Глава 8
— Вообще-то, я не говорил, что она уродина. — Буквально только что сказал. — Однажды тебе надоест слышать только то, что тебе хочется слышать, Блейз. Но это уже совсем другая история. — У меня нет такой проблемы. — Ничего, ничего. Мы все становимся лучше… тебя это тоже ждёт. Наверное. — Тео лучезарно улыбнулся и откусил огромный кусок от пирожка с мясом. Блейз с усталой иронией смотрел, как он жуёт. — То есть это не ты только что сказал, что по шкале красоты Даф потянет на один бладжер из десяти? Ясно. Послышалось, наверное. — Как дела, Драко? — громко спросил Тео у сидящего напротив Малфоя, слишком явно игнорируя голос Забини, доносящиеся слева от него. — Чего такой помятый? Малфой только покачал головой, вяло поддевая вилкой кусок картошки на тарелке. Он и сам чувствовал, насколько воспалены его глаза, но держал лицо. Будто целую ночь не его допрашивали в сраном директорском кабинете, а потом не он проживал бесконечный день, делая вид, что всё в порядке, как чёртов каменный исполин. Но наступил вечер, и Малфой чувствовал, что сил в нём осталось лишь на то, чтобы закончить ужин и доволочь ноги до постели. Внутри застыло стойкое ощущение, что он вот-вот осыплется прямо на пол, как какое-нибудь заболевшее дерево сбрасывает листья в разгар сентября. — Просто ночью не спалось, — сказал он. — Фигня. Тео мечтательно вздохнул, возводя синие глаза к парящим над столами свечам: — Вот бы и мне не спалось, живи я в отдельной спальне с отдельной кроватью без возможности проводить ночи в мареве от безостановочного пердежа Грегори. — Господи, заткнись… — скривилась Пэнси, заставляя себя проглотить то, что она старательно пережевывала. — Хорошо, что моя кровать ближе всех к окну… — Эй, — позвал Блейз, слегка наклоняясь вперёд и вглядываясь Малфою в лицо, пытаясь поймать взгляд. — Точно порядок? Малфой многозначительно посмотрел в ответ и поднял брови: — Точно. — Если что, я… — Да, если что, у тебя всегда есть твой личный подорожник Блейз Забини, — пропел Тео, закидывая в рот остатки пирога и увлечённо наливая себе тыквенный сок из кувшина. — Просто приложи, где больно. Кстати, мы с Пэнс тоже у тебя есть. Прости, Блейз. Продолжай вести себя как единственный друг Драко. Забини на секунду прикрыл глаза, сглатывая волну то ли раздражения, то ли желания сохранить серьёзность. Малфой коротко улыбнулся в угол губ и поймал себя на мысли, что если бы этих придурков не было, он бы, вероятно, свихнулся ещё летом. Даже Пэнс сегодня, будто чувствовала, вела себя с ним немного отстранённо. И хорошо. Сейчас совершенно не до неё. Он против воли бросил короткий взгляд за стол Гриффиндора, но, наткнувшись на копну густых каштановых волос и ровную, как игла, спину, тут же отвёл глаза, словно обжёгся. Улыбка тут же сошла с лица. В сознании вспыхнули эти же волосы, эта же спина, застывшая у камина в гостиной. Вспыхнуло её бледное лицо. Вспыхнуло желание обнять. Чёрт, нет. Прекрати. Он… он заметил, как дрожали её руки. Грязнокровка тоже боялась. Тоже? Малфой крепче сжал вилку в пальцах. Он не хотел думать, что их что-то объединяет. У них не было ничего общего. Ничего! Мысли о Грейнджер выводили из равновесия. Были лишними. Он целый день пытался отвлечься, но, стоило ей попасться на глаза, и чёртовы мысли возвращались, впивались гвоздями в голову. Преследовали, как стая хищных зуву. Малфой плотно сжал зубы и медленно выдохнул. Прислушался к разговору вне своей головы. Тео однотонно протянул: — И вообще, мне не обязаны нравиться твои девушки. — Она не моя девушка. — Повторяй себе это. — А мне казалось, ты поглядывал на Даф, — громко прошептала Пэнси, складывая руки перед собой и подаваясь вперёд, глядя на Тео блестящими глазами. Малфой изломил брови и сухо фыркнул. Любители сплетен. — Когда они с Блейзом ворковали вчера во дворе, я точно видела. — Мы не… — начал было Блейз, но осёкся, поворачиваясь к Нотту. — Ты поглядывал на Даф? — Нет. — Так, что там было про один бладжер из десяти? — растягивая губы в белозубой волчьей ухмылке протянул Забини, устраивая локоть на плече Тео. Драко покачал головой и вернулся к ужину, заставляя себя смотреть в тарелку, а не… Гермиона чувствовала на себе напряжённый взгляд Рона, сидящего напротив и жующего пюре с беконом. Ей не хотелось поднимать глаза. Она хорошо знала, что взгляд этот тут же превратится в сочувствующе-поддерживающий. Он ободряюще улыбнется, задаст какой-нибудь отвлечённый вопрос о грядущей игре или о том, видела ли Гермиона, как Невилл заигрывал с Луной утром в гостиной, поэтому она жевала свой ужин, не отрываясь от конспекта по нумерологии. Она не хотела вопросов. Она не хотела сочувствия. Ей не нужно было сочувствовать. Ведь её родители живы. В Большом зале, как и всегда, висел гул голосов. Может быть, лишь чуть тише было за столом у Пуффендуйцев. Лори Доретт отсутствовала еще с утра — это Гермиона заметила сразу же, ведь их стол моментально приковывал взгляды с самого завтрака. Когда о тебе пишут в газете, так это и бывает. Когда кто-то убивает твою семью, все невольно обращают на тебя больше внимания, чем на остальных. Гермиона старалась не таращиться. Она старалась вообще не привлекать к себе лишнего внимания. Утром она первым делом собиралась отправиться в библиотеку, которая всегда спасала, отгораживая от настоящего, будто пряча своими пыльными талмудами и крепкими полками, но на полпути её перехватили мальчики. — Ты что, не идёшь на завтрак?! — искренне изумился Рон, на ходу просовывая руку в рукав мантии. — Я… — Гермиона пробежала взглядом по стенам коридора, ведущего из гостиной Гриффиндора, и покачала головой, сознаваясь: — Я хотела зайти в библиотеку. Что-то у меня нет аппетита… — На голодный желудок в библиотеке можно только умереть, — преувеличенно жизнерадостно сообщил Симус, отвлекаясь от разговора с Невиллом. Тот тоже важно закивал. Преувеличенно бодро. Сказал: — Идём! В компании будет веселее. Гермиона натянуто улыбнулась и поняла, что они уже прочитали статью о Лори Доретт. Она могла лишь надеяться, что её глаза воспалены не настолько, чтобы вызвать чьи-то вопросы. — Хорошо, — сдалась, перехватывая школьную сумку прохладной рукой. — Идём на завтрак. Видит Мерлин, она не сможет заставить себя проглотить ни куска. Симус и Невилл отделились, присоединившись к Парвати и её подруге, а Рон начал суетиться. Комментировал всё, что попадалось