***
Алоису было жарко и неудобно в шёлковой блузе и чёрном шерстяном костюме – одном из самых новых, жилет прискорбно жал и, распахнув пальто он, принялся стягивать кашне, едва устроился в автомобиле. Столь долгожданное кино оказалось наисквернейшим, и долгие три часа он промучился в обволакивающей духоте, битком заполненной залы, темноте и неумолкающем перешёптывании на ряду сзади. А под конец задремал вовсе, потому, как ни помнил даже кадра с титрами. Только Фаустус, рядом сидящий, оставался на удивление безучастно спокоен, не предложил ему удалиться, но и к экрану, ни малейшей заинтересованности не проявил. Теперь же всё портил подначивающийся дождь. ― Вы должны были ждать меня у парадного входа, ― Фаустус занял водительское место, ― И сядьте на заднее сиденье. ― Он холодно на него посмотрел, холодно выжидая. Транси поднял голову, сухо усмехнулся. Он сердился смутно и бурно. Сердило его, что, не смотря на недостатки, посещение это, доставило ему неясное удовольствие и что удовольствием этим он вдруг обязан Клоду. Выходило так, что, значит, когда он рвался, уйти, а Фаустус равнодушно спрашивал «Вам не по вкусу ваш выбор?» и оказывался прав, Транси усиживал на месте только из чувства противоречия. Ведь это было его желание, в конце концов! ― С чего вдруг? ― он поразмыслил, что еще сказать, но не придумал, стянул кашне и вытянул ноги на панель перед стеклом. ― Существуют правила, которые обязаны соблюдать и вы и я. ― Добавил демон и, убрав на заднее сиденье зонт, поймал взгляд Транси. Он был в своем нежном кашемировом пальто, широко раскрытом на тонко-полосном тёмном костюме, по низко надвинутой шляпе успели рассыпаться темные звезды дождя, перехватившего его между кинотеатром и парковкой. ― Правила ― для их нарушения, ― с улыбкой облизнулся граф. Это было хуже всего! Когда Фаустус вот так равнодушно подчинялся ему, чем открыто сердился на своенравность характера и плохие манеры. Они незаметно двинулись. Всё шло абсолютно не правильно, последнее время. Алоис боялся и злился. Фаустус молчал. И не было ничего отвратней этих минут борьбы напряжённой тишины с нервическим гневом. ― Куда теперь? ― Алоис зашелестел, кричаще цветастой журнальной обложкой. Он сыпал вопросами, с оленьей резвостью, однако даже отстранённый к его пытливости Фаустус, уловил, что аккуратный тон голоса и внезапная приподнятость замашек, не менее фальшивы, чем и наигранное любопытство. ― В банк, нам необходимо снять некоторую сумму. ― Со счёта, коим «папочка» мне учёбу оплачивал? Не удивляйтесь, я давно понял, за чью наличность, живём! В прочем мне всё равно, откуда вы берёте средства, только вот счёт этот дядя прикрыл еще, когда я Академию покинул. ― Не составит труда его разморозить. ― Вы махинатор! ― оскалился Транси, ― Что подпись подделаете? По вам Ньюгейт плачет. «…Кто сетовал на злую долю. Я сладко пел про солнышко, про волю.…Но ты добрее, смерть, чем все суды, — меня ты выкупила из беды…» ― Искоса выглядывая в окно, он зевнул, блеснув зубами. Заморгал, прогоняя щекочущую слезу. ― Там, не так ужасно, на самом деле, как вы себе представляете, ― обернулся Клод, со снисходительным спокойствием. И его тоже потянуло к зевоте. И в минуту как он, поддавшись силе распирающей нёбо, потянулся прикрыть ладонью, рот, Алоис на него посмотрел. И сразу растворилось наваждение, что недавно влекло его взгляды. Он сосредоточился под его развеселившим вниманием, сосредоточился на пути, но отворачиваясь, мысленно пересчитал, что, возможно рискнул бы заполучить этот контракт ещё раз. ― К слову, о счетах, та квартирка тихая, я показывал вам на днях, ― вдруг сказал Алоис. ― Я хочу выкупить её с аукциона. ― Смею заявить, что это нерентабельное решение для вас, милорд. И разве я обеспечил вас плохими апартаментами? ― О, да с апартаментами вы развернулись на полную катушку! Бесспорно! Вы вообще меня слушаете? Я сказал «выкупить», а не «переехать». ― Тогда к чему вам этот аукцион? Сделку можно провести после. ― При этих словах демон, резко повернув руль, выжал педаль газа, и машина обогнала автобус, огибая Чартинг Кросс. ― Хочу утереть нос дядюшке! Он, верно, заложил её, когда прогорел где-то, а теперь дела его идут в гору и он без труда избавиться от неё, вернув должок. А мне надо, что бы до суда дошло, и апартаменты с позором пустили с молотка. Там то и перехватим! ― Это незаконно. ― Так отговорите? ― Не вижу смысла. Вы несовершеннолетний, вас и в зал без сопровождения не пустят. ― Несколько секунд Фаустус продолжал выжимать скорость, гоня машину вдоль набережной Виктории, не отрывая взгляда от дороги. Алоису стало не по себе. Машина летела сквозь сгущавшиеся сумерки. Дальше Квин-стрит становилась прямой, ровной и узкой. ― А вы, мне, на что! ― Ваша фамилия мгновенно вызовет подозрения. ― Ваша не вызовет. ― Если это раскроется вы, окажетесь в не лучшем положении. ― Он свернул влево, так резко, что журнал, с коленей графа, соскользнул с сиденья и провалился в зазор между ним и дверцей. ― О, вы же не дадите меня в обиду, ― сказал Алоис, грубовато ухмыльнулся. Он всем телом вжался в кресло, сердце его отчаянно колотилось. Царапая ногтями подлокотник, он смотрел на водителя расширенными глазами, на момент, с трудом различая очертания домов. И вот на перекрёстке они обогнали четыре машины и грузовик. Какой-то серый Кадиллак пытался сунуться следом, но упустил нужный момент, и резко затормозил прямо за грузовиком, чтобы избежать столкновения. У Алоиса дрожь прошла между лопаток. ― Если, то будет, необходимо, ― задумчиво произнес Клод. На вираже граф на демона посмотрел с замиранием, внимательно, и вдруг почувствовал, словно спускается на очень быстром лифте. Машина пронеслась к выезду на Уолбрук, не сбавляя скорости при повороте. Впереди по правой стороне приближалось здание Банка Англии. Фаустус свернул к обочине, прежде чем кто-то успел сделать то же, и стремительно затормозил, едва не ударяя в багажник, впереди стоящего голубого «Бугатти». Но машина встала на черте как вкопанная. ― Ну, так, что скажите, вам это под силу? Провернуть пару юридических акций? ― Алоис протянул руку и, улыбаясь, коснулся его колена, прежде чем Фаустус выключил зажигание. ― Это приказ? ― Демон почувствовал нежный напор пальцев и, решительно покинул автомобиль. ― Ещё бы! ― укрываясь под зонтом, столь услужливо раскрытым, самодовольно провозгласил Транси, метнул в Клода пронзительный взгляд. В самом же деле, Алоиса изводила сейчас, душевная тревога, сдержать которую ему помогала лишь выдержка английских голубых кровей. По причине, не уяснённой Транси, для себя надеялся, что усилиями чуть большими он сможет при волшебном соотношении фортуны, сколоть эту коросту невозмутимости от ледяной глыбы под именем «Клод Фаустус». Только если раньше он мог оставить всё на пассажи темперамента, то ныне, отколоть и кусочек от айсберга представлялось, всё более не мыслимым. Фаустус видел его попытки, но никаких целительных средств, ни предпринимал, и ко времени выжидая, когда мальчишка надломиться до грубых команд иль слёзных уговоров. Но Транси отчаянно упрямился, а Фаустус упорно предвкушал. До сих пор, Транси уверенный, что поступает крайне обдуманно, абсолютно здравомысляще, уже вот несколько последних дней, переживал странное. И во всём винил этот проклятый контракт. И этим утром, произошло, нечто подобное. День расцветал лёгкий, солнечный. В ожидании завтрака Транси сидел на подоконнике в гостиной, теребя запонку воротника. Фаустус удалился сделать заказ в ресторанчике, что был на первом этаже и, сказать парковщику, пригнать их автомобиль в шесть к главному входу. Но едва ему стоило покинуть квартиру, Транси охватывало чувство настолько нежелательное, сколько и бесконтрольное, как оказывалось. Внезапная тревога, переманивалась не спокойствием, и вот уже чай был отвратен. Отставлен подальше. Волнение переходило в лёгкий страх, удивительной пустоты и тогда он, подойдя к окну, высматривал, знакомый силуэт. И вероятность не застать, пропустить виделась ужасом. Это безумие было выше его сил. Она нарастало с каждой минутой. Трепет сменялся ненавистью и нетерпением. И граф нервно ходил по комнате, касаясь то и дело шеи, задевая ногтями кожу. Нечто мешало. Тянуло, душило, вынуждало. Ему казалось, что сердце у него лопнет, не выдержав чувства ненависти, которое ему вселяло всякий поступок, всякое слово демона. Недели бессердечной борьбы. Ему нужен был Клод Фаустус. После всего же он понял, что ему просто нужен мёртвый Клод Фаустус. Он старался весь собраться, как-то отвердеть, точно человек, который осознал, что вдруг тотально ошибся и теперь суетно искал одиночества, дабы восстановить силы. И уже не ошибиться, вернувшись. Алоис осознавал, что спасение в незамысловатости, твердости; и складывалось, что и метод должен быть непринуждённым и ясным. Без посредников, без улик. Без ошибок. Стало жарко спине. Он сполз с подоконника. Утомлённо вздохнув, прислонился лбом к ледяному стеклу. Главное ― трезвость мышления, казалась невозможной. И вот уже граф метался, точно облечённая огнём жертва, наблюдающая, что пылает занавеска, скоро займутся обои, стены, ковёр и уже полно дыма, не видно дверей, нет выхода. А что-нибудь нужно было сделать, – Фаустус вокруг него разрастался кошмарно, будто пожар. И получалось, что нечеловеческую жизнь, как пожар, потушить опасно и невозможно. ― … Удавить, ― бормотал он, ― если