Жемчужины. Часть 4. Кабан

Жемчужина из головы кабана, фиолетовая сфера, воплощение Вишну, который спас Землю от моря, хотя это и заняло у него тысячу лет, подари нам блаженство. ************ Небо над Кингстоном было цвета индиго; Элизабет глядела из окна кареты, ни о чем не думая, как часто бывало в дороге. Она сопровождала отца в деловой поездке по поводу благосостояния острова, скорее чтобы он мог не спускать с нее глаз, нежели ради ее компании – во всяком случае она так полагала, учитывая его подозрения по поводу прошлого раза, когда он оставил ее одну дома. Они размеренно ехали по улице вдоль реки, простиравшейся слева, и плотной стены деревьев справа от них. Она с любопытством смотрела в сгущающиеся сумерки, отмечая про себя, что зима – какой бы теплой она ни была на Карибах – заставляла небеса темнеть раньше обычного. Элизабет больше не была ребенком, и ей не нравились ограничения, до сих пор наложенные на нее – особенно после того, как однажды сумела избавиться от них в море. Но это было в прошлом, напомнила она себе. Пришло время ценить настоящее. Время не остановилось только потому, что все шло не так, как она планировала или надеялась. «А может быть, и остановилось», – подумала она, когда карета внезапно затормозила. Элизабет глянула на отца, чей белый кудрявый парик колыхнулся, когда тот выглянул в окно. – В чем дело? – спокойно спросил он у кучера. До Элизабет донеслось ржание лошадей, и она вытянула шею и выглянула в окно. – На дороге кабан, сэр, – нервно отозвался кучер. – Он не желает двигаться с места, и лошади напуганы. – Кабан? – удивленно повторил отец. – Можешь ты согнать его с дороги? – Лучше подождать, пока он сам уйдет, сэр… Это самец с огромными клыками, если мне дозволено сказать, сэр. – Ох… святые угодники, – проговорил губернатор Свон, откидываясь на спинку сиденья, и продолжил раздраженно вполголоса: – Мы уже и так задержались по пути к Филбертсам. Их несчастные слуги будут высматривать нас полночи. – Я и сама довольно устала, – сказала Элизабет с неожиданным зевком, скромно прикрыв рот пальцами. – И раз уж мы говорим про слуг, я боюсь, что засну прямо здесь, в карете, и бедному Нельсону придется нести меня в дом, как огромный мешок с мукой, одетый в платье. Отец усмехнулся, и в этот момент карета дернулась, заставив обоих сесть прямо. Одна из лошадей стала отступать назад и отказывалась успокаиваться. – Боже! – воскликнул губернатор. Элизабет снова высунула голову в окно. – Где кабан, мистер Нельсон? – резко спросила она. – Прямо перед нами, мисс Свон. Вздохнув, она протянула руку вниз, приподняла щеколду и распахнула дверцу. – Элизабет! – взволнованно проговорил отец. – Закрой дверцу сейчас же. Она проигнорировала его – как часто делала по мелочам – и выбралась на дорогу, осторожно придерживая юбки, чтобы не споткнуться. Она обошла карету и увидела кабана, копающего прямо посреди дороги с таким видом, словно собирался принять грязевую ванну. – Эй! Ты! – крикнула она. – Тише! Мисс Свон, я не думаю, что вам следует… – Убирайся с дороги! – прокричала она кабану, медленно продвигаясь вперед мимо лошадей. – Двигайся! Пошел! Кабан увидел ее – или услышал – и повернул голову в ее сторону. – Ох! Мисс Свон, пожалуйста, вернитесь в карету! Что если он нападет? – Если он нападет, – проговорила она напряженными губами, – я вернусь в карету, а он сойдет с дороги, не так ли? – Элизабет! – донесся изнутри голос отца. – Немедленно вернись сюда! – Сейчас, – ответила она и, снова обращаясь к кабану, крикнула: – Ты слышал меня? Я сказала убирайся! Кабан перестал копать, фыркнул и запыхтел, покачивая клыками в воздухе. Элизабет не находила страшным зверя, зубы которого не умещались во рту. Затем кабан принялся ритмично топать и скрести копытом передней ноги землю. – Сейчас нападет! – воскликнул Нельсон с широко распахнутыми глазами, крепче цепляясь за поводья. Элизабет прищурилась, ожидая дальнейших действий кабана. Неожиданно зверь бросился вперед по направлению к карете. Элизабет развернулась и ухватилась за щеколду на дверце, намереваясь запрыгнуть внутрь. Щеколда отломалась. Элизабет потрясенно уставилась на обломок в руке, тогда как перепуганные