Голубка

Дело всегда было в том, что боги не создали её драконом. Матушка с грустью и нежностью часто говаривала, расчесывая длинные серебряные волосы маленькой Рейеллы — она всегда сама бралась за её косы, не доверяя служанкам: — Милая моя девочка, голубка в драконьем логове… — Если я голубка, то кто Эйерис? — хихикала Рейелла, ни сколь не обижаясь. Пока что ей вовсе не нужно быть драконом, чтобы оставаться счастливой. Тогда принималась смеяться уже принцесса Шейера. Улыбка преображала её обыкновенно гордое невозмутимое лицо, на щеках появлялись крохотные ямочки, а фиалковые, как и у самой Рейеллы, глаза матери загорались изнутри теплым светом, словно праздничные фонарики на зубцах Красного Замка. Она тоже вовсе не походила на дракона, и, по правде говоря, девочке куда более хотелось стать такой же красивой, смелой и озорной, как мама, нежели обратиться кровожадным чудовищем, коим простолюдины пугали своих детей. — А Эйерис — маленький ужик, — заговорщицким шепотом отвечала та. Если бы брат прознал о её словах, непременно бы раскричался. Эйерис полагал себя никем иным, как истинным Таргариеном, драконьим всадником и завоевателем. Попадая порой мимо горшка. Рейелла прыснула, но вдруг вспомнила кое-что, услышанное ею случайно, и уголки её губ невольно опустились. — Матушка, а мы правда должны пожениться с Эем? — тихонько спросила принцесса, волнуясь, как бы мама не расстроилась её любопытством. Но Шейера Таргариен лишь мягко улыбнулась опечаленному отражению Рейеллы в высоком позолоченном зеркале. Тонкие быстрые пальцы ловко вплетали нити белоснежного жемчуга в волосы дочери без какого-либо наблюдения с её стороны. Она покачала головой. — Только если однажды полюбите друг друга. Это оказалось ложью. Когда двенадцатилетняя Рейелла, облаченная в подвенечный наряд из белой и серебряной парчи, перед лицом богов и людей обменялась клятвами с собственным братом, любви меж ними не прибавилось ни на грош. Принцесса не знала, было ли матери известно о замыслах отца уже тогда; впрочем, легче от обратного ей не становилось. Ко всему прочему, вечером накануне церемонии Эйерис устроил отвратительную сцену, упрекая родителей и будущую невесту в своем несчастье. «Отчего вы, сочетавшиеся браком по любви, не желаете того же для вашего сына?! — восклицал он. — Я терпеть не могу эту глупую идиотку! Я люблю другую женщину!». Рейелле было невдомек, правда это или нет, но всю ночь напролет она прорыдала, не сумев сомкнуть глаз до самого рассвета. Почему он злился на неё? Зачем говорил все эти гадости? Неужто она бы выбрала брата, будь на то её воля? Принцесса тоже была влюблена в другого, но не обмолвилась о том ни словом, чтобы не огорчать отца. Её славный рыцарь, сир Бонифер, не проиграл на турнире ни одного поединка с лентой, что она повязала ему. Рейелла всегда оставалась осторожной, позволяла себе лишь вложить ладонь в его теплую, чуть шершавую от тренировок с мечом ладонь при беседе. Но в день, когда тот объявил принцессу королевой любви и красоты, возложив ей на колени венок из белых и бледно-голубых лилий, ему удалось забрать с её губ и первый поцелуй. Как же счастлива она была тогда, совсем недавно — то был турнир в честь именин короля Эйегона, — а казалось, целую вечность назад. Рейелла успела увериться, что отец передумал и избавит детей от помолвки, много лет остававшейся простой формальностью. Кроме того, король не больно-то жаловал старую семейную традицию выдавать сестру за брата. Любовь — вот, чем руководствовался он сам и разрешил своим детям. Она могла бы стать хорошей женой сиру Бониферу, ей ничего не стоило бы отречься от имени Таргариенов и стать леди Хасти, ведь Рейелла, несмотря на кровь, по-настоящему никогда не была драконом. Но судьба, в избытке жалуя терпением и кротостью, не дарит принцессам счастья выбирать. Больше своего рыцаря Рейелла не видела ни разу. В конечном итоге ей ничего не оставалось, кроме как покорно