б можно было просто удавить… Голыми руками. ― До тошноты, до обморока, хотелось ему вцепиться в шею и изо всех сил сжимать, сжимать …. Но невозможно было мыслить логически, чётко, последовательно, когда внутри всё воет и бушует. Нет, нет какая мука, беспамятство. Бессилие! Проклятая сделка! ― Клод! ― граф развернулся резко, побежал к дверям, все чаще и чаще дыша. Щелкнул ключ. Всё мигом отхлынуло, до простоты. Хотелось плакать и улыбаться, обречённо, весело. Большой, растрёпанный от ветра, в тёмно-буром полосатом галстуке, в очках, которые так вовремя поправлял, пахнувший осенью и свежей выпечкой, удивлённо молчаливый, для человека, которого застали на пороге, прежде чем он смог его переступить, ― Фаустус заполнял всю гостиную, весь дом, весь Лондон. И, как, ни в чем не бывало, Алоис пробуждался, шумно проходил по всем комнатам и, веселый, голодный, садился за завтраком напротив Него, складывал, пронзал вилкой пласт блинчика и жевал, спокойно. Вечерело. Они быстро шли по свободной панели, ведущей к дверям, – и в это мгновение тусклое солнце, проехавшись по бархатному нутру туч, поспешно скрылось. Навстречу им прошла леди, с левреткой и двумя жесткошерстыми терьерами, точно игрушечными… В первоклассном огромном, желто-коричневом, вестибюле, раздающемся и в вширь и в высь, Транси у зеркала двумя пальцами, по важному, проверял узел галстука, с восхищённым замиранием следуя за Фаустусом. Они остановились у тёмных кожаных диванов, гладких и прохладных на ощупь, что окружали мраморные колонны. Фаустус ждал открытия нужной кассы. Алоис не переставая глядеть по сторонам, стягивал свои перчатки. Посетителей хватало. Совсем рядом, сидела пожилая дама в красном набивном пальто и в черной шляпке с маленькой бриллиантовой змейкой. Лицо её серьезное, нахмуренные глаза, легкая складка над губой; она суетно что-то искала в своём клатче. А прямо за ней сидел низенький лысый господин в пенсе, с газетой и портфелем в руках — видимо, провинциальный адвокат. Граф в смятении заметил, что стрелки его новеньких наручных часов все еще не слишком приблизились к восьми вечера, начального предела, к которому был спланирован и заказан их ужин в ресторане отеля. ― Мы прибыли рано, ― констатировал Клод, мгновенно, обращая на себя внимание спутника. ― Конечно, так лихачить! Как у вас только ещё права не отобрали, ― ехидно хохотнул Транси, самодовольно кладя подбородок на ладони, поверх глянцевой рукоятки большого зонта, которым упирался в мраморный пол. ― А они у вас есть вообще? ― С неподдельной серьёзностью вдруг спросил граф и сам удивился. Неожиданно, совсем поблизости, что-то шлёпнулось. Алоис поднял небольшой блокнот и благородно протянул его леди, в ярком пальто: ― Ах! Благодарю, юноша, ― улыбнувшись, произнесла она, забирая находку из рук графа, но едва приметив аксессуар на его запястье, выражение лица её сменилось завидным восхищением. ― Боже, верно, прекрасно иметь, вещицу подобной красоты, ― не скрывая восторга, добавила женщина. Транси ответил ей, с такой простотой, словно, рассказывал, где та может выпить чашечку кофе. ― О, это легче лёгкого, мадам. Я урвал его за обходительные манерные вон с тем мистером, ― он бесстыдно указал пальцем на Фаустуса, ― К слову дьявольский зануда… ― Господин Транси! – солидно высказался демон, глядя на мальчишку поверх очков. Граф заносчиво обернулся, удивлённо взирая на Клода и, пожал плечами. Опешившая после всего услышанного, растерянная и потрясённая дама, быстро удалилась к кассам. ― Сидите тут, я скоро. Никуда не ходите, ― бросив на графа суровый взгляд сверху, Клод удалился. Транси прыснул от недовольства. Демон обошёлся с ним точно с непослушным щенком. Сказал «цыц» и указал сидеть «прямо». И ему же на зло, Транси вскочил полный решимости, но замешкался на долю секунды, проводя языком по губам, прикидывая, прокатит ли то, или нет. «Будут мне тут указывать черти всякие». Подумал он. И, подхватив своё пальто, его зонт, не тронув шляпы, направился обратно в вестибюль. Наружу, в дымную сырость ноября. День был хмурый. Влажной прохладой дышало низкое белёсое небо. На всяком углу почтовые тумбы были выкрашены свежо, ― блестели липко по-осеннему. Улицы вокруг были шумные многоэтажные, какими впрочем, и полагалось быть улицам столицы. Ему хотелось запомнить их названия, расположение книжного, кондитерской. Его очаровывала богатая стеснённая роскошь здешних переулков, затуманенных парков, ильмов и лип, каменных гигантов, перекрёстков. Всё это так отличалось от провинции… Фаустус покинул здание банка с твёрдой и молчаливой мыслью, что Алоиса там, нет, его не было там, вот уже семнадцать минут тридцать две секунды и шестнадцать десятых, его вообще не было в этом квартале. Что не беспричинно наводило на размышления. Так называемая связь контракта, должна была дать знать, о его отдалении, чуть мальчишка вышел на улицу. Но нет. Все знакомые тайные предчувствия, будто угасали, теряли свою пронзительную осязательность, и вот уже ниточка провисала, вынуждая следовать по её ходу, не зная обрыва. Клод, сосредоточился на своих мыслях. Разыгравшийся дождь едва ли был стойкой преградой, однако хлопот доставлял немало. Сейчас стоило подумать о том, какой сетью проулков всего быстрее, настигнуть беглеца, о том какие ходы и методы выгоднее применить, дабы подобное более не повторилось, о том, как действовать, если сложившееся примет свой наихудший оборот. И если первый и последний пункты не требовали за собой подробных осмыслений, решаясь почти мгновенно, то второй нёс за собой не столько разъяснение проблемы, сколько добровольное согласие её содержателя. И было достаточно соблазнов, что бы погубить мальчишку, сыграть на вечном броженье желаний, на ненасытных аппетитах жизни, которые быт привычный утолить не в силах, на доброте…А граф Алоис Транси был добрым мальчиком. Добром была его гордость, довольствующегося своим постыдным невежеством и ленившегося постигать даже манеры. Добром была его изумительная простота взглядов, наивность с которой он изучал новые откровения. Добром было его бессмысленное, до безумия доведённое, "imitatio"* к прошлому. Добро ― закон, смирение и покорность. Про такого как Транси библия твердила: «Будьте нищи духом, ибо только так придете в царствие мое!». Но не было рая для него и не было ада, дабы был он непокорен и упрям, по натуре своей, а это ― зло, дабы был крайне любопытен к незнакомому ему и это ― зло, дыбы был самостоятелен в стремлениях своих, и душа его ему более не принадлежала. И гордость его была самая дикая ― эгоцентричная, смирение его было самое лукавое, ― ибо только так можно одурачить правила. А сколько высокомерия и властолюбия! Надежда оставалась в том, что Алоису Транси не придёт на ум излишне супротивничать. «Ах, сколько, однако сложностей с современными отроками!» Публика нового века уже избавились от суеверного страха перед непонятным, и если раньше на людей можно было действовать обычным страхом, перед собой, обществом или Богом, теперь приходилось играть во врачевателя человеческих душ, искусного, психологического анализатора. То, то, было время, когда вырезать целый город, не только не значило попасть под суд, а сделаться благородным рыцарем, сжечь на кострах сотни несчастных и получить отпущенье грехов. Время, когда приход Страшного Суда виделся не карой, а вознаграждением. Нередко Фаустус скучал по дикой жестокости средневековья, по безнравственной горячке «Викторианства». Едва ли последние суетливее годы людской склочности, могли достойно развлечь. … Впрочем, человеческие страсти не менялись никогда, и за такое постоянство стоило отдать должное. Так или иначе, мнимая погоня продолжалась. Все это очень его забавляло. И вот уже, Клод мелькнул через книжный, за угол кондитерской, оттуда в узкий переулок, вверх по лестнице, под свод тесной арки. (А по крышам было бы скорее, но нельзя пока ещё, слишком светло!) Улочка была туристическая, полная огней, мелких, сплошь открытых, широковетринных магазинчиков и пабов, с толпящимися на дожде плетеными креслами, под парусами ярких тентов. Транси оказался совсем близко, но он был не один, Клод это чувствовал ясно. В забегаловке, хрипел граммофон, было почти пусто, ― не сезон; и даже взъерошенный официант, с мёртвым полусонным взглядом, который вытирал стаканы, тут же завидев Клода, уплёлся в подсобку. Демон услышал взрыв хохота, узнал мгновенно знакомые нотки голоса. В конце залы у чёрных дверей, за гнетущим загибом стойки, расположилась компания, в обществе которой, проводил пасмурные часы граф Транси. И времяпрепровождением, по его виду был доволен более чем. Он сидел на краешке барной стойки, боком к демону (и боком к читателю) на фоне расписанного задника – деревянных панелей, с чёрной графитной доской меню, за колонной, к которой, разогнувшись, льнул, опустив руку в чёрной перчатке на поверхность, и раскачивал ногой высокий табурет перед ним. Где на спинке мёртвым грузом лежали его пальто и пиджак. В тесном черном жилете, ослабленном донельзя галстуке. Только воротник рубашки был плотно, застёгнут, а из черноты его штанины, грациозно мелькал светлый шёлк носков. Мрачным приискивающим взглядом демон заскользил по совершенно гладкой линии этой горделивой спины, подвижным худеньким, плечам, по надменно склоненному подбородку. Войдя, он задержался на мгновение, чтоб поднять на переносице золоченую перемычку, и, не