на глаза, предложил Гермионе свой сливочный пудинг, потому что взял последний кусок. Он никогда раньше не предлагал никому еду. А иногда бросал на Гарри беспомощные взгляды. Гарри же вёл себя подчёркнуто-спокойно. Он резал омлет с овощами на тарелке, когда спросил: — Ты уже читала? Статью, имел он в виду. Чёртову статью. — Да, — очень коротко ответила Гермиона, ещё короче улыбнувшись и почти не отрывая глаз от овсяной каши с мёдом. Гарри осторожно посмотрел на Рона. Тот прикусил губу. И, слава Годрику, после этого прекратил, наконец, дёргаться. Может быть, он попытался бы ободрить её, попытался сказать какую-то милую глупость или выразить серьёзное опасение за семьи нечистокровных, но не успел. Потому что в зал вошел Малфой, и Гермиона перестала слышать Рона. Она не успела собраться, чтобы встретить Малфоя привычной стеной отчуждения. Очень странное ощущение. Она была мягкой и глупо-чувствительной внутри, впитывающей его, словно губка. Его, себя. Взгляд зацепился и никак не мог оторваться от фигуры, идущей к соседнему столу, где, как по команде, притихли слизеринцы, опуская головы. Он выглядел безупречно, как и всегда. Будто и не было трясущихся рук и взлохмаченных волос полчаса назад. Рубашка застегнута под горло, идеально сидящая на плечах мантия, аккуратно завязанный галстук. Она знала, как он завязывал галстук. Как он во время этого слегка наклонял голову влево, по привычке, наверное. И это знание вдруг показалось ей слишком интимным. Когда он вошел, гул в Большом зале слегка поутих. И, кажется, разом все взгляды приковались к его подтянутой фигуре. В мозгу тут же вспыхнули картинки их утра. Его рычание, кровь на сжатом кулаке, она же — на светлой коже виска, которого он касался потом. Его трясущиеся плечи и руки. Её слезы. Почему она была там, с ним? Позволила себе слабость. Чтобы он увидел её страх. Какого черта она позволила… они оба позволили друг другу увидеть что-то, не предназначенное для чужих глаз. И какого черта у неё ощущение, что их это будто сплотило? То, что показывало их бессилие перед происходящим. Погоди-ка, Гермиона. Сплотило? Ты в своём уме? Это совершенно не то слово, которое подходило бы к данной ситуации. Он ведь даже не смотрел на неё в то время как она не могла оторвать взгляда от того, как он усаживается рядом с Забини, как поднимает взгляд, охватывая им будто сразу и всех, что служит условным сигналом к продолжению разговоров, и внимание студентов сразу же рассеивается. Блейз поджимает губы, глядя пристально, чуть прищурившись. «Всё нормально?» произносят его губы, и Малфой приподнимает брови, пытаясь изобразить на лице отстранённое безразличие. «Да» — и это «да» выдает его с головой. Или это заметила только Гермиона? Наверное. Потому что Забини только пару секунд смотрит, но всё же в следующий момент принимается за свой завтрак, а Малфой, вновь опуская глаза, начинает накладывать себе омлет. Даже не взглянув в сторону гриффиндорского стола. Гермиона опомнилась, когда получила легкий пинок коленкой под столом от Рона. Моргнула, оторвавшись от созерцания, и повернулась к нему. — Ты чего? — заговорщически прошептал он, тоже во все глаза таращась на Малфоя, словно пытаясь что-то в нём высмотреть. — Он сделал что-то подозрительное? — Нет, я… — голос сорвался, и Гермиона вздохнула, натыкаясь на любопытный взгляд Гарри напротив. — Просто… О его отце сегодня писал «Пророк». — Ага. И чего? — Ты же и сам недавно сочувствовал ему. Уже прошло? Рон почесал нос. — Да, — сказал он, зачерпывая пудинг ложкой. — Может быть. Я ещё не решил. Когда он прекратит вести себя, как сволочь, вот тогда… — Ему тяжело, — Гермиона не поняла, зачем сказала это. И видела, что Рон тоже не понял. — Ну… не похоже, чтобы он сильно страдал, если честно, — многозначительно протянул он, изламывая брови и отправляя ложку пудинга в рот. Гарри обернулся через плечо и тоже посмотрел на Малфоя, который как раз высокомерно осматривал собравшихся в Большом зале студентов, будто нахождение рядом с каждым из них унижал его в собственных глазах. Заметив пристальное внимание, Малфой уставился в ответ на Гарри, привычно скривив губы и сощурив глаза. Тут же вспомнилось его мерзкое «Страшно, Поттер?», брошенное тысячу лет назад. Будто отголоском из прошлой жизни. Гермиона скрипнула зубами. — Не будет же он рыдать у Забини на плече, — прошипела она, дотягиваясь туфлей до ботинка Гарри и слегка пиная. — Прекрати так таращиться, ради Годрика! — Ну, это было бы в его манере, — Гарри прохладно усмехнулся, насмешливо отсалютовал Малфою бокалом с какао и отвернулся, встречаясь взглядом с вытаращенными глазами Гермионы. Осмотрел свою мантию, будто мог запачкаться едой. — Что? — Что ты делаешь? Гарри моргнул. Гермиона резко дёрнула головой: — Серьёзно, Гарри? Он повернулся к Рону. — Я что-то делаю? Сидящий напротив Рон, доедающий пудинг, сосредоточенно затряс головой — нет. Потом устремил на Гермиону щенячий взгляд: — Он же ничего такого не сделал. Ты чего? — Малфой теперь думает, что мы говорим о нём! — Потому что мы говорим о нём, — Гарри приподнял брови, отпивая какао. Его спокойствие просто выводило из себя. Он словно задался единственной целью — наладить контакт с Малфоем. Словно это действительно могло облегчить ей жизнь! Может быть, и могло бы, если бы они были обыкновенными старостами, если бы между ними не было всей этой... странной и пугающей ерунды, которая происходила в Башне. Которая происходила каждый раз, когда их взгляды пересекались. Гермиона почувствовала, что ещё несколько секунд, и в ней просто разорвётся бомба замедленного действия. Что нервы не выдержат и её затопит изнутри обжигающей лавой ярости. И на кого? На своих друзей! Которые думают, что помогают ей! — Не обязательно на него таращиться! — выпалила она. Заранее можно было предположить, что он устроит в гостиной после всех этих чёртовых гляделок. Снова начнёт бросать свои дебильные комментарии и Гермионе снова, снова, снова придётся ставить этого заносчивого мерзавца на место. Затыкать его поганый рот. Потому что иначе просто не могло быть. В этом суть их взаимодействия: она не промолчит, если он начнёт говорить ей какое-то дерьмо. Если он в принципе начнёт что-то ей говорить. Она ощетинится и ответит. Но сейчас… Гермиона не чувствовала никаких сил, чтобы защититься. Чтобы ставить кого-то на место. Все силы будто выкачали. И