Серый Ветер

Падала моя звезда — как горела! Было чудо из чудес — никому нет дела. Сколько должен я прожить, Господь? Что так мало? Дай же мне хотя бы шанс всё начать сначала… (с.) В ту ночь, что пахла смертью, в крепость пришёл ветер. Он долго буйствовал, срывая знамёна и раскачивая кроны деревьев. Он распахивал ставни и заставлял стёкла дрожать так, что те грозили рассыпаться на мелкие осколки. Он выл в каждой трубе, и каждая печная вьюшка звенела ему в такт. Ветер был силён, ветер был неистов. Он едва ли не сметал людей, что попадались на его пути, он больно жалил их обнажённую кожу, бил пылью в глаза, задувал ледяным воздухом под одежду. Он ударялся в крепкие деревянные ворота так, что ржавые скобы скрипели, словно подпевая этой странной немелодичной песне. У ветра была цель. Ветер стремился внутрь крепости. Что случилось с ним? Почему не видят ясные глаза, почему не горят в темноте их золотые огоньки? Где сильные лапы, где острые зубы, где крепкие мышцы под лохматой серой шкурой? Куда делся кожаный чуткий нос, и почему больше не слышатся в ночном воздухе сотни и тысячи запахов? Почему не зарываются в рыхлую землю длинные волчьи когти?.. Он мечется. Бросается из стороны в сторону как безумный, неистово бьётся о стену каменной человеческой пещеры, внутри которой не видно неба. В нём — бесконечная ярость, по-прежнему звериная, необузданная, дикая. Но в нём — смятение, ибо ярость больше не обретает ни формы, ни материи. Он раз за разом кусает, рвёт, раздирает на части ненавистную добычу. Но клыки не впиваются в плоть, а кровь не течёт в горло тёплыми струями. Ему чуждо это бессилие. Он рождён убивать; он не умеет по-другому, он не знает, что может быть как-то еще. Он знает лишь одно: есть мальчик и волк, и они были и будут всегда. Иначе – не бывает. Нет волка без мальчика, и нет мальчика без волка. И если мальчик там, в пещере, где не видно неба, волк должен быть с ним. И тогда он бросается вперёд, обнажив острые, не знающие поражений зубы. Снова и снова. Он рвёт зубами и крепкий камень, и рыхлое мёртвое дерево, и прозрачные преграды, закрывающие маленькие проходы в стенах, и железо, что преграждает ему путь в долгих каменных лабиринтах. И плоть людей, что отмахиваются от него, что безжалостно закрывают перед ним все входы в пещеру, где не видно неба. Люди не понимают, что есть мальчик и волк, и по-другому быть не может. Он убил бы их всех до одного. Небо покрыто тяжёлыми сизыми тучами. Они бегут куда-то нескончаемым караваном, но он знает, что за ними спрятался круглый глаз луны. Он слышит, как одна за другой начинают выть собаки. Слышит, хотя уже не чувствует подрагивающих кончиков ушей. Он хочет задрать к небу звериную узкую морду, но морды больше нет. Поэтому он просто смотрит вверх, хотя уже не может видеть. И воет, так громко и так надрывно, как только способен. Он не знает, слышат ли его люди и собаки. Он не знает, доносится ли его голос до луны, скрытой тучами. Он знает одно: есть только мальчик и волк. И по-другому быть не может. Но ничто не может продолжаться вечно. Когда наступает утро, ночной ветер должен утихнуть. И когда сизое полотно на востоке подёргивается красным, когда зажигаются огнём облака, когда светится земля и по стенам каменной пещеры ползут первые лучи, он понимает, что нет больше ни мальчика, ни волка. Они растворились в ночном вое и рассветных лучах, и остался лишь ветер. Тогда он огибает её в последний раз — каменную пещеру, где не видно неба. И устремляется ввысь. Больше нет ни волчьей силы, ни зоркости, ни ярости. Теперь он — это весь мир вокруг. Он — и стрёкот сверчка в ночи, и биение сердца молодого оленя, и шум листвы, и медленное шевеление гальки на речной отмели. Он — это и весь небесный простор, и облака, которые кажутся теперь такими лёгкими, и лунный свет, и тепло солнечных лучей. Он смотрит — не глазами, нет, смотрит всем своим существом. И видит тысячи путей, и каждый приветливо открывается перед ним. Он видит, как жизнь сменяет смерть, и как смерть вновь неумолимо уступает место жизни. Он видит, как в человеческих пещерах рождаются тысячи мальчиков, а в лесах — тысячи волчат. Он вбирает в себя весь мир до конца, а потом летит вперёд быстрым и лёгким ветром. Он колышет стебли цветов, проносится над полями и лугами, взбирается на холмы и горы, стелется по долинам. Он подгоняет резвые потоки рек, волнует воды, гонит волны с белыми барашками на гребнях. Он летит по лесам, касается стволов деревьев, раскачивает густые кроны в вышине. Он ерошит звериную шерсть и птичьи перья, но проходит мгновение — и вот он уже снова далеко. Он залетает в людские дома, он раздувает пламя в их громадных очагах и заставляет дрожать крошечные огоньки их свечей. Он подхватывает человеческие песни — и несёт дальше, а потом отпускает резвые звуки на волю, в новых землях с новыми ветрами. Он видит тысячи вещей и может обладать каждой из них, ведь теперь он — это сам мир. Но он вспоминает о том, что было когда-то единственным его знанием. Что есть только мальчик и волк, и что они были и будут всегда. И что по-другому быть не может. Поэтому, он продолжает свой путь и несётся всё дальше и дальше, не останавливаясь ни на секунду. Туда, где кончаются земли, где простираются бескрайние луга густой призрачной травы, и еще дальше, туда, где нет уже ничего, кроме мягкого света, который стирает все границы… Тогда они встретятся там, за краем мира. Робб Старк и Серый Ветер.