принять от Эйериса черно-красный плащ их дома и скупой, полный холода и отчуждения поцелуй. — Одна плоть, одно сердце, одна душа, отныне и навеки, и да будет проклят тот, кто станет между ними, — объявил септон, а Рейелле показалось, что ей затянули петлю на шее. Она почувствовала руку Эйериса у себя на щеке, большим пальцем он аккуратно отер скользнувшую по ней слезинку. Со стороны это могло показаться проявлением нежности между молодыми, родители должны быть очень ими довольны. Однако в тёмных индиговых глазах старшего брата по-прежнему стоял бессильный гнев, а кроме того — едва заметный отголосок вины и неподдельной грусти, не имевший ничего общего с любовью. Большего тепла между ними так и не появилось. Они никогда особенно не ладили, но прежде общество друг друга им не навязывали. Видеться с Эйерисом раз, два в день за трапезой было не тем же самым, что сопровождать его повсюду, молча снося подначки и колкости. А то, что мать запретила брату прикасаться к ней до того, как начнутся лунные крови, только подливало масло в огонь. В её возрасте многие девочки уже расцвели, о чем Эйерис, кровь которого уже горячили страсти, имел обыкновение напоминать. Мейстер объяснял принцессе Шейере, что из-за природной худобы и хрупкости Рейелле требовалось больше времени, чем её сверстницам. Но не говорить же о том брату, и так бесконечно сравнивающему жену с каждой девицей, будь то благородная леди или же вовсе простая служанка, носящая обед ко столу. Когда тот в очередной раз попрекнул её, принцесса не сдержала едкого, злого смешка, вообще-то ей не присущего — вся злость их семьи отошла Эйерису. — Ты бы силы поберег, братец. А то как бы не оказалось, что язык у тебя длиннее мужского признака, — бросила она ему в лицо и ушла, не дожидаясь ответа. Один лишь вид его вспыхнувших щек и яростного оскала радовал её несказанно. В конце концов, почему бы ему хоть раз не побыть в её шкуре. За последнее время Рейелла не знала ничего, кроме слёз, а ей ведь даже не хотелось делить с Эйерисом постель. Расцвет застал принцессу внезапно. Вместе с леди Дженни они кормили уток в маленьком пруду, серебристой лужицей разлившемся посреди королевского сада. Эйерис в компании Тайвина Ланнистера с самого утра уехал на охоту с принцами Дунканом и Дейероном, так что обыкновенный завтрак из вареных яиц и белого хлеба показался ей восхитительно вкусным. Рейелле даже удалось стащить со стола немного мякиша, и теперь они с Дженни по очереди отщипывали от него кусочки и бросали в пруд. — Спой, Дженни, прошу! — попросила принцесса, и девушка — никто точно не знал, сколько ей лет, она казалась и женщиной, и ребенком в одно время — загадочно сверкнув топкой зеленью глаз, затянула одну из своих странных лесных песен. Как зачарованная, Рейелла глядела на ту, что прозвали ведьмой, колдуньей. От грудного мелодичного голоса, причудливо сплетающего слова в искусную манящую паутину, по коже бежали мурашки, а сердце сладко занималось в груди. Не удивительно, что дядюшка Дункан души не чаял в своей лесной леди, даже отрекся от короны ради неё. Кто бы смог сделать для Рейеллы, драконьей принцессы, будущей королевы Семи Королевств, то же, что совершил принц Дункан во имя странной дикарки из Речных Земель? Эйерис за глаза смеялся над ним, почитая подобный поступок за дурачество и безрассудство. Уж он-то едва ли стал бы перед выбором. Рейелла прикусила губу, чувствуя соленый ком в горле. Она вовсе не просила, чтобы кто-то жертвовал для неё своим будущим и расположением семьи, лишь немного любви. Чтобы одели плечи теплым плащом в ненастный день, послушали о её горестях и поведали о своих, смеяться вместе над глупостями, когда веселье одно на двоих и не причиняет никому боли… Нелепые девичьи мечты, до которых никому нет дела. Ладони вдруг коснулась прохлада, словно мокрым от росы лепестком провели по коже. Рейелла вздрогнула от неожиданности — она и не заметила, как Дженни перестала