перед глазами всё ещё стояли его дрожащие, сгорбленные плечи сегодня утром. Годрик. Она сходит с ума. Гарри прочистил горло. — Гермиона… что снова происходит? Этот вопрос она несколько дней назад задавала Малфою. Он не смог на него ответить. И она сейчас тоже не могла. — Ничего. Просто… — в голове творилось лихорадочное нечто, завязывая мысли в плотный клубок, — просто вся на взводе после дурацкой статьи. И всё. Гарри и Рон коротко переглянулись. Скорее всего, они договорились не говорить о статье при Гермионе. Она бы даже решила, что они ей поверили, если бы Гарри не смотрел слишком странно — этот взгляд у него появился после разговора в Хогсмиде. Так смотрят люди, которые знают страшную тайну, а ты при этом врёшь им в лицо. — Ты связывалась с родителями? — коротко спросил он. Гермиона кивнула. — Да, с ними… с ними всё в порядке. Давайте не будем об этом говорить. — А о чём нам можно говорить? — неожиданно-резко спросил Гарри. Гермиона вздрогнула. Рон тоже недоумённо моргнул, прекращая жевать. Пробормотал: — Гарри… Но он смотрел только на Гермиону. В зелёных глазах застыла обида — болезненная, почти ощутимая. И отчаянно-сильно захотелось попросить у него прощения: сейчас, немедленно. Господи, уж кто точно ни в чём происходящем не виноват, так это он. — Я не… — Мы можем вообще ни о чём не говорить, Гермиона, — сказал Гарри, откладывая приборы. — Раз уж ты теперь не думаешь, что можешь доверять нам то, что тебя беспокоит. Тут же показалось, что в Большом зале стало тише, но Гермиона могла смотреть только на то, как один из её лучших друзей поднимается из-за стола, так и не доев свой омлет. Как одному из её лучших друзей становится больно. Из-за неё. — Гарри, пожалуйста! — выпалила, сжимая руки. Он злился. Он был растерян и не понимал, что происходит. С Гермионой, с их дружбой. Со всем в этом году. А Гермиона готова была себя придушить прямо в этот момент, но только молчала, глядя, как он ждёт. Ей нечего было сказать. Точно не сейчас, когда большая часть студентов, завтракающих в Большом Зале, повернулась в сторону Мальчика-Который-Выжил, лидера Золотого Трио, Гарри Поттера, победившего Волан-де-Морта. И на Гермиону, которая просто сидела перед ним, пылая щеками. Сейчас не время что-то объяснять. Не при всех. Она вообще сомневалась, что сможет что-то объяснить. Гарри, не дождавшись никакого ответа, дёрнул головой. Бросил: — Мы с Джинни договорились полетать. Я… пойду. Получилось резко. Рон проглотил пудинг. Гермиона молча смотрела, как Гарри уходит. Несколько голов поворачивались ему вслед. Чёрт возьми. Чёрт возьми! Какая же ты дура! — Мерлин, что это было… — пробормотал Рон и подтолкнул Гермиону плечом. — Не переживай. Наверняка просто бесится перед игрой, как всегда. Ты… в порядке? — Да, — пробормотала Гермиона негромко. — В порядке. Она заставила себя оторвать взгляд от напряжённой фигуры Гарри только в тот момент, когда он исчез за дверью в Большой зал. На глаза попались слизеринцы: Малфой говорил о чём-то с Забини, постукивая костяшками пальцев по столу. Как легко сейчас было снова его ненавидеть. А теперь, по истечении целого дня, который постепенно, медленно, но уверенно пригладил беспокойство в её грудной клетке, Гермиона поняла, что вела себя, как идиотка. Позволила банальному страху перед Гарри и жалости к Драко Малфою захватить её здравый ум. Нельзя. Так было нельзя. Это ведь Малфой. Ему это не нужно, а ей — и подавно. Недоумение Гарри было объяснимо. Малфой неплохо проявил себя на битве, поэтому теперь на него смотрели, как и на любого другого семикурсника, который сделал свой вклад в уничтожение Волан-де-Морта. Как на героя войны. Он бросил Гарри свою палочку, конечно это повлияло на формирование иного мнения о нём. Это просто нужно было принять. Смириться с этим. Гарри смирился. Гарри принял. Она не могла. Гермиона со вздохом отложила конспект, устав от ощущения взгляда Рона и внимательно осматривая его в ответ, будто на предмет посторонних мыслей. На ужине Гарри не было — конечно, Рон сказал, что он целый день зависает с Джинни, но Гермиона прекрасно понимала, почему он отказался прийти. После завтрака они не виделись. Даже когда Гермиона спустилась в гостиную Гриффиндора, где царил настоящий хаос. Шум и гам собравшихся там гриффиндорцев, всполошённых событием и напоминающих сейчас раскуроченный муравейник сильно отвлекал, но она все равно написала письмо матери на скорую руку. Им с отцом нужно уехать из Англии на ближайшее время. Они ведь собирались поехать к тёте Лилит в Австрию на Рождественские каникулы, так почему бы не перенести поездку на сейчас? Уже начало октября. А тётя давно приглашала их к себе погостить. Умом Гермиона понимала, что если кому-то это будет нужно, её семью достанут даже в Антарктике, но так было спокойнее. Пожиратели и приспешники орудовали в Лондоне. Главное, чтобы маме дали отпускные на работе. Чтобы она согласилась уехать. Поняла её, прислушалась, как делала всегда. Гермиона была благодарна своей матери за то доверительное отношение, которым располагала. Независимо от того, что виделись они всего ничего, — два месяца в году летом и полторы недели зимой — мать ей безоглядно верила. И Гермиона не могла подвести её. Она чувствовала ответственность за них обоих — и мать, и отца. Вдвойне оттого, что они магглы. И втройне оттого, что она — волшебница. И если с ними что-то случится, это будет исключительно её вина. — Что? — только теперь она заметила, как озадачен Рон. — Чего так разглядываешь меня? Гермиона моргнула и торопливо отвела глаза. — Задумалась. Рон тут же взбодрился. Она целый день провела в библиотеке, а большую часть ужина просто молчала, поэтому шанс поговорить он бы не упустил. — О чем? Она подняла конспект и помахала им перед лицом. — У нас контрольная в четверг. — Да ладно, Гермиона. Ты действительно думаешь об этом, в то время, как… Ладно, не смотри на меня так. Я не дурак. Утром вы поссорились с Гарри. — Мы не… — И теперь ты думаешь, что я должен занять чью-то сторону, и что я займу его сторону, ведь он встречается с моей сестрой, а ещё у нас с ним крепкая мужская дружба, а ещё… — Рональд… — Гермиона закатила глаза. Он подался вперёд и опёрся на локти, указывая на неё пальцем. — Я не займу ничью сторону, потому что вы помиритесь завтра же. Я просто не успею, — извиняющимся тоном сказал он, разводя руками. За целый день