лошади заржали и бросились бежать, унося за собой карету, в окне которой виднелось лицо ее отца, глядящего на нее расширенными глазами. Кабан резко развернулся и с серьезным выражением на странной морде кинулся следом за каретой. Не веря своим глазам Элизабет смотрела, как та уносится вдаль, а привлеченный шумом кабан кособоким галопом следует за ней, поднимая клубы пыли. – Ну прекрасно, – проговорила она, оставшись в одиночестве в темноте посреди поднимающейся на холм дороги. Она была уверена, что, как только им удастся взять под контроль лошадей, отец распорядится вернуться за ней. Но сперва им придется избавиться от кабана, затем развернуться и проделать путь назад. Она повернулась в сторону города, видя его огни внизу и мечтая, чтоб на ней оказалась ее одежда морячки, позволившая бы ей незаметно вернуться туда. И, словно бы увлекаемая невидимой нитью, Элизабет медленно направилась к Кингстону. Ее дорожный костюм был темным и практически незаметным в темноте, и она знала, что ей не стоит одной бродить по городу, но оставаться ночью на дороге казалось еще более неудачной идеей. Вряд ли она доберется до города прежде, чем ее нагонит карета. На самом деле, прогулка просто займет время ожидания. Как путешествие, подумала она. Возможно, если она продолжит двигаться – сопровождать отца в его поездках, ходить по дорогам, вышагивать по комнатам дома, словно привидение – ей не так сильно будет бросаться в глаза факт, что она нигде не может найти себе места. Порой ей казалось, что она кружит в вихре проносящейся мимо нее вселенной. Порой ее начинало мутить, когда она задумывалась над этим всерьез или, прогуливаясь по городу, проходила мимо кузницы с новой вывеской: «У. Тернер, кузнец» и разворачивалась так быстро, что лишь краем глаза замечала выходящую оттуда блондинку – смеющуюся, с сияющим лицом под простым белым чепцом и припухшими от поцелуев мужа, которому она принесла обед, губами. Ее звали Анита Сент-Джон, и она была младшей сестрой пекаря, приехавшего два года назад из Чарльстона. Осознание того, сколько времени прошло, заставляло ее голову кружиться, и она старалась не думать о том, что Уилл женился на Аните почти шесть месяцев назад. Издалека до нее донесся перестук копыт и скрип колес, и, обернувшись, Элизабет увидела приближающуюся закрытую карету. Это была чужая карета – немного меньше и другого цвета – но она затормозила, поравнявшись с ней. Элизабет удивилась этому: обычно только ночные бабочки бродят по обочинам дорог, однако ее приличная одежда должна была свидетельствовать, что она пришла сюда не из доков Кингстона. Пожилая женщина выглянула в окно. – Молодая мисс… что вы делаете здесь в темноте? – Моя карета уехала без меня, – ответила она, переходя через дорогу. – Здравствуйте… у нас… случился инцидент с кабаном. – Господи! Да, мы разминулись с ними по пути, едва не столкнулись! У них уйдет немало времени, чтобы вернуться назад. Не желаете сесть к нам? Мы направляемся в город. В театр. Но где же мои манеры? Я Лукреция Мэйсон. Мой муж Ховард. – Ховард что-то пробормотал в ответ. – После того, как мы выйдем, вы можете воспользоваться нашей каретой, чтобы доехать… Кстати, а куда вы направлялись? – Меня зовут Элизабет Свон, мы с отцом собирались погостить у Филбертсов. – Ничего себе! – Женщина коснулась руки мужчины возле себя сумочкой. – Ховард, это губернаторская дочка! Подвинься. Ховард проворчал что-то, но повиновался, а появившийся лакей в парике и ливрее открыл для Элизабет дверцу. – Благодарю, – поднимаясь, сказала она. Вскоре они снова двинулись с места, и Элизабет опять смотрела в окно на приближающийся город. Улицы Кингстона кишели самыми разными людьми, и новый театр только начинал собирать более респектабельную публику в центре. Солдаты следили за порядком, а подозрительные личности старались держаться в тени. Элизабет обнаружила, что ищет среди грязных и покрытых банданами голов вполне определенное сочетание шарфа и неопрятных волос. Она и не осознавала, что делает это, пока ее старшая компаньонка не проговорила: – Пугающе, не так ли? Интересно, сколькие из этих так называемых моряков на самом деле пираты? – Минимум трое, – пробормотала