снимая мягкой черной шляпы и пальто, как поступают в подобных непристойных, однако своеобразно роскошных заведениях, куда приличные джентльмены – во всяком случае, без необходимости – заглядывают редко, не раздумывая, прошагал вглубь. Со шляпы у Фаустуса ещё капала вода. ― Я по вашу душу, милорд. Транси обернулся и, кажется, только после вздрогнул, повёл плечами, улыбчивый с бутылкой сладкой газировки в руке. ― О, мистер Фаустус! А я только вас и ждал. Что, меня потеряли? ― Он хохотнул, подмигнул, Клоду и сделал глоток. С другой стороны на них обернулся один из компании, долговязый, загорелый, тёмно прилизанный бриолином, с нахмуренным взглядом, и большущим кадыком. Он вытаскивал дротики из мишени. ― Это что за «Большой сыр»* Транси? ― из-за угла стойки, к ним, быстрым, твёрдым шагом, подлетела девица лет семнадцати. С напудренным до болезненной белизны личиком, обрамленным плотной шапкой каштановых, коротко остриженных волос и в ярко-салатовом, экзотического оттенка платье, походившем на низко подпоясанную мантию, чуть доходившую ей до колен. Глаза у неё были подведены так густо, что накладные ресницы терялись на их фоне, а тонкие губы имели неестёственно тёмный оттенок и накрашены были только посередине, от чего выходило ощущение, точно она постоянно их обиженно надувает. Если бы не цвет волос и макияж девушку легко можно было бы принять за юнца пубертатного возраста. ― Симпатичный типчик, ― звеня длинными тяжёлыми серьгами, она перегнулась через стойку, улыбчиво, и кокетливо закусив накрашенный ноготок, откровенно стала рассматривать Фаустуса, протянула руку. ― Я Кларисса. ― Но тут, же убрала, по запястью у неё шумно проехали многочисленные браслеты. ― Это господин Клод, ― самодовольно сказал граф, ― мой дворецкий. Хотя вообще это имя не его и облик не его. Да и слишком молод он для дворецкого, не находите? Поэтому я пользуюсь им как валетом. Принеси, подай, … убей. ― Он воззрился на демона пристально с немым насмешливым вопросом. ― Господин Транси… ― со всей серьёзностью намерений и тона, произнёс Фаустус, ― не пора ли нам на ужин? ― Уже проголодались? А как же наш уговор? Только по исполнению всех желаний… ― он скользнул кончиком языка, не решаясь открыть печать, и Фаустус заскрипел зубами от злости. Ещё ни один его контрактёр не решался намекать о сделке столь откровенно в присутствии совершенно не известных личностей. Только Транси «гости» видно не волновали абсолютно. К ним безлико присоединился ещё один тип, куда старше остальных, моложавый, с рыбьими глазами, откинутыми назад волосами, и в высоком накрахмаленном воротнике. Одет он был просто, но аккуратно – в бежевый клетчатый, костюм. Следом подошёл и юноша с подносом, где помимо дротиков для игры, уже красовалась солидная кучка мятых разнокалиберных купюр что-то из украшений девицы. И даже чётки, чёрного жемчуга с серебряным крестом, единственно «стоящая» вещь среди мусора. ― А вам не рано играть в азартные игры, милорд? ― он скосил взгляд на трофеи, и вновь пристально посмотрел на графа. Один из гостей нахмурился, с подозрением глянул сначала на демона потом на Транси, видно заподозрив в незнакомце полицейского. ― Что вы, никакого азарта ― на этих словах он выудил из внутреннего кармана жилета, пачку фунтов, ― чистый расчёт! ― Плавным движением он огладил их пальчиком, ведя на себя, раскрывая точно колоду карт. Молодой человек, присвистнул, и шустро закурив, облокотился о бортик, посматривая на остальных. Девица преисполненная, какого-то сокровенного восхищения, чуть не подпрыгнула на месте. Старший подозрительно хмыкнул. Фаустус скептично повёл бровью, не спрашивая, откуда сумма. ― Давайте же тогда продолжим! ― после недолгой паузы, взвизгнула леди. Звонко ударив в ладоши, она обернулась, полезла доставать с верхней полки бара, какую-то бутылку, из того что дороже. ― И так, по счёту у нас лидирует Клара, ― на ходу туша сигарету, юноша вплотную подошёл к грифельной доске на стене, где записывались очки и, стерев «5» напротив кривого рукописного «К» записал мелом гордую «6». Выше всех, обведённая в жирный кружочек красовалась семёрка, как эталонное число выигрыша. ― Дальше у нас идёт эрл Транси, ― манерно протянул он, не без умысла ситуации, ― дальше я и Эдвард. ― Да, да я самая! ― возрадовалась девушка и, помахав бутылкой, тёмно-зелёной с заковыристой этикеткой, отворила «калитку» прилавка в зал. ― Смотри Кларисса, а то вдруг выиграешь, ― почти издевательски съязвил ей, тот, кого назвали Эдвардом. ― Твоя очередь, ― он протянул три дротика Транси, молчаливо краем глаза следя за незнакомцем. На место вернулся бармен, прокатил за распахнутыми дверьми автомобиль, заходили люди, появился ни чайный посетитель и у этой забегаловки. Алоис забрав «оружие», не открывая от Фауста глаз, сладко ухмыльнулся. Потом скоро соскочил, на пол потянулся, посмотрел на часики. Да, надо было одеваться, уходить, до ужина чуть меньше часа. Игра как-то внезапно стала ему неинтересна, ни капли. Он смахнул, резко накинул на плечи пиджак, подхватил пальто и обернулся, протягивая дротики Клоду. ― Могу я передать свой ход иному игроку? Это учитывается? ― вдруг произнес он, хитро с прищуром наблюдая за Фаустусом. ― Почему бы нет, ― безучастно пожал плечами, самый старший и отошёл, забирая у Клариссы напиток. ― Вы правила знаете? ― Конечно, знает! ― воскликнул Транси, накидывая под шумок своё пальто. Он приблизился к Фаустусу совсем вплотную, зашептал, потянулся: ― Вы же их знаете, верно? Только попробуйте проиграть, и я лишу вас жалованья. ― Какая жалость, ― чуть ли не прорычал от злости, демон, оголив клыки, (очередной трюк для графа). ― Стоп, ― крикнул Транси, ― спорю на сто фунтов, что Клод выбьет яблочко, все три попытки, ― он игриво крутанулся на месте, кинул поверх трофеев на подносе, купюру. ― С завязанными глазами! Эдвард, нервно хохотнул, Кларисса нахмурилась, точно что-то заподозрив, и эта сосредоточенная напряжённость удивительно не шла её кукольному личику. Третий с любопытством, и долей неверия увлечённо наблюдал, жестом приглашая к игре. Алоис же всё с той же весёлостью хватанул с шей Фаустуса шарф и быстро переплел узел на затылке, снял шляпу. Ободок её был сырой, прохладный от влаги, и подкладка, ещё теплая, веяла знакомым шампунем. Без сомнений цель была взята точно по центру, в три раза. Семёрка! Транси ликовал. Он смахнул всё добро с подноса в чужую шляпу. ― Это нечестно, ― вскочил с места Эдвард, ― откуда нам знать, что этот тип не аферист? Может он всё жизнь так играет! ― Граф заливисто рассмеялся. ― Но, он, же выиграл всё по правилам, … разве нет? ― залепетала Клара, и была строго оборвана. ― Вы должны мне ещё сотню! ― улыбался довольно Транси, пересчитывая купюры и рассовывая побрякушки в карманы. ― Я тебе сейчас дам сотню! ― гаркнул Эдвард и принялся расстёгивать манжеты. Кларисса пискнула, вскочив задела бутылку, что со звоном полетела на пол. Щёлкнула зажигалка. Алоис в смятении отступил, натыкаясь на Клода за его спиной, «недовольный» подходил всё ближе. ― Господин Фаустус, ― спокойно обратился он к демону. ― Сэр, ― склонил голову дворецкий. ― Бежим! ― Алоис юркнул, куда-то к дверям, прежде чем кулак, направленный в его лицо достиг цели. Раздался приглушённый хруст и отчаянный вопль, Клод аккуратно перехватил чужое запястье.***
― Можете, остановиться милорд, за нами нет погони. ― Он протянул ему зонт, что граф так опрометчиво бросил в пабе. И Алоис обернулся, протянул Фаустусу его ненавистную шляпу. Возникло желание раздразнить его безмолвием, но блаженная леность, неосознанный трепет что-то совсем разрушили. И глубоко засунув руки в карманы штанов, граф откинулся к стене арки, смолчал и посмотрел в спокойное лицо Клода, а затем перевел взгляд на каменную тесноту стен, позади него. Чуть знобило, веяло тяжёлой влагой и горечью. Блестящая после дождя, золотилась брусчатка тротуаров, шумели усыпанные кружевом дождя вязы. Но потом очнулся и стал хохотать, раскатисто, громогласно, юно. Фаустус подошёл к Транси вдруг, машинально, стал осторожно развязывать ему галстук. Стараясь не касаться ледяной шеи. Алоис смолк. И несмело про себя подумал, что если вот, вот, сейчас же покорится глубинному, неуёмному, то дальше эта мука только наберёт силы, осядет крепче и дальше дни заполнятся больной похотливой ломкой, – не потому, что Клод искушенный, великолепный, а просто потому, что более он сам не выдержит и просить уже не станет. Его ужасало, именно то чего Фаустус от него ждал: стоит ему хоть раз познать всесилие, унять жажду, как она поглотит его на недели, месяцы, быть может дольше, ― но всё равно оборвётся быстро резко, и никакие надежды не залатают той, будущей пустоты. И хуже всего, оказывалось что, страсть эту переживая, её же стыдясь, Транси видел как холодное осмысление оной, желание только распаляло. Он кашлянул и вкрадчиво произнёс: ― Начнём прямо здесь? ― Спокойнее господин, я просто меняю вам узел галстука. Его сколь вам должно быть известно, полагается завязывать по типу воротника рубашки, ― стянув галстук, он расстегнул пуговку. Ворот распахнулся. Выражение графа, из-за открытого ворота, озарилось чем–то дерзким и распущенным. Под глазами у него тенились усталые разводы, над переносицей залегла болезненная морщинка, и во взгляде наравне с бесенятами, игралось, нечто горькое, жуткое, человеческое. Фаустус попробовал вспомнить, где он уже видел такое