петь. Смуглые пальцы, исцарапанные колючими кустами, средь которых та вчера разыскивала целебных трав для отвара, легли поверх её руки. Туманный взор, всегда исполненный некой тайны, вновь устремился к принцессе. — Гляди, как заалело твое беленькое личико, дитя, — улыбка её была нежна и заразительна, несмотря на кривоватые зубы. — Сегодня твой цветок распустился, василечек, — леди Дженни звала так принцессу с тех пор, как впервые увидела — из-за глаз, чья синева уходила в глубине в густо-фиолетовый. — Не дай мальчишке растоптать его. Из груди Рейеллы вырвался прерывистый вздох, в волнении она прижала ладони к щекам, что и впрямь пылали. Страх и робкая надежда овладели её сердцем, перепуганной пташкой забившимся в реберной клети. В правдивости слов Дженни она не сомневалась. Окрыленная нахлынувшими чувствами, принцесса заключила ту в крепкие, лишенные придворных церемоний объятия. От Дженни пряно и чуть горьковато пахло сухими травами и влажной землей. Словно она являлась такой же частью леса, как старые мшистые деревья или шуршащая на ветру колючая поросль у их подножия. На несколько мгновений Рейелле явственно почудилось, что от тонкого тела, облаченного в ливственно-зеленую шерсть, к ней тянулись извилистые, цветущие множеством почек ветви, передавая послание, делясь древним секретом. В замке она заперлась в своих покоях и наскоро выпросталась из одежд. Полностью нагая, принцесса опустилась на край кровати. На коленях её была разложена белоснежная нижняя сорочка, по девственной глади которой красной звездой, предвещавшей неотвратимые перемены, растеклось маленькое пятнышко. Конечно же, к первой трапезе следующего дня о событии знали все, даже вернувшийся далеко за полночь Эйерис. Тем более Эйерис. Рейелла боялась представить, что развернется в замке, когда она понесет. Хотя матушка и леди-бабушка, королева Бета, окружили её заботой и засыпали советами, Рейеллу повергло в шок ещё большее внимание со стороны брата. Впервые не только за время брака, но и за всю жизнь между ними настало лето. Короткое, неуловимое, как горячий песок, утекающий сквозь пальцы, и такое жаркое, что спустя годы она ещё долго отогревала сердце в его пламени. Они гуляли в саду, собирали цветы для хрустальных ваз в покоях принцессы, ели сладкую спелую вишню из рук друг друга. Однажды утром Эйерис положил на одеяло перед ней охапку свежесобранных лилий — её любимые цветы. Не понимая, откуда взялась смелость, Рейелла целовала его как целуют мужчину и с радостью позволяла ему всё больше вольностей. Привыкшая получать от него лишь яд насмешек и отчужденный холод, она попросту не могла противиться тому шквалу, что обрушивался на неё теперь, и цвела, цвела, как хрупкий росточек посреди болот. — Ты будешь счастливейшей из женщин, Рей, — обещал он ей со страстью, тёмные глаза его в такие минуты полыхали, словно кострища. Успел минуть месяц её сладкого девичества, когда Эйерис впервые переступил порог сестриной спальни, отпустив стражу, несущую караул у дверей. С собой у него оказался штоф борского золотого и только один кубок. Рейелла наблюдала за ним через зеркало, в руках она всё ещё сжимала костяной гребень, которым прохаживалась по расплетенным из сложной прически волосам. Пропущенные через острые зубцы, они спадали тяжелыми серебряно-золотыми волнами, окружая её, точно купол, сотканный из сверкающих нитей. Эйерис зашел сестре за спину, наполняя кубок вином. — Для моей серебряной королевы, — объявил брат голосом мягким и опасным, словно смертоносный клинок, обернутый в бархат. Она послушно приняла питье из его рук и сделала осторожный глоток. Терпкая сладость поселилась у неё во рту, обволакивая теплом горло. Следующий уже заставил принцессу чуть захмелеть. Вино было крепким и отлично выдержанным, а она ничего не ела с самого ужина. С робкой улыбкой Рейелла поднялась навстречу мужу, вручая ему кубок с плескавшейся в нем багряной жидкостью. Эйерис