Крылья и сладости

      Вся эта корская история совсем не из разряда того, чем я могу гордиться. Нет, таких вещей в моей жизни в принципе мало, не спорю, а давным-давно гниющую репутацию уже трудно было испортить хоть как-то… Но все же одно дело, когда ты, даже совершая преступления, мысленно можешь хоть как-то с собой объясниться, а в ответ на надоедливый гул сплетен — с относительно чистой совестью закатить глаза: «Пустомели, ничего не понимают!». Другое дело, когда ты делаешь откровенную подлость, даже без каких-либо внутренних обоснований для этого.       Мне ни разу не сдалось это крошечное самобытное государство, и я не находил никаких достаточно убедительных аргументов в пользу того, почему я должен на них нападать. Достать ресурсы для того, чтобы быстрее закончить войну? Ее можно было бы побыстрее закончить и другим способом: словами. Просто и гениально, правда?.. Пойти и договориться! Некроманты в бедственном положении, они согласятся на эти обсуждения ради выживания своего клана. Зря, что ли, я менял сторону? А что до экономической катастрофы, переживаемой Канэ, то ничего непреодолимого, особенно если кое-чьи ленивые избалованные задницы перестанут столько тратить и начнут больше работать. И ведь эти краденные деньги я в итоге не на улицах встану раздавать; я передам их в королевскую казну — и до тех, кому они действительно нужны в Глассерде, дойдёт едва ли десятая часть. Мерзость.       Но все же я согласился… опять же, поспешу разочаровать сказителей, даже не из-за корыстных целей. Ну ладно-ладно, если уж откровенно, перспектива получить собственные земли мне нравилась, но все же это и близко не было самой важной из причин. Шантаж короля, настолько топорный и безграмотный, тоже ею не был. Самым главным оказалось то, что между слабо связанными корскими поселениями чертова прорва свободного места с хорошей плодородной землей. А у меня, вместе с женщинами и детьми, тысяч этак восемь человек агрессивного кочевого народа, доселе всегда жившего от грабежа к грабежу… вы улавливаете логику, да? Содержать всю эту ораву, тем более планировать какие-то изменения в их головах, крайне затруднительно, не имея хоть чего-то стабильного, хоть какой-то уверенности. С лотарами правда нужно было что-то делать — нельзя же, имея хоть какое-то чувство ответственности, постоянно безучастно смотреть на варварство, составляющее их жизнь.       И все же мне было тревожно, когда мы выдвинулись. Голова была забита планами, касающимися предстоящего сражения, но на дне сознания постоянно мелькали недовольство и волнение. Эйми рядом, Яра и Аки тоже со мной… одно дело, когда беспокоишься лишь за себя, и совсем другое, когда за близких. Сумею ли я защитить их? А если что-нибудь пойдёт не так? Если я все-таки не справлюсь, не удержу власти?       Кроме того, вполне логичная истина в том, что шпионов никто не любит — их верность часто очень сомнительна, а знают они слишком много. Опасаться стоило не только врагов, но и своих тоже — я королю, видимо, костью встал поперёк горла. Понимаю, почему, хах. Я много говорил, что клановая аристократия высокомерна, но с вимленской чародейской династией не сравнить — те-то вообще себя вознесли до высших существ, да не в своих головенках при том, а во вполне действующих религиозных канонах. Люди слабы; удел людей — подчиняться и обслуживать… и тут я, со своей косой и своими нескромными амбициями. Представляю, как его корежило. И в конечном итоге всем, конечно, было бы гораздо удобнее, если бы я как-нибудь умер в новом походе, прекратив раздражать господ своей персоной.       Но я — ну мерзавец! — уважаемым господам облегчать жизнь не собирался. Да, голова постоянно болела, дико болела, но это не было поводом думать о прекращении существования. О нет, у меня было слишком много планов и желаний! У меня была любимая, которой я был нужен. Так что посмотрим ещё, кто кого. Посмотрим.       