Один разочек

Актер Олег Меньшиков сидел в гостях у режиссера и сценариста Никиты Михалкова и читал его новый сценарий к фильму, в котором ему предложили сыграть главную роль. Меньшиков сидел на диване у стены и молча перелистывал страницы, положив ногу на ногу. Михалков, безмолвствуя, медленно и почти бесшумно шагал по комнате туда-сюда, взад-вперед, убрав руки за спину. Время от времени режиссер поворачивал голову в сторону Олега и пристально смотрел на него, а потом опять отворачивался и уходил в свои мысли. Михалков видел дебют Меньшикова, но игра молодого актера не сильно его впечатлила, однако режиссер взял Олега, что называется, на карандаш. Не впечатлился, но запомнил, иначе говоря. Позднее одного знакомого сценариста Михалкова попросили написать сценарий к одному хорошему фильму одного хорошего режиссера, и вот тот знакомый предложил Никите написать сценарий вместе. Михалков согласился и немного времени спустя узнал, что главную роль получил Меньшиков. Опять Меньшиков. Тогда Михалкову подумалось, что судьба, должно быть, дала ему знак, намекнула, мол, приглядись, Никита, ты многое теряешь! Никите Михалкову захотелось посмотреть, на что способен многообещающий Меньшиков, и он написал такой сценарий, который допускал исключительно отличную игру – не меньше. Меньшиков не подвел, выложился на все сто, показал себя во всей красе, и Михалков незамедлительно в него влюбился. И тут же захотел снять Олега в своем следующем фильме. Михалков собирался дать Меньшикову главную роль в одном своем фильме, и о том, что будет дальше, и даст ли он Олегу еще роли в своих фильмах, режиссер не думал, а зря. Меньшиков совершенно вскружил Михалкову голову своей игрой, своим глубоким голосом, своим очарованием, пленил своими карими глазами, так что Никита и не заметил, как Олег заполучил все главные роли в его картинах… Тут Меньшиков закрыл сценарий и, удерживая его в руках, поднял голову и посмотрел на Михалкова. Режиссер остановился и тоже устремил взгляд на своего любимого актера. Олег прочистил горло, собрался с мыслями и решился, наконец, спросить: - Никита Сергеевич, у меня были главные роли уже в четырех ваших фильмах. При этом каждая новая роль походила на старую. И знаете чем? - Чем же, Олежа, она походила? – полюбопытствовал Михалков с улыбкой. - А тем, что каждый сценарий вы писали так, точно хотели, чтобы все, кто посмотрит ваш фильм, в меня влюбились. Точно вы сами в меня влюблены. Точно вы хотели любоваться мною в каждой вашей картине. Прав я или нет, Никита Сергеевич? Михалков негромко засмеялся и, отвернувшись от Меньшикова, подошел к окну, занавешенному белым, полупрозрачным тюлем. - Любопытно, Олежа, очень любопытно. Может, ты и прав. Любое искусство чем-то вдохновлено. Куда же без вдохновения-то. Только это не любовь. Это стремление отыскать и открыть подлинную, истинную красоту. Если тебе так удобно, то, конечно, ты можешь считать, что я в тебя влюблен. Но я влюблен не в тебя, Олежа, – по правде говоря, чхать я на тебя хотел – а в твою красоту. Вот и все. Михалков с улыбкой посмотрел на Меньшикова через плечо. Олег сидел на диване и пристально глядел на Никиту. Актер часто заморгал, отвернулся и пару раз кивнул: - Понятно. - Что, не ожидал такого услышать? – весело спросил Михалков, не отворачиваясь. Никита никогда не смотрел на Олега подолгу просто так. В минуты, когда прямой, немигающий взгляд режиссера останавливался на любимом актере и замирал, Михалков Меньшиковым любовался. От души любовался. На искушенный, опытный взгляд Никиты-художника, красота Меньшикова была сейчас в самом цвету, вот только того и гляди, что лепестки скоро опадать начнут. Олег поднял голову и повернул ее в сторону Михалкова, который уже успел отвернуться к окну, и