Из пепла и тьмы

Очередной карандашный штрих ложится на бумагу мягко и аккуратно, словно и не человеческой рукой выведенный. Маюки придирчиво разглядывает получившийся набросок и тяжело вздыхает. До идеала по-прежнему далеко. С трудом подавив настойчивое желание стереть получившийся рисунок ластиком, Маюки захлопывает блокнот и опускает голову на столешницу. — Все без толку, — невнятно сообщает она, не поднимая головы. — У меня ничего не получается. Ривер, которая сидит напротив с огромной кружкой чая в руках, поднимает взгляд от очередной книги, раздобытой в недрах книжного стеллажа, и понимающе хмыкает. — Вдохновения нет? — уточняет она сочувствующим тоном, на что Маюки мрачно кивает. В прошлом, когда она была далека от убийств, преследований и бесчеловечных экспериментов, она рисовала чуть ли не каждый день. И пусть учеба в академии практически не оставляла лишнего времени, которое можно было бы посвятить творчеству или увлечениям, Маюки изо дня в день исхитрялась выкроить в плотном графике свободную минутку, которую непременно посвящала рисованию. Карандаши, маркеры, всевозможные краски и кисти — различных материалов в ее комнате имелось предостаточно. Более того, на шестнадцатый день рождения Маюки получила в подарок от родителей графический планшет и с тех пор воплощала свои задумки в жизнь не только на бумаге. Рисование было неотъемлемой частью жизни Маюки, но все это осталось в прошлом. Смерть Юширо поменяла в ней слишком многое. Все блокноты, альбомы и художественные принадлежности отправились на чердак, упакованные в картонные коробки, и с тех пор Маюки к ним не притрагивалась. Мысли были заняты отнюдь не творчеством, а навязчивой, на грани помешательства идеей — вызволить младшего брата из клетки, в которой он оказался не по своей воле. Теперь же, в короткий миг затишья, Маюки решила вновь вспомнить о том, что когда-то умела рисовать. Но результат вызывает у нее лишь глухое разочарование, а не желание совершенствоваться, чтобы однажды стать лучше и искуснее. Кажется, будто она вовсе разучилась держать карандаш в руках. — Быть может, тебе не нужно так сильно зацикливаться на том, что получится в итоге? — предполагает Ривер, и Маюки поднимает на нее заинтересованный взгляд. — Попробуй не думать о том, что ты должна сделать все идеально, ведь это попросту невозможно. Идеала как такового не существует, поэтому просто твори и получай удовольствие от самого процесса — и тогда результат тебя не разочарует. Маюки хлопает ресницами, обдумывая услышанное, пока до нее не доходит смысл сказанного. Кажется, когда-то давно мама говорила ей похожие слова. Ривер смотрит серьезно и говорит совсем как взрослая, хоть и не выглядит даже на свои пятнадцать. Непостижимым образом она умудряется сочетать в себе детскую непосредственность и способность рационально рассуждать о вещах, не имеющих материального выражения. Маюки находит эту черту характера Ривер невероятной. — Я постараюсь, — улыбается Маюки и вновь открывает блокнот. — Спасибо тебе. На душе приятно теплеет, когда Ривер, заправив за ухо упавшую на лицо светлую прядь, несмело улыбается в ответ. — Не знал, что ты такой прекрасный мотиватор, — раздается насмешливый голос Юширо, как раз переступившего порог гостиной. — Так убедительно звучала, я даже проникся. Ривер вскидывается, резким движением захлопывает книгу и нервно оглядывается по сторонам, будто ее только что упрекнули в чем-то постыдном или выставили на смех. — Ты что, подслушивал? — Ага, — подтверждает Юширо с самым невозмутимым видом, садясь за стол слева от нее. — Твою пламенную речь было слышно аж в коридоре. — Рада, что ты оценил, — Ривер поворачивается к нему, принимая негласный вызов. — Можем продолжить нашу занимательную дискуссию, если хочешь. — Нет, спасибо, — отзывается Юширо с кислым выражением лица. — Мне занятий по философии хватило. Больше не горю желанием рассуждать о смысле человеческого бытия и первопричине всех вещей. — Погляди-ка, какие-то слова ты все же запомнил. — Дразнишься? Ривер чересчур энергично машет головой, но Юширо, конечно же, ни на йоту ей не верит. Фыркнув, он подается вперед и нарочито небрежным жестом взлохмачивает ей волосы на макушке, а затем отодвигается подальше вместе со стулом, чтобы избежать справедливой мести за столь подлый поступок. Ривер хватает