок. Арсений бывал здесь редко. Он не интересовался биологией, а если и заходил, то чтобы занести оборудование после лабораторной работы. Ну, и эта комнатёнка считалась всё же некоторым личным пространством, где взрослые могли сделать свои дела, не думая о шумных детях. Тут мягкие старые кресла, растения на подоконнике и столах, высокие шкафы с учебным материалом. Кстати шкафы разрисовала учительница по ИЗО семь лет назад. Попов сам видел, какая она счастливая и измазанная яркой краской явилась на их урок и вела его оставшиеся тридцать минут. Так здорово было наблюдать за счастливым человеком, который несколько часов занимался по-настоящему любимым делом, приносящим ему удовольствие и радость. Дмитрий Темурович стоял у подоконника, грел чайник и готовил чай. Какой-то специальный чай, решил Арсений, но противиться не стал. Он в каком-то смысле виноват перед учителем, а ещё ему так плохо на душе. Вообще-то он отличник. Бывший. И по пизде пошла биология. Из-за него, из-за нового учителя, который явился среди года и решил навести свои порядки. Но порядки ли? Ох, если бы порядки. Всё-таки он им не классный руководитель. Позов для 11-го Б всего лишь куратор, который доведёт их до выпускного и будет читать ответное слово классных руководителей. Но он не классрук. Их курировали Позов и Князева, биолог и химик. Парой. Так решила школа.       — Так, держи. Учитель поставил перед Арсением кружку с горячим чаем, затем снова взял его за руки, от чего он даже вздрогнул.       — Ты ледяной весь, — сказал Позов. — Пей чай, согревайся, вот тебе варенье и мёд. И температуру бы смерить на всякий случай… Он задумался, ставя баночки на стол так, что те со звоном ударились о мышку с клавиатурой и вывели компьютер из спящего режима, но Дмитрий Темурович даже внимания на это не обратил. Он дотронулся ладонью до лба Арсения.       — Сиди здесь, пей чай. Я за градусником. Как только он вышел из лаборантской, Арсений взглянул на горящий монитор. Там высветился тест по биологии с пометкой «ЕГЭ». Сколько боли и страха было в этих трех буквах. Однако Арсений совершенно непринуждённо взял мышку и начал кликать по нужным пунктам. Тренировочным вариантам не всегда требовалась клавиатура, лишь бы тест был правильным. А когда Дмитрий Темурович вернулся, Попов уже сидел в кресле, откинувшись назад и осторожно попивая горячий чай. Варенье оказалось малиновым. Учитель взглянул на компьютер и пробежался глазами по тесту.       — Решил оценку исправить? Арсений пожал плечами. Ещё немного времени прошло, как Позов проверял бегло задания, и он не мог поверить своим глазам. Он повернулся к парню лицом, передал градусник и неуверенно спросил:       — У тебя тройки по моему предмету, но ты сделал весь тест почти без ошибок. Арсений, это что?       — Я ниоткуда не списывал, — вдруг сказал Арсений. — Мне вот нафиг это не надо, это долго и неинтересно.       — Почему у тебя проблема только с моим предметом? Попов сунул градусник за ворот своей рубашки и с каким-то вызовом взглянул на учителя. Холод блеснул в его глазах, а потом вылезла хитрая ухмылка.       — Хотелось позлить.       — Позлить? — удивился Дмитрий Темурович. — Я пусть и переживаю за вас, как за своих родных детей, но мне всё-таки в большей степени немного всё равно. Я отвечаю только за биологию, за остальные предметы вы должны бороться сами.       — Вы злитесь, — засмеялся Арсений. — Это дорогого стоит, конечно. Вы забавный, когда злитесь.       — Боже, Арсений. Дмитрий Темурович отошёл к окну. В нём появилось какое-то ужасное подозрение, которое он поспешил забыть. Нина Александровна много раз об этом говорила, намекала, но никто не воспринимал это всерьёз. Для подростков это же нормальное выражение всего.       — У тебя не выходит красный аттестат.       — Ага.       — Из-за биологии.       — Да.       — Может, всё-таки постараешься и перестанешь заваливать контрольные?       — М-м, нет. Тройки это один из поводов лишний раз встретиться с Вами после уроков и подтянуть предмет.       — Этого не требуется.       — Электронный дневник говорит иначе. — Арсений мотнул головой в сторону компьютера.       — Зачем ты это делаешь? Попов встал с кресла и протянул учителю кружку.       — У Вас будут проблемы, если отличник вдруг превратится в троечника из-за одного предмета и одного нового учителя. И учитель напрягся. На самом деле Позов действительно мог получить по шее за одного лишь ученика. К одиннадцатиклассникам и так просили относиться снисходительно, они все в стрессе и нервном напряжении. Но это естественнонаучный класс. Биология и химия — их профиль. По этим предметам их должны гонять, а не рисовать оценки за красивые глаза, а у Арсения и правда красивые глаза. Такое самое опасное сочетание тёмных волос и ярких светлых глаз… Дмитрий не мог себе позволить такую роскошь.       — Ты мне угрожаешь что ли? Наглости Арсению хватало за края. И Позов слышал, как о нём отзывались некоторые учителя, некоторые его ученики, но благодаря хорошим оценкам нельзя ставить крест на ребёнке из-за его отвратительного характера, а у Арсения тот ещё характер. Он манипулятор, по нему уже слышно.       — Нет, но чего Вам будет стоить лишняя пачка сигарет и дополнительные занятия после уроков в те дни, когда у нас стоит биология? Согласитесь, не месячная зарплата. Вот же малолетняя сука.       — И всё же я не понимаю, зачем тебе весь этот цирк, — спокойно попытался проговорить Дмитрий Темурович. Попов пожал плечами и, что поразительно, по-доброму улыбнулся.

***

      — Ничего не могу с ним поделать. Нина поставила перед ним тарелку с рисом и рыбной котлетой, политой сливочным соусом, и клюквенный кисель, который по праву можно было назвать её фирменным блюдом. Однако Дима от стола даже отстранился.       — Это не входит в мои обязанности как коллеги, — сказала Нина, — но как друг я не могу смотреть, как ты целый день ничего не ешь. Или хотя бы кисель выпей.       — Мне неудобно…       — Ты пришёл ко мне поговорить и обсудить успехи наших, по сути, детей, поэтому пока всё не съешь, я тебя из квартиры не выпущу. Это заставило Диму улыбнуться. Несмотря на небольшой возраст и такой же небольшой опыт работы, девушка очень успешно справлялась и с детьми, и с руководством, и с близкими коллегами. По крайней мере очень близко она держалась к естествоведам в школе, а вместе с Димой ей доверили вести выпускной класс. Так им и пришлось подружиться. Нина просто поставила себя так, что никакой другой образ, кроме образа коллеги и в первую очередь друга, ей не подходил. Да и почему бы простой и добродушной учительнице вести себя как-то иначе?       — Так что Арсений? Всё ещё терроризирует тебя? Она присела на стул напротив и поджала губы. В отличие от Димы Нина знала Арсения около трех лет, когда его класс выбрал естественнонаучный уклон.       — Мне так не хочется, чтобы ты оказалась права, — вдруг ответил Дима.       — Мне тоже, — честно ответила Нина. — Поэтому я надеюсь, что ты этого не допустишь.       — Я не могу ему врать. В смысле мне не хочется давать ему какую-то ложную надежду.       — Так не давай. Или ты привязался к мальчишке? Позов ей не ответил. С дискотеки прошло три месяца, дети снова ушли на каникулы, а учителя продолжали хлопотать в школе. Не все, конечно. И вот появился повод на неделю выдохнуть. Арсений не действовал Диме на нервы, даже не раздражал. Где-то в начале марта мужчина понял, что это была временная провокация, лишь бы обратили на него внимание. Ну что ж, обратили.       — Господи, Дима, — протянула Князева.       — Я знаю…       — Мне так жаль… Жаль, что я не смогла помочь решить проблему иначе.       — А что бы ты тогда сделала? Сказала не работать с этим ребёнком или что?       — Нет, но… Я бы что-нибудь придумала. Она замолчала. И Дима замолчал. А что теперь делать? Кого винить? Кто прав, а кто виноват? И они оба понимали, что ситуацию оставить на волю судьбы тоже нельзя. Нельзя.       — Откуда ты вообще узнала? Этот вопрос долго мучил Диму. В манере, в одежде, в поведении и голосе Арсений никак себя не проявлял, но Нина же почему-то подумала на него.       — Я просто почувствовала, — ответила она грустно. — Сердцем, наверное. Вряд ли я настолько наблюдательна.       — А я?       — Ты — нет. Не знаю. Но ты начал сомневаться, этого я и боялась. Сомневаешься? Позов не ответил. По нему и так всё видно, но он уже несколько месяцев пытался себя переубедить. Что ему это не нужно, он не хочет, от этого не будет ни радости, ни удовольствия никому. Бегать по переулкам, прятаться от злых языков в квартирах, играть на публику. Нет. Не надо.       — Я надеюсь на твой разумный подход, Дима. Правда. Не хочу, чтобы вы оба как-то от этого опьянения чувствами и эмоциями пострадали. Я переживаю не меньше. А ему каково?       — Ему нормально, — сказал Дима с какой-то даже злостью. — Действует мне на нервы, держит до вечера в школе, периодически хамит, издевается откровенно и исправляет оценки.       — Подросток. У них так проявляется…       — Да по-моему пора было вырасти из такого поведения. Князева поджала губы. Многие мальчишки долго не могут перепрыгнуть через себя и стать взрослее, окончание школы влияет не на всех, детьми так и остаются ещё на несколько лет. У Арсения на лице написано, что детсткость из него не выйдет. Он будет серьёзным, работящим, он и сейчас трудится, но ребячество будет мешать. Нина в этом уверена.       — Он ребёнок…       — Ему восемнадцать исполнилось полторы недели назад.       — И ты сделал ему подарок?       — Ага. Две пачки вместо одной, лишь бы отстал.       — Почему ты так говоришь?       — Я… — Димин голос дрогнул. — Я стараюсь трезво оценивать свои и наши шансы. И есть ли они вообще. Пытаюсь держаться от него подальше и лишний раз не видеть, но…       — Не получается?       — Нет. И я даже не про занятия. Боюсь, как бы он не сделал какую-либо глупость.       — Какую? — замерла Нина.       — Любую.

***

      — На самом деле мне давно надо было тебе сказать… Арсений замер в ожидании какого-то чуда. Он давно хотел услышать что-то такое, от чего его сердце пропустило бы два удара и остановилось. Понимая, что он был не прав, Попов начал судорожно исправлять оценки, сдавать долги и пытаться дружить с учителем, лишь бы он его простил. Да и простит ли? После такого поведения, хамства, издевательств и угроз…       — Я боюсь высоты, — сказал Дмитрий Темурович. Он стоял у выхода на крышу, смотрел на Арсения и не собирался выходить дальше, идти по узкой специальной дорожке с перекладинами от одного выхода к другому. Попову стало грустно. Он хотел кое-что показать своему учителю, потому что знал, что это ему точно понравится.       — Ну, ладно. Я хотел кое-что показать Вам. Пожалуйста. Это не страшно, если не смотреть вниз. Я могу за руку подержать и пойти впереди, хотите? Дима не ответил. Видимо, рассчитывал на другие слова, надеялся, что Арсений от него отстанет и всё. Да не тут-то было. Он только протянул руку и снова сказал:       — Я просто кое-что покажу и потом мы вернёмся обратно, обещаю. Дмитрий Темурович неохотно, боязливо взял Арсения за руку. Того ударило током от прикосновения. Рука на мгновение дрогнула, но потом он тут же настойчиво повёл учителя за собой. Мимо них порхнуло жёлтое пятно и скрылось в соседнем выходе на крышу, куда собственно эти двое и шли.       — Что это было? — спросил Дмитрий Темурович. Он знал, что вариантов-то не много, но зачем-то всё равно спросил. Арсений повёл плечом в сторону и шикнул. Мотнул головой и осторожно пропустил учителя вперёд. Под металлическим листом, на железных балках в своём недостроенном гнезде копошилась жёлтая птица. Она дёргала головой, опускала клюв в кусок пуха, веточек и тряпок, которые смогла притащить сюда с улицы. На дворе стоял апрель.       — Года два назад, — начал Арсений, когда они решили оставить птицу одну и не пугать своим присутствием, — на том дереве во дворе эта иволга свила гнездо и отложила яйца. А какие-то семиклассники взяли и разворошили гнездо.       — Она же высоко вьёт.       — Не знаю, как они залезли так высоко, но видел, как она носилась вокруг тех мальчишек и пыталась их заклевать. Гнездо она, конечно, не спасла…       — Откуда ты знаешь, что это именно та иволга?       — Я её прикормил на следующий год. Это было маловероятно, что она вернулась бы сюда, но вернулась. Начала искать новое место для гнезда. Я и заметил, что она много раз носилась на крышу, вот и решил прикормить гусеницами и ягодами. Потом ваты немного приносил. А потом как-то прихожу один раз, а там под крышей на балках гнездо. И она летает туда и обратно на улицу. Попов заметил, как учитель одобрительно кивнул и вздернул брови. Это заставило его улыбнуться. Ему удалось впечатлить учителя биологии! Да что там впечатлить…       — Это… здорово. Круто. Ты прям юный орнитолог.       — Я люблю животных, — ответил Арсений. — Любых, всех. Не только птицы, но они самые близкие из диких. За ними можно наблюдать…       — Арсений, давай… давай спустимся. Близость к краю крыши учителю явно действовала на нервы, иначе Арсений не мог себе объяснить напряжённую руку в своей ладони. Не отвечая, Попов повёл мужчину обратно к тому выходу, через который они вышли на крышу. Облегчение пришло сразу же, как только Дмитрий Темурович спустился вниз по лестнице на третий этаж школы. Он протянул Арсению руку, когда тот начал спускаться, и парень тут же схватился за неё, а потом чуть не рухнул, когда нога соскользнула с тонкой ступени. Благо не упал, на ногах ему устоять помогли.       — Осторожней! — тут же воскликнул учитель. — Не убейся. Арсений согнулся в коленях, цеплясь за руки учителя биологии, и почти что упал на пол. Почти упал. Опять-таки, ему помогли устоять.       — С-спасибо, — выговорил Арсений, — извините.       — Всё нормально, не ушибся?       — Вроде нет…       — Точно?       — Не знаю…

***

      — Хочешь печенье? Диме явно действовало на нервы молчание Арсения. Он лишь мотал головой и самозабвенно решал экзаменационные тесты по биологии, сидя за компьютером в лабораторантской. Сегодня он решил выполнить план максимум, потому что эти темы на повторение в одиннадцатом классе ещё не выносились, а Попов только и делает, что щёлкает задачи, как орехи.       — Ладно, — тянет Дима. — Я оставлю на подоконнике, захочешь — возьмёшь. После этого он выходит в класс, закрывает дверь, и оставшиеся сорок пять минут ведёт свой последний урок у младших классов. Ну, как младших, всё-таки седьмой класс. Арсений наконец-то отводит взгляд от компьютера, коротко смотрит на дверь. Он уже неделю не решается сделать одно дело, а жутко хочет. Арсений на стенку уже забрался бы, потому что его ломало, как наркомана без дозы. Что же с ним сделала влюблённость? Влюблённость, о которой он ничего не понимал, но которая крутила только так, разрывала только так… Попов пытался усмирить своё дурацкое сердце, зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но ничего у него не получилось. Он слишком слаб перед своими чувствами, особенно когда они настолько сильные. Что он собственно собирался сделать, что какая-то совесть или другое не даёт ему это сделать? Что-то