Безрассудность и хомяки

Неофициальным девизом Лукаса был “Не бояться творить херню”. Более официальной его версией было “Не бояться пробовать новое”, но, что бы там новое Лукас ни пробовал, выходила херня. Так что неофициальная версия к истине была ближе. По мнению Джексона — друга институтских времён — к этому девизу прилагался герб с хомяками и висящим над ними сапогом за пару секунд до катастрофы. — Хомяк, — вещал Джексон, — твоё тотемное животное. Он стремится в свою хомячью Вальхаллу самыми изощрёнными способами. Ты, друг мой, столь же упорно и изощрённо ищешь приключения на свою тощую задницу. — Почему это на тощую, — возмутился Лукас. Он, конечно, особых иллюзий по поводу своей задницы не питал, но звучало всё равно обидно. — То есть других возражений у тебя нет, — вздохнул Джексон. По правде, больше Лукас ни в чём возразить не мог. К тому же хомяки милые, а Лукас, в отличие от Джексона, предрассудками и комплексами не страдал, считая, что можно оставаться крутым даже с хомяками на гербе. Вообще-то в происходящем сейчас был опосредованно виноват сам Джексон. В конце концов, это он первым нашёл работу в Корее, постоянно дразня Лукаса фотографиями еды и замков. И еды. И кучи симпатичных парней и девушек… И еды. Естественно, Лукас купился. Именно так он оказался там, где есть сейчас — в СМ-Компани, «лидере отрасли по созданию мобильных игр», «крупнейшей компании в своей сфере» и прочее, прочее, прочее, что писал Ким Кибом из отдела маркетинга на главной странице официального сайта. Первое, что сказал ему Джексон, когда об этом услышал: — От них обычно китайцы пачками бегут. — Не завидуй, — ответил Лукас. Первое, что сказал ему начальник отдела кадров Пак Чонсу в первый же рабочий день: — От нас обычно китайцам пачками бегут. — Блять — ответил Лукас, припоминая одновременно свой девиз, герб и Джексона, который был во всём виноват, потому что предупреждал недостаточно убедительно. Чонсу сделал вид, что ничего не услышал (или, что не менее вероятно — не понял, потому что материться Лукас всё ещё предпочитал по-английски), и продолжил не менее бодро: — Потому мы организовали группу поддержки для иностранцев, которую вы сможете посещать пару раз в неделю. А ещё мы готовим один новый китайский проект и собираем для него группу китайских разработчиков, и… Дальше Лукас уже не слышал. Китайский — надо же, как специально под него! — проект затмил ему остатки ума (в существовании которого он сам порой сомневался) и страха (его существование Лукас отрицал вовсе), маяча впереди заманчивой перспективой. Всё, о чём он думал в этот момент — Джексон обзавидуется. Подозрительные многочисленные побеги китайцев тут же отошли на второй план. Группа поддержки иностранцев, кстати, действительно была. Только не пару раз в неделю, а каждый день, и ходить на неё было не “можно”, а “нужно”. — И не поддержки, а пыток, — обычно добавлял Ёнхо, которого во время собрания группы поддержки следовало называть исключительно Джонни. Джонни громко страдал и напоминал, что он, мать вашу, этнический кореец, свободно говорит по-корейски и у него даже вот тётя живёт в Сеуле, поэтому отпустите, пожалуйста, домой. Рядом примерно так же, но только тихо, страдал Марк, и не так уж страдал Донхёк. Донхёк иностранцем не был, но приходил почти каждый день из-за халявного печенья, коряво пытаясь в английский. Кроме этих троих и Лукаса в группе поддержки был один японец (говорящий по-корейски едва ли не лучше Донхёка) и один таец (вот тот корейский действительно не слишком знал). И целая пачка китайцев. — С запасом, — хищно ухмылялся на этом месте куратор их группы Чанмин, вызывая даже у бесстрашного Лукаса мурашки по коже. Обязательно-принудительные разговоры на китайском вгоняли Лукаса в тоску, а немца Яняна, говорящего по-китайски даже хуже, чем по-корейски, заставляли жалеть, что родился китайцем (более дальновидный Тен, успешно прикидывающийся тайцем, в такие моменты загадочно улыбался, словно Мона Лиза). Душа Лукаса жаждала приключений и вкусной еды, но пока что получала монологи Куна и бесплатное печенье. При всей любви Лукаса к Куну