нескольких секунд, чтобы сперва осознать произошедшее, затем прийти в шок и возмутиться, а после подняться из-за стола и сотворить то же самое с волосами Юширо. В отместку — чтобы жизнь медом не казалась. Впрочем, его и без того взъерошенной шевелюре это ничуть не вредит, и Юширо начинает звонко хохотать, когда понимает, что маленькая месть Ривер не удалась. Оторвавшись от рисования, Маюки переводит взгляд на младших и незаметно для обоих усмехается. Только слепой не заметил бы, что они очень сдружились и проводили много времени вместе — в основном в стенах квартиры, потому что часто выходить на улицу опасно. Например, два дня назад они отыскали где-то настольную игру с разноцветными карточками и провели за ней весь вечер, а вчера долго спорили насчет того, какая книга из одной популярной нынче фантастической серии наиболее интересная. Благодаря обществу Ривер Юширо вновь становился таким, каким был когда-то — дружелюбным, открытым и охочим до общения подростком — медленно, постепенно, но Маюки радовалась этому, как маленькая девочка. Возможно, когда-нибудь они вернутся домой, будут вместе посещать Академию и не задумываться о том, что их в любое мгновение могут схватить, лишить свободы и запытать до смерти ради непонятных целей. Маюки мыслит рационально, но в глубине души все же оставляет местечко для крохотного огонька надежды, который освещает ей путь даже в кромешной тьме. Думать о худшем бессмысленно — это она усвоила раз и навсегда. Нужно верить, что однажды жизнь вернется в прежнее русло и приложить максимум усилий для того, чтобы это случилось как можно скорее. — Чего улыбаешься? Задумавшись, Маюки даже не сразу понимает, что обращаются к ней. Оказывается, Юширо и Ривер уже прекратили свои ребячества и смотрят на нее одинаково заинтересованными взглядами. — Да так, ничего особенного, — Маюки качает головой. — Просто о хорошем подумала. Юширо недоверчиво хмыкает, но больше ни о чем не допытывается. Опустив подбородок на сложенные на столе руки, он какое-то время сидит в таком положении, явно над чем-то раздумывая, а после прикрывает глаза. — Ты что, спать тут собрался? — спрашивает Маюки, и от звука ее голоса Юширо вздрагивает так, что сидящая рядом Ривер едва не подпрыгивает на месте от неожиданности. — Нет, — отрицает очевидное Юширо. — Тебе показалось. — Снова всю ночь настраивал свои базы данных? — Не угадала. Всего лишь смотрел Голодные игры. — И зачем они тебе? — Ривер смотрит на Юширо с искренним недоумением, и Маюки прекрасно понимает, почему. Трудно относиться к Голодным играм иначе, особенно после того, как сама прошла через все ужасы арены и своими глазами видела, на что способны пойти другие ради желанной победы. — Как зачем? — Юширо повторяет ее взгляд с зеркальной точностью. — Практический интерес. Любопытно взглянуть на то, что вытворяют приличные с виду люди, когда оказываются в экстремальных условиях. Именно в подобных ситуациях и проявляется истинная сущность человеческой натуры — эгоистичная и жестокая. — По-твоему, все становятся бесчеловечными, когда их выбирают на Жатве? — Нет, — пожимает плечами Юширо. — Всегда есть исключения из правил. Например, ты. — Сочту за комплимент, — угрюмо роняет Ривер. — Лестно слышать, что не кажусь тебе жестокой или что-то в этом роде. Она отворачивается от Юширо и складывает руки под грудью, всем своим видом выражая крайнюю степень обиды. Маюки интересно, что предпримет ее младший брат в столь щекотливой ситуации, которую сам же и спровоцировал неосторожным высказыванием, а потому она украдкой наблюдает за происходящим, не вмешиваясь. К ее вящему удивлению, гордый и не привыкший извиняться Юширо сдается первым. — Я не хотел тебя обидеть, правда, — произносит он тихо, но отчетливо. — Ляпнул не подумав. Прости меня, пожалуйста. Ривер, явно изумленная не меньше Маюки, слегка поворачивает голову и хлопает ресницами. Щеки ее вспыхивают едва заметным румянцем. — Да ладно тебе, — она опускает взгляд, старательно разглядывая пол, словно там вдруг оказалось нечто невероятно интересное. — Все в порядке. Стоит Юширо услышать заветные слова, лицо его светлеет, а губы трогает робкая улыбка. Маюки ловит себя на мысли, что и сама готова заулыбаться во все тридцать два при виде столь умилительной картины. Как мало, оказывается, некоторым людям нужно для счастья.

