Решено - теперь я немец!

— Вир зинд геборн дас мерхен сделать былью, преодолеть ди шпере унд ди вайт, вернунфт нам дал стальные флюгельхенде, а вместо херца — аузенбордмотор! Гилберт поднял голову от завтрака, удивлённо косясь на Брагинского, который, пританцовывая, явился в кухне и, таким же манером пройдя мимо пруссака, напевая странный мотив на смеси двух языков, открыл холодильник и уставился в него, в поисках чего-нибудь на завтрак. — Ну вот, опять пусто… — проворчал Иван, захлопывая дверцу, — опять ты всё сожрал? — Это ты вчера о пропитании не позаботился… — Да что ж я такой рассеянный, — Россия рухнул за стол и подпёр голову кулаком, — пора что-то менять… — Менталитет тебе сменить пора, мне кажется, это не рассеянность, а банальная лень, — Пруссия продолжил прерванный приём пищи. — А каким мне предлагаешь быть? Знаешь, я ведь уже задумался над этим… Поменять пора ментальность… и национальность заменю. Гилберт чуть не подавился. — А национальность-то зачем?! — Для устойчивого эффекта: вот захочу вернуться к старым своим привычкам, а нельзя, я уже немец. — Стоп, а чего сразу немец?! — Ну, вы народ педантичный, как раз то, что мне надо! Никаких ошибок, всё точно до последнего нулика! — Ваня принялся мечтать, — или вот зайду я такой в магазин, как Зигфрид за Граалем, и продавщице: «Ну-ка, матка! Бистро курка, млеко, яйка!»… — И какой-нибудь ветеран тебе сзади такого пинка задаст, что не опомнишься, — усмехнулся Гилберт, — и Зигфрид за Граалем не ходил, ходил король Артур со своими рыцарями. Да и Зигфрид из Нидерландов родом. — Всё равно немец! Ну, ладно, пример неудачный. А вот вдоль по штрассе вместе с фройляйн выйду погулять: «Гутен морген, чуваки! Иду вот в кирху.» Кстати, а что это вообще такое, кирха ваша? — Церковь это, а тебе зачем? — О, тогда нормальненько… Не, мне выпимши в церковь нельзя. Хм, а вот я слышал немцы спят, когда напьются… — вдруг задумчиво пробормотал Брагинский, — и нафига мне тогда ваша Пруссия? Ведь если Пруссия то место, где все прутся… пфф, это ж здесь! Вот я дурак! Нет, пускай всё будет, как есть! Гилберт закатил глаза к небу. И к чему, спрашивается, был этот разговор?