земля вызывает майора тома

Пару раз Акаги встречался с Нанго после игры с Васидзу. Ничего толкового они друг другу не рассказывали. Нанго наконец образумился и начал работать, не играя с якудза, а сам Акаги мог похвастаться разве что работой на Оги и прочих видных глав группировок токийского и кансайского районов, которая приносила ему стабильный, но весьма скучный заработок, потому как противников нужного ранга никак не встречалось. И на одной из таких встреч — Акаги не знал, почему соглашался на них раз за разом, может, где-то глубоко в душе он считал Нанго своим близким другом из-за последствий их знакомства когда-то давно в прошлом — Нанго задал ему весьма своеобразный вопрос, который сначала лишь рассмешил Акаги, но потом заставил задуматься. — А семья-то у тебя есть? Шел восемьдесят пятый. Ему было почти тридцать пять — лишь один год остался до этой даты. Дела шли хорошо: его боялись и уважали, приятелей тоже было полно — включая все того же Нанго, конечно же. И как-то за играми и прочими делами он никогда не задумывался о необходимости наличия семьи. В общем-то, он и сейчас об этом не задумывался, она ему была не нужна — Акаги предпочитал одиночество подобному тесному сожительству, ему было достаточно общения с Оги или Осаму для восполнения потребности в социализации, но... Семья. Была ли она у Нанго? Акаги не сомневался в этом. А вот у него самого семьи не было. И вряд ли будет. Хорошо ли это? Или же плохо? Нужна она ему — эта семья — или же это стало бы тем самым лезвием гильотины, что превратила бы монстра азартных игр, Акаги Сигеру, в подвластного шантажу человека? Связи губили — он знал это, а самые близкие могли привести к фатальному концу. Конечно, у него случалось пару интрижек на стороне, но то было так, развлечение и не более. Женщины интересовали его мало, они были хороши, но никакая из них не могла дать того ощущения жизни, что дарили ему игры. Дала бы ему что-то семья? Сомнительно. За этими мыслями он и не заметил, как вышел к детской площадке. Что-то в ней — пустующей, холодной — показалось Акаги знакомым. Он помнил пору своего детства, ушедшую навсегда и проведенную в бедности послевоенных времен, и, глядя на то, как изменилась жизнь сейчас, он испытывал легкую ностальгию по ушедшим временам. Что сейчас было со стариком Итикавой? Ищет ли Ясуока до сих пор замену ушедшему из-под его крыла демону? Вернул ли деньги Урабэ? Судьбы этих людей не беспокоили Акаги, но иногда он задумывался — очень редко — о том, что случилось с теми, кто повстречался ему на пути. Это почти забавно — думать о тех, кто проиграл. Их судьба всегда была покрыта мраком. Для них игры с ним превращались в то, чего так и желал Акаги — прогулку по самому краю лезвия, когда одно неосторожное движение могло привести к гибели. Имена неудачников забудут, они будут стерты из истории, ведь так было всегда — её, историю, писали победители. От мыслей его отвлек легкий удар. Прямо у ног его лежал небольшой резиновый мячик. Взглянув на него с удивлением, Акаги посмотрел в сторону — туда, откуда прилетел мяч. Там с гордым видом стоял малыш. После некоторого замешательства, мальчишка с жутко серьезным лицом подбежал к нему и подобрал мячик, после чего попытался дать деру. И если раньше Акаги бы точно не обратил на это внимания, то сейчас почему-то отреагировал — и, схватив за футболку, он заставил мальца застрять на месте. Когда, насупившись, малыш обернулся, Акаги грозно покачал пальцем у его лица. — Надо смотреть, куда пинаешь мячик, а то вдруг вылетит на дорогу? Он любил близость смерти, ведь это давало вволю ощутить вкус жизни, но стоило различать азартные игры и жизни маленьких спиногрызов. Мальчишка в ответ буркнул что-то нечленораздельное и кивнул, после чего Акаги... Почему-то он подумал, что это будет достаточно