опустошил его в один присест и потянулся было к штофу за добавкой, но остановился на пол пути, когда она шагнула ближе. Он нервничал, поняла Рейелла, потому что готовился. Длинные, того же цвета, что и у неё, волосы принца привольно лежали на плечах. Дублет, расшитый черными каменьями, подогнан точно по фигуре, пояс, охватывающий талию, украшал красный трехглавый дракон. От тела шел легкий аромат цитрусового масла. Принцесса почувствовала себя совсем дурнушкой, стоя перед ним босая, простоволосая, в одной лишь расшитой жемчужными полумесяцами сорочке. Да кроме того, совсем маленькая без туфель с небольшим каблучком. Право, забавно. Они стояли друг напротив друга на расстоянии ладони и боялись сделать последний шаг. — Т-ты хочешь этого? — тихо вопросила принцесса. — Хочешь меня? Тогда, наконец, Эйерис поцеловал её. Рейелла отвечала ему пылко, едва успевая дышать между прикосновениями губ. В этом они успели освоиться и вскоре за ласками перешли на кровать. Его красивые одежды, из которых она помогла ему выпростаться, остались лежать на полу невзрачными, забытыми тряпками. Брат покрыл поцелуями её всю с головы до ног, не переставая щекотать влажным шепотом сладких обещаний. В тот момент она доверяла ему всецело. Он не желал ей дурного, он любил её, он хотел её больше всего на свете. И всё же когда Эйерис навалился сверху всем телом, горячий, дрожащий от нетерпения, принцесса испугалась. Ожидание боли пронзило её кинжалом, она замерла в ужасе, сжалась, сделавшись точно каменная. Слёзы блеснули в глазах. — Эй, пожалуйста… — задушенно взмолилась она, не зная, о чем просит, продолжить или оставить в покое. Его руки неловко и, пожалуй, чересчур порывисто скользнули под тонкую ткань ночной рубашки, обнажая её ниже талии. Рейелла прерывисто вздохнула, позволяя брату развести испуганно стиснутые бёдра. Влага блеснула в её широко раскрытых глазах. — Тише, — велел он, и в следующий миг Рейелла Таргариен стала женщиной. После, когда всё закончилось, Эйерис, утомленный страстью, скоро задремал в её постели. Однако к ней сон никак не шел. Чувства смешались в сердце принцессы, заставляя его то бешено колотиться в груди, то замирать, исполнившись неясной тревогой. Она была и счастлива, и удивлена, но также растеряна и испугана. То и дело в голове возникали слова брата, сказанные им перед тем, как излиться в неё: — Быть может, сегодня мы зачнем наследника… Внутри неё всё ещё теплело мужнино семя. Неужели из него так скоро могло проклюнуться их дитя? Рейелла прижала ладони к животу, пока что худому и плоскому, пытаясь представить, как в нем поселится новая жизнь. Как странно… Ведь она сама была ребенком не далее, чем несколько часов назад. А теперь уже женщина, делившая постель с мужем, возможно, ждущая его ребенка. Но отчего же она вовсе не рада тому, а напротив, перепугана до дрожи? Что если получив желаемое — долгожданного наследника, Эйерис остынет к ней столь же быстро, как прикипел? Принцессе вдруг сделалось холодно средь нагретой их жаром постели. Должно быть, дело в сквозняке, особенно знобливом из-за того, что долгое время она пролежала без одеяла, утопая в колодце собственных мыслей, укрытая лишь полупрозрачным шелком сорочки. Рейелла приподнялась на постели и задула последнюю свечку, что догорала на столе. Ей отчаянно хотелось прижаться выстывшей страхами грудью к горячей спине брата — его кожа всегда полыхала так, словно его лихорадило, в то время, как Рейелла частенько мерзла даже ясным днем. Из змееныша Эйерис вырос в дракона, а она так и осталась маленькой глупой голубкой. Как оказалось, брат желал от неё не только наследника. Точнее сказать, он не хотел его вовсе, стремясь делить с ней постель всё чаще и чаще. Теперь, когда руки его были развязаны, Эйерис стал навещать её покои еженощно. Его визиты продолжались до тех пор, пока молодым не выделили общие комнаты. Собственно, это ничего не меняло, кроме того, что Рейелла больше не