Тот, кто так близко прижмёт, Кто ранит больнее других
Когда Азирафаэль впервые обнял его, внутри вновь всколыхнулась давно забытая надежда. На что? Едва ли Кроули мог назвать это чувство – нет, это была волнительная, в один миг согревшая сердце смесь ощущений и мыслей. Он надеялся и корил себя за это, он снова стал мечтать и вновь и вновь одёргивал себя. Сколько раз надежды подводили его? Сколько раз мир подводил его? И даже ангел – подводил, разочаровывал. Ранил. Когда в целом свете есть лишь одно существо, имеющее для тебя значение, разве не больнее слышать поверхностные, предвзятые и явно чужие слова про различия, про демонов и их сущность? Разве не сложнее отшучиваться, когда знаешь, что никого другого нет? И никогда не было. Каждый раз, когда он верил, что стал на шаг ближе, ангел отходил на два назад. И Кроули снова делал шаг. Просто потому что не мог иначе.Кто, сидя в кресле моём, Уснуть не даёт, С кем помню о том, Что всё ещё жив, всё ещё жив.
Жизнь бок о бок с Азирафаэлем никогда не была скучной. Люди просто шли, бежали и, в общем-то, текли мимо, и даже по-настоящему яркие вспышки в этом сером потоке быстро гасли, поддавшись единой и неизменной судьбе всего людского рода. Люди в большинстве своём были очень скучны и не умели мыслить масштабно. У ангела практически на всё была своя точка зрения, и почти всегда она оказывалась противоположной его собственной. Они редко приходили к консенсусу, но из каждой вечерней беседы, плавно переходившей в ночную, оба черпали для себя что-то новое (и иногда вполне успешно пользовались добытыми аргументами среди "своих"). Лишь время, проведённое вместе, не размывалось для Кроули, не сливалось с бесчисленными и бессмысленными тысячами других событий. Он мог не помнить, из-за чего началась Первая Мировая, зато мог по памяти перечислить, что за пару дней до этого ангел заказал в каком-то бельгийском кафе. Почему-то в этом Кроули виделось намного больше смысла.Тот, кому нужен я так, Кто знает меня лучше всех
Кроули всегда было откровенно скучно общаться с другими демонами. Конечно, с фантазией у них было получше, чем у ангелов, однако с тем же успехом можно было бы устроить состязание в остроумии между создателями "Очень голодных игр" и "Очень страшного кино 5" – кто-нибудь, наверное, победит, но оба участника априори ужасны. Общение с ангелами Кроули раздражало, поэтому он просто сводил его к минимуму, не прилагая особых усилий. У этих с чувством юмора всё было ещё печальнее. И ангелы, и демоны были очень однобокими. Они не задумывались над стереотипами, не задавали лишних вопросов и просто делали свою работу. Они презирали тех, кто находился по другую сторону баррикад, потому что так было хорошо и правильно, потому что так приказали сверху и потому что это тешило их непомерное самолюбие. Азирафаэль никогда никого не презирал. Он мог быть поспешным в суждениях, легко поддавался чужому влиянию и всё же в глубине души неизменно любил всех божьих созданий. Он не всегда понимал Кроули, но хотя бы старался не судить о нём строго. Молчал, когда хороших слов не находилось. И за это демон был ему благодарен.Кто-то, кто скажет: "Постой!"
Иногда Азирафаэль пытался отговаривать его от очередного поручения "снизу". Иногда у него получалось. За сотни лет Кроули мастерски научился притворяться и лгать начальству, в этом вроде и не было ничего такого – демон он или кто, в конце концов. Вот только когда ты отчитываешься перед лордами ада, как называется твоя ложь? Применимы ли законы математики к весам Судного дня? И если так, то сколько раз минус с минусом уже дали плюс?С кем ад на земле
Однажды Азирафаэль осторожно поинтересовался, больно ли было падать с небес. Кроули никогда ему не признается, но услышать "ты для меня слишком быстр" было в тысячу раз больнее.Поддержит во мне желание жить, желание жить.
Его безоблачная улыбка вызывала глухую тоску, исходившая от ангела благодать отдавалась болью под рёбрами. Иногда ему хотелось влепить звонкую пощёчину, иногда обнять – так крепко, чтобы не хватало воздуха. Упоминания о всполохах любви заставляли скрипеть зубами, а рассуждения о моральных аргументах – сдерживаться, чтобы не захохотать в голос. Всё яркое и цветное, как обложки альбомов Queen, всё ослепительно белое, как перья из ангельского крыла, всё непроглядно чёрное, как стёкла солнечных очков – всё было рядом с ним. Без него оставалось лишь тусклое, пепельно серое и холодное, как небо Лондона в феврале.Меня вновь оживи и запутай игрой, Раскрась мои дни и воспользуйся мной. Одному, без тебя не прожить!