Элизабет, узнав несколько лиц. – Что-что? – Ничего, – ответила она с улыбкой, а затем вдруг осознала, что узнала этих людей, потому что работала с ними бок о бок. Они были на «Жемчужине». В груди что-то сжалось от предчувствия, когда она подумала, что где-то в порту могла быть пришвартована «Жемчужина». Прошло более года с тех пор, как она видела этот корабль, но куда меньше, как думала о его капитане. Не из-за недостатка старания. Карета остановилась, и чета Мэйсонов с помощью лакея вышла на улицу. Элизабет поднялась тоже, но миссис Мэйсон цокнула языком. – Не глупи! Как только Джеймсон позаботится о лошадях, он сразу же отвезет тебя к Филбертсам. Ты даже можешь добраться туда раньше остальных, учитывая обстоятельства. И передай губернатору наши лучшие пожелания, ладно? – добавила она довольно громко, отчего несколько голов на улице повернулись в сторону их кареты. – Да, мадам, – с улыбкой ответила Элизабет, снова устраиваясь на сиденье. Она вздохнула и выглянула опять, ища знакомые лица с «Жемчужины». Это было глупо, и она знала это. Ну и что, если они в порту? Это ничего не меняло. Когда карета снова тронулась с места, она расслабилась и откинулась на спинку, несмотря на дрожь предвкушения, пробегавшую по ней при мысли о встрече с ее собратьями-пиратами – вернее, с одним из них. Только она собиралась отпустить край занавески, как заметила мужчину, который отчаянно размахивал руками и кричал – мужчину в белом парике – но он быстро скрылся из виду, тогда как карета продолжала катиться по улице. Учитывая царивший на улицах хаос и толчею, в этом не было ничего необычного, и Элизабет задавила в зародыше появившееся у нее подозрение, что мужчина в парике был тем самым кучером, который управлял каретой Мэйсонов – это не мог быть он, ведь тот был одет в голубую ливрею. Карета покинула пределы города – довольно медленно и порой неровно, и Элизабет подумала, что Джеймсон пропустил стаканчик между поездками. Но она ничего не сказала, поскольку ехала в правильном направлении и где-то там ее ждали окончание трясучки и мягкая постель. Трясучка закончилась раньше, чем она ожидала – проехав перекресток у поля и леса, карета остановилась. Элизабет раздраженно вздохнула, хотя ей следовало бы встревожиться. – Что еще? – пробормотала она, выглядывая в окно. Снаружи было темно и больше ничего. Он услышала, как кто-то спрыгнул на землю, и предположила, что кучер спустился, чтобы поговорить с ней. Послышались приближающиеся шаги, и, когда дверцу распахнули – довольно грубо, – она сказала: – Полагаю, там еще один кабан на дороге? И теперь мне нужно… Слова застряли у нее в горле, когда она разглядела, кто непринужденно облокотился о карету; его темные волосы торчали из ворота явно одолженной у кучера ливреи, тесно обтягивающей скрещенные на груди руки. Он улыбнулся заносчиво и кособоко, его усы подрагивали от удовольствия, пока он разглядывал отразившееся на ее лице потрясение. – Не кабан, – лукаво заметил Джек. – Нет… всего лишь свинья, – ответила Элизабет, придя в себя и осматривая его с ног до головы. – Тоже рад видеть тебя, дорогуша. Сколько мы не виделись? – Недостаточно долго. Он хохотнул и забрался внутрь, сняв предварительно ливрею и кинув ее на сиденье. Он закрыл дверцу и уселся напротив нее. – Я сожалею о том, что произошло в нашу прошлую встречу – мы оба были неприятно удивлены, но с моей стороны это было забавно. – Рада, что ты так думал, – сказала она, поджимая губы и стараясь прикинуть, сколько времени у нее уйдет на то, чтобы оправиться от этой встречи. – Джек, меня ждут кое-где. Я не могу торчать на обочине дороги, занимаясь с тобой пустяками. – Как жаль. Занятия пустяками кажутся мне отличной идеей, – сказал он, поворачиваясь и упираясь обутыми в сапоги ногами в стенку кареты и складывая руки за головой. – Полагаю, мне придется править каретой самой? – спросила Элизабет, поднимаясь на ноги и протягивая руку к ручке дверцы. В мгновение ока Джек схватил ее запястье, и его пальцы на ее коже показались ей тревожно теплыми. – Вот это было бы совсем неприлично, разве не так? – практически промурлыкал он; подтянув ее ладонь к своему лицу, он оставил на ней влажный поцелуй. Ее