В исторических хрониках об этом почти наверняка написали как о быстрой легкой победе. Но вообще-то ни черта это не было легко. Особенно лично для меня. Я обнаружил, что моей голове глубоко безразлично, насколько к месту или не к месту новый приступ мигрени. Представьте, даже если в какой-то конкретный момент мой меч скрещен с чужим или вдруг лошадь решила встать на дыбы — а вот вообще наплевать головной боли, для неё самое время напасть исподтишка. Я, вроде, не был трусом, но это обстоятельство изрядно прибавило мне осторожности, потому что лотары, лишившиеся командующего, — дело гнилое. Они от города камня на камне не оставят, дай им только волю.       А Гасадокуро, привезённая с собой лишь для самых исключительных случаев, была недовольна, и я отлично это чувствовал. Меня сильно, очень сильно тянуло к этому жуткому монстру… я не хотел брать ее в руки, я отчётливо осознавал, что совсем не хочу, но тем не менее мрачная внутренняя жажда просила снова выйти на поле с проверенным, практически лишённом боевых недостатков, чудовищно могущественным оружием.       Ведь я был практически непобедим с Гасадокуро в руках.       Я пресекал это, без церемоний преобразуя своё темное желание в простую, но оглушительную формулировку: «Это значит, что мне хочется убивать снова». Ведь, по большому счету, именно этого жаждала, изнывая от невозможности снова и снова умываться в крови, Гасадокуро, — и именно к этому сводилась скребущая потребность. Убивать. Но я же говорил, что мне это уже надоело! Да и кого я крошить собираюсь? Там нет моих врагов — там обычные люди, которые передо мной или моими близкими ни в чем не провинились. Мне не за что им мстить, не за что их ненавидеть. Однако зов косы был сильным и пугающе притягательным.       Так странно. Гасадокуро была детищем моих едких обид, моей бессильной злости — моим оружием на пути к обретению силы, которую я так жаждал. Теперь же складывалось ощущение, что это я становился, уже практически стал, ее оружием, ее инструментом для получения новых и новых жертв. Конечно, права была леди Камия, предостерегая о том, что я не справлюсь со своим же творением.       Может, стоило вообще ее, эту дьявольскую косу, уничтожить. Находя новый путь, даже если и зыбкий, наверное, стоило сразу сжечь все мосты. Но что я буду делать, если столкнусь с тем, кого не победить иначе?..       Я редко выражаю благодарности, но на сей раз я искренне благодарю небеса за то, что Эйми решительно отстояла желание поехать со мной. Рядом с ней уроки, когда-то данные принцем Аято, легче воскресали в глубине моего разума. Мне было проще не забывать о человечности, когда она, все ещё согревающе сияющая, была близко — близко настолько, что можно было бросить на неё взгляд или дотронуться.       Столицу мы захватили действительно быстро, но бой этот, хоть и короткий, был яростным. Корцы поздно узнали о нашем походе (что у них вообще за беды с разведкой?), не успели собрать людей из других своих городов и в общем их численность была даже меньше нашей. Но они сражались на своей территории, а кроме того были очень решительны и среди них находились сильные и опасные, готовые защищать свой город, свои порядки и свою правящую династию до последней капли крови. Двое меня впечатлили особенно сильно. Столкновение с каждым могло, пожалуй, стоить мне жизни.       Первый был одним из корских командующих — благородный воин с рыжими, как огонь, волосами. Среди корцев такой цвет не встречается, поэтому он сразу же привлекал к себе внимание. По своему это был уникальный противник, потому что у него не было никакого оружия — он сражался лишь с помощью рук и ног. Но это не делало его менее опасным. Его движение были настолько быстрыми, что никто не мог успеть за ним, а удары — настолько сильными, точными и правильными, что одного было вполне достаточно, чтобы вывести соперника из боя. И магии в этом всего-то ничего, в отличие от кенандзюцу, где часто требовалось помогать своему телу выходить за естественные рамки возможностей, — здесь одна ловкость и совершенство движений. Я немного слышал о корских школах, развивающих подобное искусство, но для меня стала искренним шоком его эффективность. Можно сказать, что я взял на заметку.       