он заметно успокоился. И, видимо, поговорил с Гарри, поэтому теперь только добродушно добавил: — Если вы завтра же не помиритесь, я заставлю вас помириться. Потому что глупее ссоры, чем утром, я ещё не видел. — Пожалуйста, прекрати тыкать пальцем мне в лицо. — Извини. Гермиона только вздохнула, глядя Рону в глаза. Он бодро пошевелил бровями и снова взялся за вилку. — Просто знаешь что? — со свойственным только ему пылом Рон протянул свободную руку через стол и легко сжал запястье Гермионы. — Всё будет хорошо. Веришь? Я это уже на счёт статьи про Лори Доретт, если что. Внутри тут же расцвело нежностью. Она сжала его руку в ответ и коротко рассмеялась, кивая: — Конечно, всё будет хорошо. Он тоже кивнул и отпустил, довольный тем, что она позволила поддержать себя. От мысли, насколько сильно она важна и Рону, и Гарри, ей стало так горячо, что почти заболело сердце. Завтра перед игрой они однозначно помирятся. Никакой чёртов Малфой не станет причиной их ссоры. А пока пора было сходить в совятню и проверить, не пришёл ли ответ от матери. — Я пойду, Рон. Нужно ещё график составить. — Я надеюсь, что… — он вдруг запнулся и прочистил горло, бегая взглядом по блюдам на столе. — Что? — Ну, ты же пойдешь на игру завтра? — он смотрел, приподняв светлые брови, будто была хотя бы одна игра, на которую она бы не приходила, чтобы поддержать их с Гарри. — Естественно, пойду! — Гермиона засунула конспект в сумку, и заметила, как Рон облегчённо вздохнул. — Будто я могла это пропустить. Посмотреть как Гриффиндор уделает слизеринцев. Моё любимое зрелище! — Прямо не терпится увидеть их рожи, — расплылся в улыбке он, засовывая в рот полную вилку пюре. Гермиона закатила глаза, усмехаясь и вставая. — Я думаю, они уже трясутся в страхе. Он ободрённо кивнул, шумно глотая и махнув уходящей Гермионе рукой, а она, проходя мимо стола Слизерина, совсем не смотрела на сидящих неподалёку Малфоя, Забини, Нотта и Паркинсон, шумно что-то обсуждающих. Кажется, не замечающих вокруг себя больше ничего.***
Малфой еле дожил до вечера вторника. Мерлин, это был самый долгий день в его жизни. Самый долгий разговор «по душам» с Блейзом. Самая долгая тренировка по Квиддичу под проливным дождём. Самый долгий завтрак-обед-ужин. Это всё ползло огромным серым пятном перед глазами. Лица, голоса, невнятный бред, что-то мурлычущая Пэнси, летящие в лицо капли дождя, крики Грэхэма, раздевалка, душ, ужин. Калейдоскоп. Всё крутилось и заворачивалось в него самого, а он… будто стоял сторонним наблюдателем. И видел перед глазами осунувшееся, бледное лицо в обрамлении густых вьющихся волос. Когда Поттер на завтраке отсалютовал ему бокалом, Малфой охренел. Он не понял этого жеста. Зато потом, когда он огрызнулся на грязнокровку, Малфою показалось, что он сейчас просто встанет и прикончит его. Неизвестно — как. Всё равно — как. Это был секундный порыв. Фактически, ему было плевать. Он давно не ловил себя на желании сказать Поттеру что-нибудь мерзкое или огрызнуться просто так, для профилактики. Напомнить, где его место. Но в тот момент захотелось его ударить. Разбить эту физиономию о стол. Врезать хорошенько. Конечно, не потому, что он повысил голос на грязнокровку. Скорее оттого, как она на него в этот момент смотрела. Выглядела такой потерянной, словно только что дала пощёчину самому важному человеку в своей жизни. Оттого, что лицо её в тот момент было воплощением тупой, давящей боли, непонимания и… стыда. Оттого, что Поттер может вызвать в ней эмоции, которые не удавалось Малфою. Салазар её дери. Это чувство быстро улеглось, Поттер слинял, подавленная Грейнджер ковырялась в своей тарелке и вся эта ситуация больше не вызывала никакого интереса, но… в то же время сидела в голове до сих пор. Это был бесконечный день. Поэтому теперь, когда он наконец-то дошёл до гостиной старост и рухнул на диван, уставший, вымотанный, истерзанный собственными мыслями, откинув голову на спинку, опуская руки, вытягивая ноги, кладя их на журнальный столик… он почувствовал эфемерное облачко покоя, толкнувшегося в груди. Такого мнимого и хрупкого, что захотелось тут же вышвырнуть его из себя. Выплюнуть, выдавить. Чтобы оно не рождало надежду на то, что когда-то всё внутри успокоится. К чёрту. Нужно учиться жить с тем, что бросает ему жизнь. Он прикрыл глаза, прислушиваясь к тому, как потрескивает огонь в камине. Чёрт, пусть так будет всегда. Или не всегда, пусть так будет хотя бы немного. Совсем чуть-чуть. Пять-шесть-семь минут покоя. Он так хотел этого. Прекрасная, идеальная тишина в ушах, нарушаемая лишь легким гулом крови. Спокойными ударами сердца где-то внутри. И здесь, в этой уже-так-привычно-тёплой комнате он вдруг понял, что ему хорошо. Мерлин, откуда это ощущение? Потом. Он обо всём подумает потом. Сейчас он представлял, что не один здесь. Что нежная рука скользит по его лбу, зарываясь пальцами в волосы, отбрасывая их назад. Такая неуместная и нужная. Знающая и изучающая одновременно. Гладит, приглаживает, мягкая, тёплая. Он бы повернул голову ей навстречу, потираясь, благодаря за это прикосновение. И когда его голова действительно легко перекатилась по спинке дивана, будто подаваясь к призрачным касаниям, он застыл. Открыл глаза, разрушая свою беззвучную иллюзию покоя в голове. С ума сошёл. Куда ты лезешь? Чего ты захотел, а, Малфой? Уж не её ли? Сердце замерло, когда он услышал тихий голос, произносящий пароль Рвотной Даме. Чёрт. Тебя здесь не хватало. Драко сел ровно, складывая руки на груди, но не потрудившись снять ноги с угла столика. Бросил взгляд на часы. Девять. Интересно, где она шаталась. Небось, мирилась со своим ненаглядным Поттером. Высасывала у него прощение в туалете, стоя перед ним на коленях. А он обхватывал её голову и сжимал свои зубы, запрокидывая голову от удовольствия. Фу, блядь. Фу. Он понятия не имел, откуда эти мысли. Малфою стало противно, и он скривился, встречая грязнокровку одним из тех взглядов, от которых шарахались младшекурсники. И она тоже… будто бы шарахнулась, но затем нахмурилась и покачала головой, уставившись на подошвы его туфель, что глядели на неё со столика. — Не мог бы ты отдыхать покомпактнее, Малфой? Столы не для твоих ног здесь расставлены. Этот голос его отрезвил окончательно, и он скривил губы, следя за тем, как она проходит к рабочему столу, а затем исчезает из поля зрения и шуршит