глаза закрылись сами собой на секунду, но она заставила себя снова открыть их. – Куда приличнее, чем оставаться наедине в темноте в карете, управляемой пиратом, переодетым кучером. Даже не знаю, насчет чего мой отец станет возражать первым делом. – Мне приходилось наряжаться и поинтереснее. – Он помолчал, глядя на отразившееся на ее лице любопытство. – Рассказать тебе историю? Она связана с той, что я рассказывал в прошлый раз. Она смотрела на него, мысленно проклиная за то, что он знал о ее слабости перед его историями. Ей так хотелось узнать о нем больше – едва ли не сильнее, чем быть с ним, ведь знание оставалось с ней, тогда как его компания всегда была недолгой. К этому выводу она пришла в течение последних нескольких лет. И с того самого раза, когда она смогла заставить его рассказывать о себе – даже после того, как он сказал, что первое правило при рассказах о прошлом – никогда не рассказывать о прошлом, она стала понимать его лучше. Или хуже. – Это длинная история, Джек? – спросила она, стараясь, чтобы голос не выдал ее интереса. – Мне и правда нужно быть у Филбертсов к полуночи, иначе будут неприятности. – Неприятности? – переспросил Джек, плавно садясь, но продолжая глядеть ей в глаза. – У тебя до сих пор есть репутация, которую нужно блюсти? Или твой папочка наконец-то понял, чем ты занималась… хм? Она закрыла глаза, стараясь отгородиться от замелькавших перед ней картин – их прошлой встречи. – И то, и то, – ответила она, стараясь звучать спокойно. – В моем возрасте уже полагается быть замужем, но отец изо всех сил старался защитить меня от скандала. – Держу пари, старался больше, чем ты, – заметил Джек. – При определенных обстоятельствах правила приличия становятся неудобными, – сказала она, с опаской наблюдая за тем, как он пересел к ней, обволакивая своим теплом. – Согласен, – проговорил он. – И я сомневаюсь, что ты передумаешь послать приличия к черту и не возвращаться домой? – Ты прав. – Я так и думал. Зря спросил, да? – Можно и так сказать, – ответила она сухо. С преувеличенным вздохом он обнял ее за плечи. – Тогда давай… устраивайся поудобнее. – Мне и так удобно, спасибо, – сказала она, но через несколько секунд, в течение которых он с приподнятыми бровями смотрел на ее напряженную фигуру, позволила себе опереться щекой о его плечо. Она вдохнула его запах и ощутила сильную тоску, подобную подводному течению, уносящему ее в море. Его пальцы обхватили ее плечо. – А теперь… Очень подходяще, что мы сидим тут вот так, в темноте, как в ту ночь на острове, потому что я хочу рассказать именно об этом – о своем первом визите туда. – Когда тебя спасли контрабандисты рома? – Я не говорил, что они спасли меня. Я сказал, что они приплыли, и я выторговал право отбыть с ними. Ты когда-нибудь задавалась вопросом, что я мог им предложить? Она не задумывалась. Она предположила, что Джек попадает в неприятности и выпутывается из них благодаря своему языку, но с годами поняла, что это было не совсем так. Болтовня имела невысокую цену в мире. Но она лично готова была слушать его всю жизнь и даже следующую… она любила звук его голоса, особенности его речи, запутанную природу его историй. Она могла слушать вечно и подозревала, что он знал об этом, потому что он прижал ее к себе и начал рассказ. ************ В тени кокосовой пальмы Джек расчищал местечко под укрытие. Он решил, что оно понадобится ему, когда солнце начнет палить нещадно, кроме того, лучше уж его кости будут покоиться здесь, нежели окажутся рассыпанными по пляжу или смытыми в море. Не то чтобы мысль о погребении в море не нравилась ему – например, оказаться на пути у пушечного ядра или же вечно плавать на плоту – однако, учитывая отсутствие подобных возвышенных обстоятельств, маленькая хижина позволит ему прожить дольше и умереть с достоинством. Это был его первый день на острове, и он до сих пор был зол, так что каждое его движение походило на выпад, удар, атаку. Он хлестал песок ветками, он топтал траву, он вырывал сорняки вместе с корнями, мечтая проделать то же самое с Барбоссовым коротким… – Горлом? – предположила Элизабет. – Да, горлом, – чуть нахмурившись, ответил Джек прежде чем продолжить. За