Проклятые

      Схватившись за горло, Гретта почувствовала удушье. Поняв, что это не приступ, а просто кошмар, она успокоилась и дала себе отдышаться, насколько это было возможно.       Всё в порядке. Руки-ноги на месте. Её никто не разорвал.       Она в растерянности приподнялась с жёсткой скамьи, припорошённой соломой, и огляделась вокруг. О боже. Это уже походило на день сурка. И почему каждый раз она просыпается в новом месте?       Слева от неё на полу лежала большая старая облезлая шкура. Поёжившись от сквозняка, Гретта опустила на неё ноги, чтобы растереть их о жёсткий ворс. С колен соскользнули грязные тряпки, и в нос ударила такая резкая вонь, что пришлось прикрыть его рукой. Раны на разбитых ногах затянулись, но выглядели довольно плачевно. Многострадальный сарафан сменился рубахой до колен, сотканной из прочного коричневого сукна.       Наверное, не стоило беспокоиться о том, что кто-то видел её голой… Ведь всё-таки самое главное, что она была жива. Неужели коса нашла на камень? Её кто-то спас, вырвал из лап эльфов и принёс сюда? Но кто это сделал? И где он сам?       Гретта осмотрелась. Обстановка была скудной: домотканые дорожки, пара засиженных стульев. Эти заурядные предметы почти создавали ощущение уюта. Посредине стоял массивный стол. Гретта осторожно подошла к нему и исследовала поверхность, заставленную дарами леса и всевозможными колбами с жидкостями. Здесь царила такая идеальная чистота, которая бывает разве что в лечебницах.       Взгляд её упал на ветхую дверцу. Может, стоит пойти и посмотреть, что творится снаружи?       Ну уж нет. С тех пор как она оказалась в этом времени (или в мире?), каждый раз, стоило только выйти за порог, как случалось что-то безумное, а самое главное — болезненное. Лучше дождаться тех, кто принёс её сюда. Ведь за ней придут. Правда же?       Она прикрыла глаза, гадая, что же за хозяин у этого дома? Судя по обстановке, женщина. Очень чистоплотная, щепетильная, внимательная к порядку. И к тому же умеющая врачевать. Гретта с подозрением уставилась на сушеные куриные лапки, висевшие под потолком. Оставалось надеяться, что это хотя бы не колдунья. А почему нет? Если здесь есть чудовища, то не исключено, что водятся и Бабы-Ёжки. Вряд ли эта женщина ворвалась в пыточную с мечом наперевес и разрубила всех на кусочки. В красках вообразив убийства эльфов, Гретта встрепенулась от прошедшего по коже холодка. Нет. О некоторых вещах лучше не знать и не думать.       Дышалось тяжело и несвободно, невольно приходилось сутулиться. Гретта заметила, что издаёт свистящие вздохи, и не на шутку разволновалась. Обычно после тяжелых приступов астмы долго приходилось восстанавливать дыхание. Сколько она уже здесь находится? Кто же всё-таки тогда пришёл за ней, чтобы спасти?       Раздался скрип входной двери, и Гретта повстречалась взглядом с сухонькой простоволосой старушкой, ростом не доходившей ей даже до груди, одетой в потрепанное выцветшее платье.       Гретта впала в ступор. Не такой она представляла свою спасительницу. Только в одном не прогадала: бабуля точно не воин. Опустив глаза, Гретта против воли выпалила неуверенное:       — Простите, я…       — Садись вот сюда, — согласно закивала старуха и указала рукой в нужном направлении.       Предвидя подвох, Гретта засомневалась, остолбенела, боясь пошевелиться. И только из чувства благодарности, по наитию сердца последовала за целительницей. Вздрогнула, когда та положила ей на плечо ладошку с цепкими, узловатыми в суставах пальцами. И продолжала сидеть как на иголках, пока старушка её щупала, мяла, водила руками по спине.       Вдруг Гретту прошиб электрический разряд. В груди потеплело, разжалась невидимая пружина, стало легче дышать. Прислушавшись к новым ощущениям, она не удержалась и с теплотой взглянула на сухое старческое лицо. Казалось, этого было достаточно: ей ответили коротким поклоном. Вот тебе и Баба-Яга.       Хорошо, что здесь не было печки… Или она на улице?       — Ну вот, хорошо. Посиди спокойно, пока я тебе лекарство сделаю… — мягко проговорила женщина. — Забудешь ты о своей хворобе. Хоть на время притуплю её.       Гретта недоуменно проводила её взглядом до стола. Старушка взяла глиняный кувшин с водой, поставила рядом баночку с мёдом и принялась что-то нашёптывать. Затем всё смешала, снова заговаривая, и перелила получившийся настой в деревянную чашку.       Раздался дверной скрип, и по телу Гретты прошёл озноб, конечности снова сковало холодом, как тогда, когда её привели на пытки. В комнату шагнул, высокомерно вздёрнув подбородок, одноглазый эльф.       Гретта в панике вскочила со стула и кинулась к деревянной скамье, на которой ещё недавно спала. Затаилась, стараясь не дышать. Но эльф будто и не замечал её присутствия. Он обратился к целительнице:       — Что с ней?       Нет-нет. Что он здесь делает?!       — Это у тебя надо спросить, — огрызнулась та. — Вон как затряслась, когда ты вошёл.       — Bloede beanna [чёртова женщина], не стоит демонстрировать мне свои уцелевшие зубы, — не отрывая от неё ледяного взгляда, прошипел эльф. — Я спрашиваю, чем она больна, — с нажимом повторил он.       Сердце неистово колотилось, будто хотело пробить рёбра. Опасность! Она снова пришла к ней. Боясь сделать лишний вдох, Гретта с затаённым ужасом следила за говорящими.       — Коли хочешь услышать ответ, правильно подбирай слова, юноша, — проигнорировав угрозы, возразила целительница. — У бедняжки вдушь. Ты уже видел, что это такое. И на себе прочувствовал. Но не беспокойся, секрет твой я не выдам. Помогу тебе. Но придётся за девицей приглядывать, и очень внимательно. С такой хворью долго не живут.       — Ты смеешь делать мне одолжения, beanna? Забыла, кому обязана жизнью своего мышиного потомства? — между его бровей пролегли глубокие морщины, но почти сразу эльф успокоился и продолжил без прежней вспыльчивости: — Ты всё ещё дышишь только потому, что обладаешь полезными знаниями. И сейчас подробно объяснишь, что имела в виду под своим «внимательным приглядыванием», — с этими словами эльф снова поморщился.       Старушка смягчилась, взглянув на сжавшуюся на соломе Гретту, и ответила, игнорируя недоброжелательный тон гостя:       — У дитя вдушь. Это такая зараза, от которой бывают приступы удушья, единственно у людей. Пока девица спала, посмотрела я её. Реакции никакой, только… Кхм, — эльф прищурился, но она вовремя спохватилась, — за исключением чрезмерного беспокойства и физического перенапряжения. Я заколдовала воду, она сможет держать проявления болезни, но на сколько хватит действия — утверждать не берусь. Когда хворь вернётся, поспеши к целителю. Только побереги нервы бедняжки, будь поделикатнее, а чтобы закрепить результат, раздобудь янтарь и сделай оберег. Пусть с ним не расстаётся.       — Как мерзко звучит. Вот бы все люди передохли от этой дряни, — он с облегчением потёр шею. — Пусть сидит в своей норе, тогда всё с нервами будет в порядке. Хотя я не ручаюсь ни за что, кроме янтаря. Оставь, что там тебе надо, остальное выкинь, — он небрежно кинул ей шуршащий мешочек и покинул лачугу.       Лицо старухи помертвело, глаза затуманились. Она сгорбилась над «подачкой» (или благодарностью?) и, бормоча себе под нос, принялась выуживать оттуда какие-то корешки и растения.       Что это? Так, подождите…       Не сводя взгляда с трясущихся рук старушки, Гретта обхватила колени, пытаясь унять собственную нервную дрожь. Неужели это плата за её спасение? Быстро глянув на мешок, а потом на женщину, она откинула голову и неожиданно разразилась звонким, истерическим смехом.       То есть ничего не кончено? Её не спасли?       Прихрамывая, она проковыляла к выходу. Резко распахнула дверь — в глаза ударил солнечный свет. Снаружи разгуливали ужасающие взгляд толпы остроухих, одетых в коричневое и зелёное. Гретта снова расхохоталась, игнорируя боль в животе. Согнулась пополам от рези, но всё равно не могла перестать смеяться.       Подумать только! Здесь все с ума сошли! За последние несколько дней её дважды пытались убить! И оба раза спасли. А какова цена этому вызволению? Потрёпанный мешок с высохшей травой!       Горло сдавило спазмом, она закашлялась и вдруг почувствовала прикосновения уже знакомых сухих рук. Старушка притянула к себе Гретту, которой уже было физически больно смеяться, и, беспокойно оглядываясь, поспешно повела её обратно в избу.       Гретта не сопротивлялась, но, едва перешагнув порог, внезапно переменилась в лице и принялась плакать навзрыд. Не столько из-за того, что всё происходило в реальности, — это, напротив, не так сильно выбивало почву из-под ног. Самым страшным оказалось окончательное и бесповоротное принятие того, что человеком, на чью голову свалились все эти ужасы, была именно она. Испуганная и забитая, сидящая на полу, рыдающая в руках старухи, которую видела впервые. В её новой жизни больше не осталось места надоедливым, но таким важным родительским спорам. Детским капризам сестрёнки, исполняемым будто по мановению волшебной палочки. Не было рабочего стола с недочитанной книгой, махрового халата, оставленного на кресле. Шоколадного торта, испечённого специально для неё. Навсегда испарились чашка чая, оставленная на прикроватной тумбе, плед, уютно свисающий с постели. Гретта закончилась там, где была её история. История об уютном, светлом и родном.       Внезапно зажжённая свеча вывела Гретту из оцепенения. До этого казалось, будто глаза выкололи спицами — повсюду была темнота. Но один-единственный всполох озарил избу, и из сумрака проступили очертания предметов. Теперь Гретта наблюдала за происходящим, как зритель за представлением. Вот, например, старушка, хлопочущая у стола. Кто-то из декораторов унёс пробирки и склянки с жидкостями. Положив на их место хлеб и деревянные ложки. Как по сценарию, отворилась дверь, и вошла эльфка с двумя мисками, от которых исходил пар. Но старушка не изменилась в лице, с улыбкой приняла принесённую еду. По умиротворённым лицам этих двоих можно было подумать, что они неплохо ладят.       — Спасибо, Марелет, — устало склонилась старушка и вытерла тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот. — Сама вот только собиралась выходить.       — Тебя долго не было, вот я и пришла проведать. Не напрягалась бы ты так, в своём-то возрасте. Пора и отдохнуть. — Гретту эльфка будто бы не замечала. Да и пусть. Она и сама ощущала себя бесплотным духом.       Вместе с закрывшейся дверью упал и театральный занавес. Простая тарелка каши, протянутая старушкой, разбередила Гретте всю душу, затронула какие-то потаённые, сокровенные её струны. К миске также прилагалась чаша с заговорённым питьём. Сразу захотелось есть.       До чего стыдно ей стало за недавние мысли о том, как бы побыстрее съехать от родителей! А она-то ещё завидовала Амелии, сама хотела постоянно виснуть на отцовской шее. За сестру не решали её будущее, ей не приходилось отсиживаться дома, пропуская год учёбы. Только теперь Гретта поняла, как же всё-таки хорошо было иметь сестру, а не занимать её место.       На самом деле повезло, что она успела побыть с семьёй подольше. Значит, всё случилось так, как следовало. Последний год домашнего счастья стал для неё прощальной колыбельной. Гретта умерла в свой день рождения. Ей только-только исполнилось девятнадцать, она была так молода! Но, оказалось, есть жизнь и после смерти. И, похоже, это место — ад, в котором придётся нести наказание за невежество и глупую ревность.       Только вот странно, что плату за пребывание здесь так и не взяли. Возможно, наивно было полагать, что ей предназначена лёгкая смерть? Костлявая по-прежнему насмешливо поглядывала из-за угла, размахивая косой. Нет, здесь должно было быть что-то ещё. Какая-то причина тому, что её оставили в живых. Значит, этому эльфу что-то было нужно от неё.       Или нет?       Всё равно.       Она должна сосредоточиться на собственных желаниях. Хоть раз сделать правильный выбор.       Ну конечно же! Зачем забивать голову мыслями о том, что нужно от неё чокнутому эльфу и его народу? Вот же он, верный выбор, — прямо в тарелке. Главное — это то, чего хочет она сама. А всё её естество кричало о том, что хочет самого банального — жить.       Вереница дней в постоянной изоляции будто вымыла из сознания все те страхи, что эльф сумел ей внушить. Крохотная лачужка старухи стала для Гретты целым миром, но даже в таких не самых комфортных условиях она не чувствовала, что её стесняют. В комнате не было кровати, даже завалявшегося тюфяка, но оказалось, что спать на лавке куда лучше, чем прозябать на холодном полу пещеры. После непривычного телу сна на твёрдой и угловатой поверхности спину нещадно ломило, поясницу тянуло. Но, оглядываясь на прошлое, Гретта радовалась тому, что имела. В конце концов, эльфы не предпринимали новых попыток упрятать её за решётку.       — Вот, покушай, — старушка протянула Гретте миску с рублеными кусками жареной дичи, отрывая от перебирания трав.       — Спасибо, — улыбнулась та, принимая еду. Не скрывая радости от того, что ввернула знакомое слово на новом языке.       За прошедшее время они сблизились, хотя преимущественно и общались жестами. Старушка крепко взялась за её обучение и встретила активное участие. Когда выдавалась свободная минутка, она обучала Гретту общему наречию. Процесс шёл топорно, тяжко, но на месте не стоял. Гретта была неглупа, а потому впитывала всё как губка. Ведь это был первый шаг на пути к главной цели — выживанию. Понимая, что «границы моего языка являются границами моего мира», Гретта старалась изо всех сил, что несказанно радовало старушку. Торжествуя, она делала новоявленной ученице отвары, которые помогали ей меньше уставать и быстрее запоминать изученное. Сопоставляя названия предметов на новом языке и на родном, Гретта постепенно приоткрывала двери в новый мир. Она даже соорудила первый сравнительный словарь. С грамматикой дело обстояло сложнее, но неожиданно для всех старушка обнаружила в себе талант к актёрскому мастерству и с проворностью демонстрировала ученице разные действия, озвучивая их на своём языке. А ещё делала зарисовки на обрывках пергамента, кожи, на коре, засохшей грязи — на всём, что могло послужить полотном для иллюстрации тех или иных явлений.       При виде мяса Гретта украдкой поджала губы. Всё время её кормили то мясом, то супом. На вкус еда была пресной, без грамма соли или специй. Но, несмотря на однообразность, — здоровой и полезной, хорошо насыщала, за что Гретта была благодарна.       Она старалась не думать о том о прошлом, а заставляла себя сосредоточиться на настоящем. Сейчас в избе хорошо — есть еда, никто не приходит убивать. В пещере плохо — там эльфы. Достаточно было выглянуть в окно, чтобы понять: они повсюду. И всё плохое, что происходило здесь, существовало только благодаря их позволению.       