бумагами. Поттер, пыхтящий, откинувшийся на бачок унитаза, и она — между его расставленных ног. — Ты не могла бы пойти на хер со своими замечаниями? — огрызнулся Драко, передёрнувшись от отвращения, отмечая, что шорох пергамента на секунду стих. Фантазия нарисовала её застывшие руки и упрекающий взгляд в затылок, который он почти почувствовал. — Козёл. — Сука. — Высокомерный идиот. — Заносчивая дура, — и вдруг: — Что от тебя хотел Поттер? Драко почти услышал, как что-то внутри него с хрустом осыпалось от ужаса. Вместе с картинкой сосущей в туалете Грейнджер. Какого хера он спросил это? — Что, прости? Да, мне тоже интересно, что. Мозг лихорадочно работал. Думай, мать твою. Думай. — За завтраком он таращился на меня, а потом психанул и свалил, — Драко хохотнул. До охерения неубедительно. Грейнджер вновь зашелестела своими бумажками. Немного нервно. — Не твоё дело, — голос приглушён, и Малфой почувствовал раздражение где-то совсем близко к глотке. Резко обернулся, закидывая руку на спинку дивана и глядя на Грейнджер, сидящую за столом, лихорадочно листающую книгу. — А мне кажется, что моё. Раз я был в этом замешан. — Ты не был замешан, Малфой. Не вокруг тебя вращается вся наша планета, — с расстановкой произнесла она, прожигая его взглядом и вновь опуская глаза на страницы книги. — И как тебя касаются наши темы для обсуждения я тоже не представляю, знаешь ли. Он сжал зубы, кляня себя за то, что вообще заговорил с ней. Задал вопрос о грёбанном Поттере. И за то, что его это интересовало. Интересовало. Драко ещё не распробовал это слово, чтобы сказать наверняка. Несколько секунд смотрел на грязнокровку, чувствуя её отстранённость. Она будто была потеряна. Отвечала спокойно, без прежнего запала. Вспомнилось её утреннее состояние — практически уничтожена. Словно застывшая в немом крике, со спиной, ровной, как игла. На мгновение ему стало не по себе оттого, что Грейнджер, — привычно-мятежная, с выпяченной грудью и горящими глазами — могла сломаться, оттого, что у какой-то Лори Доретт из Пуффендуя погибли родители. Оттого, что и её семье тоже могла грозить опасность. Нет. Нет, блин. Она не сломлена. Он знал. Он знал её уже столько времени, что мог поклясться — она по-прежнему упрямая, не поддавшаяся ситуации сука. Он не позволит сломить её кому-то... кроме себя, конечно. Не позволит лишить себя этого удовольствия, а значит, нужно вернуть её. Он вернёт её к той грани, на которой заканчивается жалость и появляется желание уничтожить. — Грейнджер, а может быть, кто-то донёс ему о том, что здесь происходит? — сладким голосом протянул, зная, что вот так, с ходу, ступает на опасную для них обоих почву. И это лишний раз подтвердили её болезненно распрямившиеся плечи. Ничего. Бить, так со всего маху. — Здесь? — В гостиной старост. — Не имею понятия, о чем ты. — О твоих домогательствах меня, конечно же. Она застыла. Давай, злись. Тёмные глаза сверлом впились в его лицо, а пальцы сжались на страницах учебника. — Ты совсем тронулся, Малфой? О, да. Уже давно. — Не прикидывайся, что не понимаешь, Грейнджер, — губы растягиваются в усмешке. Дразня, играючи. — Тот поцелуй. Она сжала губы, не опуская глаз. Процедила: — Тот, которого не было, а? Я-то уже и думать о нём забыла, — и снова уткнулась взглядом в книгу. «Ты врёшь, маленькая сучка». — Я не верю тебе. — Зря. — Я бы не сказал. Что, рассказала Поттеру, как мы здорово здесь проводим время? Ему не понравилось? — Малфой пошевелил бровями и растянул губы в самодовольной ухмылке. Она захлопнула книгу и отшвырнула её, грохнув тяжелой обложкой по столу. — Что ты нафиг несёшь? — Правда глаза колет? — Заткнись и хватит говорить этот… бред! — она сделала шаг к нему, сжав кулаки. Хорошо. Хорошо, Грейнджер, умница. Злись. Малфой прищурился, не сводя с неё глаз. Молчал. — Мы с Гарри… никогда бы не поссорились из-за тебя. «Мы с Гарри». Какого хера это укололо его? — М-м, — протянул, глядя с насмешкой. Заставляя себя лениво откинуть голову. — Да, чёрт возьми. Ты не достоин даже… даже его взгляда, ясно? — Грейнджер сделала еще шаг, уничтожая его своими глазами. Повышая тон. — Ни одного взгляда, недоумок! Он выглядел спокойным, и это сбивало её с толку. В груди же ревела ярость. Настоящая, просыпающаяся ярость. Не от её последних слов, нет. Вовсе не это. Мы с Гарри. Мы-блять-с-Гарри. Сука. — Тогда почему ты хочешь меня, а не его? — прорычал он прежде, чем подумал. И голос шёл в резкий противовес его показательно-расслабленному выражению лица. — Какого хера ты вжиралась в меня, всасывала в себя мой язык и, не держи я твои гребаные руки, ты впилась бы в мою одежду и разорвала её, нахрен, пополам? Она одеревенела, хлопая глазами. Он жадно наблюдал за тем, как румянец окрашивает её щеки. Жаркий, душащий. На секунду представил, какая горячая сейчас у неё кожа. И сколько под ней грязной, бурлящей крови. — Молчишь, да? — он грубо рассмеялся, вставая. Поворачиваясь к ней лицом. — Куда подевался весь твой яд? — Заткнись. — Заткнись, — передразнил он, кривя губы. — Всё, что можешь. Талдычить — «заткнись». Как чертов попугай. — Малфой уже не был уверен в том, что поступает правильно. Он вообще ни в чём не был уверен. — А знаешь, что? — Совсем тихо, с прежней ухмылкой. — Мне не понравилось. Ни твой вкус. Ни твой рот. Это было отвратительно, я всерьёз подумывал над тем, чтобы попросить Снейпа выделить мне флакончик с зельем, стирающим память, иначе у меня на Пэнси больше никогда не встанет. Если я ещё хотя бы раз вспомню о тебе. Грейнджер смотрела прямо на него, и щеки её пылали всё больше с каждой секундой. Но если сначала в румянце был намёк на смущение, то теперь это было унижение, такое чистое. Такое настоящее. Рот на секунду приоткрылся, но она не нашла слов. Хотя, скорее всего, просто не посчитала его достойным ответа. Во всей её позе, во взгляде. Превосходство читалось во всей Грейнджер. Он был уверен, что эта дура вспыхнет, как спичка, ослепит яростью, как долбаный Люмос. Но она только фыркнула и… отвернулась. Она, мать её, отвернулась и направилась к арке. Малфой слышал собственное тяжелое дыхание. Следил за ней, пока она шла к лестнице в свою спальню. Спина — иголка. Как всегда. — Что, и всё? — выплюнул он ей в спину, не сдержавшись, чувствуя себя идиотом. Чувствуя накатывающую ярость. — И это всё, твою мать? Ты, чёртова сука, не можешь мне даже ответить! — Почти рёв. Он орал на неё