Призраки

ЦРУ проявляло достойную восхищения предусмотрительность, когда дело касалось информации, носителями которой были его агенты. Хэй был обработан в числе многих других, только его обработка заняла гораздо больше времени - вызвать у контрактора аллергию не так-то легко. Но, как оказалось, вполне возможно, поэтому первый же допрос с суперпентоталом кончился анафилактическим шоком - стремительно опухающее горло и отекающие бронхи, выдавливающие кислород из альвеол... и дробные дозы адреналина, возвращающие способность дышать - слишком медленно, на его субъективный взгляд, но на грани того, что было способно выдержать его сердце, по мнению стоящего над ним медика. Такое развитие событий было ожидаемо обеими сторонами и только убедило его тюремщиков в своих подозрениях, а его - в том, что ему предложен аперитив, а об остальном меню остается только догадываться. Когда его допрашивали о возможных связях с террористами, "сотрудничать со следствием" было легко - он и вправду ничего не знал. Но потом они стали копать его прошлое, и его легенда посыпалась - СТ-скан мгновенно выдал, что одни события никогда не существовали, а другие - о которых он молчал - вызывали бурю подавленных эмоций и поднимали пространную сеть ассоциаций. Чего стоит самоконтроль, если мы не умеем управлять своими нервными клетками? Теперь ему не оставалось ничего, кроме как уйти в глухой отказ. Детская игра: я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Глаза дознавателей загорелись детским же азартом. О нет, никто не собирался его бить, ломать ему пальцы, загонять иглы в болевые точки. Не в цивилизованном государстве в XXI веке. Он все сделает сам. *** Хэй брел в темноте. Разум подсказывал, что в этом здании не может существовать комната такого размера, и это просто силовое поле отталкивает его мягкие магнитные кандалы, незаметно разворачивая его и заставляя ходить по кругу, но инстинкт загнанного животного все равно толкал его на поиски выхода. Ни малейшего дуновения воздуха - тот был нагрет до температуры тела, так что Хэй не мог даже различить вкус вдоха на своих губах. Ни малейшего звука. У него кружилась голова, но он упрямо шел вперед - по крайней мере, в ту сторону, которая, как ему казалось, была впереди. Темнота и тишина дезориентировали, земля, оставаясь на месте, тем не менее уходила у него из-под ног. Даже его тренированный вестибулярный аппарат не справлялся: к горлу подкатывала тошнота, а шум в ушах почти сложился в осмысленное послание. Хэй упал; ребра свело мучительным спазмом. *** Гравитация была единственным ключом к окружающей действительности. Он распластался на полу, концентрируя сознание на силе тяжести, действующей на его тело. Прикосновение к теплой поверхности почти не ощущалось. Ему показалось, что по коже кто-то ползет, и он дернулся. Он не знал, сколько времени прошло - для него это были часы, за которые ощущение прикосновения переросло в жгучую боль, заставляющую его кататься по полу, разевая рот в крике, которого он сам не слышал. Больничная пижама для него превратилась в кислоту, разъедающую кожу. Единственной точкой опоры для него было собственное тело. Он пытался медитировать, сосредотачиваясь на сердцебиении, и вскоре каждый толчок крови отзывался в теле громовым ударом молота по наковальне. Он был и молотом, и наковальней. Немногим лучше работала концентрация на дыхании - темный неподвижный воздух казался ему густой угольной пылью, забивавшей легкие, приводящей к безнадежному кашлю до звона в ушах и перехваченному горлу. Если бы он мог, он бы разбил голову о стену, но стены были скрыты от него магнитной завесой. Пытка кончалась, когда он терял сознание, ускользая от своих мучителей из хищной темноты в темноту милосердную и убаюкивающую. Хэй имел представление о растормаживающем действии сенсорной депривации на психику, но это происходило слишком быстро. Или не слишком? В оглушающей темноте он утрачивал чувство времени. В следующий раз он стал считать свои вдохи. Досчитал до тысячи двухсот, прежде чем сознание окончательно спуталось, и он уже не мог вспомнить, какое число идет за каким, и что они вообще для него значат. Тысяча двести вдохов - это примерно час. Слишком быстро, как он и думал - ну да у них, наверное, и нет времени ждать, пока он развалится на куски естественным образом. Хэй отказался от пищи и воды. Они перешли на инъекции. *** Его навещали призраки. В изнуряющей тьме они были единственным светлым пятном. Они избавляли его от боли; они нашептывали ему прописные истины; они позволяли ему чувствовать себя не таким одиноким. - И чего ты надеешься добиться своим молчанием? - спросил у него Хуан не своим голосом. - У тебя опять сенная лихорадка? - Меня всегда бесила твоя нерешительность! - Если бы я был решительнее, тебе бы это помогло? - Ты бы свернул себе шею гораздо раньше и не свалился мне на голову. - Ну-ну. Он видел белую женщину из джунглей. Она наклонилась к нему - у нее было лицо Мисаки. - Не смей! Ты жива и должна жить, тебе не место здесь! Уходи и больше не возвращайся! - Цинь! Она