Если все самые тяжелые бои были у меня с Камией, то это, наверное, был самый… эм… вежливый? Смешно, но это наиболее подходящее слово. Поймите правильно, в реальности на поле боя никто никогда не расшаркивается. Будь ты хоть трижды повернут на чести и прочей ерунде, но когда бой один на один, лицом к лицу со смертью, ты не станешь деликатно ожидать, пока противник подберёт свой потерянный шлем или утрёт рукавом глаза — ты его все равно ударишь. И не надо думать, что это только я, подлая крыса, рассуждаю подобным образом. Я видел достаточно для того, чтобы утверждать, что это общий для всех закон.       Но на сей раз все произошло действительно как по бесполезным книжкам, описывающим этику воинского искусства. Когда из-за его удара по коленям я свалился на землю, сознание окрасила едкая тревожная вспышка боли — лодыжка крайне неудачно подогнулась. Я поднял меч, защищаясь от удара, который непременно должен был последовать в мгновение слабости… и которого не последовало. Поднявшись, я обнаружил, что корец стоит чуть в стороне, терпеливо ожидая, когда я поднимусь и вернусь в нормальную позицию для продолжения боя. Серьезно, так действительно хоть кто-то делает? Я усмехнулся — он усмехнулся в ответ и коротко склонил голову, как бы подтверждая оказанную любезность вежливым жестом.       Он уворачивался от моего меча — мне не хватало скорости, но и он не мог подойти достаточно близко для необходимого удара — останавливало гудящее лезвие. Когда Небесная Молния, отражая атаку, все же рассекла плоть на чужой ноге, мой противник снова отпрыгнул, на этот раз зажимая рану. Я, поскольку мы тут стали играть в культурное сражение, деликатно подождал, пока он отдышится и перестроится на новую манеру, где нужно будет беречь повреждённую конечность. Когда корец поднял на меня выразительный взгляд, я, продолжая усмехаться, коротко склонил голову в том же жесте, что и он.       Не знаю, чем бы это закончилось в итоге и кто бы победил, но корское командование подало сигнал к отступлению. — Нужно уводить люди, — на ломанном глассердском произнёс он. Как будто ещё раз желал объяснить, что бой прерывается не по его желанию — что это не побег, а необходимость. Что ж, я хорошо понял и без того. — Уводите, господин, — коротко отозвался я, опуская меч.       Он быстро кивнул и, крича какие-то команды и немного волоча пораненную ногу, быстро растаял в гуще сражения.       Уже гораздо позже я узнал имя этого рыжеволосого воина — Гюрен Лан, один из шести генералов-командующих. Удивительный противник. Не только из-за силы и стиля сражения, но и из-за того, что в его глазах, полных решительности, ненависти не было совершенно. Хотя мы явились туда как захватчики, хотя мы покушались на их землю и их богатство — как ни взгляни, все основания злиться и ненавидеть.       Вторым противником была ведьма в вуали. С ней я столкнулся уже гораздо позже, когда государство было захвачено, но некоторые отдельные поселения ещё сопротивлялись. Я слышал о ней раньше от своих подчиненных, но в тот раз впервые встретил лично. В Глассерде достаточно редко можно встретить такой тип иных — ведьм обоих полов, то есть, — все магические династии состояли в основном из колдунов и магов, поэтому мне было мало известно о том, как себя вести с ними, как сражаться. Я, как и все, знал, что ведьмы более всех прочих зависят от магических побрякушек и что им лучше многих даётся зельеварение, но это знание говорило лишь о том, что такие способности не слишком подходят для битв.       Куда там, не подходят! Не знаю, может, это и впрямь был совершенно особенный экземпляр из числа ведьм, но с битвами у неё все было в полнейшем порядке. Она вызывала сковывающий все конечности ледяной страх одним лишь своим присутствием. Все жаловались на то, что цепенели и не могли сдвинуться с места, и меня это тоже не обошло. Ее появление сопровождалось глухим звуком, похожим то ли на рёв, то ли на надрывный гул — он врезался в уши и, кажется, разрывал черепную коробку. Люди вокруг неё падали, хватаясь за головы, — и она, сопровождаемая этим жутким звуком, от которого в сердце возникал какой-то первобытный ужас, неспешно шла сквозь поля сражения, оставляя за собой лежащих на земле оглушённых мужчин. Она задевала своих, но ее это, видимо, ни капли не тревожило. — Что вы все застыли, идиоты? — пришлось повысить голос. — Стреляйте, в неё разве что слепой не попадёт!       