так, что срывался голос. — Ответь мне немедленно, Грейнджер! — Она остановилась. — Ответь мне. Ответь, скажи, что я не прав! Скажи, что ты не отсасывала Поттеру, вымаливая прощение! — Резкий разворот и пылающий взгляд потемневших глаз. Мозги так быстро отключались. «Мы с Гарри». — Прощение за то, что хочешь меня, что течёшь от меня. Я не слепой, вижу, как ты смотришь. Твой этот херов «он-меня-не-раскусит» взгляд! Я уверен, что каждую ночь ты запускаешь руку в трусики и представляешь меня, между твоих ног. Мерзкие фантазии. Мерзкая ты. Какая жалость, что тебе, кроме твоего шрамированного дружка и его нищей псины никто, никогда не прису… Искры. Из глаз посыпались искры, а голова едва не запрокинулась от удара. В ушах звенел звук пощёчины. Хлёсткий, до охерения отрезвляющий. — Не смей. Больше. Ни слова говорить. Её шипение, пылающий взгляд, вздёрнутый подбородок. Ударила. Она его ударила. Он смотрел на неё, стискивая челюсти всё сильнее с каждой секундой. Впитывая её. Её ту, что он разбудил. Кем он заставил её стать. Огонь во всей застывшей позе. Она горела. И если бы он не знал, что щека полыхает от удара, то мог бы поклясться, что это Грейнджер обжигала его сейчас. Дыхание Малфоя заходилось, и он смотрел на неё, не зная, что ему делать. — Можешь расписывать все эти гадкие, мерзкие вещи своей драгоценной Паркинсон, а не мне, — она практически задыхалась, цедя слова. — Мне ты можешь говорить любые гадости, касающиеся чего угодно, кроме всей этой грязной, пошлой… порнографии, хренов ты извращенец, но ни слова, слышишь? Ни слова о Гарри, сукин ты сын. Её шёпот напоминал крик. Отчаянный. Задушенный. Рвущийся, как пергамент. А в голове набатом стучало «Гарри. Гарри. Гарри». Драко зарычал, делая шаг к ней. Он хотел припечатать её к ближайшей стене за одно лишь это имя, произнесенное вслух. Размазать её мерзкое существо по камню, чтобы она не делала этого. Не делала этого с ним. Он как раз собирался шагнуть к ней, когда узкие ладони яростно впечатались в его грудь. Толчок. — Твою мать, Малфой! Он замер. Внезапный крик прямо в лицо отдался в барабанных перепонках и во всей голове, заставляя остановиться. Грейнджер ещё раз толкнула его. И снова: — Твою мать! Это ты, ты виноват во всём этом! — Слова звоном бились о черепную коробку. И это каким-то херовым чудом вдруг почти успокоило его. За несколько секунд. И, кажется, за миллион ударов сердца. Он коснулся рукой щеки, не отрывая от неё глаз. А она дрожала. Безостановочно тряслась, и с этой дрожью из неё выходил тот ком, что засел глубоко, глубже, чем можно было представить. — Я так ненавижу тебя! — крика больнее он не слышал никогда. — Серьёзно? Он издевался. Ей было плевать. Она видела, как он реагировал на её слова. Практически закипел. Едва не тронулся своим скудным умом, пока она говорила. Ничего, Малфой. Жри. Жри своё собственное дерьмо, которое обычно вылетает из твоего рта. — Серьёзно, — выплюнула Гермиона, глядя прямо ему в глаза. Затем сделала шаг назад, сжимая пылающую ладонь, взглядом удерживая его на расстоянии. Он не двигался. Еще шаг. Ещё. Он заговорил, когда она была уже у самой лестницы. — Если ещё хотя бы раз вздумаешь ударить меня, я уничтожу тебя со всеми твоими грязными потрохами. — Следи за своими потрохами и стань уже взрослее, ради Мерлина. Пора бы понять, что твои пустые угрозы — это просто «пшик», — произнесла она почти спокойно, видя, что он злится. Почти готов сорваться с места, но она лишь сделала ещё один шаг назад, упираясь икрой ноги в первую ступеньку. — Достаточно одного дуновения — и их нет. — Уверена? — рычание. — Более чем, — провокация. — Вот, чем вы с папочкой так похожи, верно? Слишком. Много. Пустых. Слов. И оба замерли на какую-то долю секунды. Он был уверен, что ослышался. Она была уверена, что не произнесла этого вслух. Не ослышался. Произнесла. Рывок. Гермиона не поняла, каким поистине волшебным образом взлетела по ступенькам до небольшой площадки и дернула за ручку своей двери раньше, чем он настиг её. Но в следующую секунду дверь, припечатанная его ладонью, с грохотом захлопнулась у неё перед носом, а руки волчком развернули её на сто восемьдесят градусов так, что волосы хлестнули по щекам. Она оттолкнула его, и он сделал несколько шагов назад, не сводя с Гермионы ледяных я-убью-тебя глаз. Она так сильно прижалась спиной к дереву, что ощущала каждый свой позвонок. По спине пробежала холодная дрожь, когда он сделал шаг к ней. Она прекратила дышать, всей душой желая, чтобы он остановился. — Малфой… — она предупреждающе выставила руку вперед, — не смей подходить ближе. Он был зол. Адски зол. И злость эта граничила с каким-то сумасшествием. — Страшно? — зло усмехнулся, замирая. — Или больше нравится, когда делают это внезапно? Позвать Грэхэма? Лед. Платина. Шоколад. Ярость. — Иди ты со своим Грэхэмом! Ещё шаг, и Малфой перед ней, а она ощущает его запах. Он буквально впивается в лёгкие, размягчая воздух, который предназначался ещё порции негодующих фраз. И Грейнджер выпаливает, тяжело дыша: — Что случилось с твоими недавними словами, а, Малфой? — С какими ещё... — О том, что я уродина, — выплюнула, с вызовом подаваясь вперёд. Он слегка отстранился, глядя на неё сверху вниз. Самодовольно усмехнулся. — Задело? — Ни черта. Чего ещё от тебя ждать, как не этого? — О, Грейнджер. Я столько всего могу сказать, — и, если бы Гермиона не тряслась уже сейчас, его хищная ухмылка исправила бы это. — Например... И это "например" едва не заставило её в ужасе завопить. Нет, только не это. Малфой мягко наклонился над самой её макушкой. Скользнул вбок, к скуле, однако не касаясь кожи. — Ты же знаешь Пэнси, — шепнул едва слышно, и от дыхания пошевелилась прядь её волос. По щекам разлился колючий и жаркий румянец. — Пэнс нравится, когда ей говорят разные словечки. — Посмей только, — процедила Гермиона, сглатывая колотящееся в глотке сердце. Она чётко ощутила тот момент, когда Малфой едва-едва коснулся её щеки кончиком носа. — Сладкая... горячая девочка. Её оглушил этот тон. Низкий, гудящий. Отозвавшийся настоящей сладостью в каждой косточке, когда он придвинул губы к её уху, рассылая по коже море мурашек. — Малфой, заткнись немедленно. — У неё точно так же дрожит голос, когда я делаю это, — почти неслышно шепчет он в раковину её уха и перед глазами разрываются круги, когда губы касаются ледяной мочки. А затем соскальзывают по шее, разрывая кожу, будто лезвием — пылающими полосами. — У неё хриплый и сексуальный голос. Такой, что хочется тут же усадить её на стол и трахнуть. Раздвинуть её прекрасные ноги и сорвать трусики. А потом войти так глубоко... В живот ударила горячая судорога. Господи. — ...