История жизни или порванный презерватив

Коллаж и страсть Юнгуков в одном лице(16+): https://vk.com/photo295899608_457245124 ++++++++++++++ Он должен был знать, что это была плохая идея. Он помнил, что где-то на задворках здравого смысла и своего в меру строго воспитания ему кричали, что не стоит этого делать. Но куда уж там, когда ты устал от общепринятого понимания нормы. Если бы родители видели его сейчас, они бы сначала оторопели, а потом его сдержанный отец в шоке бы заявил, что это не их сын, потому что тот бы таким не занимался. Юнги был спокойным, тихим, а когда доходило дело до его талантов или чувств, то скромным. Но также он был творческой личностью, в нем бурлили эмоции и невысказанные в порыве смятения и робости ощущения и мысли. А значит страсть к кутежу и алкоголю была чуть ли не прописана в его ДНК. Хотя, возможно, это все передалось от его бабушки, живущей в Дэгу, у которой только две страсти в жизни: национальная поэзия с подписания Постдамского мирного договора в 1905 году и алкоголь. Как считали родители, она была не самым правильным человеком, поэтому с ней Юнги мало виделся в детстве. Но, по прошествии лет, он осознал, что унаследовал ее лучшие черты. Возможно, это было глупо и неправильно, безрассудно и бесшабашно, но Хосок предложил, а его загруженная голова перед сдачей приближающейся сессии кипела. Все правильно и логично. — Блять, ты вообще не умеешь этого делать? — Шипит Юнги, отдергивая руку к себе, палец безбожно горит и, казалось, уже покраснел. Неприятно, а поясница и спина болят от неудобной позы, в которой он провел долгое время. — Юнгз, здесь слишком узко, я пытался помочь тебе сделать ее более широкой, — он немножко виновато смотрит на парня перед собой, что сейчас лежит на спине прямо на голом паркете. Его грудь резко вздымается, а на его белой футболке внизу живота расползается пятно, заставляя ткань прилипать к телу. — Лучше бы не помогал, у меня тонкие пальцы, я бы смог спокойно это сделать, — Юнги привстает и садится на месте. Хосок растерянно на него смотрит, желая что-то предложить. В комнате тепло, несмотря на открытое нараспашку окно, под которым они сейчас сидели. На стенах играют блики Солнца, что уже стремится к горизонту, не оставляя надежды на его задержку в зените. Все так странно и глупо, Юнги практически смеется с абсурдности ситуации. Ну, в конце концов, что по молодости в голову не приходит? Все же даже такой опыт все равно, что-то да принесет, может он даже напишет об этом лирику. Его преподаватель, господин Хван, только посмеялся бы с него, но, Юнги уверен, что и этот текст за бесценок купила бы маленькая компания Big Hit Entertainment, которой он сливал свои песни, написанные в порыве страсти. — М… Давай еще попробуем, чего нам уже терять? — И парень неуверенно трясет еще одним не распакованным презервативом. — Терять? Бессмысленно потраченные деньги, — прячет Юнги лицо в ладонях, с силой растирая опухшие после бессонной ночи за учебниками веки. Он слышит только легкий вздох. — Их уже нет, так что давай хоть немного поднимем нам обоим настроение, — на лице Хосока расплылась заговорщическая улыбка, что никогда ничего хорошего не предвещала, но, кто такой Юнги, чтобы противостоять ей? — Ладно, надеюсь я об этом не пожалею, — Мин неуверенно потер заднюю часть шеи, глядя на то, как его друг вскочил с пола и счастливый, словно выиграл пару миллиардов вон, направился в ванну. Он где-то на середине пути распаковал этот несчастный презерватив, это понятно по звуку упаковки. Все же в удивительном направлении повернул его вечер, который он планировал провести за учебниками. Юнги никогда особо не учился, даже в школе, потому что чувствовал, что не принадлежит этому месту. Он хотел было идти дальше по жизни, писать свои тексты, но родители настояли, скорее больше умоляли, получить высшее образование, хотя бы в сфере музыки. Юнги любил их и уважал их мнение, поэтому поступил на музыкальное отделение Сеульского института искусств, не без труда, но все же он здесь, и его не отчислили до сих пор, хотя с каждым семестром уходит хотя бы один человек. Кое-как поднявшись на негнущихся ногах, Юнги запрыгнул на подоконник, поудобнее усаживаясь на нем. Комната общежития была в полном беспорядке: куча мусора, то есть смятых в порыве разочарования в собственных силах текстов, у единственного рабочего стола, одна не заправленная кровать, около которой на полу валяются книжки, конспекты, наушники, какие-то упаковки из-под чипсов. А другой заправленной постели приходится страдать, так как она вынуждена находиться в мерзком хаосе. Хосок чистюля, он терпеть не может, когда Юнги что-то раскидывает. Но сегодня, придя в их комнату, он был весел и как-то странно изучал своего друга, что раскинулся на постели. Долго ходить вокруг да около он не собирался, поэтому, нервничая и боясь показаться чокнутым, предложил сделать это… — Я здесь! — Парень подлетел к