Теперь, несколько тысяч лет спустя, Кроули было уже почти всё равно. Пусть прогонит, пусть назовёт последними словами (но нет, этого он никогда не сделает), пусть даже благословит – он так безумно устал ждать, что готов смириться и с этим. Люди говорят про ангельское терпение, ну что ж, значит в этом он обскакал любого архангела – завидуйте, Гавриил, кто угодно! Но он устал, и это не исправишь ещё одним вековым сном. Демон перепробовал все намеки, он шёл наперекор своей сущности, он спасал, помогал, вытаскивал из передряг – но, видит... хоть кто-нибудь, что, даже с его незаурядным воображением, идеи подошли к концу.Тот, кто так близко прижмёт, С кем больше не всё мне равно
Палец Азирафаэля застыл в паре сантиметров от кнопки звонка. Он никогда не слышал пения Кроули, хоть из рассказов Уорлока и знал про "какие-то странные, хотя мне нравится, дядя Франциск" колыбельные. Теперь же он боялся спугнуть, потревожить. В знакомых словах и нотах слышались отчаяние и нежность, неприкрытая боль и жажда любви – всё то же, что и два дня назад в душном концертном зале, только во много раз сильнее. Это уже были не всполохи чувств, а вздымавшиеся и обрушивавшиеся волны, бушевавший лесной пожар – любая стихия, на которую рискнёшь смотреть, только когда вас разделяет экран телевизора.Тот, с кем мне всё по плечу
Ангела всегда трогала эта песня. Может, были и те, что нравились ему больше, были красивее, но "Быть живым" была такой пронзительно искренней, что не любить её было невозможно. В устах Кроули она звучала так правильно, что Азирафаэль невольно задавался вопросом, что за этим стояло. Что могло терзать демона? Он всегда выглядел так, будто ему было всё равно – лениво растягивал слова, ходил так вальяжно, словно любая тропинка была подиумом, и пил так часто и много, что ангел порой задумывался, выполнял ли тот свои рабочие обязанности на трезвую голову. Про сон даже говорить не стоило. Было ли это лишь умело подобранной маской? Кроули никогда не был чёрствым или равнодушным, никогда не исполнял приказы бездумно и не раз подставлялся ради него, ангела, своего... врага? Он совсем не походил на других демонов. Могло ли это означать, что и любовь для него не была пустым словом? Заботливый, ворчливый, надёжный, Кроули всегда оказывался рядом, когда был нужен, и в такие моменты Азирафаэль не сразу смог бы вспомнить, почему тот вообще оказался в аду.С кем рядом всегда Не меньше его боюсь быть живым Просто живым, просто живым.
Да, Кроули боялся, чертовски боялся. Больше, чем вида Сатаны или горящего книжного, больше, чем гнева Господня. Конечно, страшно было потерять Азирафаэля, пусть и ненадолго. Но быть отвергнутым? Ходить по тем же улицам, да хотя бы по той же планете, и не иметь возможности с ним заговорить? Чувствовать ту же невидимую стену отчуждения, что и со всеми прочими ангелами? Нет, это было бы слишком. Азирафаэль слышал страх и отчаяние в его голосе. Он и сам порой боялся. Боялся своих земных привычек и привязанностей и в то же время боялся расстаться с ними. И страшнее всего было признаться – пусть даже лишь себе самому – в том, что не все привязанности были... вполне земными. Теперь он почти без запинки мог назвать Кроули своим другом, но порой, сидя вечером в своём магазине и вспоминая отдельные эпизоды их долгих и непростых взаимоотношений, ангел не мог не задумываться об их природе. В такие моменты он устало тёр переносицу, наливал себе полстакана хорошего виски и, не мигая, смотрел в окно на серое лондонское небо. Ответа не было, а если и был, то упрямо игнорировался, словно Азирафаэль играл в жмурки с собственными мыслями и раз за разом проигрывал.Кого мне придется впустить, Чьи чувства щадить вновь и вновь
После падения Кроули закрылся от мира. Он молча выполнял новые и непривычно мерзкие поручения, не разговаривая ни с кем больше необходимого. "Компания", из-за которой всё и произошло, стала казаться далёкой и чужой и болезненно напоминала о недоступных теперь небесах. Ад не был весёлым местом. Там было не так уныло, как наверху, но на смену скуке и неподвижности пришли мрак, грязь и затхлый, пропитанный злобой и страданием воздух. Поэтому демон с трудом смог скрыть радость, когда его послали наверх "устроить скандальчик". Дело пяти минут, но Кроули не мог просто взять и сразу вернуться обратно. В эдемском саду пахло свежей зеленью и теплой землей, на деревьях наливались спелые фрукты, а чешуйчатую спину согревал мягкий солнечный свет. Ему захотелось получше рассмотреть сад, но, уже почти взобравшись на каменную стену, Кроули с лёгким ужасом увидел кончики ангельского оперения. Однако, уже за несколько минут разговора Кроули понял, что Азирафаэль не был похож на других. Он и глазом не моргнул при виде демона – сомнительное качество для охранника, честно говоря, и ещё более странное для ангела. Да, он с той же уверенной помпезностью говорил о непостижимости Великого плана, но в то же время так смешно и трогательно беспокоился об этих жалких людишках, которым без особых раздумий отдал пламенеющий меч. Наконец, он укрыл его от дождя собственным крылом – его, демона! В тот день какая-то пружина разжалась внутри Кроули, и на её место пришла робкая надежда. Кроули не верил в Бога, хоть и наверняка знал о её существовании. Ему не хотелось верить и в Сатану и в его будущую победу над небесным воинством. Но он позволил себе поверить в Азирафаэля – в любовь и прощение, которые были недоступны демонам. И с тех пор Кроули следовал за ним повсюду – за своим персональным раем, смешным и нелепым, добрым и искренним, порой вредным и острым на язык, но неизменно любившим и сеявшим эту любовь по всей земле.Хочу я того или нет, Захочет со мной навек поделить желание жить, желание жить.
