* * *
— Что это? — заинтересовался Гинко. Танъю качнула в руке флакон. — Муши Пути. — Не слышал о таких. — Не все тебе быть первооткрывателем. Копаясь в старых записях, тоже можно найти немало интересного. — За чем же еще я сюда прихожу? — не подумав, пошутил Гинко. Хотел пошутить; а получилось слишком похоже на правду. — Они как масло. — Танъю, казалось, ничего не заметила, но Гинко чувствовал, что это не так. — Налей в плошку, опусти фитиль и подожги. Дым окутает твой разум и поможет понять, чего ты хочешь, о чем мечтаешь на самом деле. — Серьезно? Я хочу попробовать. — Это может быть опасно. Откуда ты знаешь, в чем твоя заветная мечта? — Я и не знаю. Но хочу узнать. — Когда дым подействует, ты не сможешь противиться. Муши захватят твой мозг. — Но они ведь просто приведут меня к мечте? Никаких побочных эффектов? — Никаких. И все же… — Давай, — сказал Гинко с улыбкой, протягивая руку. — Ты же знаешь меня. Разве моя мечта может привести меня к чему-то недостойному или ужасному? — Нет, — Танъю смягчилась. — Нет, Гинко, я так не думаю. Мне трудно представить твою мечту, но она должна быть прекрасна, как рассвет над Фудзи.* * *
— Можно сказать и так, — пробормотал Гинко. Дыму действительно оказалось невозможно противиться. Может быть, этого Гинко втайне и хотел — силы, которая определит в нем что-то за него самого. Пришлось долго идти, гадая, куда ведет дорога, и только в конце он понял — сюда. Прошла минута, другая, и от дальнего берега начала расти черная тень. Беззвучно и стремительно она заполняла бледную воду. Токоями плыл за когда-то ушедшей от него добычей. — Ты узнал меня? — Гинко отвел со лба белые пряди. Теперь стало ясно видно, что вторую его глазницу заполняет не что иное, как вечная тьма токоями. И тот хотел вернуть ее себе. А Гинко — Гинко и не думал, что его тоска по прекрасному серебряному свету так сильна. А может, то была тоска по далекому детству, Нуи и свободе незнания. Токоями дрогнул, пошел рябью, и тьма окутала Гинко, словно мгновенно наступила чернейшая, беззвездная ночь. В этой темноте не было никого из пришедших ранее, Гинко не мог надеяться отыскать здесь Нуи или других людей. Скоро и он перестанет быть Гинко, растворится в ночи и будет один только токоями, как было всегда. Сознание таяло, рассыпалось, как снег под солнцем. Стоявший у воды Гинко линял, выцветал. Потом берег опустел. Серебряный свет разлился над озером, ослепительней любого рассвета, чистый, сияющий, прекрасный до слез, — и погас.