До весны

Всякое существо, пока оно живо, взаимодействует с миром, что-то принимая и что-то отдавая взамен. Даже если человек спит так крепко, что это похоже на смерть, не нуждаясь ни в питье, ни в пище, его телу нужны воздух, тепло и чистота. Тепло Сузу поддерживает постоянно, всякий погожий день выбираясь в лес за хворостом. Зима выдалась несуровой, но Сузу с любой справилась бы, она уже привыкла. Раз в неделю она заносит в дом хвороста вдвое больше обычного. Это день горячей воды, день чистоты. Она греет воду, много воды, подкидывая и подкидывая хворост в большую жаровню. Пока возится с водой, и комната прогревается, становится почти жарко, особенно самой Сузу — побегай-ка с ведрами. Ни фурако, ни тем более офуро у них нет, так что приходится обходиться самыми простыми средствами. Она вкатывает в комнату большую бадью и наполняет ее водой на две трети. Пробует рукой — не слишком ли горячо? Да нет, не слишком, в самый раз. С Михару просто — хоть он и повзрослел, но все еще по силам Сузу. Раздев брата, она опускает его в воду, придерживает одной рукой, а другой плещет водой на плечи и голову, поливает волосы. Спящий человек чист и помыслами, и телом. Слабый запах пота — вот все, что может ощутить самый чуткий нос. Однако даже это легчайшее проявление телесного существования стоит смывать, чтобы кожа оставалась здоровой. Искупав, Сузу сухо-насухо вытирает брата, одевает в свежую юкату, укладывает на чистую постель. Завтра ей предстоит немало стирки. Затем наступает очередь Гинко. Усадить его в воду Сузу не может — пробовала поначалу, так едва вытащила, чуть не перевернув бадью и промочив свою одежду до нитки. Теперь она просто перекладывает Гинко поближе к жаровне и моет мягкой хлопковой тряпицей, а потом собирает воду с пола. Не лучший выход, но что поделать. Эта зима у Сузу хлопотная. Гинко тяжелый. Сузу уже и не понимает, как дотащила его тогда до дома по глубокому снегу. Она раздевает гостя, перекатывая из стороны в сторону, наливает в таз воды и начинает мыть, уложив на левый бок. Плечо, шея, рука. Подмышку и сгиб локтя она промывает особенно тщательно, по одному перемывает над тазом пальцы, хоть тут особой тщательности и не требуется — с руками-то во время сна что случится. Но Сузу нравится. Закончив с пальцами, она водит влажной теплой тряпочкой по широкой спине, от лопаток к пояснице. Ей все знакомо до мелочей, но она любуется каждый раз, следит за своей ладонью, смотрит только туда, где моет, будто всего лишь выполняет работу. Наклонившись и опираясь свободной рукой о пол, она проводит по груди Гинко, не торопясь, очень бережно, словно стирает пыль со старинной вазы. Ее щеки чуть теплеют, когда рука спускается ниже, к животу. Дальше сложный участок. Сузу сгибает ногу Гинко в колене, окунает тряпицу в воду, промывает ягодицы и между ними. Потом бежит сменить воду, стараясь не думать, что ягодицы у Гинко красивые, и весь он тоже очень красивый. Но самое трудное еще впереди. Она собирает воду с пола и перекатывает Гинко на спину. Быстро протирает левую руку и бок и немного разводит его бедра. Член и яички Гинко тоже спят, они мягкие, сморщенные. Вымыть там все непросто. Сузу старается не думать о том, что делает, отодвигая плоть с головки и отжимая на нее чистую теплую воду с тряпицы, но не думать получается плохо. А хуже всего то, что весной Гинко все поймет, обязательно догадается, кто и как ухаживал за ним в эти долгие месяцы. Под аккомпанемент этих мыслей Сузу домывает ему ноги, снова меняет воду и, подложив подушку под шею, промывает в тазу голову Гинко. Пальцы путаются в мокрых скользких волосах, прикасаются к теплой коже под ними. Это приятно. Ладонью Сузу протирает Гинко лицо, стараясь обходить пустую глазницу. Потом отодвигает таз, сушит полотенцем белые как снег волосы, вытирает насухо, одевает, все так же перекатывая с боку на бок, перетаскивает на футон. Усталость уже чувствуется, но ей поддаваться рано. Сузу выносит воду из таза, снова вытирает пол, убирает таз и вешает сушиться тряпицу. Доливает в бадью горячей воды и наконец погружается в нее сама, отдавая воде ноющую тяжесть в плечах. Через несколько минут напряжение уходит, и тепло занимает его место, большое, тяжелое тепло, с которым невозможно жить и двигаться. Сузу промокает полотенцем кожу, едва прикасаясь к груди, к животу, к бедрам и между ними — там слишком много тепла, раздражающегося от полотенца, требующего иных прикосновений. Она запахивает юкату и неслышно, словно случайная тень, ныряет под одеяло Гинко. Сердце стучит, и это самый громкий звук в комнате. Сузу вытягивается рядом всем телом, нащупывает руку Гинко и прижимает тыльной стороной к себе, к средоточию тепла под толстой зимней юкатой. Плотно закрывает глаза, сжимает в полоску губы и трется об эту большую ладонь, пока тепло, вырвавшись наконец, не расходится по всему телу. Сердце постепенно успокаивается. Сузу открывает глаза, поднимается, поправляет постель, чувствуя отголоски тепла на щеках. Ей нужно еще переодеться, вылить воду, убрать бадью и добавить хворосту в жаровню, а завтра набрать нового. Это тяжелая жизнь, но Сузу привыкла, будто и не знала другой. И хотя в прошлые зимы ей было полегче, Сузу не слишком хочет, чтобы эта заканчивалась. Она почти счастлива.