работой он воссоздавал в памяти события бунта, как, отвернувшись от штурвала однажды вечером, обнаружил направленными на себя пять клинков, как вглядывался в лицо каждого мужчины, проходя по доске следующим утром. Даже Уильям – Прихлоп – тоскливо смотрел на него из теней, и Джек знал, что тот мог бы попытаться повлиять на происходящее, но не особо-то хотел… А может, и не мог. Без разницы. Ему дали пистолет, и он даже подумывал использовать его прямо в тот момент – застрелить Барбоссу прямо в сердце. Джек не прожил бы долго после, но оно того стоило. Он не стал этого делать, решив дать судьбе шанс и посмотреть, куда это его приведет. Кто-то предложил обыскать его, чтобы убедиться, что при нем нет ничего полезного. Они заставили одного из младших членов команды заняться этим – они знали, что Джек не сможет просто так взять и свернуть ему шею – и нервничающий матрос осторожно ощупал его сапоги и штаны, пока Джек смотрел с ухмылкой. Из кармана Джека парень вытащил нитку жемчуга. Со всех сторон стали разноситься вздохи удивления, но Барбосса резко велел им заткнуться и взял украшение из рук моряка. Он принялся раскачивать ожерельем в воздухе, встряхивать его, глядя на Джека и вне всякого сомнения вспоминая инцидент в Саванне – эту историю Джек обещал рассказать Элизабет позже. – Такие красивые, да? – сказал Пинтел, смотря на жемчуг с разинутым ртом и обнажая в ухмылке коричневые зубы. – Да, – ответил Барбосса, но затем повернулся к Джеку. – А, какого черта, он ведь не сможет их съесть, как считаете? Джеку останутся эти жемчужины, а нам – вот эта! Да, парни? Команда разразилась радостными воплями и сиплым смехом, и Барбосса бросил ожерелье Джеку с такой небрежностью, что оно могло с легкостью упасть в воду, если бы Джек не протянул руку, чтобы схватить его. – Мы разживемся сокровищами совсем скоро, – заметил Барбосса, обращаясь к окружавшим его людям. – Шагай, Джек. И прощай. Наслаждайся вон той девственной полоской земли. В следующее мгновение Джек оказался в море. Копая песок, он чуть с ума не сошел, думая, что он мог сделать иначе, что ему следовало бы сказать, так что не сразу заметил, что вместо песка под пальцами показалось дерево. Дерево. Здесь было что-то закопано. Он нашел ветку и поддел крышку. Йо-хо-хо и много рома. Через несколько часов он практически позабыл о бунте. Он вытащил из кармана жемчужины и принялся размышлять, на самом ли деле они приносят удачу. Он решил испытать их и застегнул ожерелье на шее, разместив на уровне глаз, чтобы рассмотреть ближе. На таком расстоянии жемчужины казались темными, как ночное небо, и Джек решил, что стоит разжечь костер. К началу второго дня, пребывая в вызванном ромом экстазе, он снял одежду и повязал пару шарфов вокруг бедер, словно дикарь. Ему было все равно – поблизости не было никого, кто мог бы его увидеть, а он был довольно пьян. Он несколько раз прошел остров от края до края, он разбивал кокосы о камни, ел внутренности и пил молоко, все это время не снимая ожерелье. Он снова принялся за возведение убежища, но наличие рома возродило его надежду. Кто-то соорудил здесь тайник, и даже если эти люди не вернутся сюда до момента его смерти, ему все равно обеспечена самая приятная смерть. На третий день ему стало скучно. Он все еще был пьян – мягко говоря, и пустые бутылки усыпали песок под деревьями, куда он кидал их – и снова взялся играть в скорлупу кокосовых орехов, замечая звук, с которым скорлупа ударялась друг о друга. Он даже сочинил несколько песен, которые давно уже позабыл. В ту ночь он заснул с двумя половинками кокоса на голой груди, ожерельем на шее и повязкой на бедрах вроде парео, так что не было ничего удивительного в том, что прибывшие на рассвете контрабандисты поначалу приняли его за темнокожую пышногрудую аборигенку. Джек проснулся под звуки испанской речи и смеха. Когда он открыл глаза, то обнаружил двух мужчин, пялящихся на него с чем-то похожим на вожделение. Он резко сел, и скорлупа свалилась с его груди на песок. – Ay, no es mujer, ya te lo dije, – с разочарованием сказал один мужчина другому. – Amigos, – начал Джек, – вы и понятия не имеете, как я рад вас видеть. Он оглядел незнакомцев: один