Мелочи

      Мэри умирает самым неожиданным для неё образом. Не то чтобы она планировала, но если бы да, то точно выбрала бы что-нибудь менее тривиальное.       В больничной палате только писк, мельтешение и белый свет. Легко перепутать со светом в конце туннеля, но Мэри не путает, Мэри точно знает — всё это лишь ярко горящий фонарь операционной. Или чуть менее яркий, но до удивления не отдающий жёлтым, — свет лампочки в просторном железном лифте.       Мэри чувствует себя чуть неуютно: голая, среди совершенно незнакомых ей людей.       Хотелось бы прикрыться чем-нибудь или хотя бы возмутиться по поводу нехватки больничных пижам, но двери уже раздвигаются в стороны, и всё внимание на, заметьте, полностью одетых людях, отчего-то приятно улыбающихся толпе незнакомцев. Мэри, по крайней мере, их точно не знает.        И Мэри от чего-то совсем не холодно.       — Добро пожаловать в Рай!       Что ж, Данте немного приукрасил в кои-то веки не коррумпированную фирму, выдержанную почти в современном стиле, если исключать, конечно, аппаратуру. А Библия приукрасила ангелов, если они оказались вполне себе обычными людьми. Со своими, ну знаете, вполне себе обычными грехами.       Им выдают одежду, и ко всем ангельским льготам (о каких льготах идёт речь, Мэри желает понять хоть бы в конце уже, позвольте заметить, не земного пути) добавляют несколько десятилетий (вечность в этом плане довольна нежадная женщина) на обучение для будущей… собственно, что они тут собираются делать? — У Вас одни из самых высоких показателей в группе. Позвольте поинтересоваться в каком направлении Вы бы желали работать?       Точно не над мужскими сосками. — Могу ли я выбрать что-то помимо Земли? — О, конечно, нет, дорогуша. Считайте, Вы у Бога почти в пожизненном рабстве.       Если бы тут ещё можно было говорить про жизнь. — Что ж, тогда как насчёт отдела по молитвам?       Приятный на вид ангел, чуть уставший общаться с такими как Мэри, что «приносить пользу» или «быть желательно не здесь», ставит необходимую печать на небольшую пачку документов и отсылает Мэри куда подальше. Точнее — в самые подвальные помещения, где только крысы и…на удивление целый функционирующий отдел, состоящий из нескольких ангелов, коих, Мэри думается, совершенно недостаточно для такой работёнки. А ещё, конечно, старая запылившаяся аппаратура. Хотя запылившаяся — это громко сказано. Они всё-так не с мамонтами работают (пора бы сделать из этой комнаты целый музей, довольно скучный музей). — О, новенькая! Это как раз кстати. После последнего неудавшегося апокалипсиса, — и шёпотом между «не благодари», — у нас прибавилось работенки. — Бог решил, что раз с одним «невозможно» мы справились, то справимся и с другими. — Сам бы попробовал избавить мир от войны и заодно от свободы воли. Удивишься, но эта свобода только и приводит, что к войне.       Мэри здесь почти что нравится. Или нравятся они. Неважно. Коллектив, что не говори, у них довольно странный, но бесспорно хороший. И пусть работа сама по себе чопорная (тыкаешь в одну кнопку по несколько тысяч раз на дню, что от пальцев остаются одни мозоли, а Крейг от чего-то только в восторге), но сам процесс нахождения решения задачи или та благодарность по исполнению молитвы, поздравления ребят из отдела… в общем, божественно. Мэри точно не собираются отсюда уходить, не в ближайшие парочку тысяч лет.       Единственное громогласное «но» — это всё тот же Бог (Мэри и при жизни его винила) и уже ранее упомянутый Крейг, который смотрит на неё так, словно ждёт чего-то… чего-то ну точно не в её духе. И между возникающими в перерывах на обед паузами Мэри силится что-то сделать, да хоть спросить. Но каждый раз теряет момент из-за вновь отвлекающих на себя внимания коллег.       Мэри, конечно, могла бы подождать. Собственно, понятие времени — это уже не для них. Пару тысячелетий — вполне приемлемо. Если бы не одно «но» — Мэри была человеком. Как, впрочем, и все они. Но человеком она была совсем недавно, опять же по небесным меркам, и этого времени совершенно недостаточно, чтобы избавиться от некоторых земных привычек.       Поэтому Мэри совершенно точно не умеет ждать. — Вот почему ты так смотришь? — Как смотрю? — Крейг искренне удивляется, и это «искренне» отсылает их в то время, когда у Крейга не было никого, кроме болотного монстра. Ну Мэри совершенно не верит, что социально развитый человек может быть настолько открытым. Бери и читай по лицу каждую вторую-первую мысль. И ещё меньше она может поверить в то, что совершенно не понимает, почему он так на неё смотрит. Всё это, просто не верится, насколько смущает и злит. — Так, словно я тебе молитву пообещала. — Я… извини. Знаю, что это странно, но…такой уж я — странный.       Мэри почти что теряется в этом неловком и стыдливом смешке. Но… — Это не странно… просто хочу понять, что происходит.       И Крейг рассказывает. Рассказывает почти всю её подноготную. Каждую исполненную им же (!) молитву. Каждое случайное чудо, вроде вдруг найденной резинки, или резко прекратившегося дождя. О телефонном звонке, что она думала уже не прозвучит. О специальном знаке с Выше, который до нелепого, она почему-то не пропустила, хоть и в знаки никакие не верила. О маленьком котёнке «случайно» появившимся на её пороге. О всех этих мелких, но приятных чудесах, что в глазах других не имели значения, а для неё — были необходимой составляющей её жизни, делающих эту самую «жизнь» — её.       Мэри почти что ему не верит, если бы не вся эта радость в его широко распахнутых глазах. Если бы… не всё это. Мэри смотрит и понимает, что хочет обнять его. Сжать его с такой силой, что ещё два тысячелетия будет не до объятий. Хочет расцеловать так, что всё лицо — красное до дня нового апокалипсиса и точно не им нужного увольнения.       Мэри понимает, что они ещё до официального знакомства были невероятно близки, и что вот этот странный паренёк (нет, она так о нём не думает) сделал для неё больше, чем кто-либо. И это больше — в самых маленьких мелочах.       Мэри ему улыбается. Также счастливо. И возвращает этот странный, словно молитву обещающий взгляд. Крейг давится словами и запивает все самые неожиданные признания кофем.       Мэри думает, что теперь точно отобьёт руку в стремлении хоть однажды, хоть через тысячи лет, рассказать что-то подобное такому же новоиспечённому ангелу, как она.       И что, пожалуй, через столько же, она сможет всё-таки поцеловать Крейга.       Теперь точно придётся подождать.