приключением это можно было назвать слабо. Но печенье было вкусным. К моменту, когда собрания сидели в печёнках, печенье уже приелось, обещанный китайский проект даже не маячил на горизонте, а мысли о том, что можно бы повторить путь соотечественников, всё чаще приходили в голову, Лукас встретил Его. Самого горячего парня на этой планете, созданного боженькой исключительно для того, чтобы Лукас по нему страдал, и по совместительству работающего дизайнером персонажей на одном с Лукасом проекте. Они встретились, когда Прекрасный Незнакомец выходил из лифта, одним своим взглядом заставив Лукаса забыть об увольнении и сподвигнуть узнать, наконец, насколько их компания гей-френдли. — Он мне улыбнулся, — ошеломлённо проговорил Лукас, через два этажа обнаружив в лифте ещё и Донхёка. Донхёк одним взглядом выражал вопрос. — Невероятно горячий парень, который только что вышел из этого лифта, — нетерпеливо пояснил Лукас. — Во-первых, Чону улыбается всем. А во-вторых, горячий, серьёзно? Он же булочка с корицей. — Он. Мне. Улыбнулся. — Хорошо-хорошо, он тебе улыбнулся. У тебя уши на свету смешно просвечивают и ширинка расстёгнута, любой бы улыбнулся. Лукас неодобрительно скосился на Донхёка. Но ширинку всё-таки проверил. Улыбался ли горячая булочка с корицей Чону из-за ширинки, потому что всегда и всем улыбался или по какой другой причине — сердце Лукаса уже растаяло, в душе бегали тысячи тотемных хомячков, жаждая больше убийственных глупостей, а мозг, вздыхая под их давлением, составлял план. Например, затащить Чону в группу поддержки — для начала — и убить тем самым сразу двух зайцев, сделав ежедневные собрания не такими унылыми, и приблизив их с Чону невероятно прекрасные будущие отношения к обозримому будущему. План требовал поддержки третьих лиц. — Чону, серьёзно? Горячий? Может, ты и на пятилеток в белых колготках западаешь? — заржал Ёнхо, которого Лукас мстительно решил до конца дней своих называть исключительно Джонни. С лёгкой руки Ёнхо (то есть Джонни, конечно) Лукаса, кажется, записали не только в геи, но и в педофилы. А потом и в сталкеры — когда тот возмутился, что Чону так-то старше самого Лукаса на год. Но это всё неважно, конечно — главное, что Великий План по Завоеванию Чону, или, в официальной версии, план по укреплению дружбы с корейцами, был поддержан единогласно и выдвинут на рассмотрение Чанмина. И даже подозрительно быстро утверждён. В чём подвох Лукас понял, когда тот же Чанмин с улыбкой акулы сообщил, что пары составлять будет сам. — Я считаю, что нам лучше общаться с людьми из одного проекта, — попробовал пискнуть Лукас. — Только ради тебя, лопоухий, — пообещал Чанмин. «От лопоухого слышу», — подумал Лукас, дождавшись коллективного перевода от Марка и Донхёка. Но вслух, конечно, нарываться не решился. Даже так, Чанмин своё обещание выполнил на все сто. Тэиль был с одного проекта с Лукасом, и определённо не был Чону. Чону же сидел на другом конце зала вместе с беспрестанно трындящим Ютой и смущённо улыбался, эротично прикусывая губу. Лукас тихо умирал. — Они же даже ни над чем вместе не работают, — стонал он в ухо Марку, которому за какие-то заслуги (или грехи, смотря с чьей стороны посмотреть) в напарники достался Донхёк. Марк был безжалостен и апатичен, потому пришлось перекинуться на более безотказного Хендери. Хендери вздыхал, но слушал. — Я всё ещё здесь, — подал голос Тэиль. — Ничего личного, — откликнулся Лукас, — дело не во мне, дело в тебе. Ты не Чону. — Я не Чону, — подтвердил Тэиль. Тэиль, в принципе, был хорошим парнем, и с ним было приятно поболтать, но в план Лукаса он не выписывался вот совсем. Зато шутил странные шутки, любил тусить среди китайцев и поддерживал спонтанную ненависть Лукаса к везунчику Накамото Юте. Это, с другой стороны, значило, что меняться с Чону напарниками он не собирался. Чону меж тем улыбался и будто бы даже смотрел в сторону Лукаса (но это не точно). Юта упорно продолжал садиться на другом конце зала, глядя при этом в сторону Тэиля, словно на врага народа. Лукас страдал, ныл Хендери и продолжал умолять Тэиля. — План, в котором я меняюсь с Чону местами, не