чтобы она выла от кайфа, когда я начну вбиваться в неё. Гермиона всхлипнула и зажмурилась, отчаянно вызывая в себе злость, чувствуя, как горячо становится между ног от этих отвратительных вещей, что он говорит и от этих прикосновений, что жгут её раскалённым оловом. — А я думал, тебя заводят такие, как он. Когда вы тискались там, в Хогсмиде. У меня чуть не встал. Столько страсти… — Захлебнись своим ядом! — прохрипела она севшим голосом, вжимаясь затылком в дверь. Лишь бы не рядом. Лишь бы дальше от него. Ей просто нужно было больше воздуха. В полутьме небольшой площадки, окружённой каменными стенами, блеснули его глаза, когда он отстранился. Так близко. Такие затягивающие в себя. Горящие и вылизывающие её лицо. — Признайся, такой суке, как ты, нравятся грубые руки. Как у него, — голос Малфоя был тихим и слегка задыхающимся. — Твою мать, Грейнджер, он ведь почти трахнул тебя. На глазах у всех. Как шлюху. Ему невообразимо понравилось, как он её назвал. Она почувствовала. Ладонь взметнулась почти автоматически, Гермиона даже в полной мере не осознала, что снова собралась ударить его. Просто для того, чтобы привести в чувство. Чтобы он отошёл. И тут же удивилась, что не почувствовала жжения от пощёчины. Не услышала характерного звука. Только поняла, что ладонь зависла в воздухе на секунду, а затем с силой врезалась в дверь, прижатая его рукой. — Я уже предупреждал тебя насчёт этого, — глухой голос, ядовитые слова бьются о её лицо. Скрещённое дыхание, будто сцепленные клинки. Она смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Малфой чувствовал, как дрожит тонкая рука, прижатая его ладонью к дереву двери. Теплая, мягкая кожа. Путаница волос на плечах, распахнутые ресницы, влажные губы. Это все путало мысли. Чертовски путало мысли. В штанах пульсировало, и ощущение полной беспомощности грязнокровки, распластанной под ним по двери, не способствовало уменьшению эрекции. Это не Пэнси. Это Грейнджер. Это не пухлый рот, это худая фигура, это гнездо на голове. Он слышал, как кровь начинает стучать в ушах. Но, Мерлин, как он был зол. И как хотел её. — Пусти, — совсем тихо. Драко перебарывал желание прикрыть глаза и впитать в себя этот хрипловатый голос, сочащийся злобой и обидой. На то, что он наговорил. Как назвал её. На то, что они друг другу наговорили, и он едва заставил себя смолчать, когда ненужное извинение едва не вырвалось из губ. Осознание этого заставило его замереть на месте, вместе с фальшивой ухмылкой, с самодовольным выражением лица, с надменным взглядом. Она едва не заставила его Извиниться. Сука. Чёртова сука. Чёртовасукачёртовасука. Она с шипением втянула в себя воздух, и только тогда он понял, что сжал её пальцы слишком сильно. На секунду взгляд остановился на их соединённых руках, а затем метнулся обратно, к её лицу. Какого они стоят так близко уже столько времени? Ему казалось, что прошло несколько часов, и что он весь пропах ею. — Не смей больше и помыслить о том, чтобы ударить меня, поняла? — Боишься, что будет больно? — дрожит. — Ты поняла меня, идиотка? На секунду сжал хрупкие пальцы ещё сильнее. Она прикусила губу, и его взгляд моментально съел этот жест. На щеках заходили желваки. — Да, — беззвучно. Отойди от неё. Отойдиотнеё! Он медленно выпустил руку, которую она несколько секунд всё ещё держала на месте, а затем торопливо прижала к себе, растирая пальцами. Выпрямил плечи, неспеша отодвинулся, будто для того чтобы убедиться, что она действительно поняла его. Она же смотрела затравленно, как волчонок, и взгляд с каждой секундой становился все более острым. Кажется, этот взгляд вот-вот сделает несколько аккуратных надрезов на малфоевском лице. Прошло несколько секунд, не больше. — Всё? Соизволишь отойти от меня? В этом сочащимся сарказмом вопросе — просьба. Малфой не глухой, он услышал её так ясно, что дыхание перехватило. Она хочет, чтобы он отошёл. — Нет. Вопросительно поднятая бровь. Она тоже тяжело дышит. — Извинения. — Что?.. — Извинения, Грейнджер. — За что ещё? — она вздернула подбородок. Малфой не делал ни шага назад, и поэтому когда он поднял руку и поправил воротник рубашки, его ключица, выступающая в расстегнутом вороте, моментально приковала её взгляд. Он заметил. Выдохнул. — За упоминание об отце. Взгляд её проедал кожу его шеи. Гермиона молила Мерлина, чтобы он дал сил поднять глаза на его лицо. Но, проклятье, как хотелось поднести лицо к этой выемке, вдыхая его запах. Тёплый. Вкусный. Она облизала губы. Что он там сказал? Об отце?.. Голова кружилась. Соберись, Грейнджер. Сопротивляйся — если не ему, так самой себе. — Нет, — произнесла на выдохе. — Отойди от меня. Малфой наклонился, совсем немного, отчего его запах, от которого просто ехала крыша, накрыл её с головой, а глаза оказались почти на одном с ней уровне. — Извинения, — бесшумно произнесли губы. Так близко. Это было почти прикосновение. Малфой так близко. У неё свободны руки. Впервые. Сейчас она оттолкнёт его. Сейчас. Взгляд соскальзывает с его глаз на жилистую шею. Память тут же рисует картину: он, полуголый, и эта шея со вздувшимися венами, запрокинутая голова. Жар бьёт в щёки. Рука сама поднимается вверх. Он видит и не шевелится. Смотрит напряжённо, слегка озадаченно. Пальцы замирают прямо над бьющейся под кожей жилкой, и Грейнджер зачарованно смотрит, как медленно, убийственно медленно подушечки пальцев касаются её. Теплой, светлой. Невесомо. Страшно. Пальцы замирают, не шевелясь, чувствуя, как сильно бьётся его пульс. Точно посылая дрожащие импульсы под её ногти, к ладоням, плечам, а там — в грудь. Горячо, жарко. И сердце заходится. Вот-вот разломит её рёбра изнутри. Мерлин. Такой тёплый. Нельзя. Убери руку. Нельзя. Пальцы медленно скользят вниз, почти не касаясь, дрожа. Дыхание Малфоя срывается, и он приоткрывает рот, то ли чтобы сказать что-то, то ли чтобы втягивать в себя больше воздуха. Почему он не останавливает её? Почему? Останови меня, потому что я не могу остановить это сама. Он часто дышит, и у Гермионы кружится голова, когда один палец соскальзывает в углубление его ключицы. Малфой