Воины послушно схватились за луки, медленно отступая назад. Бесполезно! Стрелы, не достигая цели, зависали в воздухе и спустя пару мгновений осыпались ей под ноги. Я пытался присмотреться и понять, какой артефакт она использует, чтобы вызвать этот звук, — ведьмы ведь не могли колдовать без своих побрякушек, — но моя голова разрывалась и перед глазами все плыло. Подойти к ней невозможно — тут же оглохнешь к чертовой матери; с дальней дистанции ничего не берет…       Пока я, умник, думал, что же делать с ведьмой, подо мной убили лошадь. Вот нечасто я бываю верхом во время участия в сражениях, но так уж получилось, что именно в тот раз был. Но только вот теперь ждать, пока я поднимусь, никто не стал, и кто-то сообразительный тут же замахнулся — целились в шею, но я успел пригнуться. Лезвие корского меча прошло по касательной, рассекло кожу на лбу и бровь. Хуже просто не придумаешь! Кровь хлынула моментально — и хрен ты там увидишь что-то через эту багровую пелену. Чуть ли не на ощупь отмахивался.       Не поверите, кто меня в итоге спас. Я услышал знакомый голос, зовущий по имени, а потом меня куда-то потянули. Я очень смутно различал, что кто-то есть рядом, и он быстро отбивает атаки, предназначавшиеся мне. Когда нам удалось выбраться из самого пекла, и я наконец-то нормально проморгался и зажал рану на лице, то увидел очень запыхавшуюся, но совершенно целую Яру. В мужской одежде и с окровавленным вакидзаси* в руке. Хороший же был сюрприз, я чуть рот не открыл.       С какого-то времени, этак год назад, она по своему собственному желанию начала учиться кенандзюцу. Я не видел смысла этому препятствовать, даже наоборот, поддерживал, потому что однажды пострадавший от насилия не будет чувствовать себя спокойно до тех пор, пока не убедится, что он в силах защитить себя. Я нашел ей отличного мастера женского пола, а Эйми не столь давно подарила Яре на ее день рожденья дорогущий вакидзаси — насколько дорогущий, настолько же и качественный. Но в боях Яра никогда не участвовала — определенно, было слишком рано. Кто потащит в сражение пятнадцатилетнюю девочку?.. Собственно, она и никогда не выражала стремления присоединиться к другим воинам.       Уже гораздо позже мы обсуждали этот интересный эпизод. Оказалось, магическая интуиция заставила ее попытаться отыскать меня именно в тот день. Чувствовала, что «грозит какая-то опасность», поэтому и решила найти меня прямо в сражении. Не даром у неё было столь острое зрение иной. Нет, она, конечно, большая молодец, но все же так рисковать не стоило.       А что до ведьмы, то для сражения с ней я решился снова взяться за Гасадокуро — коса была достаточно мощным с энергетической точки зрения оружием для того, чтобы разрубать защитные магические поля. Правда, помогло это несильно: ведьма быстро смылась, едва ее амулет или что там у неё было перестал воспроизводить звук (все же срок использования любого магического артефакта не бесконечен). Сбежала, оставив на память шрам на лице — рану пришлось зашивать самым примитивным образом, друзей Ями с их медицинскими знаниями ведь уже не было.       Больше мне не доводилось с ней сталкиваться. Возможно, потому что прибыли посланные другими кланами отряды и остатки сопротивления очень быстро окончательно исчерпали себя — Кор был наш.       Корский правитель, лично командующий обороной, был убит во время штурма дворца. Я не отдавал приказа обязательно прикончить его, это просто случилось в обычном хаосе сражения. Но после того, как дворец наконец пал, я постарался, насколько это вообще было возможно после кровавого захвата, быть гуманным. Я имею в виду, что мы не вырезали всех подчистую, не казнили оставшихся членов их правящей династии и даже не бросили их в сырые подвалы — они были под стражей, но в общем-то в их собственных покоях. В заключении оказались лишь военные, но и то исключительно потому что я несколько опасался их решительности. Вдруг опять сопротивляться начнут — и лишние жертвы.       Я боялся, что тень ляжет между мной и Эйми. Когда она была в уже захваченном дворце, ей случилось во всей красе увидеть, как я сдерживаю своих подчиненных от их обычных порывов вроде перетрахать всех женщин, или повыпускать кишки попавшимся под руку слугам, или растащить все, что плохо лежит. Они вроде как усвоили уже, что нельзя, но напоминать все равно приходилось регулярно.       