***

Когда голубое небо за окном сменяется отблесками сотен тысяч огней Капитолия, Маюки понимает, что наступил вечер. Можно даже на часы не смотреть, чтобы это определить. Жизнь в столице бурлит круглые сутки, но по-настоящему город оживает только с наступлением темноты, вспыхивая всеми цветами радуги и вмиг преображаясь до неузнаваемости. Для Маюки, которая за пределы Округа выезжала лишь несколько раз за восемнадцать лет, видеть людей, слоняющихся по улицам в темное время суток, — настоящая дикость. Неужели никому из них не нужно просыпаться рано утром и идти на работу? Неужели вся их жизнь состоит исключительно из ярких красок, вычурных нарядов и громкой музыки, бьющей по ушам? До чего же странный народ. С тех пор, как они поселились в этой квартире, прошло всего несколько дней, но ощущение складывается такое, что целая вечность. Голодные игры начались позавчера, и с тех пор жители Капитолия бодрствуют круглосуточно, с нездоровым интересом наблюдая за соревнованием на выживание. Маюки испытывает отвращение, когда видит всех этих людей, горячо обсуждающих последние новости с арены и загадывающих, кто из участников одержит победу в этом году. И ладно бы просто вели дискуссии, но ведь самые состоятельные граждане даже участвуют в тотализаторах. Для любого из них происходящее — всего лишь развлечение, повторяющееся из года в год, а подростки, которые убивают друг друга за право вернуться домой, — не живые люди со своими мыслями, чувствами и мечтами, а картинки на экране телевизора. История мира циклична, и Маюки прекрасно понимает, что Панем спасет только революция. Вот только вряд ли найдется достаточное количество угнетенных, которые осмелятся вступить в открытую конфронтацию с действующей властью и положить свои жизни на алтарь свободы. Теперь, оказавшись товарищами по несчастью, практически все время они проводят вместе, делятся историями о прошлом и с каждой фразой, с каждым сказанным словом узнают больше друг о друге. Тему семьи, погибшей в огне, Флори намеренно обходит стороной: душевная рана, причиненная страшным известием, по-прежнему кровоточит. Вместо этого он рассказывает о детстве, тренировках у миротворцев, поездках вместе с отцом в другие Округа и столицу. И о Натаниэле, разумеется. Из этих рассказов Маюки узнает, что с Натаниэлем Лафлауэром Флори познакомился еще в раннем детстве и с тех пор они были друзьями не разлей вода, вместе выступая в роли борцов за справедливость и попутно усложняя службу блюстителям порядка. Маюки тяжело представить, что именно чувствует Флори, зная, что его друг оказался втянутым в жестокую игру на выживание, но истинные эмоции на его лице почти не отражаются. Смотреть телевизор, где по всем каналам транслируют исключительно Голодные игры, ни у кого из них желания нет, но вечером его все равно включают, чтобы быть в курсе происходящего на арене. Вот и сегодня телевизор работает в беззвучном режиме, пока Юширо читает капитолийскую газету, Флори что-то ищет в коммуникаторе, а Ривер хлопочет у плиты, напевая себе под нос незамысловатую мелодию. Маюки снова рисует, сидя за столом, и на происходящее на экране не обращает внимания. — Флори! — вдруг зовет Юширо, отложив газету в сторону. — Смотри сюда. — Необязательно так кричать, я прекрасно слышу даже то, как ты дышишь, — тяжело вздыхает тот. — Что-то случилось? — Да ничего особенного. Ну, кроме того, что тебя по телевизору показывают. — Что? Услышав это, Маюки встает из-за стола, мигом забыв про незаконченный рисунок, и садится на диван рядом с Юширо. Даже Ривер оставляет готовку и подходит ближе, чтобы не пропустить ничего важного. Юширо щелкает пультом, прибавляя громкость, и у каждого появляется возможность не только видеть происходящее, но и слышать. От увиденного кожа покрывается мурашками, а рот приоткрывается сам собой. Ведь на на экране действительно показывают Флори. Он, одетый в темно-серый костюм такого же кроя, как и у трибутов, стоит лицом к камере напротив высокого беловолосого парня, в котором Маюки безошибочно узнает Натаниэля. Его легко можно было бы спутать с настоящим Флори — если бы не одно «но». Настоящий Флори никогда не улыбается так широко и наигранно. — … жалок в своем неверии, — доносится до слуха Маюки обрывок фразы, произнесенной с насмешливым высокомерием. — Неужели так сложно принять простую истину? Твой друг стоит перед тобой живой и здоровый, а ты даже не можешь порадоваться его возвращению. Я разочарован. Маюки несколько раз моргает, трет глаза, чтобы убедиться, что ей не мерещится, но разве может мерещиться одно и то же нескольким людям сразу? Очевидно, что это реальность. Реальность, в которую отчаянно не хочется верить, как не верит Натаниэль, доказывающий вслух самому себе, что у него галлюцинации. Сидящий слева Флори медленно