Семейные дрязги. Потом.

      Андрей несколько раз щелкает зажигалкой, ломает ноготь о плохо прокручивающееся колесико.       Бракованная, что ли, — думает с раздражением.       Наконец, справляется, неумело закуривает, с трудом сдерживает приступ кашля. Отвратительный вкус и запах дыма не приносят ни облегчения нервам, ни ясности мыслям. Андрей швыряет едва начатую сигарету в урну у КПП и выходит под мелкий моросящий дождь.       Он стоит у входной двери, почти уткнувшись в нее носом, и долго не решается нажать на кнопку звонка. Мокрый китель липнет к спине, в ботинках хлюпает, с форменных брюк капает на входной коврик.       Валентин открывает сразу, словно ждал его прихода. Окидывает взглядом с ног до головы и поджимает губы.       — Заходи, не стой на сквозняке. Да ты же промок весь! Иди в ванную, я дам тебе сейчас что-нибудь сухое. Неужели нельзя было такси взять или на метро поехать? — последняя фраза доносится уже из спальни.       Андрей долго стоит под обжигающим душем, собирает в кулак остатки смелости. Выступать перед комиссией было не страшно. Он знал, что прав, и знал, что поступить иначе не может. Жирный крест на военной карьере маячил тогда где-то на задворках сознания. Теперь же этот крест стоит на авансцене, как огромное распятие в человеческий рост. Любого другого человека, попытавшегося настоять на оправданиях, можно было бы просто послать на хер. Но Валя… У Андрея болезненным спазмом сводит желудок. Он остервенело вытирается махровым полотенцем.       Валентин обнаруживается на кухне, с чайником крепко заваренного чая и тарелкой каких-то помпезных плюшек, купленных явно Яшей. Андрей присаживается на край табуретки и смотрит в стол, в поле зрения моментально появляется чашка с дымящейся жидкостью.       — Пей, а то простудишься еще после такой прогулки, — голос у Валентина спокойный и ничего не выражающий. Андрей ненавидит этот тон всеми фибрами души.       — Тебе ведь позвонили уже бывшие коллеги и все рассказали в подробностях. Зачем ты вообще меня впустил? — Андрею хочется звучать тверже и увереннее, но события последних месяцев высосали все силы. Получается только устало и обреченно.       — Зачем впустил? — Валентин делает паузу, отхлебывая из кружки. — Во-первых, потому что ты мой брат и это твой дом, хоть ты и живешь уже давно отдельно. Ну, а во-вторых, я тобой горжусь, хоть ты у нас и бестолочь.       Андрей медленно поднимает взгляд, озадаченно моргает.       — В к-каком смысле?       — В прямом. Эту редкостную мразь Радлова кто-то должен был прижучить рано или поздно. И сделать это должен был кто-то молодой, горячий и с допуском в его отдел. Кто-то вроде тебя. Я, правда, не думал, что это будешь действительно ты, во плоти, так сказать. И имел глупость надеяться, что если ты в своей жизни решишь предпринять какие-нибудь радикальные шаги, то придешь ко мне посоветоваться.       Валентин водит пальцем по ободку кружки, смотрит исподлобья многозначительно.       Андрея окатывает жаркая волна: облегчения, стыда, ощущения собственного идиотизма. Ощущения невесомого счастья. Валя не злится, не обижается, просто констатирует факт.       — Радлову все равно ничего не будет. Слово генерала против слова лейтенанта, — щенячий восторг Андрей старается скрыть за упрямым раздражением.       — Поверь мне, приказ о его отставке уже отправлен по всем соответствующим инстанциям. Выпнут не с позором, к сожалению, а с хорошей пенсией и сохранением всех регалий, но запускать волосатую лапу в бюджет, пить из подчиненных кровь, подвергать неоправданному риску личный состав и гробить перспективных специалистов он больше не будет, — Валентин глядит с тяжелой грустью. — Но и ты, друг мой, погоны вряд ли сохранишь. Если бы ты ко мне с доказательствами сразу пришел, а не полез на броневик, то можно было бы какой-нибудь окольный путь найти…       — Я так не умею и не буду! — яростно перебивает Андрей. — Я окольными путями не ходил никогда!       — Да знаю я, что не ходил, — тяжело вздыхает Валентин. — Но помечтать-то можно?       Андрей отпивает из кружки, ругая себя за несдержанность.       — Ну, сделанного не воротишь. Может оно и к лучшему, — Валентин начинает убирать со стола. — Без работы не останешься. На гражданке тебя с твоей специальностью с руками оторвут. Дуня как? Ты ее не довел своими выкрутасами? Ей нельзя сейчас волноваться.       Андрей дисциплинированно относит чашку в кухонную раковину. Поворачивается к Валентину.       — Валь, а ты правда на меня не сердишься?       