На Гретту нашло странное, неопределенное беспокойство. Она сидела в ветхой избушке, стоящей на поляне, затерявшейся среди лесов и гор, а ближайшие люди находились в миллионах световых лет отсюда. И вместе с ними — привычная жизнь, человеческие разговоры…       В груди шевельнулась тревога. Гретте вдруг показалось, что она останется здесь навсегда, на десятки лет, до тех пор, пока рано или поздно не скончается. И так же будут сновать за окнами враги, так же недовольно будет трещать свеча под связкой кореньев. А сама Гретта — тревожно ходить туда-сюда по комнате. И не сдвинется с места сосредоточенная, скрюченная старуха, возящаяся с травами.       Недалеко от дома раздался скрип жестяных вёдер. Это безумная старушка тащила на горбу чистую воду. Либо она имела способность растворяться в воздухе, либо Гретта слишком часто витала в облаках. Других объяснений тому, как Февронья — а именно так звали старушку — вот только что протягивавшая ей еду, в мгновение оказалась за домом, не было.       Как ни была противна ей мысль о том, чтобы выйти наружу, отсиживаться дальше было нельзя. Раньше вода появлялась в доме сама по себе, Гретта и не догадывалась, откуда она берётся. С другой стороны, страх состариться взаперти казался вполне обоснованным и только подливал масла в огонь.       Перед ней стоял трудный выбор: стоило только шагнуть за порог — и её поджидала опасность. Но и заботливую хозяйку дома было жаль, разве можно в её возрасте таскать такие тяжести? С этими мыслями Гретта решительно покинула насиженное место.       Оказалось, Февронья жила в укромном местечке лесной долины. Маленькую хижину непонятно зачем обносил низкий забор. Вот только для чего он нужен и от кого защищает? Вопрос повис в воздухе.       Гретта побежала навстречу старушке, перехватывая у неё вёдра, тут же сгибаясь от их веса. Неужели Февронья всё время таскала такую тяжесть? Вдруг сделалось ужасно стыдно за своё невежество. А она-то жаловалась про себя, что в лохани всегда холодная вода… Февронья была подозрительно довольна. А ещё более странным казался небольшой тканевый свёрток в её руках.       — Что это? — спросила Гретта на ломаном всеобщем. До чего же прекрасно чувствовать себя человеком и уметь общаться!       — А вот пройдём в дом, и узнаешь, голубушка, — таинственно сверкнула глазами Февронья.       Среди хмурых каменных глыб изба её казалась позолоченной. Брёвна ни посерели, ни почернели. Причелину украшали витиеватые узоры и зазубренные знаки. Был только широкий просвет в тыне. От него до самого порога избы вела мощёная каменная дорожка. Которая прилегала аккурат к распластавшемуся лагерю эльфов. Его тщательно скрывали от посторонних взглядов. Жилища и посты маскировались под окружающий лес. Оборонительные землянки, поставленные по периметру, напоминали холмы, густо поросшие травой. Если бы не двери, обращённые в сторону лагеря, Гретта не заметила бы разницы. Лачуги, стоявшие в ряд, скрывала молодая поросль, так что со стороны леса они походили на чащу. В глубине была уже известная Гретте пещера, по краям укреплённая брёвнами, врытыми в землю, поверх которых также накидали толстых брёвен. Такой коридор тянулся от входа метров на пятнадцать в глубь. Внутри расположился целый гарнизон солдат, частокол и стены с бойницами. Этот тоннель присыпали землёй, засеяли травой, поверх накидали камней, а по краям укрепили валунами. Над всем этим нависали мосты, тянувшиеся от дерева к дереву. В раскидистых кронах лучники соорудили дозорные посты. Сколотили дощатый пол и стены и спрятали их за ветками и плющом. От лагеря тянуло костром и душным запахом дёгтя. Кипела неспешная, но основательная работа. Даже сами эльфы чем-то походили на муравьёв. Что-то красили, мазали, вбивали, сажали, стругали, чинили и строили. Похоже, только ежедневный труд мог позволить сохранить лагерь в действии и безопасности.       Гретта ничего не ответила Февронье. Лишь ускорила шаг, спеша к спасительным стенам. Спиной чувствуя, как десятки пар глаз устремились ей вслед. Сейчас она как никогда ощущала необходимость поддержки и покровительства.       А что если она нужна не главарю эльфов, а самой целительнице? Вдруг Гретту спасли для того, чтобы сделать из неё преемницу ведуньи? Она не раз заставала Февронью за ворожбой, да и сама прочувствовала на себе её лекарский дар.       А что, неплохой вариант в условиях разыгравшейся трагедии. Вот было бы хорошо, если бы всё так и оказалось!       Она тщетно старалась найти в себе силы справиться со страхом. Придумывала невероятные теории, объяснявшие её нахождение здесь, пыталась оправдать подобное отношение к себе. Но так или иначе все мысли Гретты сводились к тому, что нужно не бежать от действительности, а постараться приобрести знания об этом мире, тогда она сможет себя защитить.       Вспомнился папа с его рвением к справедливости и честности. И пословица «предупреждён — значит вооружён», приходившаяся сейчас как нельзя кстати. Вот уж никогда Гретта не думала, что будет цитировать излюбленные фразы отца! Она понимала, что здешним существам приходится ежедневно сражаться за жизнь, и если не сможет дать полноценный отпор, то не избежит неминуемой смерти. Поэтому с головой погрузилась в изучение местных традиций и обычаев.       