лицо. Да, несомненно, много, много лет назад …. ― …Иначе узел будет смотреться неаккуратно, и выбиваться из общего стиля костюма. Он должен быть крепким и красивым. Завязывая его надо осторожно, не перетягивая ткань, он должен выглядеть тугим и не рыхлым. Думаю, мне следует заняться, тщательней, подбором вашего гардероба. И удивительная вещь, будь Алоис уверенный, что Клод на его слова ответит именно в подобном, спокойно нравоучительном тоне, он, вероятно, их не сказал бы. Однако едва ли ни впервые он ощутил это, как нечто обыденное, предвиденное им, законно входящее в калейдоскоп обыкновенной жизни. А вместе с тем было в словах демона, некая завуалированная бравада, точно он подыгрывал нахальству графа. ― Вы эти равнодушные мины каждый день перед зеркалом отрабатываете? ― спросил он с наивным любопытством. Но вопросом пренебрегли. ― Позвольте спросить, милорд, вас совсем не волнует, что вы поступили с теми джентльменами и леди, крайне нечестно, доверив последний бросок мне. ― Вот так дела, ― с округлившимися от удивления глазами, протянул Алоис, ― скорее взволнует что, такой как вы, заговорили о честности! Хотя чёрт знает, на что вы хотите подбить меня сами, а? ― И вас не мучает совесть? Ведь доставшийся вам выигрыш, вам не принадлежит. ― Намекаете, что я мошенник? ― Алоис с упреком поднял на демона взор своих детских глаз. ― Говорю, что вы мошенник. ― Ну, я же обещал, брать всегда и всюду пример с вас, ― меланхолично усмехнулся граф, стараясь казаться учтивым, ― любуйтесь. А совесть… Её всегда можно уговорить, или же пойти на сделку. ― «Пусть он замолчит, пожалуйста, пусть только замолчит! Заткнется! ― Думал граф, глядя, как разгорается блестящий носок туфли. ― И ради чего, вы, пойдёте на сделку со своей совестью, господин Транси? ― Цели, мистер Фаустус. ― сказал он вслух и резко раскрыл зонт, шагнул в свет фонарного столба. ― Ради цели. ― Ответ прозвучал неуместно, и весь этот эпизод отдавал для Транси какими-то старыми воспоминаниями, а в следующее же мгновение Алоис получил смертоносный удар в спину, которого впрочем, и следовало ожидать. ― Думаете, ваша цель по-прежнему стоит, ваших жертв? ― всё ещё оставаясь во тьме тени, глухо произнёс Фаустус. И Транси вздрогнул от этого тона, от ясности голоса, дабы уже слышал его однажды, среди огня. ― Я узнаю это, в конце. Так же, ― он обернулся резко, без страха, сталкиваясь взглядом лишь с горящими во тьме зрачками, ― как и вы. А до тех пор, не отходите от меня ни на шаг! Спокойствие и независимость, невольно читаемые в словах графа, ― существе заурядно ничтожном, зависимом, ― сильно удивили демона. И Фаустус безропотно склонился в благородном исполнительном поклоне. ― Да ваше высочество. Потом Алоис ступал впереди, осязаемо, точно король, неся на себе Его взгляд. Клоду в его образе виделось что-то журавлиное, оно же подчеркивало лёгкость шага, стройность ноги в чёрной брючине. Оказывалось, был Транси гораздо роскошнее своего «прошлого» прототипа. Граф, по пути, избавился от половины трофеев, оставив себе едва ли четки и деньги. На глянцевитом, сыром асфальте плыли мутные, скощенные отражения, – оранжевые, сливовые, – точно подёрнутые дымкой, которую, то тут, то там рассекали лужи. А в них светили яркие истинные цвета, – вишневые полосы, сапфировые блики, – рваные блески в назеркаленной промозглой вселенной. Красочные тени бежали, осколками, будто улицу встряхивали, как калейдоскоп. Проносились световые пятна автомобилей и витрины до краёв налитые сиянием, сочились, трескались, вливаясь во тьму. Скучающе, Транси оглядывал праздные горы, в застеклённой витрине, забавно хмыкая, указав на вычурный узор расшитого галстука. Они проходили главной площадью, у фонтанов, где французские туристы, оглаживающие их лестными взглядами, на несравненном языке, безотлагательно вопрошали путь к ближней станции метро, они виляли среди толпы, и Алоис норовя заглянуть в пасть львам у колонны, казался Фаустусу бесстрашным Икаром, которого погубили его же крылья. С недовольством истинного джентльмена демон замечал, что горделиво вздернутый подбородок Алоиса, и стройность его тёмного облачения, и свобода шага влекли к себе взоры, не столь невинные, но и открыто сладострастные. Клод своевольно и рьяно сократил положенные два шага позади, на один, и того меньше. И не оставшийся, мгновенно, без внимания графа, жест, был прокомментирован пикантной фразочкой, на которую Фаустус с подоплёкой переспросил, не отойти ли ему вновь, а Транси захлебнулся смехом. Развеселившись, откровенно любуясь этой вышколенной драгунской учтивостью, Алоис увлёк Клода подальше от мнимых их преследователей на окраины Грин парка. Ресторан был сменен случайной низкорослой забегаловкой, у озера. С покосившимися белыми столиками под парусиной пляжных зонтов, где на постаменте ступеней граф кормил голубей, хлебными крошками. Справа сидела некая тёмная дама, кутаясь в мех, было народу немного, но достаточно для того, чтобы все гарсоны были заняты. Официанты, поражённые стоимостью заказанного и поглощаемого таким с виду бесплотным Транси, теперь то и дело косили глаза, следили за подносом, уплывавшим обратно, с тяжестью сдачи в банкнотах и золотых монетах. Они пили сладкий крепкий кофе, хотя чашка Фаустуса оставалась, навязчиво полна, был заказан шотландский лосось на закуску. Но граф по-прежнему украдкой бросал взгляд на ручные часы, осознать… сколько? Сколько ещё он в силах будет терпеть эти пытки немой чуждой беседы? Путанность его ощущений, нереальность ясно разъяснить, когда же Он умер, ― этот властный, нравоучительный провинциал, в бесцветном гауне, с меловой пылью между пальцами. «Старший воспитатель корпуса…» И так его нервировало, что он готов был злиться на все ― на неуклюжую суету официанта, сервировавшего их столик, на свое же хмурое лицо, отраженное в глади кофейника. ― Точный мистер Шварц? ― спросил тихо Транси, наслаждаясь небрежностью вопроса. ― Вам не напоминает? ― Простите, ― соврал Клод. ― Кто? ― Не важно! ― отмахнулся граф. ― Вы сегодня точно жираф. До вас долго доходит! Алоис окинул взглядом вокруг, ища спасительную ниточку. ― Эй, взгляните-ка! ― вскричал он, тыча пальцем в афишу у бордюра. ― В «Лондон Палладиум» показывают что-то новенькое, под названием «Le carnaval de Babel» Премьерный просмотр и только этим сезоном! Это что? ― Театр, сэр. На Арджен-стрит. ― Наверняка скукотища смертная, этот ваш театр! ― отозвался Граф, откидывая руку на спинку стула, убирая пальцы с бархатисто щечки персика, который лишь мял, не пробуя. ― Вы бывали в театре? ― А, по-вашему, я дикий, раз не в столице жил? ― Сказал Алоис громко, но не уверенно. ― Нет, не был, ― он стеснённо отвёл глаза. ― Мы тогда с Лукой маленькими были, мама с мистером Вильямсом часто по воскресеньям в Лондон уезжали в театр там или ресторан. Правда, в школе у нас свой театральный кружок был, ну вы знаете.… ― Граф стушевался. Замолкать было опасно, любое слово могло оступиться! И Клод, отловил в секунду, эту надорванное, замирание. «Он растерян и зол, столь юный, – подумал он с презрением и надменностью. ― Топлёный ласковый воск, из которого можно сделать все, что угодно». И он спросил, ― легко, на пробу: ― Вы скучаете по своему брату? ― Больше жизни, ― пробормотал граф поспешно. ― Больше жизни. Но его сейчас нет у меня. И её тоже нет. ― Да, ужасно жалко, ― произнёс безлико Фаустус, но Алоис его перебил. ― Не надо этого, ― утвердил он, мотая головой, ― не надо. Я ведь вижу. ― Господь с вами, ― неожиданно с оскорблённым спокойствием взглянул на него демон, ― я всего лишь хотел выразить своё соболезнование. Простите, если чем-то обидел вас. Вы видимо сильно любили его. И всё же отпустили. ― Не смейте! ― выкрикнул Транси. ― Причём тут это? ― Как, разве вас не учили возлюбить ближнего своего, точно самого себя? А это возможно? Тогда гибель ближнего, для того, кто его продолжает любить, должна означать то же, что и собственные похороны. Вы всё ещё живы. Не так уж и сильно, судя по всему, любили своего братца? ― Довольно! ― сказал Алоис, нахмурившись, захотел встать. С грохотом отодвинул стул и отошёл к каменной балюстраде, мостика, невдалеке от которой был их столик. Тяжело дыша, он щурился на Фаустуса. ― Значит, всё-таки не любили, точно самого себя? ― спросил демон. На секунду Транси страшно хотелось завопить. ― Вы не можете знать и малейших чувств! Никогда никого не любили, ― закричал граф. ― Откуда? Вы не достойны любви. В силах только говорить эти ужасные вещи… ― Ну что вы, забудьте, кто есть без греха? ― Он всей своей фигурой и лицом представил странное, угодливое внимание, которое показалось Алоису непомерно гнусным. ― Греха? Так может мне исповедоваться пойти? Меня с этой меткой вообще в церковь пустят? ― раскручивая на пальце выигранные четки, с дрожащим оскалом, он высунул язык, хотел ухмыльнуться. ― А вас? Церковь для вас это смертельно? «…Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, dona eis requiem sempiternam…» и всё такое. Вы поэтому на панихиде Людвига не были? А вода святая? Возможно, мне стоит её подливать вам в чай, начать. Что бы, не зазнавались! Демон подходил нарочито медленно, но с явной завуалированной угрозой. И всё что спасало Транси, была мысль: «Он не смеет меня ударить! Не смеет…» В каждом его жесте чувствовалось давление, ― выражение у него было напряжённо внимательное (даже сейчас!), он показывал зримые