был низкого роста и с бородой, другой – высокий и тощий с пронзительным взглядом и прямыми черными волосами, собранными в хвост, падающий на его тонкую шею. – ¿Que dice, Hernando? – проговорил низкорослый, выглядя сбитым с толку. Позже Джек узнал, что его звали Монтес. – Habla ingles, – ответил его компаньон Руиз, задумчиво почесывая щеку и с отвращением глядя на Джека. Джек осознал, что он до сих пор полуголый и с ожерельем на шее. Быстро сняв его, он зажал жемчуг в кулаке. Мужчина заговорил с акцентом: – Что ж, amigo, я вот не особо рад тебя видеть. Ты пил наш ром. И я обычно убиваю людей, которые пьют мой ром. Медленно. – Прекрасно понимаю ваше возмущение, – заверил его Джек, – при обычных обстоятельствах. Но боюсь, что меня высадили здесь совсем одного, и если вы окажетесь так добры, что возьмете меня на борт, я прослежу за тем, чтобы расплатиться за причиненные мною убытки. А? Мужчина взирал на него с явным неодобрением, и все трое поднялись на ноги. – Сеньор, зачем бы мне брать тебя с собой? Ты выпил мой ром, кто-то ненавидел тебя достаточно, чтобы оставить здесь, и, честно говоря, ты какой-то странный. И воняешь. – Джентльмены, обещаю, вы не пожалеете, – настаивал Джек. Высокий мужчина сплюнул на песок. – Обещания не стоят ничего без скрепляющего их золота или же гарантированного местечка в раю, и ты не можешь предложить ни то, ни другое, сеньор. – У меня и правда нет золота, – сказал Джек, улыбаясь, но когда оба мужчины склонили головы, заглядывая ему в зубы, поспешил закрыть рот. Ему в голову пришла одна идея. – Но у меня есть… – он поднял руку с жемчужинами, – вот это. Они очень симпатичные и в определенных кругах стоят немалого количества золота. Они ваши в обмен на возможность плыть с вами туда, куда вы направляетесь отсюда. Монтес взял жемчужины, оглядел их слезящимися глазами, затем открыл рот и прикусил, после чего пожал плечами и передал их в ладонь Руиза. Высокий мужчина одарил Джека еще одним полным отвращения взглядом. – Где твои штаны, сеньор? – Они не могли уйти далеко – ведь это остров, не так ли? К тому же, не очень большой. Дайте мне пару минут, и я буду одет в соответствии с вашими вкусами, – поспешно сказал Джек и побежал на поиски своих пропавших бриджей. Они отплыли во второй половине дня после того, как Джек помог с погрузкой. Здесь, в море, его навыки оказались весьма кстати. Случился страшный шторм, и Джек сохранил ясную голову, держа штурвал, тогда как Монтез скрючился от страха, а Руиз без конца молился, осеняя себя крестами и управляясь с канатами от парусов. Через несколько дней они добрались до порта в Сан-Хуане, и, оставив жемчужины у Руиза в качестве залога, Джек отправился на поиски денег. Ему следовало просто забыть о них. Позже он чертовски сожалел, что не сделал этого. Надо было оставить на усмотрение контрабандистов, как распорядиться жемчужинами, но он намеревался выкупить их – раз уж они были его счастливыми жемчужинами, как знать, может, они помогут ему вернуть его счастливый корабль. Он крал, он мухлевал в карточных играх, он занимал у знакомых – все его друзья давно перестали давать ему в долг – и через несколько дней он встретился с Руизом в таверне в порту Сан-Хуана. Он бросил на столик перед сидящим за ним высоким мужчиной мешочек монет. – Вот твое золото, Руиз, – сказал Джек, садясь на стул. – Мы в расчете? Руиз открыл мешочек и высыпал монеты, внимательно изучая их. В его глазах полыхнул жадный огонек, рожденный знанием. Джек допустил ошибку, каким-то образом дав знать о сентиментальной ценности жемчужин для него, и теперь Руиз понял, что он, возможно, заплатит за их возвращение любую цену. Руиз шмыгнул носом и убрал монеты обратно в мешочек. – Этого недостаточно. – Но мы договаривались на эту сумму, – возразил Джек. – Я передумал. Это покроет расходы на выпитый тобой ром и другие траты, но не жемчужины. За них я хочу еще столько же. Они довольно ценные. Джек разозлился, буравя предателя Руиза взглядом. – Очевидно, ты не понимаешь смысл цены. Это количество, которое мы, мужчины, используем для адекватного обмена. Я заплатил названную тобой цену и теперь хочу получить свои жемчужины, смекаешь? Руиз только жестоко