могла сказать «нет», просто повернув ключ в замке. По началу необходимости в том и не возникало. Она привязывалась к брату стремительно и беззаветно, подобная в своей наивности мотыльку, летящему на яро полыхающий огонь. Будучи одинокой, истосковавшейся по теплу, Рейелла легко спускала ему некоторые недостатки за пару ласковых слов. Отдаваясь ему, принцесса простодушно радовалась его довольству ею, не замечая, что раз от раза Эйерис всё меньше стремился сделать приятное им обоим. Ночи любви, прежде соединявшие их, столь отличных друг от друга, воедино, вскоре обратились рутиной, а после и вовсе тяготившей её обязанностью. Пойти за советом было не к кому, подруг среди придворных дам она не имела. Быть может, матушка или леди Дженни поддержали бы её, но Рейелла боялась, что своей откровенностью ещё больше расшатает и без того хрупкий фундамент их с Эем отношений. Хорошей жене должно служить мужу, и она всё чаще стала склонять пред ним голову. А четыре луны спустя на неё стала нападать тошнота. Рейелла не обмолвилась о том ни словом даже брату, ссылаясь на обыкновенное недомогание, когда слабость придавливала её к постели. Казалось, если не признавать страшного подозрения, оно обратится прахом само собой. Не могла она принять материнства сейчас, когда у них с Эйерисом всё рушилось, не то взаправду, не то в её собственной голове. Принцесса Шейера, которой без сомнения доносили её служанки, только загадочно улыбалась, приходя справиться о самочувствии дочери. Но когда ежемесячные крови в очередной раз не настали в срок, скрывать более не имело смысла. Мейстер осмотрел её и объявил, что Рейелла носит дитя. — Это точно? — робко спросила она мужчину, ощупывающего ей живот. Мейстер Пицель был прислан из Цитадели совсем недавно, да к тому же молод, в особенности, по сравнению со своим предшественником — старым Эллендором, скончавшимся на девяностом году. Принцесса видела его от силы два раза и не знала, куда глаза девать, когда тот велел ей раздеться до исподнего, бесцветно глядя из-под тяжелых век. — Примите мои поздравления, Ваше Высочество. И вы, и ваше дитя абсолютно здоровы. Дай Семеро, так и будет продолжаться, — мейстер поднялся и степенно сложил руки на груди, как раз под великолепным воротником, сложенным не менее, чем из десятка цепей. На голове у него почти не осталось волос, зато поверх солидного брюшка спадала окладистая каштановая борода. — Я принесу вам укрепляющий отвар, чтобы вернуть силы. Рейелла лишь слабо кивнула. Как раз в этот момент в покои без стука заглянул Эйерис. Он был в приподнятом настроении, хотя в последнее время всё больше раздражался её болезни, мешающей исполнять супружеский долг. — Как ваше здоровье, миледи? — поинтересовался он с преувеличенным энтузиазмом. — Весь замок утверждает, что я скоро стану отцом, это правда? Брат переводил внимательный взгляд с неё на мейстера. Рейелла не обманулась звонким голосом и ласковой улыбкой, едва ли замок так уж занимала её беременность. В его появлении видна скорее рука матери. Впрочем, Рейелла всё равно была рада ему, ей вовсе не хотелось, чтобы он отдалился. Она снова кивнула, но на этот раз попыталась улыбнуться. — Правда. Мейстер Пицель говорит, что всё благополучно. Это ведь то, чего мы хотели, не так ли? — Рейелла взглянула на него с надеждой: это то, чего ты хотел? Но ни намека на радость в его лице Рейелла так и не обнаружила. Эйерис растерялся, подобно ей самой, и едва ли следовало ждать иного. Всё в её жизни так скоро менялось, тогда как брат словно по-прежнему оставался капризным мальчишкой, только теперь прихотью были не игрушечные пушки и катапульты, не отличимые от настоящих, а она, Рейелла, обязанная потакать и предвосхищать его желания. — Это чудесная новость, моя королева, — с недавнего времени он не называл её иначе, и Рейелла невольно рассмеялась этому обращению. Эйерис сел на постель, заключая сестрины холодные ладони в свои, сухие и