Avalanche

Было около семи вечера, Пик курила трубку на низком плюшевом диванчике, блаженно улыбалась новым знакомым и хлопала подтяжками по груди — так, упругим «плёх», что-то монотонно приятное было для нее в этом действии. Белый воротничок рубашки мужского кроя был засыпан размазанным пеплом. Тугие подтяжки врезались в бедра, там точно останется розовый след. Мысль о том, что под узкими мужскими брюками надеты тонкие чулки, немного волновала. За отворотом широкой резинки хотелось припрятать дамский револьверчик, как в приключенческих романах, но у Пик там был только еще один аккуратный нож. На всякий случай. Гости пили покрытый хрусткой коркой остывший шоколад с пряными южными специями, слушали электрофон, читали столичные брошюры про неврозы и психологические комплексы богемы. Пик всё еще было откровенно скучно, зачем она здесь? Ах да: ее «рыбка» (так Зик называл объект — рыбка девочки Пик) звонил, отправлял служебные телеграммы, нервничал и постепенно напивался, она ждала начала атаки и, будто мальчик-подросток, любезничала с дамами, повторяя про себя слова из считалочки, которую они недавно с Порко сочинили. Раз-два-три-четыре-пять Кто-то двинул Стены вспять Шесть-семь-восемь-девять-десять С вами мы покуролесим. Страшная глупость на самом деле. Поцеловав одну страшно уставшую и почти несчастную женщину, Пик посмотрела на карманные часы и выскользнула из задымленной, прогретой дыханием, смехом и разговорами залы, сняла туфли и босиком пошла по коридору. Ее «рыбка», утомленно и художественно прикрыв лицо тылом ладони, сидел на угловом диванчике в кабинете и слушал хрипящее радио. Пик опустила глаза: пил крепкое спиртное, тряся льдом в приземистом бокале.  — Да что такое? — спросила она и села к нему на колени. Рука зашарила по ее талии, чуть сжала. Выдох. — Заводы шумят, Совет с ума сошел, налог... Отец умер так невовремя, — жалобно отозвался сын величайшего инженера в мире, перед смертью разрабатывавшего противотитановую артиллерию. Зик так смеялся. — Они всё терзают меня. Кому нужна эта война?.. Ладно, не думай об этом, — прижался щекой к ее медленно подымающейся груди. Пик обняла тяжелую лохматую голову, как ребенка, и за его плечом вытащила из плотного рукава нож. Лезвие нежно взрезало кожу, на белом проявился блестящий красный полумесяц. Пик перекатилась немного назад и скользнула по небритой щеке влажной от крови ладонью. — Отдай мне всю документацию по новому оружию, пожалуйста. Вообще всё. — Вопросительный взгляд. Она настойчиво провела подушечкой большого пальца по приоткрытой нижней губе и ободряюще улыбнулась. — Давай, будь хорошим мальчиком. Или я разнесу к чертям твой дом и пару соседних кварталов. Понимаешь ли, я — титан. — Такая ты забавная, — выдохнул он с влажной опасливостью и посмотрел почти умоляюще. — На крышах и у окон домов вокруг твоего взвод с прекрасными снайперами. Ты ведь знаешь, что война уже давно идет? Я предлагаю тебе спасти себя и свой дом. Делай, как сказано. Он понял или вспомнил, что это место действительно легко окружить так, что оно будет целиком в руках врага, и назвал ее элдийской сукой. Правильно — она использовала его легкомыслие, внедрилась в его общество и даже в его постель. Пик бы сказала ему, что для нее это тоже первый опыт: она просто предложила своему командиру, а тот сказал, что ничего смешнее за эту войну они еще не делали. И черт знает как, но ее допустили. В детстве Порко говорил ей, что всё «там» решает Зик, хоть он такой же элдиец и кадет, и, несмотря на наивность подобных идей, Пик иногда почти верила в это. Пик бы сказала своей жертве, что спать с ним ей было необязательно и она делала это по велению сердца, или что ей жаль — но кому это поможет. В общем, назвал ее сукой и схватился за револьвер. Дальше пришлось действовать быстро, думать инстинктами и жить весело. Потому что это была самая настоящая война, пусть не в поле, а в тесных комнатах дома дождливой столицы одного из небольших государств Коалиции. В кадетском наборе она была