Сердце её успокоилось, как только она оказалась за надёжной брусчатой оградой. Немытая кожа чесалась. О том, чтобы полноценно искупаться, не было и речи, а Гретту это порядком сводило с ума. Приходилось довольствоваться небольшой лоханью с ледяной водой, которой она и умывалась, и иногда споласкивалась.       Гретта приоткрыла дверь, оттащила ёмкость с использованной водой, вылив её на улицу. Налила свежую из вёдер.       Как же не хватало привычных шампуней и простого мыла! Всё это время волосы Гретты оставались грязными. Чтобы выглядеть пристойно, нужно было расчёсывать их пальцами, но сам процесс превращался в настоящую пытку, а результата почти не приносил.       Казалось бы, за закрытой дверью все переживания отступили, и только это маленькое прибежище стало для Гретты центром мира. Сводящего с ума, где нужду приходилось справлять в ночной горшок, а потом его опорожнять.       Разложив свёрток, Февронья достала оттуда какие-то ткани и приложила их к Гретте. Она до сих пор ходила в старой рубахе, а оказалось, старушка, хоть и помалкивала, но всё замечала. Вот и принесла ей простую походную одежду, лишенную ненужных изысков: домотканые штаны, затягивающиеся кожаным шнурком, и недлинную ситцевую рубашку с ремешками на стяжках у плеч. Наряд был типично «беличий», зеленовато-коричневый. И снова Гретте предложили сомнительного вида нижнее бельё.       — Вы дать мне ёлка и паутина? — извернулась Гретта, жестом показывая процесс шитья.       Февронья добродушно рассмеялась, закопошилась в закромах и через время достала ржавую иголку и нитки.       Раньше Гретте казалось, что лучше ходить без белья, чем гадать, кому оно принадлежало до неё. Но постоянные сквозняки — не редкость для лесной местности — вынудили её передумать. В конце концов, нижнее бельё — это также вопрос и здоровья.       Раны её почти затянулись, но по виду их казалось, что небольшие шрамы всё же останутся. Хотя Гретта в любом случае была благодарна Февронье за ненавязчивую заботу. А остаток вечера скоротала за шитьём.       На следующий день любопытство всё же взяло верх и заставило её выйти наружу. Теперь у неё была возможность выразить новыми словами то, что представало перед глазами. Гретта осторожно ступала мимо построек и «белок», про себя называя каждый увиденный предмет. Таким образом подкрепляя выученное практикой, несмотря на то, что за столь короткий срок успела узнать не так уж и много.       Скоя’таэли выглядели враждебно, но ничего плохого ей не делали, поэтому Гретта стала потихоньку к ним присматриваться. Одежда их казалась уже порядком потрёпанной, хотя и сохранила следы прежнего изящества. Нижние рубахи, которые выглядывали из-под камзолов, отличались большей изысканностью узоров: всё-таки их расшивали вручную. Созданные в полевых условиях, они были сделаны из более грубого материала, но пёстрое разнообразие цветов радовало глаз. Имелись пуговицы и пряжки, но всё же предпочтение эльфы отдавали кожаным ремешкам. В условиях леса это объяснялось практичностью: ничего не звенело, не бряцало и не блестело. Аксессуары были скорее частым исключением из правил. Оружие и экипировка тоже казались трофеями. Они были доведены до приемлемых эльфами стандартов изящества, удобства и практичности, хотя выглядели не идеально, но на большее, похоже, у отряда не оставалось ни времени, ни сил. На их банданах и шапках красовались рыжие и серые беличьи хвосты. Внешне эльфы очень походили на гномов, которых Февронья почему-то звала краснолюдами, но последние не отличались типично эльфскими изяществом и аккуратностью. А их густые, косматые бороды у всех до единого были заплетены в две косы.       Куда бы она ни сделала шаг, всюду за ней следили подозрительные взгляды. Стоило только приблизиться к кому-то в лагере, как эльфы принимались презрительно шипеть, а один краснолюд даже плюнул ей под ноги.       Чем она заслужила такое отношение? Неужели лишь тем, что была человеком? Но тогда зачем её держали здесь? Может, себе подобные приняли бы Гретту и не стали бы обращаться с ней, как с блохастой кошкой?       Она уселась на траву около избы целительницы. Оперлась подбородком о ладонь и погрузилась в размышления. Но пережитое в разрушенной деревне говорило об обратном: даже среди людей ей не было места.       Возможно, стоило посмотреть на ситуацию под другим углом? Она ведь тогда носилась как угорелая и несла непонятную крестьянам чушь. Наверняка напугала их своим поведением.       Но теперь-то она могла худо-бедно складывать слова в предложения. А если выучить больше?       С какой стороны ни посмотри — здесь Гретта была пленницей. Наверное, стоило спросить напрямую, зачем она эльфам? Но кто знает, быть может, её готовят к убою, как овцу. Что у них здесь за порядки? Не хотелось бы слепо существовать, ожидая своей участи. Эти дикари вполне могли служить какому-то божеству, как язычники, и рано или поздно принести её в жертву.       