пекельно-горячие. Он улыбался, пусть всё ещё несколько неуверенно, но улыбался, а не гневался. Только тогда она обнаружила, что по щекам заструились слёзы. Эта напасть терзала её наравне с тошнотой: душевная боль, которую принцесса привыкла замалчивать, выплескивалась из неё, будто дождевая вода из переполненной бочки. Эйерису с детства не нравилось, когда она плакала — это значило для него, что непременно придется держать ответ перед матерью. Он был старшим да к тому же мужчиной, и ему не давали забыть о том. Однако Рейелла ничего не могла с собой поделать, безвольной куклой она подалась в его объятия, не переставая содрогаться в рыданиях. Весь страх, тревога и отчаяние, что копились в ней долгое время, проливались на тёмную парчу братова камзола под его глухие увещевания. — Ты будешь жить в матушкиных покоях, пока не разрешишься от бремени, — сказал он перед тем, как уйти. На миг принцесса решила, что ослышалась. Ей словно льда сыпанули за шиворот при этих словах, скучливых и досадливых, словно Эйериса оторвали от важного дела ради неё. — Таково её решение. Она велела передать это лично. В том, что поручение исходило от принцессы Шейеры, она не сомневалась. Матушка и прежде говорила, что намерена помогать ей во всем, когда это случится, но Рейелла постоянно отнекивалась. Надежда, что Эйерис не захочет расстаться с нею теперь, когда она носила его ребёнка, теплилась в сердце крохотным огоньком. Однако он словно стал дальше на многие мили. Рейелла не понимала, что ему ещё требовалась дать, чтобы прогнать холод из их объятий. Как на яву, принцесса вновь слышала недовольные братовы вопли накануне их свадьбы. Может, и впрямь, то, что она прежде приняла за любовь, на деле оказалось очередным его развлечением? Брат покинул покои, молчаливый и гордый, а Рейелле в который раз пришлось в одиночестве вытирать слёзы. Тучи продолжали сгущаться. Сил у неё не прибавлялось, хотя мейстер Пицель исправно носил целебные настои, а матушка пеклась о дочери так, словно у той отнялись ноги. От еды принцессу воротило, холодная мрачность Эйериса жалила тем больнее, чем реже они виделись, а уж о раздувшемся животе, сделавшим тонкую ловкую Рейеллу неповоротливой тетерей, и говорить нечего. Единственной хорошей новостью за долгие месяцы стал пир, который король Эйегон давал в честь правнука — и отчего все сплошь уверены, что она носила мальчика? К столь знаменательному событию ей даже пошили новое платье. Нежно-лиловый шелк, так шедший к её глазам, обнажал плечи и выгодно открывал пополневшую грудь, а вышитый бриллиантами и аметистами корсаж скрывал округлившийся живот. Матушка, как в детстве, расчесала и заплела ей волосы, закрепив на голове сияющую крохотными сапфирами тиару. А король прислал роскошное ожерелье из переливчатых опалов и топазов, оправленных в белое золото. Рейелла чувствовала себя настоящей королевой, довольная, крутясь перед зеркалом. Найдется немало галантных кавалеров, готовых, несмотря на её тяжесть, пройтись с ней в танце. Она вовсе не собиралась сидеть на месте, даже если супруг, так и не пожелавший показаться на пороге, вновь обойдет её своей благосклонностью. Принц, что был обещан, рос в её чреве, так говорил отец, и хотя Рейелла не до конца понимала, что это значило, мысль о необыкновенном предназначении хрупкой жизни внутри неё заставляла принцессу воспрять духом. Всё и впрямь было так, как она представляла. Столы ломились от яств, мясо, рыба, гарниры на любой вкус. Забитого на последний охоте вепря зажарили с луком и острым перцем. Печеные в меду рябчики объедали бруснику в Королевском лесу не далее, как сегодняшним утром. Хотя Рейелла почти не притрагивалась к съестному, а в кубке вместо лучших вин, привезенных лордом Редвином, содержалась подслащенная ягодами вода, великолепие блюд не могло не вызывать восхищения. Эйерис сидел по правую руку от неё и сполна наслаждался их обилием, лишь изредка и с неохотой спохватываясь, чтобы