улыбнулся, не размыкая губ – улыбка походила на щель на его вытянутом овальном лице. – Найди меня завтра со второй половиной суммы, если хочешь получить свои ценные жемчужины. А теперь прошу прощения, мне надо идти. Руиз забрал мешочек с монетами, поднялся и вышел из таверны. – И куда, черт побери, ему нужно идти? – спросил Джек, ни к кому не обращаясь, но один из мужчин у бара ответил: – О, Хернандо Руизу? На встречу с отцом Санчесом, полагаю. Руиз довольно странный человек, но он утверждает, что заботится о своей бессмертной душе. Он направился на исповедь. Правда, я сомневаюсь, что это ему поможет. – Исповедь, да? – проговорил Джек, задумчиво поглаживая бороду. У него появилась идея. ************ Руиз перекрестился обмакнутым в святую воду пальцем на входе в простую темную церковь. Он, вероятно, думал о том, как близко подошел к смерти в тот шторм, и о своих грехах, которые давили на него вне зависимости от того, какие решения он принимал. Он подошел к исповедальне и закрылся внутри, преклонив колени в знак покаяния. – Bendígame, padre, porque he pecado, mi última Confesión... – Прости, сын мой, отца Санчеса сейчас нет, – ответили ему шепотом. – Я отец Уорфен, – продолжил добрый голос. – Ты говоришь по-английски? – Да, – ответил Руиз, немного удивленный. – А где падре Санчес? – Экзорцизм, – пришел ответ. Руиз смутился и поспешно перекрестился, выглядя немного взволнованным, но желающим получить причастие. – Я исповедовался в прошлый раз… два месяца назад. Отец, я боюсь за мою… как правильно сказать? За мою бессмертную душу. – И почему же, сын мой? Ты не следовал законам Божьим? – Ну… не всегда, отец. – Ты предавался нечистым помыслам? Руиз задумался, а затем склонил голову. – Только о золоте, отец. – Понимаю, – ответил мягкий голос. – Ты сотворил себе идола из золота и драгоценностей, но он не благословит тебя, как Всевышний. Руиз зажмурился. – Я ходил в море… Я молился, чтобы остаться в живых, когда попал в шторм… Я не знал, услышит ли Он мои молитвы. – Потому что ты жадный человек. – Да. За экраном послышался вздох. – Наш Отец на небесах слышит все молитвы, сын мой. Но ты должен избавиться от этой жажды, этой неестественной жадности. Господь заботится обо всех нас. – Как… как мне сделать это, отец? – Благотворительность – великая честь, сын мой. Что ты имеешь, отдай церкви. Здесь, сейчас. Ты уйдешь отсюда, ощущая, как огромный вес сняли с твоих плеч. Руиз подумал о мешочке золота и жемчужинах. Он застонал. – Что-что, дружище… сын мой? – Ничего, отец. – Руиз склонил голову. – Продолжайте. – Это твое наказание, сын мой, – отдать твои нажитые нечестным путем сокровища церкви. Иди и поблагодари Господа, потому что он добр. – Да пребудет его сострадание вечно, – сказал Руиз, крестясь и поднимаясь на ноги. Он надолго остановился у коробки для подношений, дыша и раздумывая, а затем посмотрел на изображение распятого Христа и вытряс монеты из мешочка в коробку. Вытащив нитку жемчуга, он тоже положил ее внутрь. После, снова перекрестившись, он вышел из церкви. Джек в мантии священника, найденной в помещении у алтаря, покинул исповедальню. Его волосы были туго перехвачены кожаным шнурком и обернуты в темный шарф. Он подошел к коробке для подношений. С улыбкой он поднял крышку и увидел свои жемчужины внутри. Протянув руку, он вытащил их. Снаружи раздался раскат грома. Джек подпрыгнул и уронил украшение на пол. – Это не воровство! – сообщил он потолку. – Это мое! Он поднял ожерелье, клянясь себе больше никогда не закладывать его. Разумеется, он нарушил эту клятву, как Элизабет уже знала. Начался дождь, тучи затянули послеполуденное небо, и Джек снова заглянул в коробку и посмотрел на золотые монеты. Все это золото… – Отец! – раздался голос, и, повернувшись, Джек увидел отца Санчеса – он предположил, что это настоящий священник, которого он фальшивым сообщением об одержимой женщине заставил наведаться на другой конец острова. Отец поспешно шел к нему. – Мне нужно покрестить больного ребенка, – сказал он. – Как мне повезло, что вы здесь именно сегодня! Вы сможете провести вечернюю службу? Глаза Джека округлились, наподобие монет в коробке для подношений, которые он