тусклые клыки, одновременно глаза его, за линзами, наливаясь не человеческим отблеском. Алоису было уже нечего терять. Он хотел высказать ему всё, до конца, он кричал, что такому как Фаустус неведомы ни человеческие души, ни мысли, он просто кровожадный зверь. Скоро отметив общность своего теперешнего унизительного положения, и наконец, почувствовал, что сейчас разрыдается, бросил с размаху об плитку жемчуг чёток, и, повернувшись, хотел быстрее покинуть Его проклятое окружение. И Фаустус хватил его за локоть, вместе с порывом ветра, вместе с вздрогнувшим осенним небом, вместе с таинственным звоном невидимо разбившегося стекла. ― Не знаю, чего вы хотите добиться, всем этим, но будьте осторожн... ― Алоис не выдержал. Звук удара слился с посторонним звуком. Жизнь вокруг, для Транси внезапно стала собираться вновь, наваливалась на него, вызывающе опровергая его призрачность. Ужас осознания, что явь была ― сон, выявлялось кошмаром сна наяву. Задребезжала гулкая рябь, меж столиками. Пробежал по гостям тот невесомый шум, который в несколько секунд оживляется, едва что-то выбивается из потока общего спокойствия. У, демона кровь закапала из носа, самая настающая ― красная, жидкая! И это ужаснуло Транси ещё больше. Он шокировано отдернул руку, точно от прокажённого. И тут Фаустус безмолвно скоро пал перед графом на одно колено. Ожидая ли нового удара? Мальчик опустил дрожащий кулак, не отрывая взора от смиренно склонённой перед ним головы. Транси не видел Его лица. ― Простите меня. Транси видел его крепкий затылок, чёрные пряди волос, слегка распушенные ветром, белую полосу воротничка, мягкую гладь пальто, натягивавшуюся на спине. … Только видел это он будто сквозь грёзу. … Алоис хотел что-то сказать, но слов не было, звуков не было, лишь глубоко сквозивший лёгкие воздух, что норовил задушить. ― М-машину подгоните.… ― Он прочистил горло, облизал губы, переглотнул, готовясь что-то добавить, – но почувствовал, что не может. Бросился прочь, вниз по ступеням. Клод заметил его блестящие туфли. Алоис бежал по темно-блестящей панели парка и все не мог себе уяснить, что произошло. «Сбежал, сбежал…» И всё так же, трубили машины, небо было тяжелое и давило низко, вдалеке сплавляясь в глубокий бурый тон. «Смерть неизбежна. И смерть ужасна! Спасение теперь лишь в бегстве». Сырой воздух свистел в ушах, пахло гнилой листвой… и одна чуть различимая, ветка едва не задела. Графу хотелось бы добраться домой самому, чтобы выжидательного Фаустуса застать врасплох, а лучше опередить вовсе. И посмотреть, – возмутиться ли он от внезапности, или встретит его так же гладко и немного хмуро, как если бы знал о его приходе. Но граф был уверен, что наверняка демон уже ждёт его на выходе, у главных ворот, да и с заведенным автомобилем, что на его выходку минуты назад в кафе, не пожурит и не выскажется, а лишь спросит, не устал ли Алоис за день, (хоть весь день провёл рядом) или опять нудно заговорит о правилах хорошего поведения, так в назидание. Деревья вдоль тропы полыхали мокрыми бликами фонарей. Газон искрился в золочёном свете сизого хвоста фонтана. Изумрудным крылом блеснул пролетевший велосипед. Он дошел до перекрёстка, выискал, щурясь, красный указатель остановки. Ни Фаустуса, ни автомобиля, не было. Он оглянулся, уже надеясь увидеть Клода, смиренно шагающего позади, следом. Но в редкой толпе, аллей, его не отыскал. Огней прибавилось, фасады мелькали, машины проносились, за мелькавшими стенами, словно их кто-то стремительно тасовал. Мрак сквера, едва задетого заревом уличного иллюминации, остался позади. Алоис миновал густое скрещение улиц, свернул на новую, ту, по которой они шли в парк. Графа запоздало, нагнало желание просто позвать, по имени, но вспышка гордости оказывалась мощнее. Наконец он вышел к знакомому окружению зданий. Он ещё пару раз обернулся. Но Клода и след простыл. От сердца отлегло, пульс хлынул, забился скорее с поразительным азартом. Решив срезать, он пошёл коротким изогнутым переулком, куда выходили голые кирпичные стены. Вдруг его окликнул знакомый голос: ― Господин Транси. ― Ох, ну в конце то концов! ― он вынуждаемо закатил глаза, обернулся, взмахнув руками, наиграно. И заговорил спешно, оглушительно. ― Вы совсем из ума выжили? Сказал же подогнать автомобиль, я думал, вы ждать меня у выхода будете. А, вы, меня домой пешком плестись заставили? Он быстро к нему подошёл, оглядывая на ходу, и только тогда понял, что, то был совсем, совсем не Фаустус. ― Вы ещё кто такой? Откуда меня знаете? ― сердито спросил граф. Не понравился ему преследователь, – очень не понравился. Во-первых, голос его виделся, до крайности, узнаваем. Во-вторых, глаза у него за очками, были ярко зелёные, пронзительные и знакомые. В-третьих, он ни разу не улыбнулся. Был он среднего роста, прозрачно-бледный, с тёмной зализанной шевелюрой, выбивающейся из-под шляпы, на шее у него, под воротником пальто, покоился синий шарф… ― Не вспоминаете, граф, ― спокойно произнёс незнакомец, делая шаг навстречу, поправил очки. ― А душу свою вы зря не тому доверили. ― Другая рука его потянулась за спину. Транси отступил, хотел переспросить, откуда ему и это известно, но не решился. В свете наружного грузного фонаря, что пускал свой покосившийся луч, мелькнуло в руке у незнакомца блестящее лезвие. Кинжал больше напоминал длинный серп с расширяющимся к рукоятке лезвием. ― Вам бы поосторожней! Представляете, какая охрана, у меня за спиной стоит? ― стараясь звучать властно, пролепетал Транси и, самому захотелось скулить от жалости перепуганного голоса. ― За вашей спиной никого нет, ― произнёсли в ответ. ― Вы вернётесь в библиотеку. ― А душа моя не ваше дело! ― крикнул граф. ― «Вот так влип, дрянное дельце вырисовывается», – шептал он, пятясь и чувствуя, как сзади, от затылка до пят, наваливается на него гнет всепоглощающего ужаса. Не зная, что предпринять, ждать ли, что кто-нибудь заметит, позвать ли немедля Фаустуса, или пусть поволнуется, или все-таки заставить себя криком взорвать округу. Улица оставалась неотзывчива и совершенно пуста. Высоко над ним, на параллельных проводах, висело по бледно-жёлтому фонарю; из всех горело только два. Под ближайшим из них качался иллюзорный круг на грязи мокрой брусчатки. И это колебание, которое словно не имело отношения абсолютно никакого к происходящему, со скрипящей виолончельной нотой, нечто с края сознания толкнуло, где это нечто хранилось, и уже не давним приглушённым зовом, а совершенным родным гулом покатилось «О хей о тараруна рондэро торэру…», и немедля, отзывным эхом: «О хей о тараруна рондэро торэру». ― Простите сэр, у вас всё в порядке? ― у Транси вырвался вздох надежды. Его обогнал высокий мужчина в форме полисмена с чарующе блестящими натёртыми пуговицами сюртука и отблеском на старомодной каске. ― Этот, намеривался меня прирезать, ― почти взвизгнул граф, сердце у него колотилось неугомонно, по сумасшедшему. Незнакомец промолчал, всё так же невозмутимо сжимая в опущенной руке свой кинжал. Завидев его, мужчина нахмурился, потянулся к кобуре на поясе, что-то успокаивающе произнёс. Но что, Алоис никогда бы не услышал, потому как в следующую секунду начался кошмар, ясно определить который граф был не в силах. Лезвие сверкнуло под кривым лучом, вспыхнул выстрел, и тут же полисмен вскрикнул, захрипел, рухнул. Оружие отскочило, брякнуло. Железная хватка Фаустуса. И получалось последнее, что Алоис видел это залитую кровью грудь полицейского, отсвет начищенной пуговицы в стороне. Алоису было так жутко, что он с испуга огрызнулся на Клода, ожидаемого с почти отчаянной радостью. Его затошнило от ужаса, когда, с внезапным лязгом, из двух сторон, на резко освещенной сцене, одновременно сошлись угроза и смерть. У носка туфли с пророческим блеском лежал мокрый пистолет. Граф поднял его. Болезненная слабость омыла все его движения, – будто существование давалась ему в тягость, по навязчивости, и, делая это нехотя, он был бы рад всякую минуту вернуться в прострацию вакуума. Граф коснулся пальцем курка, направляя дулом, зажал его в ладони и приблизился на несколько шагов. Клод оглянулся на Транси предельно ясно, и поднял бровь. И во взгляде его читался не укор за поступок, а удивление от нерешительности, этого простого жеста. Алоис целился в Фаустуса, всегда только в Фаустуса, и знал эту простую истину с самого начала. Граф надавил спусковой крючок. Демон молниеносно обернулся, с цепко охваченной жертвой. У незнакомца отсутствовала рука с кинжалом напрочь, два столовых ножа торчали в ключице, и не было глаза. Однако ещё были силы бороться. Транси почувствовал, как упало сердце, но не шелохнулся. Пуля вонзилась в угрозу, когда Клод, с тихим хрустом, резко слишком повернул ей голову. Сразу после, стягивая рваные окровавленные перчатки, Фаустус отбросил их к мусорному баку и тяжело дыша, зашагал к Транси. Выступивший пот пригладил пряди у него на висках. Граф все еще целился в него и держал палец на спуске. Пистолет в вытянутой руке было тяжело держать так долго. Если бы он всерьёз собирался стрелять второй раз, с этим давно уже было бы покончено. ― Мне стоит научить вас целиться чётче. ― Клод сощурил глаза, на господина, содрогнулся и кашлянул кровью, рукой опираясь о ледяную сырость стены. Потекло по подбородку на рубашку. Он хотел вытереть, но только смазал. Граф следил за Его взглядом, и, не видел в нем ровно ничего: просто