Выражение лица Эйми было очень уж красноречивым — она могла быть сколь угодно всепрощающей в своей любви, но она никогда не видела меня в таком виде, грязного, злого и в чужой крови, и я никогда не вёл себя рядом с ней подобным образом. Наверное, ей было дико… вы-то знаете, что я, заставляя лотар слушаться, орал, на чем свет стоит, да и поколачивать их тоже случилось. Представляю, как неприятно ей было видеть эти отвратительные сцены.       Но в итоге никакой тени не возникло — ничего не изменилось ни в ее поведении, ни в ее взгляде. Как она и говорила, она быстро справилась с неприятным впечатлением, а я испытал большое облегчение. Меня как-то успокоило, что она, даже в красках видя, какой я есть на самом деле, все равно меня любит. — Нужно будет поговорить с оставшимися Тан, — бормотала Эйми, прохаживаясь по недавно отмытой от крови тронной зале. — Это их город, им лучше знать законы, по которым он существует… — Ты полагаешь, что они станут говорить со мной, коиши? — несколько усомнился я, с любопытством рассматривая трон. Здоровущий, как для одного человека, да ещё и весь переливается ярким изумрудно-золотым блеском. Пожалуй, продать его можно было бы первым делом. — Конечно, станут. Какой у них выбор? — она вздохнула и наконец остановилась, убрав руки в длинные рукава. — Если они благоразумны, то их первейший долг теперь в заботе о том, чтобы их город пострадал как можно меньше. Это и в твоих интересах, Син, ведь тебе предстоит править здесь. Нам совсем не нужно разграбленное пепелище и толпа обокраденных нищих, люто ненавидящих захватчиков. Будем осторожнее — будем действовать, мыслями заглядывая в будущее.       Ее слова имели смысл, и я задумался. Кто как не корские правители должны знать, что делать с корским городом, верно? Ведь я был здесь абсолютно чужой, я даже не говорил на их языке, а в сложностях местного двора и его организации сам черт ногу сломит. К тому же слушать мерзких иноземных захватчиков явно будут с куда меньшей охотой, чем местных законных правителей. Определено, гораздо лучше видеть оставшихся Тан в качестве союзников — в сложившейся ситуации это будет выгодно и им, и мне. — Ладно, я приглашу их для беседы, — в конце концов согласился я. — Но они могут начать плести заговоры у меня за спиной, получив хоть какую-то свободу, своими советами прокладывать дорогу в будущее… Лишние хлопоты с тем, чтобы контролировать их.       Она только покачала головой. — Здесь ты рассуждаешь как привыкший к клановой грызне глассори, Син, — ну да, потому что я и есть привыкший к клановой грызне глассори, все ведь логично. И не очень-то образованный по крайней мере в плане культур других стран, если уж говорить совсем начистоту. Ну ладно Вимлента, но всякие там маленькие Коры, Аллории, ассауры и прочее остались за пределами моего внимания. — Конечно, опасность, о которой ты говоришь, есть всегда, но она минимальна. Корцам это совсем не свойственно, кои. Они очень прямолинейны и страшные фаталисты, — положим, это я видел на примере Цин Си. — Они будут сражаться до последнего, но, проиграв свою битву, во всем покорятся победителю. Каждый берет лишь то, что дано судьбой, и не помышляет о большем. — Ты много о них знаешь, — заметил я не без мысленного смущения. Никогда не думал, что пробелы в моем образовании окажутся столь значимыми! — Разумеется. Ведь мои земли много лет поставляли им стекло, — она улыбнулась. — Ты не станешь возражать, если я буду присутствовать на переговорах, кои? Я говорю по-корски и могу помочь тебе. — Я буду глубоко признателен, моя госпожа, — и это было правдой. Кажется, она гораздо лучше меня представляла, что говорить и как.       Спустя пару дней я и впрямь пригласил Тан на переговоры. Правда я, как и любой не слишком-то сведущий в корских порядках житель Глассерда, ожидал, что теперь от правящей династии будет говорить королева. Ведь в случае смерти главы клана мужского пола власть всегда наследовала его супруга, дети шли только после неё.       Но здесь на приглашение ответил старший принц — совсем молодой, едва ли ему было хотя бы восемнадцать. Стало очевидно, что корские женщины в своём положении изрядно отличаются от глассердских аристократок — недаром я и в командовании не видел ни одной.       