смешным. Возможно, ему стоило прислушаться к попыткам Осаму убедить его, что шутить Акаги не умел совсем. — Смотри, что покажу. Выпрямив левую ладонь и оттопырив большой палец, он накрыл его второй рукой и обхватил — так должно было показаться мальчишке — после чего резко дернул кулак вверх, а большой палец согнул. Простейший фокус с ложным отрыванием пальца. В нем не было ничего страшного или особенного, но когда поражённый мальчишка выпучил глаза и заверещал, Акаги так сильно развеселился, что не сдержался и громкого захохотал. Почему-то дети казались ему забавными. Наверное, потому что у него самого детства не было. И видя, как бегает вокруг него пацан, Акаги жестом остановил его и подозвал, так и не показывая наличие большого пальца на месте. И, когда ребенок очутился рядом, Акаги неожиданно схватил его за нос, резко отдернул руку, сделал страшное лицо и тихим пугающим тоном произнес: — Ну вот, я украл твой нос! — Отдай его, отдай! Ребенок запрыгал вокруг него, пытаясь схватить крепко сжатый кулак, но Акаги показал ему язык — это оказался самый солидный жест, на который был способен молодой якудза — после чего он поучительно покачал пальцем прямо у малыша перед лицом. — Я отдам тебе его завтра. Но ты никому не рассказывай, иначе я не смогу прикрепить его обратно! Широко распахнув глаза, ребенок зажал нос руками и с испуганным видом закивал, после чего Акаги рассмеялся ещё громче. Почему-то это показалось ему неимоверно смешным. — Мама сказала, что ты не забирал у меня носа! — Ну конечно она так сказала, я же заколдовал его, чтобы она не увидела отсутствия. Мальчишку, как выяснилось, звали Ито Кайдзи. Ему было целых пять лет. Огромное достижение. Акаги очень хотелось посмотреть на его родителя — кажется, отца у него не было — который так просто оставлял своего ребенка на пустой детской площадке вместе с незнакомым мужчиной, но он сам был даже рад такой странной внезапно образовавшейся компании. За давностью лет и рутинной работой в подполье он и забыл, как разговаривать с кем-то помимо якудза (можно ли было считать Осаму за другую сторону — вопрос, конечно, спорный и сложный), а потому общение с таким простодушным и шумным ребенком, каким был Кайдзи, доставляло ему неописуемое удовольствие. Почти неправильное. Ведь не лучше ли было наслаждаться жизнью в опасных играх, а не в чем-то настолько глупом? Он помнил слова Нанго о том, что надо уметь находить радости в маленьких вещах. Может, он был прав — это действительно весьма увлекает и расслабляет. — А палец ты себе на место прикрепил? Кайдзи смотрел на него искренним, взволнованным взглядом, и Акаги закивал, после чего помахал рукой перед ребенком. Ему очень хотелось сказать обратное, но вчера вечером он рассказал о встрече с пацаном Осаму — и был мгновенно наказан самым гневным (он говорил об Осаму) взглядом и выговором (все ещё об Осаму). Осаму ругался и говорил, что так поступать нельзя, и вообще Акаги повел себя как свинья (и это... да, это был Осаму). — Ты что, волшебник? Едва сдержав ещё одно глупое желание, Акаги покачал головой, но таинственно подмигнул Кайдзи, чтобы тот воспринял это как сам того пожелал. Акаги рассчитывал, что Кайдзи, наверняка, воспримет это неправильно, и ситуация станет ещё более забавной. — Докажи! Докажи-докажи-докажи! — Хорошо, — Акаги кивнул. — Ты умеешь играть в «камень-ножницы-бумагу»? Правила этой игры были просты. А ещё проще всего было расшифровать действия противника, куда легче, чем в том же маджонге. Главное — смотреть не в глаза собеседника, а на его руку во время броска. Акаги знал, что почти все самыми первыми выкидывали ножницы — они были острыми и ассоциировались с победной комбинацией. Но вот следом могло идти что угодно — и как действовать тогда? Тоже следовало смотреть на руку — плотно сжатый кулак говорил