только что рассматривал. ************ В этот момент мимо них, уютно устроившихся вместе у обочины, промчалась карета. Элизабет проследила за ней глазами. – Это карета моего отца, – сказала она, оборачиваясь к Джеку. – Меня ищут. – История в любом случае подошла к концу, – ответил Джек, глядя вслед удаляющейся карете, а затем наклонился и коснулся губами щеки Элизабет. – Поэтому я бы занял язык чем-нибудь другим… При его словах Элизабет вздохнула, а его губы позади ее уха заставили ее ощутить волну жара, прокатившегося по ее телу до самых пальцев ног. – Разве я не узнаю, провел ли ты… службу? – Я пытался, – прошептал Джек, уткнувшись ей в шею и оттягивая край ее дорожного жакета в сторону. – Обман раскрылся довольно быстро – это сложнее, чем кажется. – А потом… что? – выдохнула она, ощутив его руку под юбкой, пробирающуюся выше колена к обнаженному бедру. – Я покинул Сан-Хуан гораздо быстрее, чем попал… туда, – сказал он, запуская руку между ее бедер. – Как… быстро? – спросила Элизабет, гладя его лицо и бороду в темноте, тогда как он встал с сиденья и опустился на пол. – Не волнуйся, любимая, – сказал он, задирая ее юбки и с хитрым выражением на лице устраиваясь между ее разведенными в стороны коленями. – Когда нужно, я знаю, как быть быстрым. И на этот раз, казалось, Джек говорил правду. Конечно же, не просто так, потому что, когда ее влажные дрожащие пальцы отцепились от края сиденья, а сердце чуть замедлило бешеный ритм, он схватил ее за запястья и стянул на пол, тогда как сам занял ее место с угрожающей улыбкой – эффект был чуть испорчен его разрумянившимися щеками и каким-то отчаянием во взгляде. Довольно глубоким голосом он спросил: – Готова к тому уроку, который я обещал тебе в прошлый раз? Будет несложно, раз уже для тебя держать рот закрытым практически непосильная задача… В ответ она прижала свою горячую ладонь к его и переплела их пальцы в неожиданно крепкий замок. Ее костяшки побелели, тогда как он сжимал ее руку сильнее и сильнее, пока, много минут спустя, не отпустил. ************ Спустя час губернатор Свон подскочил со своего места у окна, едва не опрокинув в спешке лампу, и бросился к двери богатого дома Филбертсов. Он практически столкнулся с дворецким, который тоже видел приближающуюся карету, и оба мужчины остановились у двери. Губернатор Свон наблюдал, как кучер в светло-голубой ливрее открыл дверцу кареты и помог Элизабет выйти со всеми почестями. Она улыбнулась ему, может быть, излишне тепло, как показалось ее отцу. Однако ее выражение было грустным, словно бы она прощалась с дорогим другом. Элизабет поднялась по ступеням крыльца, и кучер, внимательно проследив за ней, забрался на свое место и уехал. – Привет, папа, – сказала Элизабет с усталой улыбкой. – Проезжающие мимо люди предложили подвезти меня. Очень милые люди – Мэйсоны, которых я прежде не встречала. Надеюсь, ты не против? – Это было почти три часа назад! Где ты была все это время? – вопрошал отец, с трудом сдерживаясь и следуя за ней, тогда как она как ни в чем не бывало вошла в гостиную. – Мы поехали в город, затем из города и немного заблудились. Но закончилось все хорошо. – Она вздохнула, пригладила волосы, словно не была уверена, что они все еще на месте. – Я измотана. Могу я пройти в свою комнату? Губернатор Свон нахмурившись смотрел на нее, а дворецкий жестом попросил следовать за ним. – Мне прежде не доводилось видеть того кучера? – спросил он, когда они поднимались по ступеням. – Конечно же, нет, – ответила она, подавляя зевок. – Папа, боюсь, ты в последнее время чересчур нервный. Спокойной ночи. Той ночью ей снилось, что она на дне океана, а Джек плывет, чтобы спасти ее. Это не могло быть воспоминание – тогда она была без сознания – и он держал в одной руке меч, а в другой – штурвал. Но самым странным оказалось то, что его разделенная на две косички борода отросла и превратилась в бивни, его лицо стало плоским и покрылось мехом, и он стал кабаном с дороги. Он подхватил ее на руки и поплыл к поверхности. Они кружились вокруг себя, всплывая. Вода, пузырьки и рыба бешено мелькали вокруг. Она плыла и вращалась среди столбов солнечного света, но у нее даже не закружилась голова.