непроницаемые, неподвижные утушающие глаза ― умолкающий ад. ― Идёмте. И Алоис выронил пистолет, только потому, что кисть свело отрезвляющей болью. ― Кто это был? ― Вопрос был задан черствым, абсолютно равнодушным тоном. ― Милорд, давайте вернёмся. ― Я спрашиваю, кто это был! Почему вы опять ничего не хотите мне говорить? Думаете, я не догадываюсь, что вы умалчиваете? ― Он заговорил, а углы его губ содрогались ненормальными, злобными, язвительными, улыбками, и сумасшедший отблеск играл в глазах. ― Что ищут они не меня? Что ходите вы за мной тенью, не просто так? Даже вчера, вы на улицу меня выволокли, только из-за него верно? Так кто он? А откуда про контракт наш знал? Хватит играть в молчанку! Говорите, я приказываю! Фаустусу на миг стало неприятно, но совсем не от того, что подумал Транси. Внезапная осмысленность и грубость появились в голосе графа, и демон смутно различил, как мальчик, подавляя шок, расправил плечи при словах «Я, приказываю»; все это с его полуживым обликом не вязалось, в то время как прежние, скользящие его слова ничуть Клода не задевали. Плохая неожиданность. ― Простите господин. ― Но Транси не услышал и его слов за уличным шумом и его не понял. Покачиваясь слегка из стороны в сторону, он, уже что-то предчувствуя, встретил холодный, отчужденный взгляд. Алоис теперь упорно выдерживал этот взгляд Фаустуса, где в жёлтых звериных глазах видел пламя непоколебимого, нечеловеческого спокойствия. Жест оказался стремительным и чётким.***
По их возращению квартира оказалась беззастенчиво перевёрнута верх дном. Клод ещё с порога увидел совершеннейший разгром. Какие-то бумаги были раскиданы по гостиной, но в них можно было и не заглядывать - вряд ли те, кто все это устроил, могли найти в них то, зачем пришли... Над окном, косо болталась сорванная с карниза занавесь. Осторожно, глядя, куда ступает, Фаустус шагнул вперед. Разбитое стекло упавших со стен картин сверкало крошкой на полу, рядом с покосившейся рамой. Большой пуф был сдвинут, и стоял, торчком привалившись к подлокотнику дивана. В комнате никого не было. Даже крышка фортепиано была раскурочена. Клод прошел дальше в короткий коридор, ведущий в спальню. Комода запертые ящики, кто-то не поленились вскрыть. Пух от вспоротых подушек колыхался на полу от слабого сквознячка. Там валялись мятые простыни, сорванные с кроватей. Зеркальные шкафы зияли трещинами, все раскрытые. Справа была отворена дверь в ванную, там тоже было пусто и вроде бы все в порядке, только ваза на раковине была перевёрнута, цветы торчали, а вода стекала на пол. Точно бесы повеселились… В квартиру позвонили, застучали требовательно. И тут как тут, позади Фаустуса появились трое щеголей, похожих друг на друга, как один. При аккуратных лакейских фраках, только хвосты у них висели длинные, и рожки торчали маленькие, лица были хитрющие, а глаза блестели. Они поклонились, выпрямились, значительно взглянули друг на друга и стали говорить по очереди. Фаустус их мгновенно перебил, указал на звонки ответить, но в квартиру, ни души не пускать, и порядок навести быстрее. Кто у них без ведома хозяина побывал, демон догадывался. У Алоиса голова болела сильно, и кровь шумно стреляла в висках, руки и ноги ослабли, не слушались, а мысли перемешивались каким-то фееричным клубком. Он не помнил, как дошёл до квартиры, и кто отворил дверь, и где был Фаустус. Граф лежал на кушетке в своей названной спальне, в мутном ослабленном полусне, между тем, как его главный вопрос скоро расхаживал по комнате, убирая вещи. Транси даже не сразу различил его метание. ― Он убить меня хотел. Вы его остановили? ― фокусируя взгляд на Клоде, обратился граф. Он ухватился за этот вопрос, как за последнее средство, чтобы убедить себя в ошибочности нового мучительного осознания, которое давило смертельно. Глубочайшее чувство презрения и злости на демона все более и более нарастало в душе Алоиса Транси. ― Конечно милорд, в следующий раз будьте осторожней. В тёмное время не стоит срезать дороги. ― Удивительно не помню, чем всё закончилось, ― он сел, потёр шею, и, взглянув на своё отражение в зеркальной дверце гардероба, поймал странность. ― Что вы сделали? ― «Значит, не помнит, очень хорошо». ― Простите, с вами случилась нервная истерика, у меня не было другого выхода. ― Как ни в чём не было, ответил демон, раскладывая на кресле чистые вещи. ― Вы и мне хотели шею свернуть! ― Бледный, дрожащими пальцами, он отстранил ворот рубашки, оголил плечо. Кожа на ощупь была горячая, но било лёгким ознобом. На фоне отходивших желтовато-синих следов у шеи красовался новый синяк. На манжете темнели три маленьких бурых пятнышка, но чья это кровь память упрямо блокировала, вспоминать не хотелось. ― Ранение больше вас не беспокоит? ― Клод оказался совсем рядом. ― Нет, ― он ощупал костюм, пиджак отсутствовал, сорочка была расстегнута. ― Повязки можно снять? В душ охота. ― Несомненно. ― Мужчина кивнул, в руках он держал его тёмненький пиджак. И Транси ушёл. Очень скоро, Фаустус почуяв неладное, остановился, пораженный неприятной мыслью, постучался в дверь ванной, та оказалась заперта, но задвижка никакой преградой не была. Всё выглядело крайне плохо. Очень, очень, плохо. В сорочке, и брюках согнув голую, бархатно-белую шею Транси сидел на полу раскрытой душевой кабины. Весь, съежившись, обняв колени, он смотрел, не мигая, на светлую точку в разбитом графине, на умывальнике. Клод постоял перед ним недолго, – с удовольствием и нежным волнением любуясь своей работе, которую сейчас мученически переживал господин. Мокрые подрагивающие плечи сверкали под тонкой рубашкой. Волосы блестели россыпью звездных капель. На лице – выражение какого-то эгоцентричного надломленного спокойствия. Вода шла ледяная. Стоило было что-то начать делать. ― Я вас не звал. После такого категорического отказа Фаустус почувствовал себя развязнее. Быстро поводя плечами, он скинул пиджак, развязал галстук, и шагнул, опускаясь рядом с Транси на колено. ― Вы соврали, это я его убил, ― раздался, наконец, его слабый, сломленный голос. ― Полицейский из-за меня умер и много кто ещё… Господин Фаустус, тут пол кровью залит, полотенца испачкались… ― Всё хорошо, ваше высочество, кровь отмоется. А вода высохнет. ― Утаённая тень презрения мелькнула в его глазах. ― Я руки в ней перепачкал! ― задыхаясь и захлебываясь, воскликнул Транси, ― Я! Я как палач, как убийца... Как я мог? ... Вы... подтолкнули... столкнули... ― Ничего не понимая, он растерянно смотрел то на Клода, то на воду. ― Вы меня обманули! ― сквозь рыдания говорил Алоис, ― обманули так банально, так безуспешно... Ну что смотрите? ― Он с боязливой сосредоточенностью глянул на него, и Фаустус осторожно отнял его руку, и, не отрывая взгляда, лизнул запястье. Скользнул языком по хрупким костяшкам. Мокрые пряди защекотали ладонь. Весь пунцовый, с блестящими глазами, Алоис сконфузился, перевел глаза на его губы. Он с усилием высвободился из этих рук, и сказал решительно: ― Мне холодно, очень. ― Алоис, наконец, справился со своими нервами и поднял голову. ― Подождите. ― Не уходите. ― Едва демон потянулся к ручкам кранов, как Алоис вцепился в его рукав. Его заплаканные и несколько опухшие от слез глаза смотрели на Клода. Вода пошла теплее, одолевала дрожь. Они молчали оба. Только граф все крепче и крепче сжимал мокрый чужой рукав. Он вдруг почувствовал, что Фаустус спокойно и неторопливо провёл ладонью по его волосам. Алоис, выпрямился, вывернулся, и прищурил свои яркие, большие глаза. Заметил вдруг с трепетом, что на Фаустусе очки. И нагнулся, отбирая аксессуар. Ему показалось, что лицо Клода тянется к нему, и он, охватив руками его шею, обнял его. Колыхнулось звонко стекло кабины. Свет размахнулся, ударил по струям, скосил их. И струи тут же сделались острыми, сверкающими, беззвучными. Клод чувствовал ладонями покладистую расслабленность его тела и слышал его теплый, сладкий, чувственный запах. Забираясь ладонями под тонкий насквозь отяжелевший шёлк. Проскальзывая по ряду тонкого шва, у рёбер. Вода хлынула совсем горячая. Алоис с трудом зашептал, щекоча его лицо своими тонкими волосами и горячо дыша ему в щеку: ― Ведь я попаду в ад? – от духоты кружилась голова, от воды смотреть было невозможно, он часто заморгал, хотел отстраниться, сесть, но руки скользили, ноги скользили. И он самым бесцеремонным образом опадал на грудь Фаустуса. Он наклонялся к нему ближе, вглядываясь в глаза, и все его лицо мгновенно делалось видимым демону. Во взгляде мальчишки было что-то совершенно противное Фаустусу — какая-то нежная ласка, и пристальность, и тревожность, а еще дальше, в непознаваемой глубине голубых зрачков, крылось что-то странное, ещё недоступное постижению, кричащее на самом потаённом, опасном языке души… ― Вы навсегда останетесь со мной. Вашей душе не нужен ад. ― Ответил глухо, нарочно грубо, Клод, намереваясь оторвать графа от этого нового деликатного развлечения. И Транси почти физически ощутил, как между ними незримо проползало что-то тайное, мерзкое, склизкое, от чего потянуло холодом в душу. Этот корневой разрыв. Он опять хотел высвободиться из его рук, и Фаустус отпустил. Пытаясь сокрыть туманное, глухое раздражение, он отстранился к другой стенке и, ухмыльнувшись, сказал черство: ― Я вас не звал.