о том, что человек собирался выбросить камень, а расслабленная — бумагу. С ножницами было труднее, но их всегда выдавали пальцы. Плюс подряд несколько одинаковых комбинаций выкидывал мало кто, многие шли по кругу «ножницы-камень-бумага». Бумага считалась самой слабой из-за её тонкости в жизни, а значит, бросить два камня подряд в первые разы давало преимущество. Так Акаги обыграл маленького спиногрыза несколько раз и даже немного заскучал. Но когда он вновь доверился своей логике и выбросил бумагу, то… — Ура! Я победил! Кайдзи ответил ему ножницами. Это шло против того, о чем думал Акаги, и поначалу он даже удивился, но потом вдруг громко рассмеялся, так, что даже удивил мальчишку. Ну конечно же, он проиграл сейчас, потому что думал, будто пацан такой же, как и все люди вокруг. Но чувствовалось, в нем скрывалось что-то родное, почти что одна с Акаги стихия. Была ли это интуиция? Или же логика? Кто знал? — А что получают победители? Кайдзи широко распахнул глаза и ойкнул, когда Акаги дал ему легкого щелбана. — Победишь меня два раза — куплю тебе мороженое. — А почему не сейчас?! — Не хочу. Акаги показал ему язык. — Значит, ты работаешь на бандитов? Глаза у Кайдзи сверкали ярче самоцветов, и Акаги обреченно кивнул. Он сидел на качелях, а мальчишка стоял рядом с ним. Он видел много идиотов, которые романтизировали образ якудза. Они кончили плохо, ведь они были простыми прохожими, которые не знали всей подоплеки войны группировок за влияние в регионах. И Акаги было искренне грустно от того, что одним из таких мечтателей оказался и Кайдзи. С другой стороны, Кайдзи было пять лет, в таком возрасте и сам Акаги мечтал бегать по двору с палкой, воображая из себя бравого солдата на передовой. О собственных детских глупых мечтаниях Акаги не рассказывал даже Нанго. Никому. — Жуть! — проговорил он, после чего хлопнул в ладони. — То есть, очень круто! — Абсолютно ничего крутого, мелочь, — ухмыльнулся Акаги. Ему жутко хотелось курить, но в присутствии малолетнего спиногрыза он почему-то сдерживался. Акаги редко паниковал, но его нынешние мысли подводили к тому, что он начал испытывать слабость — симпатию — к этому маленькому комочку радости и беззаботности, который вертелся вокруг него сейчас, и от этого по позвоночнику пробегал холодок. Он, Акаги Сигеру, одолевший Урабэ и Васидзу, опасался собственной симпатии к кому-то? Вот уж глупости. Горестно вздохнув, он схватил носящегося кругами Кайдзи за голову, после чего развернул лицом к себе и погрозил пальцем, так, чтобы тот точно всё понял. — Быть бандитом плохо. — Но ты же бандит! Кайдзи широко открыл рот, и Акаги страшно выпучил глаза. — Сейчас муха залетит! И Кайдзи мгновенно закрыл губы ладошками. Смотря на это, Акаги снисходительно улыбнулся, после чего вытащил из кармана что-то маленькое и розовое — это была конфетка, которую дала ему девушка вместо сдачи при покупке сигарет. Раньше бы он не согласился, но сейчас было кому сплавить эти ненужные ему сладости. Глаза Кайдзи вновь засверкали, и, пока он вовсю жевал конфету, Акаги сердитым тоном проговорил: — Быть бандитом плохо. Я — плохой человек. — Мама сказала мне не говорить с плохими людьми... — протянул Кайдзи. Хорошая у него была мама, подумалось Акаги. Как хорошо, что она не видела того человека, с которым якшается её сын сейчас — её бы удар схватил. Неопределенно дернув плечом, он кивнул и развел руки в стороны — что ж, матушка была права. Лучше бы Кайдзи-тян с ним не общался. — Надо слушать свою маму, мелочь. — Но мне нравится с тобой общаться... Акаги был гением азартных игр, чудовищем, которого боялся весь кансайский регион, и сейчас он, весь из себя умный и пугающий, не знал чем успокоить плачущего рядом с ним ребенка. Беспомощно глядя на то, как куксится мальчишка, он в панике озирался по сторонам, надеясь, что