не только самой умненькой, но и самой хорошенькой. Шутка — самой верткой. Интересно, Анни Леонхарт на Парадисе тоже делала что-то подобное? Их ведь этому учили — пользоваться тем, что они девчонки. Анни в итоге проиграла. Пик всегда представляла ее тонким прутом — бьет наотмашь, больно, но сломать несложно, если приложить достаточно силы. Она обратилась вовремя и заняла позицию согласно плану. Подоспел вражеский взвод, у Пик с пулеметчиками случился небольшой технический разлад, из-за чего они, устанавливая снаряжение, потеряли пару минут и пять рядовых. Главное же, что большую часть архива она заполучила. А вот чулки как будто чуть припекло к бедрам от жара, и под париком, который забыла скинуть, парило.  — Знаешь, странно, — сказал Порко несколько лет назад, когда еще не был Челюстью, — запросто убиваем людей, но всё еще не пробовали заниматься сексом.  — Мы, Покко? — Ну, — скептически протянул он, — расскажи еще, что ты делала это, ты же почти моя ровесница. И девчонка. — Возраст и пол не имеют значения, — сказала она, пряча ноги под старой коротковатой юбкой. Они сидели на веранде под кленами, уже синевато вечерело, да и лето шло к исходу, и ее голые ноги покрывались бледными мурашками. Порко мрачно смотрел на них. — С кем тогда? — насупился он. Он отчего-то решил — с тех самых пор, как его никуда не выбрали, не взяли, когда он превратился в вечного кадета, — что должен теперь всегда ей что-то доказывать. Его лицо выражало в тот момент откровенную досаду. Когда-то оказалось, что с Пик невозможно соперничать — с ней можно было только дружить. — С Зиком, конечно. С кем еще. — Он старше тебя, — обиделся Порко. Он так ей и не поверил тогда — и правильно сделал, потому что Пик солгала. В тот день они немного поругались, но уже вечером Пик, постучав ногтями по раме, влезла к нему через окно мириться. И помирились они до того, что переспали, но их дружбу это, вопреки общепринятому мнению, не разрушило, а напротив укрепило. Просто они стали друг у друга первыми. Порко теперь не стыдно было с ней обниматься, когда они лежали голова к голове, отдыхая и болтая, и делать сотни вещей, которые с обычным другом не сделаешь. Они не думали о том, что она умрет молодой или что им нельзя, потому что командиру Магату и другим было плевать, главное — вести себя тихо, а это они умели. Порко дразнил ее, дьявольски приятно умел мять плечи и влажную от пота спину, на улице незаметно быстро чмокал в ключицу, а наедине небольно прикусывал за грудь даже сквозь одежду, как мальчишка. Иногда они курили дорогие ароматные сигареты, что выпрашивали у Зика — лежа на полу и глядя на быстрый бег облаков по голубому небу. Порко так часто и так сладко мечтал быть воином, что Пик проще было занять его собой и заткнуть наконец, чем что-то доказывать. Да и не в ее привычках было занудствовать. Потом умер Марсель. Марсель умер уже давно — но его смерть только сейчас привез с собой военный корабль, вернувший с Парадиса Райнера, обрывок ремешка с формы Бертольта и воспоминание об Анни. И смуглую нескладную девушку, которая хотела, чтобы ее съели. Пик тоже была там, Пик помогала Зику против острова, Пик сидела на кровати в каюте Райнера, держала сонную тяжелую голову на коленях и медленно гладила, перебирая пальцами пряди выцветших волос. Ему пока нельзя было говорить, он восстанавливался и вообще — нельзя, поэтому влажные виски молча и тяжело пульсировали ей в подушечки пальцев. Пик было любопытно узнать девушку по имени Имир, но ей не дали, Зик мягко попросил даже не думать о ней. Пик пожала плечами — ладно.  Потом была ночь обряда, Порко, пережив ее и последующие этапы посвящения, рванул на свободу, ввалился в штаб, в охапку сгреб Пик и унес ее под яблони, в гамак. Было у них одно местечко. «Всё, мой маленький», — ласково шептала она, прижимая его к себе. Порко не плакал, конечно, только тяжело, редко вздыхал, а потом стал целовать ее под голубой блузкой.  