сказал режиссеру в спину: - Никита Сергеевич, я сыграю главную роль в «Утомленных солнцем». Никита, смотря в окно, улыбнулся, но Меньшиков не увидел этой улыбки: - Очень хорошо. *** 1994 год. Михалков снимал «Утомленных солнцем» в одном благодатном, живописном местечке. Меньшиков в очередной раз играл в его фильме главную роль, в очередной раз играл так, чтобы все влюбились, и доволен этим, в первую очередь, был режиссер. Снимали сцену на пляже. В тот день стояла прекрасная погода. По сценарию, Меньшиков, на которого надели белую сорочку в мелкую голубую полосочку, белые подтяжки и светлые брюки, встал с расстеленного на траве покрывала и побежал к речке. Михалков смотрел на него во все глаза, старался уловить каждое малейшее движение его фигуры. «Не бежит, а парит над землей… Сущая красота», - думал режиссер, наблюдая за тем, как босой актер, успевший за съемочные дни слегка загореть, бежит по прохладной, жесткой траве под палящим летним солнцем. Впоследствии эта сцена стала одной из любимых сцен Михалкова в «Утомленных солнцем». Вечером того же дня Михалков пересматривал отснятый материал, раз за разом, снова и снова смотрел на бегущего, солнечного, стройного и легкого Олега и мысленно добавлял: «Смотреть вечно можно на три вещи: на то, как горит огонь; на то, как течет вода; и на то, как бежит Олежка Меньшиков». Довольный и исполненный воодушевления, в прекрасном настроении, Михалков отправился на вечернюю прогулку по берегу той самой реки, в которую днем прыгнул с разбегу Меньшиков. Все по сценарию. Сняв обувь, Михалков шел по кромке воды, по влажному песку, и прохладные волны лизали его ступни. Смотря вдаль, режиссер вдруг увидел неподалеку фигуру в светлой одежде. Приглядевшись, Михалков угадал в этой фигуре Меньшикова и поспешил к актеру, прибавив шагу. Нагнал. Заговорили. Идя рядом с воплощением истинной красоты, Никита не мог не любоваться Олегом – настолько не мог не, что его сокровенные, плотские желания взяли верх, и Михалков сдался под их натиском. Никита предложил Меньшикову отойти от реки и сесть на траву. Солнца на краю неба уже почти не было видно. Становилось прохладно. Актер сидел в одной сорочке и ежился от холода. Михалков спросил – весело и заботливо: - Что, холодно тебе, куманек? И, не дождавшись ответа, приобнял Олега за плечи, несильно прижал к груди. Михалков с Меньшиковым смотрели на тихую, темную реку, слушали ее сонный плеск. Никита ласково клюнул актера в ухо, спрятал лицо в густых, темных волосах. Режиссер попытался поцеловать Олега в щеку, но тот отвернулся, тихо сопротивляясь: - … не надо. Но Михалков был настроен решительно, он настаивал. Никита повалил Олега на траву, придавил его руки к земле и прошептал: - Я только один разочек, Олежка, больше я тебя и пальцем не трону, - и поцеловал Меньшикова в шею, которая была все такой же горячей, как минувший знойный день. Олег всхлипывал, и чем дальше заходил Михалков, тем больше слез лил – горьких, беспомощных слез. В те минуты, когда режиссер, себя не помня, получал от него то, чего хотел, злоба и ненависть разносили сердце актера в пух и прах. Когда все закончилось, Меньшиков с заплаканным лицом остался лежать на траве, смотреть в синее, вечернее небо, которое с каждой минутой все темнело и темнело. В душе актера воцарились пустота и тишина. Даже злоба с ненавистью растаяли. Олег спросил, застегивая на груди сорочку: - Так, значит, я был прав, да? Вы в меня влюблены. Михалков, сидя к Олегу боком, грустно улыбнулся и вздохнул, смотря на противоположный берег реки: - Ой, Олежа, я и сам не знаю. Сегодня, вот, люблю, а завтра, видишь ли, нет. Сам не пойму. Но что-то точно есть. По-другому быть не может, - режиссер повернул голову к Меньшикову. 02. 07. 19. С поправками.