… Клод отыскал очки и, поднявшись, отбросил со лба мокрые пряди, поправил душку, обернулся у двери: перед ним, раскрасневшийся и запыхавшийся, с горящими глазами, сидел Транси. И поклонившись галантно, как подобает дворецкому, грохнул дверью. Уверившись, наконец, в своём окончательном, бесповоротном крахе, Транси ошеломленный и уничтоженный запрокинул голову, мягко застонал. Задышал блаженно. Ванну он оставил изнеможенный и молчаливый. В воздухе разливался крепкий и нежный, похожий на запах летней жары, аромат мяты. Под ногами лоснилась распростертая тигриная шкура, играя чёрными бороздами, на огненном густом бархате. Алоис ступнёй поглаживал её пустую мёртвую голову с настоящим оскалом, ковыряя, свежо прилепленное пятно пластыря на саднящей коленке. В чистой пижаме, в распахнутом на груди халате, граф млел у горящего камина гостиной, его терзала бессонница. В продолжение этого часа граф мужественно переносил самую томительную муку. ― Вы там скоро, ― сказал Алоис, закидывая назад голову и обращаясь к демону, – будет очень кстати, если ваш расчудесный чай, действительно поможет мне быстрее заснуть! Он в это время сидел перед кушеткой, истомленный от бурно проведенного дня и усталый от беготни. Фаустус стоял позади, за спинкой кушетки, разливая чай. Демон медленно повернул к нему голову. В сумраке они видели лица друг друга, и граф чувствовал, что с лица его не сходит жгучая краска, верно, просто близость огня. Клод отлично увидел его гордый, небрежный и презрительный взгляд. Но... все равно... Теперь мальчишке уже не было спасенья. Они почувствовали, что какая-то струна, соединяющая их в комнате, натянулась до окончательного своего придела и вот, вот лопнет. Демон, молча, глядел на него. А мальчишка глядел на него, не, отрываясь. Как и утром, Алоис испытал, что нервы его остры и утончены, что в горле черствый, терновый клубок, и ему тяжело вздохнуть и легкий приступ какой-то общей переполненности, будто тошноты. И с тем в его голове стремительно, вкупе с гулом в висках, зрело решение, что этот «момент» есть, и он скажет то, что долго копилось в нем против Фаустуса и то что, он никогда не намеривался ему сообщать. ― Я нахожу, что всё приготовленное вами, вредно для моего здоровья… ― Вы это находите? – ответил Клод незнакомым тоном, и в переводе это значило: вы мне опостылели … ― Да, я это нахожу, – чётко и отрывисто произнес Транси, принимая чашку, смотря точно в глаза Фаустусу, и это означало: вы мне тоже. Алоис специально отхлебнул чаю, поморщился от обожженного языка и поднял глаза на демона, без сил отвернуться в сторону. Прошло. … Граф, не представлял, сколько прошло секунд, минут. А может часов! … Время замерло. И Клод вдруг … улыбнулся ему тонким уголком рта, с насмешливым видом. А следом лицо его искривилось в гримасу вопиющую, в дикое, циничное сочетание гнёта и хохота. Чашка полетела на ковёр, расплёскивая алое пятно на гладкий мех. Граф скоро покинул комнату. Грохнули двери его спальни, и демон слышал, как щёлкнул ключ. Начиная с этого вечера, всё испортилось окончательно. В ту ночь спальни граф не открыл, однако Клоду это и не надо было. То, что терзало Алоиса, демон чувствовал в каждом тёмном уголке квартиры. Мальчишка уснул только под утро, измученный и больной. Ну что поделаешь, демоны не самые приятные соседи. К полудню, выйдя к завтраку, Транси затосковал и точно опустился. К еде не притронулся. Радио молчало. Клод уже не слышал в коридорах его пересмешек; мальчишка уже не подлетал к нему, с пустым диалогом, лишь бы уязвить или посмеяться, исчезла его привычная разговорчивость. Он обстроился в библиотеке и слова не сказал по поводу обеда, хотя Фаустус нарочно заглядывал к нему дважды, под предлогами крайне эфемерными. Но мальчишка и глазом не повёл. Всё это было конечно чудесно, (Довести до такого состояния менее чем в неделю!) но делать, что-то было необходимо. План лечения его, захандрившего господина, у Фаустуса созрел быстро, чуть избитый, правда, однако не на одном грешнике проверенный. К тому же такой букет вкусов: уныние, чревоугодие, блуд.… А сколько потом будет терзаний, если окрутить это ненавязчиво грубо, затащить его в какое-нибудь злачное место. Предоставить самого себе. Где люди танцуют и поют, сами не знают, что делают, однако убеждены, что услаждаются, и этим услаждают других. Мальчишке угодно повеселиться, узнать взрослой жизни, как вам будет угодно, милорд. «Всё для души моего господина!» День медленно угасал, от чего в кабинете делалось темно. Алоис хотел было попросить Клода принести лампу, но быстро передумал. Да и какой смысл зажигать свет, когда тьма умело, уже опутывала, изнутри въедаясь в самую суть. Временами, затаиваясь где-то в глубине грудной летки за рёбрами, словно в ожидании подходящего момента, для своего эффектного выхода. И от этого ему становилось спокойней, но ненадолго. А последнее время ей всегда это удавалось. ... Она же дарила некое умиротворение покой и обволакивающую тишину, нарушаемую сейчас только еле слышным шорохом стрелок на часах. В приоткрытое окно доносился тяжёлый гул большого города, раздавался стук колес, хриплые вскрикивания трамвайных рожков, отрывистые звонки велосипедистов, и, как это обычно бывает по осени, звуки эти доносились резкими короткими, неровными и грустно-тревожными. «Шесть часов,… а уже темнеет…» ― подумал граф, взглянув на часы. Стрелки двигались медленно, ― и ему казалось, что стоило остановить на них свой взгляд, они начинали двигаться, ещё медленнее. Тогда он решал: время нарочно замирает, чтобы усилить это острое ощущение непонятного, а от того мучительного, ожидания. «Это сумерки значит, скоро, совсем стемнеет…» – меланхолично констатировал Алоис, даже не попытавшись включить свет. Транси потянулся к колокольчику на журнальном столике, но сочтя, что это лишнее для кухни за соседней дверью, решил позвать его, но Клод пришёл к нему сам. ― Я хочу поговорить с вами…, ― начал Алоис голосом, который дворецкий не выносил больше всего ― равнодушным голосом, здорового человека, полностью осознающим истинный ход вещей. После дня молчания его слова прозвучали более чем серьёзно. Транси отвернулся в сторону, замолчал. И Фаустус понял уже инстинктом, что сейчас произойдет что-то неладное. ― Слушаю вас, милорд… Они обменялись незначительными, обыденными фразами о квартире, о Лондоне, о контракте, но пересекаясь взглядами, пытливо всматривались в лица друг друга, отыскивая там нечто потерянное.Разговор не вязался. Начав его на «вы», в неестественно живом тоне, оба они вскоре ощутили тяжесть фальши, что насквозь пропитала каждое сказанное слово. Разговор терялся и всё труднее, всё скучнее становилось поддерживать его. Будто бы между ними находилось какое-то чуждое, необъятное, препятствие, и как удалить его никто не знал. В конце концов, они совсем замолчали, оставаясь сидеть в тишине ― Алоис на диване, Клод ― в кресле, ― не шевелясь, почти не дыша. Граф хотел, не откладывая, ни секунды сказать всё сразу на чистоту, почему вызвал, но лишь безмолвно кусал губы. «Возможно, ли что я сам скажу об «этом»? ― немея от страха, думал он, ― Вот так ясно, глядя ему в глаза? Что это произведёт на него? Как он ответит? Да и ответит ли? Притвориться что всё это недоразумение, начнёт объяснять или накинется на меня с пылающими глазами? А больно будет…?» Тем не менее, идти на попятную, было уже некуда, и сколько бы, не ужасала Транси неизбежность, менять решение, он не собирался. За стеклом виднелась узкая полоса неба. Холодное низкое, затянутое тяжёлыми облаками с дымом и смогом, поднимающимся из печных труб, что чернели острыми неровными силуэтами на бледном серо - зелёном фоне. Громоздкое, оно, явно, с минуты на минуту должно было разразиться дождём, но дождя не было, и воздух пронзала, звенящая напряжённость, грозясь вскоре, просто разорвать его. Спешно зажигались уличные фонари, видимо желая хоть как - то противостоять подкрадывающейся темноте. Проплывала ледяная пыль в их жёлтом свету, а пейзаж мерк, растворялся в сером, вязко – белом дыму, оставляя лишь очертания домов и голых деревьев, чьи кривые тени, терзаемые ветром, дрожали в грязных лужах на брусчатке мостовой. Мир, был безучастно циничен к его тревогам и печалям. Большим желанием стало для Алоиса, чтобы сейчас пошел снег. Много-много снега. Дабы выбелить этот мир, весь этот проклятый город. Чтобы холодно было не только ему. Но снега не было, и с каждым щелчком секундной стрелки, мальчик ненавидел зарождающееся чувство пустоты внутри себя. Всё сильнее, всё мучительнее сковывало их что-то скверное, тоскливое, принужденное… Точно они встретились после многих лет разлуки, после долгой чужой незнакомой жизни… Алоис вдруг прервал молчание, вскочив с дивана и резко, сбив консольный столик, прошёл к окну. ― Нет, нельзя так! Я не выдержу больше, ― воскликнул он, ― и Вы и я знаем, так дальше продолжаться не может! Его голос тоскливо дрогнул. В напряжённом безмолвии прошло несколько секунд. ― Думаю с нас достаточно. Забирайте мою душу в счет выходного пособия, если хотите. Я не буду сопротивляться. Фаустус оторопел. Мальчишка не шутит? Вот так, запросто, прямо сейчас! И можно забыть про контракт, мелкие условности, пусть всё горит, синим пламенем. Никакого больше услужения, никаких капризов никаких. … На мгновение Клод поднялся, и горделиво расправив плечи, сорвал очки, отшвырнув их. Это триумф, это конец, распрощаться с каждодневными муками, обрести совершенную независимость, получив всё сполна. Контракт будет выполнен