вынимала из-за спины осколок метеорита и подносила его к лицу, будто смотря сквозь него на солнце. - Цинь, погоди! Не надо! Должен быть третий путь... Тело его сестры взрывалось тысячей звезд. Он спорил с призраками. Доказывал. Убеждал. Имена и обстоятельства, которые он упоминал, потом всплывали в вопросах дознавателей - он понимал, что происходит, но не говорить с призраками был не в силах - они были единственной спасительной ниточкой, тонкой пленкой, удерживающей его на поверхности безумия. Лиловые невидящие глаза. - Инь, я так рад. Ты будешь со мной всегда? Она бесстрастно смотрела на него, но этот взгляд согревал. В тот раз ему даже удалось потерять сознание быстрее, чем обычно. Черный костюм, выделяющийся даже во мраке, серебряные волосы, льющиеся в темноте. - Ты... ты не Инь! Та склонила голову, готовясь выслушать все, что он имеет ей сказать. Мужество изменило ему. - Идзанами... Забери меня к себе... Та скрестила руки на груди и ехидно улыбнулась. Он попал на трехтактную карусель - обморочный мрак, бьющий в глаза свет в кабинете для допросов, и призраки, составляющие ему компанию в кромешной тьме. Он приучился ждать призраков - не только потому, что они избавляли его от боли, но и потому что он получал свое извращенное удовольствие от бесед с ними. На пытку нужно согласие двоих - пытаемого и пытчика. Похоже, они получили его согласие задним числом. Или все-таки это было раньше? Много раньше... когда он в принципе согласился играть в эти игры. - Ты изменился, Хэй. Но в лучшую сторону. - А ты не изменилась совсем. - Мертвые не меняются. - Меняются, еще как меняются... Ты была почти моей ровесницей, а сейчас ты для меня - девчонка. Как же ты справилась тогда? Хавок запрокинула голову и звонко расхохоталась. - Ты все забыл, Хэй. Я не справилась. И ты сам себе противоречишь. - Противоречу? Пусть. Кармин... Ты так и не успела рассказать мне, что ты видела во Вратах. - Не успела. - Расскажешь сейчас? - Для этого не существует слов. В череде ближних и дальних, навещавших его, не было одного человека. Того, на встречу с которым Хэй надеялся больше всего. Словно ментальные щиты хранили его от возможности задать самые важные вопросы - или, наоборот, услышать на них ответы. Но Хэй ждал. И дождался. Пятно света мазнуло темноту у него за спиной. Он обернулся и увидел невысокую светловолосую женщину. В пересохшем горле образовался комок. - Эмбер, - позвал он одними губами. Она уже была не молодой девушкой, какой он ее знал, и не девочкой-подростком, какой он ее видел в одну из последних встреч в Токио. Перед ним стояла женщина его лет или даже старше. Ее комбинезон был заляпан, обычно пушистые соломенные волосы повисли от грязи и - да, он ясно это видел - крови. До красноты загорелая кожа, как у моряка. От глаз к вискам разбежались лучики морщин - следы веселья, - но в углах рта залегли жесткие складки. В руке Эмбер был его нож - тоже в крови. - Не держи его так, - обеспокоенно сказал он. - После использования его надо вытирать, не то лезвие заржавеет. Она смотрела, не мигая. - Эмбер, - задал он терзающий его вопрос, - я разочаровал тебя? Тем, что не сделал, как ты хотела? Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но тень, стоящая рядом с ним, мгновенно оказалась за пределами досягаемости. - Скажи мне! Эмбер прищурилась на него, губы ее разомкнулись - то ли для вздоха, то ли для ответа. Он напрягся всем телом, ожидая ее приговора, но со следующим ударом сердца призрак исчез. - Эмбер! - крик канул в глухую темноту как в кляп. - Эмбер! Ответь! Он опять остался в пустоте. Хэй опустился на колени и заплакал. *** Бьющий в лицо свет в комнате для допросов доказывал Хэю, что он еще не ослеп. Здесь тоже было жарко и душно, но по-другому, чем в непроницаемой темноте. Помещение провоняло слезами и потом, а от сидящего напротив него человека несло дешевыми сигаретами. Плечистый лаборант сверился с какими-то своими записями и глумливо уставился на него: - И как поживает Эмбер? Хэй поднял голову. Черная злоба, темнее той черноты, в которую его окунали день за днем, заполнила его до краев. Единственное, что он видел перед собой, было горло отожравшегося тюремщика; челюсти свело самой мучительной из всех жажд - жаждой убийства. Ярость полыхнула лишь на одну секунду, не больше, определив цель, и затем кристаллизовалась в ледяной расчет. Магнитные кандалы надежно удерживали его руки за спинкой жесткого металлического стула, привинченного к полу, но ноги были свободны. Он рванулся так, что хрустнули плечевые суставы, и изо всех сил толкнул крышку тяжеленного стола, отделяющего противника от него. У него получилось перевернуть стол, резко уронив его на не ожидавшего такого поворота событий здоровяка. Тюремщик корчился, пытаясь выбраться из-под придавившего его куска дерева, и харкал кровью. Похоже, удалось перебить ему несколько ребер. Жаль, не позвоночник. Вентиляционные отверстия зашипели, как рассерженные гюрзы, впуская в комнату газ. "Жаль, не позвоночник", - подумал Хэй перед тем, как беспамятство слизнуло его.