Гретта зарылась рукой в траву и стала задумчиво щипать стебли. Да нет, какие-то глупости. Единственное божество, которому эльфы чуть ли не поклонялись, был их одноглазый предводитель.       Почему, когда он смотрит на неё, земля уходит из-под ног? Это несправедливо! Одним лишь взглядом он заставлял чувствовать беспричинную вину. Как будто это Гретта ворвалась к нему в дом и убила всю его родню! Но что она ему сделала? Только существовала, и всего-то. Разве это преступление — дышать?       При виде эльфа Гретта цепенела от ужаса. Что у него в голове? Об этом страшно было даже подумать. Едва он делал шаг — Гретту передёргивало, как загнанного зверя. Неужели такова её участь? Прятаться за стенами крохотной лачуги, дрожать, гадая об опасностях, которые висят над ней дамокловым мечом? Разве отчуждение и вечные переживания — это и есть жизнь?       А Февронья ведь как-то справлялась… Она приносила пользу, это было видно. Гретта видела, с каким достоинством старушка парировала в разговоре с эльфским вожаком. Но как только он уходил, её тоже охватывала дрожь. Значит, и Февронья боялась. В чём была причина её смирения, почему она оставалась среди этих нелюдей? Пыталась ли она когда-нибудь сбросить оковы пленницы и убежать?       Перед глазами Гретты вспыхнула картина нападения «белок» на деревню. Отчётливо вспомнилось, как вбежала запыхавшаяся женщина, предупредившая об опасности. Заботливые старики дали Гретте одежду, еду, не сговариваясь потащили её в погреб, а сами остались на виду… Они пожертвовали собой ради чужого им человека.       По щекам Гретты покатились солёные слёзы. А чужого ли? Эти люди видели в ней свою дочь. И кинулись грудью на амбразуру, чтобы по сути спасти фальшивку.       Она до крови прикусила губу. Как же мерзко. И отвратительно от осознания того, что другие положили ради тебя свою жизнь на жертвенный алтарь. Её должны были убить вместе с ними. Тогда бы всё кончилось, а сейчас ей бы не пришлось терзаться угрызениями совести и испытывать страх.       Наверное, было очень больно… Каково это, когда твоё тело разрезают на куски?       По коже прошёл холодок. Не от разошедшегося ветра, приветствующего вечерние сумерки, а от мысли, как её пронзает холодная сталь. Оставляя после себя только неимоверную боль и пустоту.       Нет. Она не хочет переживать подобное. Вот в чём было дело. Гретту, словно молния, пронзило озарение. Она подскочила на месте. Вот почему Февронья не пыталась бежать. Она была старой! Но Гретта ведь молода, здорова. С крепкими руками и ногами. Значит, стоит попытаться вырваться?       Назойливый ветер вырвал тесьму, сдерживающую её волосы. Рыжий вихрь взвился над головой, играя языками пламени. Раньше Гретта уже плыла по течению, игнорируя собственные желания. Конечно, она не знала, что ожидает её впереди, не могла представить, что тогдашняя расплата была ничтожна по сравнению с грядущей. На тот момент произошедшее воспринималось концом света. Что же случится, если и в этот раз она пустит всё на самотёк?       Скорее всего, в качестве платы возьмут уже её жизнь.       Гретта с силой сжала кулаки. Ей только пошёл двадцатый год. И нет, он не кончится, так и не начавшись.       — Что случилось, дитя? Ты чем-то обеспокоена? — склонилась над Греттой Февронья. Она заслонила собой единственный источник света — догорающую свечу — и потому нависла чёрным силуэтом.       Гретта вздохнула, отрываясь от толчения корешков. Из услышанного она смогла понять лишь «что» и «ты», но, судя по взволнованному тону, за неё беспокоились.       — Я не знать, что делать. И бояться большой «белки». Что он хотеть?       Февронья присела рядом, обхватив старческими, испещрёнными морщинами пальцами руку Гретты.       — Сосредоточься не на чужих целях, а на своих собственных, — вкрадчиво проговорила она. В полутьме выражения её лица было не разобрать. Как, к досаде Гретты, не получалось понять и новые слова.       — Я просто хотеть жить, — прошептала она обречённо. Февронья сжала её пальцы.       — Тогда делай, что он велит, — убедительно ответила она.       Гретта услышала лишь очередной набор слов: «делай», «что», «он», — смысл которых не дошёл до её сознания. Она уже сделала выбор несколькими часами ранее.       Что происходит? Её поддерживают, давая добро на побег, или отговаривают? Наверное, лучше не знать ответа. Она растянула губы в деланой улыбке, отложила пестик и ступку и отправилась на скамью.       — Спасибо. Спокойной ночи, Февронья.       Гретта была благодарна старушке за тёплую еду и крышу над головой. По мере сил старалась помогать в повседневных делах, полностью взяла на себя уборку, училась работать с травами. Но, увы, теперь Февронье снова придётся делать всё самой. Может, она простит.       Свеча догорела и погасла, на прощанье издав легкое шипение, словно недовольная змея. Уже давно перевалило за полночь, неумолимо приближался рассвет, а Гретта так и не сомкнула глаз. «Сейчас или никогда», — вдруг промелькнуло у неё в голове.       