Lets destroy the sky

Кто-то живет прошлым, кто-то будущим, кто-то – сегодняшним днем. В жизни Купера были разные, в жизни Купера было по-разному. Были годы, когда он плыл по течению, потом вдруг тормозил, цеплялся за первый попавшийся подводный камень и замирал в бездействии, почти захлебываясь потоком омывающих его обстоятельств, а затем ни с того ни с сего начинал лихорадочно грести, словно о чем-то вспоминал, будто куда-то действительно торопился. С некоторых пор Купер начал замечать, что время перестало подчиняться законам физики. Они просто не действуют, когда Блейн оказывается поблизости. Словно в давно забытой детской сказке про Алису в Зазеркалье, Куперу приходится бежать, как сумасшедшему, чтобы всего лишь остаться на месте. Время закручивается в спираль, то сжимая витки так, что Купер всем собой понимает – это не ветер проходит по коже прохладой, то почти распрямляется, и в горячем стоячем воздухе становится невозможно вдохнуть. В жизни Блейна никогда ничего парадоксального не происходило. Любовь не сшибала его с ног девятым валом, измены не сносили ураганным ветром его соломенные сердечные фортификации, предательства не раскалывали почву под ногами самыми разрушительными землетрясениями. Неприятности не всегда обходили его стороной, но каким-то непостижимым образом Блейн всегда умудрялся выйти из них победителем и остаться таким же жизнерадостным и полным сил мальчишкой. А шрамы, остающиеся на теле, никогда не проникали глубже, не расчерчивали заброшенными взлетными полосами его сердце. Но однажды стена, за которой он жил, вдруг разлетелась разноцветным сахарным конфетти от едва заметного прикосновения Купера, испачкав кончики пальцев старшего радужными сиропными брызгами, а мир, как внезапно выяснилось, оказался окрашен совсем другими цветами. И пустота в том месте в груди, где обычно гнездится Мечта, вдруг оказалась заполнена, переполнена так, что Блейну пришлось заново учиться дышать, учиться жить с этой огромной, выжигающей изнутри тянущей болью. Когда-нибудь Купер задумается и спросит самого себя – зачем ему все это. Когда-нибудь он устанет от самолетов, перелетов, потерянных часовых поясов, потерянного времени – не этих четырех часов в небе, наверное, но, может, и от них тоже. А пока эта грань усталости от него скрыта, в незнании – сила, усмехается он, не в силах сбросить с себя утомивший его груз лжи и пустых ночей, в которые он не видит снов. Впрочем, ночи, когда он видит сны, ничуть не легче, просто в каталоге памяти они хранятся в другой категории – под буквой "Б", с грифом "Секретно". "Б" – значит "брат". И Купера разрывает от неправильности всего происходящего, от невозможности все исправить, от нежелания все потерять, от желания все хоть как-нибудь изменить. "Б" – значит "Блейн", смеется младший, качает головой, не в силах понять, зачем нужны эти условности, зачем Куперу постоянно нужно что-то усложнять. Так сложились обстоятельства, что они почему-то братья, то есть... нет, что они почему-то друг другу стали нужны совсем не как братья. Ну вот, хмурится Блейн, так и он сам запутается, чертова антиномия; машет рукой, мол, зачем обо всем этом думать, когда можно просто быть – быть рядом, быть друг с другом, быть вместе. Разве кому-то действительно важно, что творится за плотно закрытыми дверями чужих спален, задается наивным вопросом Блейн, не желая представить, что кому-нибудь вдруг может помешать чужое – еще даже не сложившееся – счастье. Купер каждый раз поражается тому, как в младшем сочетаются слишком взрослое упорство и упрямство с этой детской почти невинной – слегка раздражающей – наивностью. И в то же время он знает, каким бывает Блейн, когда за ними захлопываются двери, отрезая и оберегая их от всего остального мира. Как он умеет вцепляться в то, что посчитал своим, и не выпускать ни под каким предлогом, как умеет спорить и требовать, как стоит на своем, даже когда и сам понимает, что может запросто обрушить небо на их головы. Пусть, упорствует младший, пусть оно уже наконец рухнет, слишком утомительно ждать, когда это все-таки произойдет. Пусть быстрее все случится, а дальше снова будет покой. И не важно, что на обломках. Не бывает же так, что ломается – все. Вот только Блейн и сам знает, что это глупое упрямство, не подобающий ни возрасту, ни обстоятельствам каприз. Что в их случае как раз сломается все и они потеряют не только друг друга. И исключительно поэтому следует правилам их ужасно утомительной игры. Пусть, лишь бы главный приз от него не ускользнул. ~ В воздухе