подложить жене лучших кусков со своей тарелки. Особенно его радовала алая терпкость борского золотого, не иссякающего в кубке. Вообще-то нельзя сказать, что он совсем уж обделил принцессу вниманием. Едва они встретились перед Великим Чертогом, брат отметил, что она чарующе выглядит этим вечером. В глазах его даже мелькнуло то прежнее выражение, заставлявшее кровь воспламениться в её жилах. Но в первом танце Эйерис, наплевав на приличия, пошел не с ней. Рейелла с грустью и разочарованным непониманием смотрела на то, как он выводил в центр залы Валейну Веларион, очень хорошенькую в платье из бледно-золотого шелка и с россыпью крупных речных жемчужин на шее. И всё же принцесса не понимала, чем она хуже неё. То же валирийское серебро в волосах, глаза — сиреневые стекляшки на чуть курносом личике, не чета глубоким аметистам, доставшимся Рейелле от матери. Разве что ловкостью и гибкостью стана она уступала сопернице, но и то из-за бремени, которым наградил её сам Эйерис. Девушка смеялась в его объятиях, очарованная обаянием принца, и он вторил ей, ощупывая тонкую талию и округлые бедра. Кусая губы от обиды, Рейелла уставилась невидящим взглядом в свой кубок, в животе начинало тянуть, не то от тесноты платья и скованной позы, не то от расстройств, вредных в её положении. Но вдруг теплая рука незаметно накрыла её холодные пальцы, мягко и ободряюще пожимая. — Это всё глупости, дорогая. Твой брат боится стать взрослым, потому ведет себя, как мальчишка, — шепотом, что могла слышать лишь Рейелла, промолвила принцесса Шейера, голос её был ласков, но на веселящегося сына она глядела тяжело и сурово. — Вот только мне он не дал остаться ребенком, — горько отвечала она, слёзы жгли ей глаза. Нет в ней сил сражаться, сколь ни храбрись. Как глупо, ведь ей почти удалось убедить себя, что холодность брата ничего не значила. Никто не приглашал её танцевать, потому что прежде всех с женой должен пройтись муж, этого ожидали, так было правильно — быть может, только для Рейеллы, сидящей в одиночестве. Даже матушку увел отец, а уж на счастливых, что редко случалось в стенах замка, принца Дункана и леди Дженни и смотреть не хотелось. Ещё мгновение, и принцесса поднялась бы со своего места, намереваясь покинуть празднество, устроенное в её честь. Как вдруг над головой раздалось негромкое: — Ваше Высочество, окажите мне честь. Рейелла слегка опешила, встречаясь глазами с Тайвином Ланнистером. Тот был высок и широкоплеч, с золотом в волосах и камзоле, а главное — он оставался самым близким из друзей Эйериса. Это показалось ей интересным. Конечно, братец с его ревностью и взрывным нравом, несмотря на выверты, не потерпел бы сестру рядом с другим, но что если это будет тот, кого он считал названным братом. Недолго думая, принцесса вложила ладошку, облаченную кружевом перчатки, в протянутую ей ладонь. — С превеликим удовольствием, милорд. Однако объятия наследника лорда Ланнистера сулили мало удовольствия. Его руки были тверды и умелы, но с тем же успехом принцессу могла кружить в танце холодная гипсовая статуя. Ничего общего с жаром, всегда исходящим от Эйериса. Сложно сказать, что тому виной, юношеская робость или, напротив, отнюдь не нежный нрав. Украдкой Рейелла заглядывала через плечо своего золотого кавалера на брата и его очередную пассию, счет которым уже успела потерять. Она не знала, чего ждала, ответного ли взгляда, того ли, что её маленькое развлечение останется им незамеченным, а, значит, неиспорченным… — Если боги милосердны, Ваше дитя будет не похоже на него, — промолвил вдруг лорд Тайвин, едва размыкая упрямо очертанные губы. Рейелла удивилась. Впервые за весь танец они посмотрели друг на друга. Тогда принцессе подумалось, что глаза Ланнистера, бледно-зеленые, словно подернутая ряской вода в стылом заросшем озерце, с пробивающимися золотистыми искрами удивительно не подходили к его точеному лицу. — С вашим другом вы столь же прямы в