От тона, каким это сказано, у Валентина перехватывает горло. Сколько он не слышал этих интонаций в таком родном голосе? Лет десять?       Валентин обнимает бережно, как хрупкое сокровище. Андрей же вцепляется в него, как в спасательный круг.       — Когда я злился на тебя дольше трех минут?       — Я боялся, что ты меня вообще убьешь. Или еще хуже, будешь презирать всю оставшуюся жизнь.       — Действительно, куда уж хуже, — хмыкает Валентин. — Какой же ты еще все-таки ребенок. А ведь скоро сам отцом станешь…       — Так, — раздаётся у Андрея за спиной Яшин голос. — Я смотрю, тут кое-кто без меня плюшками балуется. По какому поводу семейные нежности?       Андрей молчит, уткнувшись носом в Валино плечо. Яков по-медвежьи обнимает их обоих.       — Я в душ, а потом присоединюсь к вашему чаепитию.       — У меня к тебе только один вопрос, — как только Яша уходит, Валентин отстраняется и смотрит подозрительно. Сердце у Андрея ухает в пятки.       — Почему от тебя сигаретами пахнет? ------------------       — Харитош, только не давай им в бассейне до посинения сидеть. Пусть вылезают погреться, — Юля наливает себе компот из запотевшего кувшина и присаживается к Андрею на плетеный диван на дачной террассе. — Ну как ты, герой? Привыкаешь к гражданской жизни обычных смертных?       Андрей корчит ей рожу.       — Дуня как себя чувствует? Сильно из-за тебя переживала?       — Крепилась. Поддерживала. Говорила, что она всегда на моей стороне будет, — голос Андрея наполняется теплом. — Я ее не стою. Только не говори ей, что я так сказал.       — Не бойся, не выдам, — смеется Юля. — Вы на УЗИ не ходили?       — Ходили. Говорят, что мальчик.       — Да уж, — усмехается Юля. — Похоже, что я в этом семействе какая-то аномалия. Сплошные мужики.       — Ну, почему же. У нас еще Матильда есть, — ухмыляется Андрей.       Отяжелевшая от старости Матильда, спасающаяся от жары под массивными обеденным столом на террасе, заинтересованно поднимает седую морду при звуках собственного имени.       — Да и не вечер еще. Вы с Харитоном можете тоже еще девчонку родить. Не думали об этом? — Андрей смотрит заинтересованно.       — Харитон только за, он детей любит и с мальчиками возится постоянно, — голос у Юли задумчивый. — Но я к третьему ребенку пока не готова. Может попозже.       — Кажется, дедушки Валя, Яков и Эраст позорно проигрывают в морском сражении, — Андрей вытягивает шею, чтобы лучше рассмотреть ходящий ходуном большой детский бассейн, исторгающий из себя детские и взрослые воинственные вопли. Сидящая на бортике Дуня ловит его взгляд, поправляет косынку и улыбается.       — Ничего, сейчас приедет дедушка Олег и паритет будет восстановлен. Как он, кстати? Весь в своих театральных материях, как всегда?       — Трудится, аки пчелка, по собственному выражению. Осенью в театре две премьеры будут. Сейчас новый курс себе набирает, сегодня прослушивание, поэтому приедет так поздно.       — И охота ему с бестолковыми студентами возиться, — в голосе Юли недоумение.       — Он мне недавно сказал, что они ему меня в подростковом возрасте очень напоминают, — смеется Андрей. — Говорит, что такие же взбалмошные, непосредственные и непоседливые.       — Да, засосала наше старшее поколение педагогическая стезя, — философски замечает Юля. — Папа своих курсантов день и ночь дрессирует, дядя Яша преподает то-что-нельзя-называть там-неизвестно-где. Один только дядя Эраст еще держится.       — Это ненадолго. Его тоже в академию МВД настойчиво зазывают.       — Вы с папой-то не сильно поругались после известных событий, — начинает Юля осторожно.       — Не поверишь, чувствовал себя как маленький. Боялся домой идти также, как когда мы с Полиевским в школе вытворяли что-нибудь и попадались. Думал, Валя меня убьет. А он меня поддержал. Подумай, говорил, скольким ты солдатам и офицерам жизнь и здоровье спас.       — А Полиевский как на твой демарш отреагировал?       — Пытался отговаривать. Умолял о карьере подумать. Но, видимо, не получится из меня карьериста. А сам-то он далеко пойдет, думаю. У них в семье из мужчин никто на пенсию ниже, чем в чине генерал-майора не уходил, — Андрей поднимается с дивана, потягивается и хлопает себя по бедру, подзывая собаку.       — Похоже, наш полк терпит какое-то уж совсем постыдное поражение, а подкрепление в виде четвертого дедушки может и не успеть к окончательному разгрому.       Под счастливый женский смех, радостный детский визг и собачий лай Андрей бросается на помощь.