Она тихо встала, заправила волосы за ворот рубашки. На цыпочках пошла по холодному дощатому полу, мысленно прощаясь со старушкой, тихо посапывающей в углу избы. Осторожно потянула на себя дверь, юркнула в открывшуюся маленькую щель. Чтобы вдохнуть холодный ночной воздух за пределами сдерживающих её стен. Ускорила шаг, то и дело боязливо оглядываясь, чтобы не наткнуться на палатки и постройки.       Внезапно на смотровой площадке в листве дерева вспыхнул факел. Сердце Гретты бешено заколотилось, и она перепуганным зайцем шарахнулась в кусты. Боже, какая же она дура! Нужно быть осторожней и не забывать, что эльфы всегда начеку.       Из-за туч выглянула бледная луна и осветила лагерь, словно помогая беглянке, указывая ей путь. Гретта уже преодолела частокол и оградительные сооружения, когда во тьме вспыхнул свет очередного факела.       Гретта прижалась спиной к широкому стволу, молясь, чтобы её не заметили. Дыхание сбилось так, будто всё это время она бежала марафон, а не кралась как мышь. Лишь бы не выдать себя. Лишь бы от волнения не начался приступ.       Что если её поймают? Сразу же убьют? Нет, она скажет, что просто искала туалет. О боги, какая глупость, Гретта! Надо сказать, что разболелась голова и нужна была таблетка. О нет, это тоже походит на бред…       Точно! Тогда она просто притворится, что ходит во сне.       За спиной раздались звуки приближающихся шагов. Гретта замерла, затаив дыхание и прикрыв глаза, вонзаясь ногтями в кору. Свет факела выхватил из темноты дерево, оставив притаившуюся в тени фигуру. Спустя мгновение, растянувшееся на вечность, караульный пошёл дальше, видимо, не приметив ничего необычного. Выждав ещё какое-то время, оглядевшись по сторонам, Гретта снова бросилась бежать.       Какая невероятная удача! Похоже, что сам бог оберегает и направляет её. Как иначе объяснить, что ей удалось незамеченной выбраться за пределы лагеря?       Впереди виднелся невысокий забор с прорехами — все частоколы здесь имели просветы. В некоторых местах он казался более плотным, скорее за счёт растущего на нём плюща или других кустарников, которые здесь часто встречались. Гретте оставалось только протиснуться в щель — и можно считать, что свобода у неё в кармане. А потом надо будет бежать, мчаться без оглядки, уже не скрываясь, до тех пор, пока не встретит людей.       Но, подойдя к забору вплотную, Гретта едва успела сдержать крик ужаса, рвущийся наружу. Тени на частоколе отбрасывал не плющ. Это были скелеты людей, очень давно, много лет назад усаженных в клетки или насаженных на колы через прямую кишку. Из пробитых черепов торчали острия. Волосы Гретты встали дыбом, ноги заледенели, когда ей показалось, будто чьи-то кости зашевелились. В немом ужасе она остолбенела, не в силах отвести взгляд от увиденного, чувствуя, как парализует дыхание. Гретту зашатало, она рухнула на колени. И вдруг за спиной послышались голоса.       Нет. Нельзя сидеть и ждать, когда её найдут. Надо бежать. Как можно скорее. Она с трудом встала и, не чувствуя ног, спотыкаясь, бросилась в лесную чащу. Сердце колотилось с такой силой, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, но Гретта продолжала лететь, не обращая внимания на впивающиеся в кожу шипы ежевики и острые камни.       Но было уже поздно. Её быстро нагнали и на бегу повалили лицом в землю, разбив левую сторону в кровь. Обрушили шквал брани, разобрать которую не было ни сил, ни желания. Едва она предприняла попытку встать, как её схватили за волосы и потащили обратно. Гретта взялась за голову, пытаясь стянуть руки напавшего, уменьшить боль. Но безуспешно. Её, беззащитную и обессиленную, потащили по ухабистой тропинке, по которой ещё десять минут назад она шла со святой уверенностью в своих силах. От боли Гретта закричала, и её душераздирающий вопль волной прокатился по лагерю.       То тут, то там принялись зажигаться огни. Из палаток высыпали пробудившиеся воины, забили тревогу лучники. В мгновение ока встали на уши все «белки», с презрением глядя на Гретту. Откуда столько ненависти на их лицах? Как она в них помещается?       Ещё с минуту назад Гретта видела алое рассветное небо, а при грубом толчке, распластавшись по земле, заметила свою кровь, тянущуюся вязкой нитью от губы на траву.       Мама. Что теперь будет?       Кто-то приподнял её носком сапога за подбородок. Она подняла глаза и увидела главаря «белок». Чьи тонкие губы в отвращении скривились, стоило ему встретиться с испуганным взглядом Гретты.       Пропала. Это конец.       Попытка сбежать даже от его полного ненависти взгляда с треском провалилась. Никто не собирался давать Гретте свободу действий. Эльф взял её за плечо, заставив перевернуться на спину. Из груди вырвался рваный вздох.       — Weasel aenye [Разожгите огонь], — кинул командир остальным эльфам.       Заелозив по земле, Гретта попыталась привстать. Но её бесцеремонно вернули обратно на землю, отчего в ушах раздался звон.       — Я не хотеть на дерево. Пустить меня. Я больше не бегать. Пожалуйста. Простить меня, — замотала головой она, но её не слушали. Подоспела ещё одна команда, и Гретту сковали по рукам и ногам несколько мучителей, удерживая её на месте.       