вариант, — критично заявил Тэиль, — но у меня есть кое-что получше… — Рисунок плана, в котором ты меняешься с ним местами, и меня с Чону ждёт светлое будущее? — кисло уточнил Лукас, не ожидая ничего хорошего. — Другой план, — поправил Тэиль. Где-то в этом месте Лукас стал подозревать, что тот не так прост, как кажется, и даже, возможно, тоже имеет хотя бы одного тотемного хомяка. Тэиль предложил сходить в караоке. — Все вместе мы, конечно, даже в большой зал не влезем, так что можно кроме Чону с, так и быть, Ютой пригласить только Ёнхо с Тэёном, Марка с Донхёком, и, например… Сычена. Да. — С Донёном? — С Донёном, — подтвердил Тэиль. Лукас покосился сначала на Сычена, потом на Юту, подумав, что в последнее время возникает ощущение, словно компания у них не столько френдли, сколько гей. Но Сычена в караоке всё же позвал. Новый план начался идеально. Настолько, что Лукас даже смог сам пригласить Чону, предварительно проверив у Донхёка произношение («Даже моя мама от корейца бы не отличила» — «Донхёк, я вижу, как ты ржёшь»). И ширинку. А потом уговорить Юту прийти, несмотря на Тэиля. И, в основном, смотря на Сычена. Чону улыбался, Лукас таял, Юта с Тэилем прожигали друг друга взглядом по обе стороны от Сычена. Донхёк ржал, как маленькая и очень писклявая лошадь. Лидер их проектов Тэён всё ещё считал караоке хорошей идеей. Остальные, похоже, сомневались. Лукасу, впрочем, не было никакого дела до остальных. Он умер где-то на том месте, где Чону сел рядом (технически, в этой тесной комнате рядом сидели все, но кого волнует) и воскрес сразу же, как понял, что Чону его запомнил. Чтобы потом умереть снова от одного только: — Спасибо, что пригласил. Осознать всю иронию благодарности за приглашение в караоке, куда ради того приглашения и собрались, мог разве что Тэиль. К счастью, Тэиль был занят борьбой с кровным врагом, а потому Лукас мог просто кивнуть, пытаясь казаться крутым. Чону смотрел, улыбался (пытаться дышать было всё сложнее), а потом добавил: — Я и сам думал тебя куда-то пригласить. Тебя. Пригласить. Остатки мыслей в голове Лукаса бегали беспорядочно, как при внезапной эвакуации, не давая оценить, насколько тут можно было всё понять не так (свистящий рядом Донхёк вот вообще не помогал). А Чону всё ещё улыбался. — Ты выбрал песню? Лукас песню не выбрал, потому что ни одна песня о любви не прекрасна настолько же, насколько Чону. Разумно были бы смолчать, но внутри Лукаса противились разуму соджу и жаждущие приключений хомяки. А потому он не смолчал. — Это был худший подкат за всю историю подкатов, — прокомментировал Донхёк, — а я дружу с Марком, так что знаю, о чём говорю. Лукас посмотрел в спину Чону, который сразу же после таких сомнительных комплиментов вскочил и принимал теперь попытки пробраться куда-то — к двери, видимо — и не смог не согласиться. Он успел уже несколько раз умереть, на этот раз совсем не от счастья, прежде чем понял, что Чону прорывался вовсе не к двери. — Mommae, — объявил он в микрофон, — Джей Пак. Обернулись все — даже без особого энтузиазма листавшие каталог Ёнхо и Донён. И если бы Лукас был в состоянии оторвать взгляд от смотрящего ему прямо в глаза Чону, то наверняка начал бы ревновать прямо сейчас. Хотя, не то чтобы был повод. — Это самая милая версия Mommae в моей жизни, — прошептал Марк, — даже милее, чем песенка акулёнка. Все поспешно согласно закивали. Лукас мог бы поспорить, но был занят гораздо более важным делом, на очередном “Я хочу видеть твоё тело” в припеве выводя незаконно горячего Чону в коридор, чтобы убедиться, что правильно всё понял. В караоке они больше не вернулись, а убедиться Лукас в этот вечер успел даже несколько раз (ничего такого, просто поцелуи! Пока что). Лукас, в общем-то, был счастливчиком пусть и — а возможно и потому что — не боялся творить херню. И Чону был прямым тому подтверждением. (А на следующий день оказалось, что Тэиль с Ютой воркуют как ни в чём не бывало, а всем китайцам, включая скрывавшегося Тэна, и правда дали китайский проект — правда, всего лишь перевод старого корейского и английского. Но это уже совсем другая история).