Вместе навеки

      Энди закусил губу, стиснув одеяло, пытаясь подавить рыдания. Нельзя, чтобы он услышал. Иначе кто-то пострадает. Из-за него. Снова.       Господи, хоть бы он ушёл.       Но Чаки был здесь, и никуда уходить не собирался. Энди чувствовал взгляд голубых глаз, словно те, минуя одеяло и одежду, оставляли отпечатки-ожоги на коже, помечая его. Показывая, кому он принадлежит. Кто здесь хозяин. И от этого по позвоночнику проходилась волна мурашек, а живот скручивало от страха и собственного бессилия. — Тебе никто не поверит, Энди. Никто меня не видел, ты ничего не докажешь. Никто не слушает тебя, никто не верит тебе. Кроме меня. Я всегда буду рядом с тобой, всегда буду твоим лучшим другом. А ты — моим. Ты мой, Энди.       И он был прав. Ему никто не поверил. В полиции списали всё на какого-то маньяка-хакера и ринулись его разыскивать. Мама потащила его к психологу, и ему пришлось признать, что Чаки — просто кукла, ничего более. Что ничего не было. Иначе его бы отправили в психушку, это точно. Он видел это по тому, как его психолог качал головой. Но ещё он знал, что если кто-то попытается разлучить его с Чаки, то этот кто-то умрёт. На совести Энди было слишком много трупов, и он не был уверен, что выдержит ещё хоть один.       Он не мог допустить, чтобы кто-то пострадал. Чтобы мама пострадала. А её бы сумасшедшая кукла убила второй, после психолога. Поэтому он был хорошим мальчиком. — Всё будет хорошо, Энди. Тебе не нужно ни о чём беспокоиться. Просто помни, что у тебя есть я. И что я не позволю никому встать между нами. Будь хорошим мальчиком, Энди. Ведь плохих мальчиков нужно наказывать. Ты же не плохой мальчик?       Будь хорошим мальчиком.       И он был. Бросил друзей, отдалился от мамы, в школе был угрюм и молчалив, а дома всё время проводил с Чаки. Чаки был доволен, его глаза были голубые и не пытались менять цвет.       Всё прекрасно.       Всё ужасно.       Энди любил Чаки. К своему стыду, он признал это. Он нуждался в нём. В друге, первом и теперь единственном. Ему не хотелось вредить Чаки, даже когда тот убил кота и Шейна. Ведь он сделал это для него. Он хотел помочь, защитить. Просто делал это таким жутким способом. Но совесть и разум твердили, что нужно уничтожить куклу, что будет только хуже. Он послушался. И стало невыносимо. Чаки окончательно сошёл с ума, стал одержим им, не имел рамок и морали. Энди же сжирало чувство вины. Перед всеми, кто пострадал, кто умер просто потому, что он не смог стать другом для Чаки. Не объяснил с самого начала, что никому нельзя причинять вред. Если бы он сделал это, если бы не оттолкнул Чаки, не попытался избавиться, то всё было бы иначе. Не было бы таких жертв.       Но самое ужасное в том, что он чувствовал вину перед Чаки. За своё предательство. Он помнил взгляд голубых глаз, наполненных непониманием и мольбой; помнил голос, умоляющий помочь, со страхом спрашивающий, что происходит. Это приводило его в отчаяние. Он подвёл Чаки, бросил его. И из-за этого Чаки окончательно сломался.       Разве это нормально? Он должен ненавидеть и боятся, но ненависти в нём не было. Совсем. Он пытался, правда пытался возненавидеть Чаки, но не вышло.       Никто никогда так не нуждался в нём.       Никто никогда не делал столько для него.       Никто никогда так не любил его.       Но он боялся. За себя, за маму, за всех. Чаки убьёт любого, кого сочтёт угрозой их отношениям. Самому Энди он особого вреда не причинит, но полоснуть ножом, наверное, сможет. Ему бы не хотелось проверять. — Энди? Почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел?       Он испуганно вздрогнул, услышав взволнованный голос, и торопливо вытер лицо, чуть приподнимаясь. — Нет, всё в порядке. — Ты лжёшь. Ты плакал, — твёрдо сказал Чаки, и тонкие губы превратились в полоску. Он хмурил брови, и голубизна его глаз на мгновение скрылась красными помехами. — Я просто устал. Когда человек сильно устаёт или испытывает много эмоций, он может заплакать, — ответил Энди, вспомнив какой-то фильм, где была похожая ситуация и надеясь, что это сработает и в реальной жизни. — О. Тогда хорошо. Тебе нужно поспать и отдохнуть. Доброй ночи, Энди, — Чаки ласково улыбнулся и убирал с лица прядь волос, и от этого у Энди защемило в груди. — И тебе. — Хочешь, я спою? — Да.       Чаки начал петь, а он удобнее устроился на подушке, закрыв глаза, слушая песню, которую он знал наизусть и мог повторить, даже если его разбудят посреди ночи.       Всё ужасно.       Всё прекрасно.