С принцем мы в общем-то договорились без особенных трудностей, потому что все оказалось так, как ожидала Эйми. Я согласился оставить все, как было у них, по крайней мере пока — не было времени думать над более совершенной системой управления, а быстро перестроить все на привычный лад было абсолютно невозможно. Не трогаем храмы, никого не грабим, не забираем женщин для развлечений и не продаём в рабство мужчин, деньги собираем цивилизованно — из королевской сокровищницы и средств местной аристократии… даже правители остаются те же, с единственной поправкой, что они слушаются меня. Считаю, что в плане диктуемых условий я был просто сама деликатность, насколько это вообще возможно в такой ситуации, и Аято-сама мог бы если не гордиться, то по крайней мере не быть мной сильно недовольным.       Забавно было, когда некоторые (некоторые Амэ, например), рассчитывающие здесь хорошо поживиться, получили щелчок по носу в виде крайне доступного для понимания предупреждения: я здесь хозяин, и в своих землях не потерплю разбоя и беспорядков. Какие они были злющие, просто загляденье! Но у их командующей, леди Эбису Амэ-но-Хяку, никаких аргументов для того, чтобы возразить, не нашлось — ведь я указом короля был назначен наместником, и она была вынуждена послушаться моего распоряжения здесь. Они ещё и думали, видимо, учитывая мою прелестную репутацию, что я тут всю местную аристократию по деревьям в петлях развешу, да королевскими младенцами закушу, а тут все так цивильно оказалось, что даже и зверствовать как-то неудобно — и сокровища совсем не рассыпаны по земле и не оставлены на милость победителей. Забавно же, черт возьми.       Предметом раздоров стала дальнейшая судьба шести командующих армией. Их очень навязчиво требовали казнить. Я ради интереса спросил совета у принца Тан — отчасти для того, чтобы проверить, как он вообще будет советовать. Насколько лояльным окажется в своих рекомендациях.       Ответ был невинным в своей простой жестокости: — Просто изгоните их из Кора, — сообщил он на хорошем глассердском. — Ведь по нашим законам изгнанники не имеют права вернуться и вновь сражаться за мой дом.       Мда. Видимо, все и впрямь именно так, как описывала Эйми. Какой здравомыслящий политик будет добровольно отправлять прочь преданных людей? Рассчитывал, что они, оказавшись на свободе, что-нибудь провернут? Или и впрямь излагал, как будет лучше всего сделать по его мнению? — А что помешает им собрать людей в окрестных поселениях? — понятно, много там не наскребёшь, но все же. — Во-первых, ваши люди, — рассудительно отозвался он. Мне бы хотелось как-то описать внешность собеседника, но все корцы как на одно лицо: с узким разрезом глаз, смуглые, темноволосые и темноглазые. — А во-вторых, после изгнания из города они лишаются своего статуса, значит и не могут каким-то образом собрать людей, ибо у них уже не будет права делать это, — да что им мешает, интересно? А, точно, странное местное мировоззрение им мешает. Каждый ведь не делает больше того, на что ему дано право.       В общем, посоветовавшись с Эйми, так я в итоге и сделал. Не очень-то в моем стиле просто так отпускать потенциальных врагов, но кто сказал, что за ними не будут приглядывать внимательные глаза?.. У нас-то с разведкой и шпионажем проблем нет.       Деньги, лавируя между интересами кланов, интересами короля и интересами Кора, в конечном итоге распределяла Эйми. Я не знаю, как так вышло, — просто ускользнуло от внимание то, как она, предложив свою помощь, деликатно выполнила большую часть моей работы.       К сожалению, эта печальная тенденция имела место быть ещё месяц, если не больше. С самого начала мы работали вместе, но потом эта Камия со своими техниками…       Ох, я действительно был очень зол после того, как она абсолютно бесцеремонно и до крайности показательно меня избила. Так уж, черт возьми, получилось, что у меня в жизни дел побольше, чем сутки напролёт совершенствовать свои навыки в сражениях. У меня есть другие дела, другие цели. Я не был готов просвещать все свое время и все свои мысли этому — результат, разумеется, на лицо. И на лице, ага, как и на рёбрах, на руках, на всем теле.       