Башня

      Кэри проснулась в четыре, и сначала подумала, что всё это дурацкая шутка.       Потухшими глазами смотрела в потолок, вглядывалась в бесцветную глубь белой штукатурки. В свете вышедшей из-за туч луны кружатся мириады пылинок, в такт неизвестной мелодии.       Кэри представляла море вместо крыши. Лазурные волны накатывающие на песок нагретый солнцем. Белая пена осколками летящая на утёсы. Старый маяк фосфорическим лучом освещающий сизую даль. Утром бледно-алая полоса над уровнем моря. Вечером распускающиеся бутоны ярко-оранжевых, красных цветов. Тёмно-синий, восточный купол искрит алмазными звёздами. Небо царапают коралловые крыши белых домиков. Окружённые бордовыми розами и оливковыми деревьями, скрытые за кованными оградками.       Но за окном было другое небо, похожее на плотную ткань. Вязаную, тяжёлую, колючую, как свитер. Крыши высоток его подпирают, держат, как новые атланты.       Серые тучи, а под утро молочный туман и прозрачный дождь в медово-карминовых искрах рекламных считов и машинных фар.       Она помнит. Потому, что засыпала под звук разбивающихся капель. Она помнит то разрывающее на части чувство безысходности, своей беспомощности. Помнит название таблеток от съеденной дозы которых она бы вряд ли проснётся вновь.       Она думала, что больше никогда не начнётся завтрашний день, а этот последний. Она думала, что она сама себе смерть, и чувствовала горькое раскаяние. Из глаз по коже катились и застывали слёзы, на груди сложила руки сцепив пальцы в замок.       Но она проснулась в четыре, и боролась с желанием выкурить пачку. Кэри была подавлена, внутри поселился гадкий резонанс.       Она как никто любила жизнь и никогда не хотела умирать, но жить, как жила, не хотела больше.       Кэри не хотела усталости, не хотела чувствовать постоянную боль в груди, постоянное-ломанные кости — морально. Ей надоело метафизическое гниение, и проще уже было начать настоящий процесс разложения, чем остановить медленное тление внутренностей.       На телефон пришло оповещение.       И Кэри нехотя подняла телефон. Высвечивается «ненавижу» — это жжёт, внутри растекается яд капающий на органы. Грудь опожаряет болью. Проводит пальцем по экрану, читает, а из опухшего глаза стекает слеза. Щёки горят.       «Не обижайся на меня, ладно?»       «Я зайду за тобой в шесть»       Пальцами набирает нечего не обещающее «хорошо» и откладывает телефон.       Она не держит на него зла, не обижается, спокойна, почти как удав. Его ведь не перекроишь, не изменишь. Она бессильна в этом, она не из тех, кто будет сгибать под себя. Она признаёт себя сумасшедшей, когда понимает, что любит в нём даже это. Даже то, что иногда ненавидит абсолютно каждой клеточкой мозга.       Наглый, высокомерный, безумный по вечерам. Кэри искренне не понимала своё сердце, которое как говорят, может разбиться. Но она подготовилась. У неё в броне из железобетона, в доспехах из арматуры. Но Локи был умней, он целился в горло.       А Кэри не такая, как все, она другая, «девочка с тонкой кожей» засыпающая под кипящую голой энергетикой «Nirvana».       Но Локи из категории «особо опасно» — ему всё это по-барабану, он не из тех называет себя однолюбами, не из тех, кто причисляет себя к чему-то определённому. Не их тех, о ком мечтают такие девочки, как Кэри — немного вспыльчивые, милые, когда злятся.       Для него она изначально жертва, просто её слишком долго добивались, слишком долго хотели и не получали чтобы, израсходовать за один раз. Поэтому теперь он расходует её постепенно, понемногу, по чуть-чуть.       Расщепляет на атомы, разъедает нервные окончания, рассекает клетки, воздействует на неё, как химикат, как кислота на всё живое. Но он хуже, он, как дешёвые таблетки от развивающейся мигрени, вызывает привыкание.       Бабочки на это и ведутся. Он утешает прекрасных нимфалид расстроенных, обиженных жизнью (бойфрендом). По-паучьи заманивает к себе, но ядом парализует. Он осознанно, улыбаясь убивает, как будто это игра.       Сейчас Локи уверяет себя в этом. В том, что как и к другим никаких чувств не испытывает, всё из алчности, всё для себя одного, как для единственного собственника. Наверное, поэтому его так неестественно передёргивает, так невообразимо бросает в холодный жар, когда он видит, слышит, чувствует её не с ним, не без него, а с другими.       То, что она улыбается не только ему остаётся в нём ножевым ранением. Все эти её взгляды с пьяными бесами в глазах оседают в нём огнестрельными ранениями. Её шутки, её игра в убитую им бабочку, притворство. Только ещё не понятно кому быть убитым, а кому убийцей.       Она остаётся в нём на постоянной основе, снимает неотапливаемую комнату в его голове. Живёт в области сердца в бутылочном стекле от разбитых мыслей (и надежды). Она ходит на осколках босиком, танцует под ускоренные биты (пульса) и говорит, что ей жарко.       Они взаимно сводят друг друга с ума. Но разница в том, кто делает это специально. И Локи уже не уверен, в том, что ведущий он.