Азирафаэль редко жаловался на судьбу. Он довольствовался маленькими земными радостями и возможностью иногда скрасить чью-нибудь жизнь неуловимым чудом. Он любил свои книги, вкусную еду, хорошо сваренное какао и солнечную погоду. Ему нравилось видеть счастливых людей и дарить случайным грустным прохожим частичку благодати. Временами его тяготило лишь одиночество. У него никогда не было друзей среди ангелов. Они посмеивались над его наивностью и добротой, не понимали его привязанности к людям и их миру. Азирафаэль всегда оказывался в стороне – всегда, до появления Кроули. С ним было так свободно и легко, что порой ангел опасался, насколько он сам был близок к падению – ведь демон с самой первой их встречи приучил и его задавать вопросы, даже если они казались неудобными и размышлять над ними было не всегда приятно. Кроули заботился о нём, всегда учитывал его вкусы, иногда потакал желаниям, часто спорил, подтрунивал, не всегда считался с его мнением и никогда не позволял врать самому себе, даже когда ангелу очень этого хотелось. Это звучало абсурдно, но именно демон порой учил его поступать правильно – даже теперь, когда они прожили на земле уже шесть тысяч лет и, казалось бы, давно составили свои представления о добре и зле. Хотя, вероятно, главным, что они поняли, было то, что деление на добро и зло оказалось весьма и весьма условным.Меня вновь оживи и запутай игрой, Раскрась мои дни и воспользуйся мной. Одному, без тебя не прожить!
Кроули почти кричал от отчаяния вперемешку с распиравшей сердце нежностью. Ангел был нужен как воздух, как небо и – о, нет уж – совсем не как друг. Хотелось держать его за руку – гордо и свободно, как самый ценный трофей. Хотелось смотреть на него прямо, не скрываясь за стёклами очков, и любоваться, как самым восхитительным произведением искусства. Хотелось всех тех глупых вещей, к которым веками стремились люди – коротких, бессмысленных, слащавых – ведь любовь делала эти мгновения вечными и наполняла смыслом каждый жест. Дверь позади демона открылась с лёгким скрипом. Щелчок пальцев, и музыка умолкла, уступив место тихому голосу. – Тот, чья любовь – всё, что есть... Кроули замер, не находя в себе сил обернуться. Внутри звенело, в голове не осталось ни одной мысли, во рту пересохло. – С кем больше не всё мне равно. На его плечо неуверенно легла тёплая мягкая ладонь. Отсутствие необходимости в дыхании пришлось очень кстати – грудь словно сдавило тисками. Что он увидит, если обернётся? Искрящуюся в серо-голубых глазах жалость? Дружеское участие? Кроули тихо фыркнул. Всё это было выше его сил. Не такой уж он могущественный демон, вовсе нет. Шаг. Ещё шаг. Третий. Как хорошо сохранились эти бежевые туфли. Девятнадцатый век, кажется? – Кроули, – мягко и в то же время настойчиво. В этом весь Азирафаэль. Другая рука потянулась к дужке очков. Какие восхитительные пятна на внутренней стороне век. Одна из самых элегантных Её идей. Он не жмурился – просто наслаждался световой абстракцией. Это было даже немного интереснее антикварной обуви. – Знаешь, люди говорят, что молчание – знак согласия. Лёгкое касание губ. Жёлтые глаза заглянули в серо-голубые. В них не просто световая абстракция – целая вселенная. Может быть, там даже есть Альфа Центавра. Щелчок.Тот, с кем мне всё по плечу С кем рядом всегда, Боясь, как и он, я буду стоять, Чтоб выжить вдвоём, чтоб остаться живым, просто живым, просто живым!