А ведь я уже привык чувствовать себя сильным. Мне было обидно, очень обидно осознать, как мало я стою без своей косы, и эта обида, вместе с ущемлённым самолюбием, вновь заставили меня заглянуть в уже почти отброшенное прочь зеркало — и вновь увидеть там безродного выскочку, слабого и никчемного. Того, кто однажды не сумел защитить самое важное в своей жизни. Мстительность, желание проучить надменных тварей, вновь захлестнули разум, лишая его трезвости. Эмоции были столь сильны, что я не принял убедительных аргументов Эйми и стал обучаться у Камии стилю боя Йору.       Если вы человек, то никогда не беритесь за это. Толку не будет. Ну, может быть и будет немного, но никаких чудес вы не получите. Просто по той причине, что это вообще не предназначено для людей, никак. То, что Йору могли делать со своими усиленными поеданием плоти магических существ телами, нельзя было повторить, обладая обычным человеческим телом во всем его несовершенстве. А платить за это придётся — болью. И болью поистине ужасающей.       Я был очень самонадеянным, считая, что я сумею совместить обучение с чем-то. В действительности же оказалось, что после таких тренировок можно только свалиться пластом и тихо надеяться, что ты умрешь во сне и завтра не придётся никуда идти. Вот и получилось, что по крайней мере первый месяц почти всеми административными делами занималась Эйми.       Когда я осознал сей факт, то он отменно остудил мой пыл. Я не намеревался сесть на шею любимой женщине и, пользуясь ее добротой и благородством, благополучно свесить оттуда ноги. У неё в конце концов были и свои земли, свои обязанности. Она делала очень много и уставала так сильно, что у неё не было никакого свободного времени. Пришлось как-то расставлять приоритеты… должен же я делать если не все, то хотя бы что-то — она просто не справится одна. Если в управлении Кором оказывали помощь Тан, то решать вопрос с лотарами в любом случае требовалось мне.       К счастью, уже через пару месяцев Камия была вынуждена вернуться в свою префектуру. Того, что она успела мне дать, не было достаточно, чтобы заявить, что я знаю их техники. Но этого хватало как материала для размышлений.       Я давно задумал свою собственную технику для меча — на сей раз ничего концептуально нового, только совмещение оптимальных для человека элементов уже существующего с парой-тройкой индивидуальных штрихов. Уроки Камии меня сильно направили в этом плане, хотя я в их ходе искренне опасался, что выплюну какой-нибудь важный орган или что позвоночник в узел завяжется. А это ещё с кровью демона, с более высокой выносливостью… неважно, в общем, факт в том, что я лучше представлял себе, что буду делать в итоге.       После отъезда Камии дисбаланс выровнялся и мы с Эйми стали помогать друг другу. Что-то лучше удавалось мне, что-то лучше удавалось ей, но вместе, как мне кажется, мы очень хорошо справлялись с задачами, которые ставили перед собой. Она увидела меня в сражении, а я больше узнал ее в работе — она правда очень переменилась с того момента, как мы познакомились. Неудивительно, почти десяток лет минул. Теперь это была не импульсивная девочка-аристократка, не знающая, на чем ей сконцентрироваться, а серьёзная женщина, предусмотрительная, рассудительная и отлично управлявшаяся с цифрами. Да, она все ещё была очень мягкой, даже немного чересчур мягкой, но в целом ее помощь была неоценима.       Не только в ее работе были заметны перемены. Я увидел, что она вновь взялась за оружие, с которым, получив азы, не практиковалась очень долго. Да, она не была сильной. Если говорить откровенно, то она была довольно слабой — если бы мы были противниками на поле боя, я бы и без косы справился с ней буквально за пару минут, если не меньше. Но ее тренировки оказались методичными — это не обернулось очередной мимолетной блажью. Сначала только час в день, после два, дальше и два с половиной… время шло, и постепенно ее движения лишались неуклюжести. Она нашла мастера, но иногда мы тренировались вместе — я видел и отмечал успехи, которые со временем приходили к ней. Разумеется, я как и любой любящий человек предпочёл бы, чтобы ей никогда в жизни не довелось оказаться в настоящем сражении, но тем не менее это был не тот аспект, где были бы уместны сопливые речи, вроде: «Зачем тебе учиться сражаться, ведь я всегда буду рядом, чтобы защитить!». О нет, я слишком хорошо понимал, что меня как раз-таки может и не быть. Да и вообще, мало ли, что со мной случится. Будет гораздо лучше, если Эйми окажется в силах по крайней мере защититься.       