разливается запах талого снега и безнадежности. По радио говорят, что возможны осадки в виде тоски, вероятность слез семьдесят восемь процентов. Этот ноябрь невыносимо тяжелый, хмурится Блейн, виток за витком наматывая на шею пушистый длинный шарф. Снег выпадает и тут же тает, смываемый непрекращающимся дождем. Купер не приедет ко Дню благодарения, график съемок не позволяет, если верить его словам. Блейн не верит ни единому слову, просто хочет, чтобы старший был рядом. А они не виделись уже пару месяцев – и это намного сложнее, чем раньше. Я сам виноват, думает Блейн, не стоило тогда набрасываться на него с поцелуями; но разве можно было не целоваться до потери связи с реальностью, когда Купер наконец признался, что, да, ему нужен Блейн, до боли, до крика нужен, что не просто так он вдруг начал доводить до истощения свой банковский счет и самого себя, проводя в воздухе едва ли не больше времени, чем на земле. Ну и черт с тобой, останусь в Нью-Йорке, злится Блейн, позволяя метастазам обиды укорениться в сознании, разрывает на мелкие кусочки уже купленный билет на поезд до Лаймы. И лишь на мгновение задумывается, не слетать ли в ЭлЭй, но, если старший и правда на съемках, что толку торчать одному в чужом городе, пропахшем миазмами морального разложения. Да и какая разница, где проводить дни и ночи без Купера. ~ Пахнет горячей солью и невыносимым одиночеством. По радио сообщают, что возможны солнечные ожоги в форме чужих имен, вероятность снов менее одного процента, температура воды вполне достаточна, чтобы утопиться с комфортом. Какого черта, думает Купер, когда успело наступить Рождество, если стрелка на спидометре времени еще вчера стояла на отметке ноль. С Рождеством, мелкий, с виноватой интонацией говорит Купер, я люблю тебя, не колеблясь, озвучивает то, что бьется в стенки черепа с того самого первого неловкого поцелуя на исходе августа. И тебя, отзывается Блейн, мне все равно, бросает нарочито безразлично и попадает точно в цель. Мобильник жжет ладонь Купера обидой и физически ощущаемой почти ненавистью младшего. Пуля с надписью "лови это" оказывается разрывной. Купер закрывает глаза, разбиваясь о невидимую стену, и чувствует, как поток времени подхватывает его и бросает в воронку водоворота. ~ Непрерывный дождь день за днем без устали сшивает небо с землей туго натянутыми водяными нитями. По радио обещают приступы меланхолии, советуют не покидать дома без необходимости – внезапные порывы отчаяния могут сбивать с ног. Сигаретный дым похож на предрассветный морок, размышляет Блейн, растворяясь в горьком послевкусии Лонг-Айленда. Было бы глупо искать в незнакомом баре знакомые лица, то ли уговаривает, то ли обманывает сам себя Блейн, беспрестанно водя взглядом по дергающимся в разноцветном тумане фигурам, и словно бы видит привязанные к этим марионетками нити, за которые тянет диджей, ловко создавая очередную неповторимую картину из движений и музыки. До сегодняшнего дня Блейн не слышал голоса Купера почти четыре месяца, но даже теперь, на Пасху, находясь с ним в одном городе и осознавая собственную глупость, упрямо не желает простить ему потерянное на двоих Рождество. Купер задыхается от собственной улыбки, затягивает удавкой тонкий шарф на шее и под взглядами родителей уходит в ночь вслед за Блейном, чтобы найти его, чтобы, к собственному разочарованию, не встретиться с ним. ~ Кожа высыхает под палящим солнцем, как земля в Долине Смерти. По радио клянутся, что жара вот-вот сменится ностальгией, но осадки спокойствия и умиротворения, к сожалению, не ожидаются. Ты так хотел, чтобы я принимал взвешенные взрослые решения, скрипит зубами Блейн, проводит горячей ладонью по лбу, безуспешно пытаясь убрать прилипшие к коже черные завитки. Так какого хрена, Куп, ты не сказал, что вдобавок к этим чертовым решениям всегда дается непрекращающаяся боль, захлебывается ледяной водой и собственными мыслями Блейн, ни на мгновение не получая облегчения. Июльская нью-йоркская погода слишком похожа на лос-анджелесскую, чтобы не вспоминать, от чего Блейн отказался в дождливый зимний вечер, по-детски упрямо, нелепо спонтанно, по-взрослому продуманно постфактум. "Б" – значит "брат", пусть так и будет, кивает он своему взъерошенному отражению, делая вид, что нет ничего странного в почти мертвом взгляде. ~ Время снова замирает, оседает, как пыль на Луне. Прогноз погоды на ближайший период отсутствует, мы будем рады снова видеть Вас на нашем сайте, едва Ваша жизнь сдвинется с мертвой точки. Купер неумело курит, задумчиво