поворачивается к Маюки, но смотрит куда-то в пустоту, не фокусируя взгляд на конкретной точке. На его лице — полнейшая растерянность, и эмоция эта такая яркая и неподдельная, такая… человеческая. И не скажешь, что большую часть времени он прячет себя настоящего за маской невозмутимости и хладнокровия ко всему, что происходит вокруг. — Как это? — беспомощность, сквозящая в его голосе, заставляет Маюки сухо сглотнуть. — Почему я… Его голос звучит... странно. Непривычно, неправильно. Так уязвимо. Двойник на экране тем временем откровенно забавляется, выводя из себя некогда лучшего друга, измотанного стычками с переродками, другими трибутами и едва держащегося на ногах от циркулирующего в крови яда. Внешне они похожи как две капли воды, но только слепой не заметил бы разницу в жестах, мимике и интонациях. — Черт, да у него даже голос такой же, — шепчет Юширо, шокированно уставившись в экран телевизора. — Ну и дела… — Это что, голограмма? — испуганным голосом спрашивает Ривер. — Нет, — отвечает ей Флори, вернувший себе прежнюю невозмутимость. Словно ничего не происходит, словно не его ожившую копию сейчас показывают по всем телеканалам страны. — Когда я пробрался в исследовательский центр Ёми по поручению Шанталя, то обнаружил там некие файлы, в которых были собраны краткие досье на всех трибутов, погибших за семьдесят два года — на нас с тобой в том числе. Тогда я не понял, что это может значить, да и времени разбираться не было, но теперь все встало на свои места. — Кинберг на потеху капитолийской публике создала… клонов? — вскидывает брови Юширо. — Звучит как очень бредовая шутка. — Не думаю, что она потратила на исследования целый год ради того, чтобы впечатлить каких-то идиотов, — качает головой Флори. — Эта женщина преследует совсем иные цели. Как думаете, зачем ей армия из полутора тысяч бессмертных солдат, готовых беспрекословно исполнить любой ее приказ?  — Да быть того не может, — тянет Юширо, вмиг обо всем догадавшись. — Неужели воевать за власть собралась? Вот же чокнутая.  — Мягко сказано, — невесело хмыкает Маюки. Она догадывалась о непомерных амбициях бывшей начальницы, но не предполагала, что та метит аж на пост главы государства. И чего ей в кресле Распорядителя не сидится, если выше — только президент? Вот уж загадка из числа нерешаемых. — Смотри, Флори, а вот и подтверждение твоим словам, — Юширо указывает на экран, где как раз показывают крупным планом рыжеволосую девушку. Симпатичную, с тонкими чертами лица и пронзительными зелеными глазами. Единственное, что портит образ миловидной красавицы — неприятная ухмылка и горящий безумием взгляд. Маюки непроизвольно кривится и думает, что упрятатать такую в психбольницу — не преступление, а благое дело. Она тотчас вспоминает, почему лицо девушки показалось ей смутно знакомым, когда сидящая рядом Ривер вжимается в спинку дивана с таким видом, словно чудовище увидела, и испуганно зажимает рот обеими ладонями. Ее бьет крупная дрожь, а в глазах плещется такой священный ужас, что Маюки невольно и сама поддается ощущению иррациональной тревоги. — Почему… почему она живая? — шепчет Ривер, едва не задыхаясь. Ее лицо становится белым, как мел. — Почему?! Маюки без лишних слов притягивает ее к себе, осторожно обнимая, и успокаивающе гладит по голове. Ривер дрожит, как осиновый лист, со свистом втягивает воздух и не может успокоиться. — Она найдет меня, — Ривер, кажется, не слышит вовсе. — Найдет и убьет. Как тогда. Она обязательно придет за мной, чтобы закончить начатое. Я знаю. Знаю. Маюки отстраняется, чтобы видеть ее лицо, но руки с плеч не убирает. Ривер должна поверить в то, что ей ничего не угрожает — по крайне мере, со стороны этой рыжей маньячки уж точно. — Никто тебя не убьет, Ривер, — произносит она, глядя прямо в огромные глаза напротив. — Мы всегда будем рядом, чтобы с тобой не произошло ничего плохого. А теперь глубоко вдохни ртом, задержи дыхание на две секунды и сделай медленный выдох. Давай, это поможет. Ривер нервно кивает и делает все в точности, как говорит Маюки. Спустя несколько повторений дыхательного упражнения она заметно успокаивается и перестает дрожать. Довольная результатом, Маюки отстраняется и переводит взгляд на Флори. — И что теперь будем делать? — спрашивает она осторожно, скорее, даже не у него, а у себя самой. — Ждать, — просто отвечает Флори, не изменившись в лице. — До завершения игр любые наши действия не имею смысла. Арена окружена силовым полем, которое невозможно разрушить снаружи. Только изнутри. Ну или выключить, находясь в центре управления, куда нам, сама понимаешь, не пробраться. Маюки тяжело вздыхает. Флори абсолютно прав: им и в самом деле остается только ждать. И постараться не попасть в руки Ланы Кинберг до того момента, как Голодные игры подойдут к концу, разумеется.