хоть кто-нибудь да поможет. Но вокруг было пусто. Они с Кайдзи сидели там одни. — Ну слушай. Он неловко улыбнулся, ощущая, что искал настоящие испытания явно не там. Не азартные игры — дети, вот где скрывался истинный ужас ошибиться и оступиться. — Иногда можно нарушать мамины законы. Но только один раз. Он подмигнул Кайдзи, и тот закивал с жутко серьезным видом. Следующей игрой они выбрали проверку интуиции. Смотря на два кулака Акаги, в одном из которых тот зажал очередную полученную на сдачу конфетку, Кайдзи с задумчивым видом шумно пыхтел и думал. Это было уморительно — то, как он изо всех сил изображал процесс размышления, и Акаги едва не разжал руки во время смешка, настолько его это веселило. Они уже несколько недель встречались, не каждый день, но довольно часто — и каждый раз Акаги притаскивал что-то новое. Ему было интересно наблюдать за тем, как мальчишка думал и делал осторожные шаги в таких играх. Может, он чувствовал в нем что-то родное в такие моменты, а потому и продолжал возвращаться сюда. Слова Нанго никак не шли из головы. Может, он был прав? Может... Но это было неважно. То, что ему повезло наткнуться на такого мальца — удача на миллион. У Акаги не было интереса заниматься воспитанием детей, он не встретил ту женщину, которую полюбил бы всем сердцем. Фальшивые отношения губили много жизней, и он не хотел такого ни себе, ни той, чье сердце разобьет, ни своему ребенку. А потому лучше было продолжать навещать этого мальца-удальца, пока тот искренне развлекался с ним... Возможно. — Вот в этой! Кайдзи ткнул в левый кулак Акаги, и тот разжал его — внутри лежала конфетка. Обрадованный собственной удачей, Кайдзи схватил конфету и закинул в рот. Наблюдая за этим, Акаги мягко улыбнулся — хотя на уме у него сейчас были отнюдь не самые радостные мысли. Недавно ему звонил Оги и говорил, что кансайская группировка собирается нанести удар. А это значило, что этот год мог выдастся тяжелым на стычки. Те не погнушаются нанести удар по самому ценному, что было у токийской группы — не только по бизнесу, но и по семьям. И хотя это было подло, так работала война. И Акаги был согласен с тем, что на ней хороши были все средства. Но это ставило под удар его маленькую беззаботную дружбу с мальчишкой, тем, кто отвлекал его эти долгие несколько недель. И потому, когда тот подбежал к нему с гордым видом, он мягко потрепал ребенка по волосам, чувствуя, как не хочется ему уходить. Пожалуй, с мальчишкой было очень весело. Как никогда. Странное чувство. — Ты молодец, Кайдзи-тян. Он горестно покачал головой, намеренно переигрывая. В этом тоже было что-то забавное. — Но, к сожалению, это наша с тобой последняя встреча. Когда глаза мальчишки перед ним опять стали похожи на два огромных блюдца, наполненных водой, Акаги только снисходительно улыбнулся и взял его за руки, после чего, сложив их лодочкой, высыпал туда целую горсть конфет, которые утром стащил из офиса Оги. И у Осаму. Главное, чтобы они об этом не узнали, а то выйдет ситуация страшнее войны группировок. — Меня ждут великие дела. — Бандитские? Кайдзи широко распахнул глаза, и Акаги тихо рассмеялся. — Только это большой секрет. Никому не говори, даже маме. Я подкупаю тебя конфетами. В ответ Кайдзи часто-часто закивал, словно сейчас ему доверили нечто жутко серьезное, такое, что доверяли обычно только взрослым людям. Он затаив дыхание проводил Акаги взглядом до выхода с детской площадки, но, прежде чем тот успел сделать последний шаг прочь с неё, с того места, куда его тянуло последние недели, вдруг крикнул: — Погоди! Когда Акаги развернулся, он смущенно засопел. — А тебя зовут?.. Почему-то в голове у него всплыла болтовня о западе, которую он слышал несколько раз по радио, и, коварно улыбнувшись, Акаги приложил палец к губам. — Зови меня Джон Смит.