водя сигаретой по губам. Ровно год с того поцелуя, некстати вспоминает он, если бы еще впервые за все эти месяцы. В его голове тысячи вариантов произошедшего и неслучившегося, пара десятков сценариев потенциально невозможного будущего и ни единого указателя к аварийному выходу; в пустых комнатах подсознания нет даже огнетушителя, чтобы погасить пылающую в сердце горечь, гарь от которой приходится скрывать сигаретным дымом. Съемки в Нью-Йорке – Купер слышит это, кажется, раньше, чем менеджер успевает произнести. И пакует чемодан, даже не обговорив условия контракта. Время, заливисто хохоча, подхватывает его, словно ребенок – кружащуюся в воздухе пушинку, и заботливо переносит от старой покосившейся платформы станции "Шестой смертный грех" к новому сверкающему перрону станции "Робкая надежда". ~ В воздухе разливается затхлый запах застарелой обиды. Дождя из крови с разбитых губ никто не обещал, но разве синоптики не ошибаются? Блейн смотрит исподлобья, скрывая испуг яростью, сжимает кулаки, лишь бы не прикоснуться, закидывает словами, как камнями. Купер зализывает рану, глотая собственную кровь, словно вино в момент совершения Евхаристии, рассматривает младшего, изучает, запоминает все появившиеся и проявившиеся новые черты. "Б" – значит "Блейн", говорит он, когда брошен последний камень, то ли капитулируя, то ли провозглашая не свою победу. Блейн отрицательно мотает головой, не веря, не принимая, не желая вернуться назад, отказаться от едва прижившегося привоя такого нелегкого решения. Ты был прав, Блейни, будто заразившись от младшего упрямством, продолжает Купер, пусть небо рухнет, едва ли это чем-то отличается от того, что есть теперь. Блейн прищуривается, скрывая за пушистыми ресницами ответ, разгорающийся сверхновой в темной глубине зрачков. И ведь правда, что может быть проще, чем просто быть рядом, повторяет Купер когда-то сказанные младшим слова, вкладывая все осколки надежды в эту третью попытку, делает шаг вперед, почти не опасаясь очередного камнепада. Град из злых и жадных поцелуев не смогли бы предсказать даже самые матерые метеорологи. ~ Ветер за окнами насвистывает обрывки собственных мелодий, радио пристыженно молчит. Время делает пару торопливых шагов и вдруг, словно опомнившись, милостиво застывает. Блейн плавится, вплавляется в Купера, исходит нежностью, изнемогает от жажды, пьет стоны, слетающие с губ старшего, и никак не может напиться. Водит раскрытыми ладонями по телу Купера, рисует мечты об их общем будущем кончиками пальцев, оставляет трассирующие следы от впивающихся в кожу ногтей. Касания Купера словно ластиком стирают боль Блейна, одиночество застывает в прошлом, как воздух в янтаре. Поцелуи расцветают татуировками по телу. "Мой" – арабской вязью от ямки между ключицами до пупка; "мой" – влажными узорами на внутренней стороне бедра; "только мой" – языком по головке члена. Голод Купера лишь усиливается, когда он пробует Блейна на вкус, целует, кусает, зализывает оставшиеся отметины и все больше и больше нуждается в этих ощущениях. Он везде – рядом с Блейном, на Блейне, в Блейне, но этого так чудовищно мало, что хочется рыдать от безысходности. Член Купера в Блейне – точка опоры, переворачивающая весь мир, точка отсчета для нового летоисчисления. И с каждым движением навстречу Блейн все ближе к точке невозвращения. Они снова и снова нарушают не-тишину именами – хриплым шепотом, на вдохе и на выдохе, срывающимся криком, губами по губам, – будто отдают их друг другу на хранение, впечатывают в сердце так глубоко, как только можно. Ни один не в силах открыть глаза, когда под веками расцветают все фейерверки мира, но образы друг друга парадоксально-правильно застывают на сетчатках чуть левее слепого пятна. ~ Воздух искрит молниями приближающегося скандала. По радио передают, что возможны заторы на дорогах из-за превысившего среднюю месячную норму количества выпавшего пепла сгоревших возможностей и неоправданных ожиданий. Блейн и не надеется, что родители его поймут, когда на изломе августа сообщает, что забрал документы из НИАДИ и собирается переехать в ЭлЭй под присмотр брата. Пилюля разочарования не становится слаще оттого, что лос-анджелесское отделение Калифорнийского университета уже с нетерпением ожидает прибытия нового студента. Тлетворное влияние Купера, с кривой улыбкой пожимает плечами Блейн и давит в себе разрушительный истерический смех, когда выслушивает долгие крики отца о том, что старший брат не катится по наклонной вниз. Нет, думает Блейн, мы вместе падаем вверх, разбиваясь