выражениях? — ей и впрямь стало любопытно. Тайвин нахмурился, будто нечто в её словах привело его в замешательство. Уж не то ли, что она назвала Эйериса другом ему? — Да, Ваше Высочество. Его ответы, должно быть, ковались в кузницах. Принцесса сделала аккуратный поворот и снова заглянула Тайвину в лицо. — Вам не нравится мой брат? — продолжила расспрашивать она с пробуждающимся от дерзости озорством. — Вам бы не хотелось видеть подле себя ещё одно взбалмошное дитя, — усмешка вытянула его рот, явно не привыкший к подобному. — Будьте уверены, как только я отпущу вашу руку, он пригласит вас. Если пожелаете. Она бросила ещё один взгляд в сторону брата. Эйерис прижимал к себе юную леди Блэквуд, но взором был прикован к принцессе, и блестящие глаза его горели диким огнем. — Не пожелаю, — твердо заявила она и отвернулась от него до конца вечера. Рейелла и не догадывалась, да и не могла сознавать заранее, что тем самым разбудила дракона. Разве мог монстр прятаться в её красивом брате, злиться и плакать из-за которого ей было не впервой, но бояться его — то стало внове. Он втащил её в тёмную нишу, когда принцесса, порядком измотанная, уже спешила возвратиться в покои. Испуганный возглас затих в его ладони, накрепко зажавшей ей рот. — Не вздумай кричать, сестрица, — прошипел Эйерис, склонившись к её уху, горячее хмельное дыхание ожгло кожу. Изо всех сил, на какие была способна, она попыталась оттолкнуть его — тщетно. Это лишь распалило гнев, рвавшийся из него. Не заботясь о её положении, Эйерис толкнул сестру к стене. Камень больно врезался в спину, но взор мужа и брата, нависавшего над ней, оказался острее. — Объяснись! — потребовал он злобно. Рейелла обхватила себя руками, её знобило от такого его тона. — Я не понимаю… Глухой, почти животный рык вырвался у него из груди. — Расскажи, как тебе было весело, Рейелла! Понравилось вертеть хвостом перед Ланнистером?! Незаслуженная грубость, презрение, с которым он говорил, заставили её вспыхнуть, несмотря на смятение. — Ты тоже не скучал, братец! — воскликнула принцесса, инстинктивно прикрывая руками живот, потому что Эйерис сделал ещё шаг к ней, не оставляя и вздоха меж их лицами. Тонкие цепкие пальцы брата впились ей в подбородок, боль отчаянно забилась в месте, где те давили на нежную кожу. Рейелла прикусила губу, чувствуя, как защипало в глазах. — Ты должна беречь и хранить себя, пока носишь моего наследника, — чеканя каждое слово, выплюнул Эйерис и, приблизившись так, что твёрдые губы касались её щеки, добавил: — А не выставлять свое сучье нутро при каждом случае. Хлесткий звук удара пронзил тишину, вздрогнувшую предвкушением бури. Лишь спустя несколько мгновений, в ужасе глядя на наливающийся отпечаток собственной ладони на перекошенном бешенством лице Эйериса, Рейелла поняла, что сделала. — Эйерис, я не хотела… — зашептала она, потянувшись к нему, но брат отбросил её руку. Она увидела, как он замахнулся. Всё замерло в ней, чувство, во сто крат большее, чем страх, пригвоздило её к месту, не давая шевельнуть даже пальцем, чтобы хоть бы как-то защититься. Не смея вырваться, крик стоял в горле, ядовитыми крючьями вонзаясь в плоть. Но ничего не произошло. Занесенная над нею рука брата замерла в воздухе, а после упала безвольной плетью. Огонь погас в его глазах. — Ты разочаровала меня, сестра, — сказал он напоследок и пошел прочь, не удостоив её более и взгляда. Рейелла же ещё долго простояла одна во тьме. Её трясло, как в лихорадке. Слёзы бежали по холодным щекам, пока принцесса дрожащими ладонями поглаживала живот. Ребенок вдруг толкнулся внутри, словно материнская боль смутила крохотное сердце, пробуждая в нем гнев. Рейелле вспомнились слова Тайвина Ланнистера. Нет, дитя не будет иметь ничего общего с отцом. Она сделает все, чтобы этого не случилось. Странная улыбка медленно вырастала на её лице, пока маленький принц продолжал восставать в ней — в первый, но далеко не в последний раз.