Тонкий нейлон треснул, не выдержав жара мышечной ткани титана и ее маневров. Шмыгнув носом, Пик присела и провела пальцем по стремительной стрелке, идущей от подвязки к колену.  — Только не плачь, — сказал Зик, трогая ее ершистый затылок. — Твои волосы?.. — уточнил он с матовой грустью. — Только не плачь, — повторила она и ответила на улыбку, блеснувшую даже в аккуратных круглых очках. — Так это парик, — Зик рывком потянул за пряди и смахнул с ее головы тяжелую шапку. Волосы вывалились из узла, и он уж их растрепал, равномерно распределяя по плечам. — Ему что, больше нравились мальчишки? — Ему нравилась я. — Как жаль. Зик достал гребень и спокойно начал разделять им спутавшиеся пряди, точно Пик снова было двенадцать, и он возился с ней, как с младшей сестрой.  За прошедшие годы они сработались в отличную команду. В эту команду только начали встраиваться неопытный Порко, каждый раз пылающий от злости и поэтому немного бестолковый, и опытный Райнер, которому дела пока что не было бы даже, если земля с небом поменялись местами, марлийцы оказались в гетто, а элдийцы вновь подняли свое тысячелетнее знамя на главном флагштоке империи. И Зик, зная, как его верная Пик любит развлекаться и немного заигрывается в тайного агента, почти подарил ей эту передышку перед долгой полевой кампанией. Выбил, чтобы порадовать сестренку. Она подумала о том, что ее завтра отправят дальше на восток и о том, что с последнего раза только-только перестало ломить в спине, кожа хоть чуть порозовела и волосы снова начали блестеть. Ну, что поделать. Пик часто формировали с Зиком, а еще они долгие пять лет были главным стратегическим и тактическим оружием Марли и жили по соседству, разумеется, он знал ее как облупленную. Знал, сколько часов ей нужно для восстановления, знал скорость регенерации тканей ее тела, знал, что она бодрее всего до полудня, знал, что она спит днем, знал, когда ее можно отправлять в поле и как подстроить долгие кампании к внутренним природным ритмам организма. Он был любознателен и заботлив. Сейчас Зик никуда не ушел, там был такой ливень с грозой, куда ему идти — просто курил как можно ближе к открытому окну брошенного дома. Пик вывернулась из юношеских, геометрически строгих брюк и в рубашке осталась, как в сорочке. Зик расчесывал ей волосы, а она отцепила зажимы, открепила полоски ткани от атласного пояса, глянула быстро в сторону — но сестре нечего стыдиться брата, так? — Не ерзай ты, — с улыбкой велел Зик. Ему нравилось неторопливо разделять спутанные пряди гребнем, он говорил — медитация. И с ним было нельзя вообще ничего, это так, и вовсе не из-за того, что они оба воины. Поэтому с ним было особенно сладко. Особенно нужно. «Мы же взрослые люди», — говорил Зик в тот, первый их вечер. Тогда уже была война, она выпала из Перевозчика, пропотевшая до прозрачности, измотанная и какая-то резиновая для себя по ощущениям, как после анестезии: резиновое лицо, резиновый рот.  И он целовал ее резиновые ладони и говорил что-то ласковое, потому что ее расторопный титан-уродец был изрешечен артиллерией и до позиции дополз уже из последних сил. Магат перепугался и выматерил до странных, неожиданных для нее самой слез, Кольт Грайсс, борясь со смущением, благородно протянул носовой платок и шептал, какая она смелая, а Зик руки целовал. Уже потом, в полевом штабе. Сгорбившись, она сидела на плохо выструганной скамейке, болтала босыми ногами, ждала, как закипит картошка, кивала в такт медленным и каким-то шелковым переживаниям Зика: дурочка такая, забыла, зачем тебя взяли в команду — у тебя инстинкт самосохранения выше, чем у остальных, самообладание не по годам, ты же не авангард, ты наше прикрытие. Так я не рисковала, объясняла Пик, никто не мог предполагать, что враги начнут наступать с высоты, мы же просчитались, наши сведения об их воздушных силах оказались недостаточными и наивными. Зик предупреждающе щурился, но она не собиралась говорить злые и глупые вещи про главный штаб, она думала о другом — как же жарко от пара и как неуместно Зик почему-то выглядит сейчас на полевой кухне, точно