незаконное? Неправильное? Запрещенное? А любовь к своему учителю, который не только старше, но и мужчина, и ты сам на девчонку мало похож, это не запрещенное? Почему Арсений вообще об этом думал изо дня в день? Ведь раньше он никак себя не проявлял, никак иначе не смотрел на своих учителей, а потом этот биолог, чёрт бы его побрал… Как же Арсению теперь будет тяжело по жизни. Его уже тошнило от этих тестов. Невозможно их уже читать. Невозможно готовиться к предметам, которые ты не любишь. Не нравилась Арсению биология, и сдавать он её не собирался. Как и химию. Пока все собирались в медицинский институт, Попов собирался на экономику, математику и физику, но точно не на врача. Но смотря на Дмитрия Темуровича… Он не врач, он учитель. Учитель биологии, который взял класс под своё крыло буквально на год, а то и меньше. Ребятам в большей степени было плевать. Они выросли, им не нужна опека, тем более в школе, но Арсений видел, что они привязались к учителю. А Арсений и подавно — влюбился. Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт! За что?

***

Колени ужасно дрожали. Дима не любит держать слово. Он вообще не любил никогда говорить на публику, но сегодня надо. Последний звонок. На то он и последний, потому что бывает единственный раз в жизни. И сейчас он стоял на сцене вместе с Ниной. Они должны были говорить ответное слово классных руководителей. Их двое. И Нина решила, что говорить должен именно Дима.       — Пожалуйста, пусть это буду не я.       — Нет, ты. Никакие молитвы и страхи молодую учительницу не напугали и не убедили. Они вместе написали текст своего выступления, но читать его должен был Дима. Он растерялся. И сейчас молчал перед микрофоном, держа в руках эту несчастную бумажку со сценарием. Ещё секунды две, и Позов сжал в руке бумагу, посмотрел на неё, а потом в зал, глядя на своих детей. На Арсения. Он сидел в кресле у центрального подхода. Лучшее место.       — Несмотря на то, что у меня никогда не было классного руководства, — начал Дима, — я бывал на многих последних звонках. Они все разные, все по-своему атмосферные. Всегда плачут. Учителя не хотят отпускать детей, дети не хотят уходить. У каждого детство кончилось в тот момент, когда каждый сам для себя определил, что он вырос. На Попове чёрная рубашка, чёрный пиджак с красным платком в кармашке и какой-то цепочкой.       — В этом году мне дали класс. Я был удивлён ещё и тем, что выпускной. Что нового ты расскажешь одиннадцатиклассникам, если будешь знать их буквально несколько месяцев? Что нужно трудиться? Учиться? Быть добрым и отзывчивым? Нет, нужно просто быть человеком. Он прижал кулак ко рту. Блеснуло какое-то красно-жёлтое кольцо.       — И за это короткое время, в которое я наблюдал за вами… Вы всё равно росли на моих глазах. Хотя вы так и останетесь моими детьми, к которым я успел привязаться. Но птенцам пора вылететь из гнезда и лететь дальше. У Арсения дёрнулись брови — то ли от раздражения, то ли от удивления.       — У нас на крыше школы живёт иволга. Она уже несколько лет вьет гнездо на чердаке, где заботится о своих птенцах. Интересно, не так ли? Кривая улыбка.       — Тоже хочу быть этой иволгой. Заботиться о своих детях и выпускать их покорять небо. Димин голос вздрогнул. Мужчина опустил голову и чуть отвернулся, даже плечи дёрнулись. Нина тут же поспешила приобнять его, пытаясь успокоить, как вдруг из зала послышались крики:       — Мы Вас очень любим!       — Дмитрий Темурович, мы любим Вас!       — Вы лучший! Затем заскрипели кресла, потом и ступеньки на сцену. Кости захрустели от таких сильных объятий. Иволга… Арсений первым влетел на сцену, за ним забежали ещё несколько ребят из его класса. На сцене образовался настоящий снежный ком, в центре которого два учителя в крепких объятиях своих выпускников.