вздрагивает. Прикусывает губу, будто сдерживая рвущиеся… слова? Стон? Его дикий взгляд прикован к ней. Зрачки почти проглотили кристальную радужку. — Какого хера ты делаешь? — низкий голос. Чужой. Она поднимает глаза. — Ничего, — шёпот. Легкое движение руки у него на шее. Шум в голове и член, так болезненно пульсирующий в штанах. Молчи, Грейнджер. Молчи. — Клянусь, я никогда… Рука скользнула на его затылок, ощущая его ладонью, обдавая теплом, и Малфой чувствовал, что дыхания не хватает. Совсем. Он задыхался. Впился пальцами в дверь по обе стороны от неё, вытворяющей с ним что-то своими руками, пытаясь контролировать дыхание. Его трясло. Просто подкидывало на месте. Он не понимал, какого чёрта… Грейнджер вдруг подалась вперед, притягивая его к себе, легко, одним надавливанием крошечной ладони, и он ощутил её губы там, где только что порхали пальцы. Из глотки вырвался низкий стон, заставивший её вздрогнуть, отдаваясь от стен на каменной площадке. Она испуганно отпрянула, но он тут же притянул её к себе, обхватывая рукой за шею, зарываясь в волосы. «Сводишь с ума. Сука…» А в следующий миг он поцеловал её. Врезался губами в горячий рот, и её голова ударилась о дверь, а ладонь на шее замерла. Его не остановило её задушенное восклицание. Попытка зачем-то отклониться. Руки, впившиеся в кожу. Он чувствовал, что шея пылала, и, кажется, даже соприкосновение с воротником рубашки в том месте, где касалась она, возбуждало. Адски возбуждало. Как он хотел её. Что она делала с ним… Малфою почти больно сминать её губы. На грани укуса. Он въедается в неё, понимая, что уже почти забыл её вкус. Как, блядь, он мог забыть этот вкус? Никогда. Никогда он не забудет его. Сладко. Жарко. Горячо. Он так хотел. Легкий толчок в грудь. Он немного отстранился. Перепуганные глаза снизу — вверх. — Нет! — паника. Откуда в её взгляде эта паника? Он поднимает руку и проводит пальцем по её губам. Слегка покрасневшим, заставляя замолчать. Грейнджер смотрит на него. Прямо на него, и он тонет. Охренительно быстро тонет в море её глаз, потому что будто со стороны видит, как наклоняется и вновь целует грязнокровку. Осторожно, почти не раскрывая рта, чувствуя бешеную дрожь по спине от той нежности, о которой так мало знал. И она снова застывает. Секунда, две. Выдох. Её дрожащий полустон, начисто срывающий крышу, когда подушечки его пальцев гладят кожу у их соединённых губ. И он с силой прижимается к ней, целуя, втягивая в себя, всасывая, прикусывая. Его язык скользит внутрь, вызывая тонкий всхлип. Снова внутрь. Снова. Глубже, вылизывая, сталкиваясь с её языком. Так горячо. Так неправильно. Так грязно — он почти чувствовал эту грязь у себя во рту. Получи. Получи то, чего ты хотела. Грёбаная гриффиндорская сука. Запомни этот поцелуй, потому что он никогда больше не повторится. Никогда — какжеяхочутебя — не повторится. Он сходил с ума. Сходил с ума, терзая её рот. Практически вытрахивая его языком, вперемешку с рычанием, её стонами, их дыханием, лихорадочными мыслями, совершенно пустыми. Сводили с ума её руки, которые зарывались в волосы на его затылке. С таким упоением, будто она хотела этого больше, чем чего-либо в этой жизни. Сводила с ума её грудь, прижатая к его груди. То, как она выгибалась, прижимаясь к нему своим животом. Это. Сводило. С ума. Он толкнулся к ней бедрами, прижимая к двери. Отрываясь от губ, глядя в глаза. «Чувствуешь? Чувствуешь, что ты делаешь со мной?» Она чувствовала. На секунду в карих глазах показался настоящий страх. Руки сжали его волосы, то ли отстраняя, то ли — притягивая. С каким-то глухим отчаянием. Оставалось поддаться — так соблазнительно ему поддаться. Драко втягивал в себя воздух сквозь сжатые зубы. Тонкие пальцы впились в его плечи, в ткань рубашки, комкая, заставляя прижиматься ближе, когда он начал медленно двигаться, глядя в распахнутые глаза. Скользя пахом по её животу и бёдрам, сминая в кулаках тонкую блузу и с силой проводя ладонями вниз, к тазовым косточкам. — Нет… — слишком тихо. Слишком невесомо. Он не слышал. Ещё раз сильно толкнулся к ней и Грейнджер широко открыла рот, запрокидывая голову. Закрывая глаза. Малфой рычал. Прижимал к себе так, как будто боялся. Что она исчезнет. Что её на самом деле нет. Ощущал её кожей, ощущал её запах, который забивал нос, но его было так мало. Протянул руку и обхватил тугую шею, скользя на затылок, поднимая голову и впиваясь в горячие губы. И Грейнджер ответила. Сразу, сильно. И на этот раз Драко был уверен — её руки тянут его на себя. Он хотел больше. Он хотел быть в ней. Не в том, банальном, простом смысле. Он хотел. Быть. Её кожей. Её сутью. Её кровью. Он не понимал. Мерлин, он не понимал того, что росло в нем. Такое знакомое. Такое давнее, что хотелось выть. То, что он давно отторг и клялся больше никогда — никогда — не впускать в себя. В свою жизнь. В свое существование. Боль. Как больно было её чувствовать. Как сильно болело что-то в груди. Он никак не мог понять, что это. Ему было так страшно, что он почти кричал. Всё его существо кричало. Орало ей, как он её ненавидит. А она не верила. Потому что губы его говорили что-то совсем иное. И от этого становилось ещё больнее. Ещё. И ещё. И вдруг… Стук — где-то с задворок захмелевшего сознания. Грейнджер застыла в его руках. Они замерли, опаляя друг друга жгучим дыханием. Время будто замерло вместе с ними. Разорвали поцелуй с влажным, тягучим звуком. Уставились друг на друга. Два оглушённых человека, потерявших здравый смысл с вылетающими навстречу друг другу сердцами. Реальность опускалась на плечи вместе с окутывающим полумраком. Гермиона облизала губы, чувствуя его вкус и… пустоту. Что-то в его взгляде укололо её. Заставило отвести глаза. Пожалеть. Остро. Сильно. И вдруг так холодно. Она осторожно, но ощутимо оттолкнула его от себя. Взгляд постепенно закрывался, холодея. Губы сжимались. Малфой освободил руку от её волос. Они молчали. И нужно ли было что-то говорить? Снова стук. А затем — скрип портрета, голоса. Гермиона резко выдохнула, обходя Малфоя и сбегая вниз по ступенькам на подгибающихся ногах, оставляя его одного — дышать раскалённым воздухом. Тонуть в раскалённой крови. И раскалённых мыслях. Гермионе невероятно хотелось упасть на колени, закричать. Исчезнуть, стереть произошедшее из памяти. Успокоить свихнувшееся сердце. И забыть его вкус, который намертво въелся в её язык.