начисто, даже придраться не к чему, разве есть разница: длился он три дня или год… ― Вы видите, у нас всё это плохо выходит, – взмахнув рукой, искренне продолжил Алоис, ― здесь нет вашей вины, просто, наверное, жертва попалась чересчур, строптивая, ― надрывно хохотнул граф. ― А вы старались, силы тратили, время. … Оставьте, будет у вас возможность полакомиться, чем ни будь и поинтересней. ― Он произносил всё это будто в горячке, всё больше бледнее, и когда смолк, поднял на Фаустуса взгляд с поразительным выражением отвращение и страха. Их глаза встретились, и несколько секунд не могли расторгнуть этого гипнотического плена… Клода Фаустуса поразило куда меньше, если бы в этот ноябрьский вечер на улице хлынул густой снегопад. ... Стоявший перед ним, побелевший точно смерть граф, которого он принимал таким горделивым, с такой неиссякаемой тягой к жизни, вызвал его сам, что бы всё окончательно разрушить. Что бы сдаться. … Неужели демон так ужасно ошибся в нём? Неужели, душа мальчишки так скоро пала и ослабла, что он предлагает себя сам? Неужели он, с такой силой поддался его искусным ухищрениям, что одним своим воображением довёл себя … Стоп. А что если мальчишка, блефует? Вновь фиглярствует и проверяет, принуждая демона вставать в поистине унизительное положение! С жадной пытливостью демон впился в глаза Транси, алча ворваться через них в душу, разобрать там все! Все, до самых темных чувств и мыслей, что проносятся в человеческом мозгу на мгновение, но, как черви, ворошатся в глубине сокровенных уголков. Алоис молчал, стоял у окна спиной к дворецкому. В темноте не различал фигуры демона, но завидев искорки его глаз, устремленных в окно, решил, что Фаустус ухмыляется. «Сколько в его лице решимости, ― блеснуло в голове Фаустуса, ― сколько бессонных ночей он промучился, придя к своему отчаянному решению, сколько в себе сломал... И до сих пор не знает, рассмеюсь ли я над ним или разорву на кусочки. Великолепно! Но зачем, же вы смотрите на меня с таким презрением, господин? Словно издевается над ядовитым пауком. Что-то здесь не так. Словно жертва, своего мучителя наперёд читает и поддаётся, а вовсе не боится…» Фаустуса, внезапно охватила злость. Страстно захотелось исполнить всё, чем отчаялся его граф, отомстить за принижение, за тожественное восхищение его борьбой, из последних сил, с собой и с этим неизбежным падением, которое демон лелеял целые сутки. Ну, уж нет! С такой простодушной невинной лёгкостью ещё ни один контрактер, не выдвигал ему подобных ультиматумов. Так легко он начатое не бросит, теперь, когда душа Алоиса Транси всецело принадлежит ему! Фаустус сдержанно выдохнул, вернул очки в нагрудный кармашек, посерьёзнел, сделал шаг ближе к мальчишке. Алоис нахмурился, решительно сжимая кулаки. Клод, молчаливо прислонив ладонь к груди, склонился в поклоне. Спокойно и чётко спросил: ― У господина есть желание, по исполнению которого он изменит своё решение? ― Демон с отвратительной внятностью понимал, сколько надменного плебейства, сколько человеческого бессилия, от своего шаткого положения звучало в его тоне. Его разрывало адским муками, от этого вынужденного тона, но в, тоже время он видел, сколько будет незабываемый пир, если сейчас не отступит. Граф мгновенно обернулся, всхлипнул, впиваясь пальцами в портьеру, сильнее оскалился, и, сверля мужчину шокированным взглядом, закричал: ― Вы меня за идиота держите!? На кой чёрт я тут распинаюсь, вы же убьёте меня ни сегодня завтра. Круги вокруг наматываете, слюной исходите, весь такой угодливый, исполнительный, а на самом деле ― тварь тварью! Понимаете же, что между нами делается, но ничего, ничего не меняете… ― Алоис, пристально смотрел на демона исподлобья, и во взгляде его читался страх наравне с отчаяньем. ― Так забирайте, вот я, всего с потрохами! ― Говорите же, так каково будет ваше желание, милорд? Сжимая кулаки, граф отпрянул назад: ― Покажите мне свое истинное лицо, ― дрожащими губами, вдруг зашептал граф, ― покажите мне, с кем я связался,…покажите. ― Вы мне разрешайте, ― едва сдерживаясь от презрительной усмешки, ответил Клод, поднимая на графа багровеющий взгляд. ― Я Вам приказываю! ... ― с надрывом, хрипло выкрикнул Алоис и тут же смолк. Глаза Фаустуса налились кроваво - красным. На лице застыла ярость и гнев немыслимой, для человека, силы. Что-что звериное, леденящее душу, рвалось сквозь его пылавшие алым зрачки. По углам комнаты, щелкая жвалами, заметались членистоногие тени, словно постепенно впитывая в себя свет, они копились вокруг Фаустуса. Стекло на затихших часах треснуло, а затем брызнуло осколками во все стороны. В комнатах взорвались все лампы, шкафы мелко затряслись и книги посыпались на пол. Граф вжался в стену похолодевшей спиной. Не в силах что-либо предпринять Алоис стоял недвижимо, следя за происходящим. Он не испытывал боли, лишь всепоглощающий ужас. Демону казалось, что граф сейчас потеряет сознание или с ним случится апоплексический удар. Но не успел Клод осмысленно насладиться триумфом этой грубой мести, как случилось что-то чрезвычайно исключительное. Алоис вдруг весь неестественно перегнулся, порывисто упал на колени, и в то же мгновение Фаустус подхватил его. Густая краска кошмара залила лицо графа, ― он сразу понял и перечувствовал на себе всю гнусную жестокость, всю безвыходность своего опустошённого положения и, весь охваченный порывом безграничного отчаянья, повалился на Клода лицом, крепко схватив мужчину за рубашку на груди. Все его тщедушное тело дрожало и, не в силах сдерживаться он судорожно ловил ртом жизненный воздух.Лицо его было бледным, как лёд, а уголки губ посинели. Но реальность вдруг померкла, сменяясь завывающей темнотой, из которой на Транси смотрели только эти дьявольские глаза. Его охватило совершенное умиротворение, вместе со странным, непривычным ранее чувством, фантастичности происходящего. Мальчик начал апатично опускаться на пол. В одно мгновение всё прекратилось. Откуда-то донесся окрик, молниеносно, возвращая графа обратно в настоящее: «Милорд! Милорд!? Садитесь, я приготовлю, что ни будь, что приведёт вас в чувства». И бросив пиджак на спинку кресла, подняв консольный столик, Клод, как ни в чём не бывало, ушёл на кухню. Алоис скривил личико, торопливо, зажимая рот ладонью. Никогда еще в своей жизни Алоис Транси не испытывал подобного ужаса, никогда прежде его колени так не дрожали, а по коже не бегали мурашки, никогда еще тело его не становилось холодным как камень, а сердце не колотилось в груди словно вот, вот покинет её. Ужас и злоба полностью парализовали графа. Кое-как поднявшись на ватных ногах, и цепляясь за штору, он покачал головой, пытаясь прийти в себя после пережитого потрясения. Самообладание, способность говорить и двигаться вернулись. Мысли прояснились. Но страх не оставлял, Алоис был абсолютно уверен: еще немного, и его бездыханное тело упадет прямо в этой комнате. Транси стало настолько страшно, что он больше не мог находиться здесь, и бросился в бегство. Закрыв кабинет, он суетливо огляделся. Алоис не знал, сколько у него есть времени в любой момент мог ворваться Клод. Деревянные, даже запертые на ключ двери, вряд ли задержат демона надолго, а потому действовать надо было стремительно. Обшарив, висящий на спинке кресла, пиджак Фаустуса, найдя в карманах около пятидесяти фунтов, граф бросился к балконным дверям. Нетерпеливо дёргая шпингалет, он нечаянно задел стекло и то, хрустнув, со звоном полетело на пол. Лязг эхом разнесся по комнатам, а когда последние отзвуки стихли, всё снова погрузилось в окутывающую, всепоглощающую тишину. Алоис прислушался. Ничего. Вернувшись к балкону, он положил ладонь на ручку двери, немного помедлил, чувствуя, как учащенно забилось сердце. И глубоко вздохнув, вновь попытался открыть. Она не поддалась, однако, скрип пронесся громким эхом. Граф сделал еще одну попытку – последнюю, осторожно надавил на дверь плечом и снова толкнул. Наконец, та со скрипом открылась. Ледяной, ветер ударил ему в лицо, заставив вздрогнуть. Проник за ворот, растрепал волосы. Белая железная лестница – пожарная, вела от двери с кухни ствниз, пересекаясь короткой тропинкой с другим углом дома. Тонким саваном развевался тюль. Девятый этаж. Алоис судорожно выдохнул, и, перегнувшись через перила, зажмурился, будто проваливался в пропасть, ноги не чувствовали тяжести. Дыхание его замерло. Он разжал пальцы. Жёстко приземлившись на железный пол пролёта, этажом ниже, граф мигом поднялся и кинулся бежать. На какое-то мгновение Транси даже растерялся в паутине лестниц, но быстро сориентировался и вскоре оказался на тротуаре. Пересекая улицу наискосок, мальчик, выбежал на тротуар, обернулся, выискивая глазами окна квартиры, но тут, же завернул за угол и под пищащие гудки машинных клаксонов вскочил на ступеньку уходящего трамвая. Дверцы за ним с визгом захлопнулись, вагон зарокотал, рванул и, покрякивая, покатил. Издав какой-то хриплый звук, Клод дернулся, словно его ударило разрядом электричества. Поднос, с новым чайный сервизом, полетел на пол. Дверь ― лишь кусок дерева, и демон, сорвал её с петель, врываясь в комнату. С громким ударом все окна распахнулись, наполняя комнаты холодными завываниями ветра. Чайник свистел. Кабинет был пуст. 1.The Used – The Bird And The Worm(Птица и червяк)- это бы конечно,как заглавие подошло больше следующей главе, но я оставлю. А следующую озаглавлю этой.