***

Они пересекаются уже на развлекательной части выпускного. Пока шёл своеобразный концерт и выступление ведущих, Арсений сидел на улице на ступеньках с банкой запрещенной смеси — виски с колой. Виски, конечно, больше, чем колы, но после, наверное, бутылки шампанского в одно рыло следующий по крепости алкоголь заходит очень хорошо. Холодный ночной воздух трезвит голову, но Арсу этого не хочется. Он плохо соображает, он этого хотел. Столько нервов… Тьфу! Он встаёт и уходит обратно в ресторан. На лестнице как раз-таки и сталкивается со своим горячо любимым учителем биологии. Теперь они друг другу никто. Теперь можно не бояться.       — А вот и Вы! — Арсений хватается за перила и чуть не падает.       — Боже, откуда ты такой? — возмущается Дима. — Что ты пил?       — Это так важно?       — Так, пошли на улицу. Живо! Ну да, если директриса увидит, будет не очень. Да и родители. Ребята не все оценят, хотя многие всё-таки дошли до того момента, когда напиться — это круто. Учитель тащит Арса за собой, по пути открывает свою машину и сажает непутевого ученика на переднее сиденье. Дмитрий Темурович выдергивает из рук Арсения банку и ставит на землю у колеса.       — Да блин, вы чё… У меня же выпускной, целый праздник!       — Это все ещё не повод напиваться до такой степени, Арсений. Я все понимаю, но нужно знать меру…       — Ниче Вы о мере не знаете, Дмитрий Темурович, — цедит сквозь зубы парниша. Он обижен. Очень давно обижен, Дима это знает. И выпивка это не повод.       — Да и вообще не лезьте ко мне! Кто вы мне? Уже никто, вот и отстаньте, всё!       — Ох, Арсений…       — Что Арсений? Что Арсений?! Как же Вы мне надоели! Зачем Вы явились в мою жизнь? Кто Вас просил? Я не просил, а теперь отделаться не могу от этого ебучего чувства! Он что, признается сейчас? Признается в том, что Дима, если честно, не хотел бы слышать?       — Какого чувства, Арс? О чем ты вообще?       — Что Вы наделали… Зачем Вы меня в себя влюбили, ну зачем… — Арсений хватается за голову.       — А ты? — вдруг говорит Дима. — Думаешь, ты ничего для этого не сделал? Парень поднимает взгляд на своего уже бывшего учителя. Глаза заблестели, но не ясно, от восторга и слёз. Слёзы? Дима верит, что Арсению было тяжело не только осознать, но и принять это самое «ебучее чувство». И Диме было тяжело, а что уж говорить про их роли и статусы, тот же проклятый возраст.       — Ч-что?       — Арсений, я… Это твоё ебучее чувство, как ты сказал, оно взаимно, будь в этом уверен. Словам Димы он явно не верит. Отвернулся в сторону, облизнув губы. Неужели обиделся? Или хотел, чтобы его оттолкнули, не дали никакого шанса? Так было бы менее больно? Тяжело вздохнув, Дима аккуратно разворачивает Арсения к себе, наклоняется и легонько целует прямо в губы. Маленький не долгий поцелуй, ничего не требующий и ничего не обещающий. В груди поднимается волна. Позов отстраняется через пару мгновений, мягко проводит пальцем по уголку губ Арсения, улыбается.       — Так что, куда идём, моя иволга? СПбГУ или ВШЭ?