об облака. Куп, говорит Блейн в телефонную трубку пару вечностей спустя, когда небо рушится – это громко. А еще горько-солено, добавляет он, вспоминая катившиеся по щекам матери слезы. Блейн не знает, растает ли когда-нибудь этот айсберг, перекрывший единственный пролив между Лаймой и Лос-Анджелесом. И только утром, собирая чемодан, замечает, что его волосы на висках слегка присыпаны серебристой пылью; и становится жаль, что эта искрящаяся пыльца никак не поможет ему взлететь. ~ Нью-Йорк провожал Блейна каплями ледяного безразличия. Лайма отпускает, не простившись, бьющими по щекам песчинками несказанных "извини" и "понимаю". Лос-Анджелес встречает звездопадом обещаний и вихрем предвкушения. Ветер подталкивает в спину, указывая направление. Купер молчит всю дорогу, будто боится, что в этом запыленном такси любое оброненное слово покроется налетом наигранности, потускнеет и потеряет вес, только легко и чуть нервно улыбается и смотрит, ни на мгновение не отводя взгляда. Лишь пальцы, сжимающие ладонь Блейна, нетерпеливо подрагивают. Спустя час Блейну кажется, что не существует ничего, кроме этой небесно-голубой радужки глаз Купера и черноты зрачка, в глубине которого вспыхивают отголоски таких знакомых фейерверков. Время, задумавшись о чем-то своем, меняет условия дуэли с каждым поворотом так неприкрыто грубо, что даже таксисту кажется, что его любимые наручные часы начали сбоить впервые за пятнадцать лет безукоризненной работы. ~ Прозрачный воздух наполнен запахом моря и ароматами имбирного печенья и картофельных оладий. Радио заходится рождественскими гимнами и ханукальными песнями и на все лады обещает цунами смеха и сугробы удачи. Блейн еще спит, когда Купер неохотно выпускает его, разрывая кокон тепла, выбирается из постели и одевается, бессовестно опаздывая на последний перед каникулами день съемок. Подхватывая со столика ключи, он сбрасывает на пол свернутый треугольником квадратик бумаги, поднимает и засовывает в карман, вспоминая о нем только тогда, когда в перерыв выходит перекусить и находит точно такой же треугольник в портмоне. Купер забывает о кофе и хватается за стойку, покачнувшись, словно Лос-Анджелес, а может, и вся планета, вдруг крупно вздрогнули от всплеска неожиданной радости. Я люблю тебя, говорят ему эти цветные квадратики почерком Блейна. Кривые смайлики в уголках листов похожи на улыбки младшего – такие же чуть кривоватые, неуловимо застенчивые, откровенно зовущие. Купер закрывает глаза, не позволяя ни капле своего внезапного запретного счастья просочиться сквозь веки и рассеяться в предрождественской суете. Третий треугольник оказывается в заднем кармане джинсов рядом с носовым платком. Четвертый находится в почтовом ящике, когда Купер, возвращаясь домой, на всякий случай проверяет, не вспомнил ли о нем кто-нибудь из огромного внешнего мира, которым он нынче так мало интересуется. Пятый магнитом прижат к холодильнику рядом с запиской, которая освобождает Купера от обязанности торчать в очереди в супермаркете. Блейн едва успевает поставить пакеты с продуктами на пол. Ураган на сегодня не был запланирован, смеется он, сдаваясь на милость захватчику. Поцелуи бьют током, питая то огромное, живущее в груди, что снова начинает перекрывать ему кислород. Но даже последние молекулы воздуха Блейн готов потратить на то, чтобы в миллионный раз выдохнуть имя старшего, не желая отказываться от предложенной пытки удовольствием. ~ Синоптики взяли выходной, и погода радует предсказуемым теплом искренних улыбок и легким бризом ожидания чуда. Мать просила передать тебе привет, говорит Купер, возвращаясь в комнату. Лед тронулся, думает Блейн, выключает свет, садится на пол, опираясь спиной о диван, и сквозь ресницы смотрит на разноцветные огоньки на стоящей на подоконнике маленькой елке. На колени ему осыпаются разноцветные треугольники. Не хватает еще двух, невольно улыбается Блейн, видимо, я не угадал с курткой и ботинками. Купер смеется, запрокидывая голову, выходит в прихожую, шлепая босыми ногами, возвращается через минуту, и разноцветный цветок в ладонях Блейна обретает два недостающих лепестка. С Рождеством, Куп, шепчет Блейн под бой часов, доносящийся из соседней квартиры, прижимается спиной к груди обнимающего его Купера и закрывает глаза, растворяясь в спокойствии, слушает ровные удары сердца брата. И я тебя, Блейни, отзывается старший, привычно укладывая подбородок на кудрявую макушку, и улыбается. Время довольно урчит и, неслышно ступая мягкими лапами, уходит искать новую жертву.