Она была бы рада сбросить с себя эту тяжесть, но сил хватало лишь на то, чтобы безвольно барахтаться в руках конвойных. Они перехватили её голову, просунули в рот скрученную жгутом тряпку, перетягивая язык. Полилось что-то горькое, спиртовое, обжигающее горло. С уголков губ потекла слюна. Кто-то разорвал на Гретте рубашку, обнажив плечи и ключицы, едва не доходя до груди. Гретта закричала было, но подавилась созданным препятствием, прикусила щёку.       И вдруг почувствовала, как кто-то уселся сверху. Она подняла взгляд.       Одноглазый эльф вольготно устроился на её животе, едва не раздавив своим весом внутренности. Потом вдруг подался вперёд, отчего Гретте на мгновение стало легче дышать, сверкнул каким-то белым заострённым предметом, принявшись играться им, поглаживать его пальцами.       Нет-нет-нет. Что он собирается делать?! Что могло быть ужаснее этого спокойного, безмятежного лица? Псих! Точно такой же взгляд у него был, когда он хотел разорвать её на дыбе. Как так можно?! Боль и смерть не должны приносить удовольствия!       Просто больной ублюдок!       Гретта несдержанно замычала. Задёргалась, пытаясь скинуть с себя командира. От ужаса заорала что-то бессвязное на родном польском, который никто из присутствующих даже при желании не смог бы разобрать.       Как так вышло?! Её простая счастливая жизнь, не обременённая трудностями, вмиг разбилась вдребезги. Она оказалась пленницей в этом мрачном месте, без единого шанса на хорошее будущее, среди диких изуверов.       Эльф приложил к её груди лезвие и провёл им по нежной коже. Гретта вскрикнула. Скорее от неожиданности и страха, чем от причинённой боли. Но крик всё же прокатился по лесу, и тут же утих, ещё долго отзываясь эхом в груди. Острие задело кость, царапая её по длине. А потом эльф резким движением сделал новый надрез. И ещё. Нож вводился неглубоко, но от эмоционального перенапряжения глаза Гретты заволокло тёмной пеленой. Левая рука как будто отнялась. Обезумевши она смотрела, как эльф с безучастным лицом оставляет на её коже длинные отметины, вырезая треугольник. Как он может быть таким спокойным? Рот заполнился слюной, и Гретта закашлялась от удушья. Командир схватил её за разорванные края одежды, заставил приподняться и пригнуть голову. Другие эльфы тоже встали.       Она почувствовала, как по шее струится что-то тёплое, остро пахнущее железом. Её замутило, но отрезвляющая пощёчина одного из держащего её руку эльфа тут же привела Гретту в чувство.       Командир, казалось, замер на мгновение. А потом, недобро прищурившись, обратился к этому эльфу:       — Делай только то, что тебе приказано. Не смей трогать её без моего дозволения. Это всех касается, — он обвёл стоявшую толпу ножом.       Тщетно пытаясь разобрать, что было сказано, Гретта и не заметила, как в руке командира оказалась фляга, и в следующий миг рану снова охватила пылающая боль, такая, словно в неё насыпали соли. Запах крови смешался с терпкой вонью спирта, вскружив Гретте голову. Что-то холодное прижали к коже. Подошедший краснолюд передал командиру чашу с углями. Тот сжал их в кулаке и жёсткими движениями втёр получившуюся пыль в кровоточащую рану Гретты. Её бросило в жар. Слёзы, катившиеся по лицу, обжигали, словно калёное железо.       Хватит.       Пожалуйста, пусть он прекратит!       — Иорвет, достаточно! Она уже всё поняла. Довольно с неё. Дай мне обработать её раны, — в молчаливо наблюдавшей толпе раздался знакомый голос.       Это была Февронья. Гретта подняла затуманенный взгляд и увидела старушку, вырывающуюся из цепких эльфских рук. В спутанном сознании промелькнула слабая надежда. За ней пришли, наверное, она будет жить.       Эльф с лёгкостью поднялся, и её лёгкие наполнились долгожданным воздухом. Гретта стала жадно хватать его ртом, как выброшенная на берег рыба.       — Я, кажется, велел этой dh’oine сидеть в своей норе, — он с деловитым видом отряхнул перемазанные чёрной пылью руки, ему подали полотенце. — Что из сказанного было не понятно, folie beanna [безумная женщина]?       В тусклых глазах Февроньи блеснула злость.       — Безумен здесь только один, — она сплюнула в сторону, отчего эльф дёрнул плечом. — К чему вся эта жестокость? Неужели ты разучился говорить?       — Не в моих привычках повторять дважды, — он коснулся носком сапога лежащей, сжавшейся от страха Гретты. — Забирай. И передай, что ещё одна такая выходка, и я прижгу её лицо раскалённым ножом.       Чем?! Чем она заслужила такое отношение? Сердце наполнилось злобой, лютой ненавистью, которую она прежде никогда не испытывала. В глазах потемнело, когда с неё стянули жгут, освобождая язык. Рот обожгла боль, и Гретта с горячностью зашипела, дёрнувшись:       — Я не любить тебя, эльф! Очень сильно не любить! — обрушилась она яростью.       Но ни один мускул не дрогнул на его лице, только губы исказились в ироничной полуулыбке.       — А меня не нужно любить. Меня можно только бояться.