уместно ему было бы в одной с ней постели. Пусть там делает и говорит, что хочет — главное, чтобы этими губами по ее коже, и пальцами тоже, чтобы оставались бледнеющие розовые отпечатки от них по всему телу. Как же увлеченно, с оттяжкой он лгал: вовсе ему было плевать тогда, просто говорил, что должен. И улыбался ей, провоцируя — действуй. Может, он и не сказал чуть позже обязательное: «Мы взрослые люди, а ты моя подчиненная. Я умру раньше тебя. Поэтому ничего не будет» — зачем озвучивать то, что и так ясно; может быть, они просто сразу легли вместе, после отбоя, в его палатке, укрылись сверху, нашли руками руки друг друга. Голова плыла, будто она стояла на летней веранде и вдыхала густой дурманный запах земли и цветущего сада после дождя. Он был нежен и осторожен, потому что ее титан не самый крепкий в мире. Всё же у Пик получилось забрать немного себе, пусть он всё еще был ей неведом почти весь. Например, его искренность в сексе и жар ласк. Это так глупо. Как же хорошо природа сделала, что я девушка, а ты мужчина, хрипло прошептала она ему, когда всё случилось, перед тем, как выбраться со своим одеялом — потому что иначе было бы не так удобно, компактно, деталь к детали, вгиб к выгибу, ты понимаешь. Умница моя, умилился Зик, отвернулся и заснул, как в анекдоте про мужей, но на самом деле потому, что у них была война, а его срок давно перевалил за половину. Она посидела еще несколько минут, чувствуя необыкновенную свободу. — Я не ерзаю, просто чулки порвала, — сказала Пик и провела рукой по вспушенным легким волосам. — Пойду, наверное, скоро. Обещала зайти к другу — он связист, на первом этаже сейчас. — Ты хочешь заставить меня немного поревновать? — с веселым изумлением спросил Зик. — Даже мысли не было, а вот что ты об этом подумал, так это странно, — Пик присела напротив. — Сколько еще продлится? — Как раз тебя хотел спросить, малышка Пик. Как думаешь, сколько продлится и не мечемся ли мы по кругу? — Сомневайся я в силах моей родины, меня бы тут не было, — ответила Пик, уставившись в пустоту и понимая, что улыбается, как улыбаются обожженные глиняные маски. Зик сделал рукой успокаивающее движение, по привычке молча показывая, что никакой прослушки нет.  — Ну, дело в нас, командир, — медово пробормотала она и обняла голые колени. Низ рубашки задрался, но не плевать ли. — Либо мы — военные машины, которые в любой форме крайне мобильны, либо они — настоящие машины, которые неповоротливы, сложны в перевозке и очень дороги, зато в перспективе мощнее нас. — Ведь очевидно, да, Пик? — живо отреагировал Зик и подсел рядом. Она почему-то промолчала. Разговор, который должен был развернуться, оборвался. Зик мыслями ушел в себя. Когда он так делал, у него будто бы немного темнели радужки. Он был не так обаятелен, как Порко, но порой Пик было сложно даже смотреть на него. — Чем займешься потом, когда война закончится? — Выйду замуж за Покко, — невпопад ответила она. — Гальярд не пойдет, — губы Зика дрогнули от бестелесного смеха, — за тебя. — А ты что будешь делать? Между ней и Зиком был холодный шелк белой рубашки, это всё, что их разделяло. Ее тело стремилось к нему — она знала это по знакомому жару под кожей, даже по тому ощущению, с каким ее твердые соски касались этого неприятного шелка. Точно такой же шелк, скользкий и надушенный, будто был между ними всегда. Потому что существовала она, Порко и Райнер. И был Зик.  Но вообще-то это всё философская скукота, она знала это. Зик просто достал ее из белой рубашки, она устроилась сверху, расстегивая на нем дымчатую форменную жилетку и изношенные до мягких уютных складок брюки, и он сказал: «Моя хорошая девочка». Это была правда. Пик вновь опустилась, на миг прикусив губу, вцепилась в его плечи и подумала, что их в детстве учили сворачивать шею парой движений — из положения вроде этого. И что Зик, конечно, никогда ничего не боялся, а то, что он слепое пятно ее интуиции — так это потому, что она его любит. Она, конечно, ответа на свой вопрос и не ждала.