Однако все, что я говорю, вовсе не означает, что болезнь никак на ней не сказывалась. Она все равно имела определённые последствия, которые я получил шанс наблюдать вживую, близко, во всех угрожающих подробностях. Сначала Эйми просто была немного вялой — во всем, и в работе, и в тренировках, и в проявлениях нежности. Сначала я списал все на усталость, но после Яра во время очередного осмотра описала мне изменение состояния ауры. Только тогда я понял, что, видимо, близится какой-то приступ. Сама Эйми его предвидела, поэтому как-то очень уж привычно отдавала распоряжения наперёд и доносила до всех вокруг мысль, что ей пора очистить свой дух уединенными молитвами и медитациями. Наверное, только тогда я в полной мере понял, насколько она хорошая актриса — при других людях она держалась абсолютно обыденно, но тревожные признаки, проявляющиеся, когда мы были наедине, обретали все более угрожающие черты. — Снова комната горит, — проворчала Эйми, когда мы сидели за вечерним чаем. Таким обыденным тоном, словно жаловалась на причёску. — Пятна ползают по потолку… давненько не было. Я почти надеялась, что галлюцинации все же закончились. Это надоедает.       Потом она почти на неделю слегла в постель, что меня, если говорить откровенно, испугало до боли в сердце. Она предупреждала заранее, что скорее всего так и будет, но все равно было жутковато и больно наблюдать эти моменты. Она отказывалась от еды, говорила очень медленно и слабо, будто бы с трудом шевелила языком, и практически всегда спала. Она не поднималась даже для того, чтобы расчесаться или иным образом привести себя в порядок. Это должно было пройти, но мне казалось, что ее состояние продолжается целую вечность — и было страшно, что оно вдруг почему-то не закончится, растянется на годы. Я делал то, что мог, но это было так мало — только и делов, что сидеть рядом и кормить с палочек!       Невыносимо наблюдать страдания человека, которого любишь больше всего на свете, — невыносимо видеть потухший взгляд на бледном и будто бы осунувшемся любимом лице. В общем-то очень понимаю тех идиотов, что всяким демонам скармливают свои души ради исцеления близких людей — в такой момент ты и впрямь готов предложить все, что угодно, лишь бы стало полегче.       Но постепенно оно само начало медленно отступать прочь. Эйми немного приподнималась на футоне, вновь начала разговаривать внятно — в глаза вернулась жизнь, а вместе с ней и более осознанное выражение. Облегчение, которое я испытывал, отмечая, что ей лучше, нельзя описать словами. — Твоё лекарство и впрямь действует, кои, — со слабой улыбкой сказала она. Она полусидела на своём футоне, растрепанная и без косметики, но уже не столь пугающе бледная. Даже чашку держала в руках сама. — Спад прошёл так легко и быстро, что мне даже странно. — Легко, коиши? — мой голос, совершенно точно, был нервным. Немного не такого эффекта я ожидал от своих препаратов. — Ты целую неделю не вставала и почти отказывалась есть! Я думал, что с ума сойду от беспомощности.       Она едва заметно пожала плечами, виноватым жестом коснувшись моей руки горячей ладонью. Улыбка на ее сухих губах стала извиняющейся, а в глазах мимолётно блеснула скупая грустная усмешка. — Ох, кои, в сравнении с тем, как бывает обычно, это и впрямь было очень легко, — тихо отозвалась она. — Я все время была в уме, не случилось припадков и почти не хотелось сгореть до костей. А неделя — это мало. Обычно все растягивается на месяц или чуть больше, — она перевела дыхание и ненадолго замолчала. — Надеюсь, тебе не было слишком мерзко переживать это вместе со мной…       Мерзко? Что за глупости. Мне было страшно, очень страшно за неё, и больно от того, что я практически ничего не в силах сделать.       Но я не остановлюсь до тех пор, пока не справлюсь с этим.