подоконнику, держа в руке подрагивающий от каждого движения презерватив, внутри который практически до краев был заполнен водой. Он протягивает его Юнги, что с подозрением продолжает смотреть на Хосока. — Надеюсь хоть в этот раз ты не защемишь мне пальцы, когда будешь завязывать узел, — скептически произносит Юнги, перенимая предмет. — Ой, да ладно, это был мой первый раз… — Что ж, поздравляю, наконец-то лишился девственности в закручивании шариков. — они на секунду замолчали, сосредотачиваясь на узле, требующем ювелирной работы в выполнении. Вода внутри без конца переливается, изредка пугая тем, что она способна вытечь наружу. — Ты бы хотя бы просто девственности лишился, прежде чем про меня что-то говорить, — смеется Хосок, ловко в этот раз завязывая презерватив. Резиновый мешочек упал в руку Юнги, грозясь разорваться в любой момент. — Ну, что же, надо его проверить сначала… — Спокойно произнес он, пытаясь не спугнуть жертву, что так смешно сейчас улыбалась. В темных глазах Хосока пронеслось понимание, когда уже Юнги замахнулся в его сторону. Он с визгом зигзагом помчался к двери, чтобы найти свое убежище от подобной бомбардировки. — Не надо, Юнгз! Я же пошутил! — Но его мольбы прекратил четкий удар, пришедшийся прямо на правую голень, замочивший светлую ткань домашних брюк. Он валится на землю, хрипя: «Эрик, я не чувствую ног!». Юнги остается только закатить глаза. +++++++++++++++++ Прошло не больше получаса с их маленькой потасовки, после которой они объединили усилия все-таки для их первоначальной цели, ради которой бессмысленно была потрачена пачка презервативов, хотя вряд ли бы она использовалась по назначению. Юнги — девственник, безнадежно влюбленный в мальчишку со второго курса, похожего на перекаченного кролика, но при этом милого и дерзкого, а девушка Хосока, она не училась в университете, со своим преподавателем по танцам отправилась на месяц в Америку, чтобы попрактиковаться там, участвуя в конкурсе. Так что, быть разбитыми об асфальт, пугая прохожих, было лучше, чем запылиться в идеально убранной тумбочке Хосока. — Блять, — еще одна бомбочка отправлена на тротуар, где проходили две студентки. Они от неожиданности вскрикивают, отшатываясь назад, а после незамедлительно поднимают головы к общежитию, тогда уже два парня, что так беспардонно вели себя, спрятались под подоконником, прикрывая окно, чтобы никто не смог их увидеть. Они со слезами на глазах, от истерики, смеются и пытаются набрать больше воздуха в лёгкие, которого катастрофически не хватает. На полу растекаются водные пятна, на которых ничего не стоит поскользнуться и сломать себе что-то, рядом лежит смятые листы и упаковка из-под презервативов в количестве тридцати штук, что совершенно не мало. Их могут поймать, а далее будет разбирательство, достаточно короткое, но опасное, так как никто из них не в состоянии понять, каково будет их наказание. Каждая последующая бомбочка вызывает волну смеха, а испуганные лица людей добавляют, на самом деле, нежеланного азарта, что подводит их к краю. Каким образом это пришло в голову или почему они в таком сумасшедшем приступе? Ответ один: университет — сессия — бюджетная основа. Это выматывает, заставляет не спать ночами, нерационально вырубаясь под утро прямо перед парами. Это вечное напряжение и нервирующие преподаватели, говорящие, что ты бездарность и попусту занимаешь чужое место. Это приводит к крайностям, что случаются довольно редко в забитом репетициями расписании. Остался последний презерватив, что нервно дожидается своей участи в ладони Хосока. А Юнги тем временем, вытерев слезы, смотрит вниз, выискивая свою конечную жертву на сегодня. Но по тротуару идет только одна фигура… Слишком знакомая и крепкая, чтобы не узнать. Парень вышагивает в сторону своего корпуса общежития, похоже совершенно устав на танцевальных практиках. Они учились с Хосоком на хореографическом отделении вместе и были знакомы. Однажды, придя к другу, Юнги увидел Чонгука, тот был незабываем на сцене, его движения, грация и эмоции, что витали в воздухе гаммой ароматов. Юнги тогда подумал, что это всего лишь наваждение, что он слишком впечатлительный, но после он просто послушал мысли парня, что так ярко видел суть вещей, что уже успел разобраться во многом, что составляет нашу жизнь. Это манило, заставляло искать встречи вновь с ним. А после, Юнги часто подговаривал друга, хотя тот был совершенно против, расспросить Чонгука о чем-нибудь или намекнуть о том, что есть такой злой маленький хен — Мин Юнги. Но эти попытки никак не увенчались успехом, парень не спешил подходить и высказывать свою симпатию. Они только изредка пересекались взглядами, но там старший ничего не видел. Вскоре, Юнги оставил эти попытки, он не был намерен унижаться или заставлять унижаться собственного лучшего друга. Хосок тогда был сильно обеспокоен, приходил пораньше со своих пар для того, чтобы встретить соседа, смотрел с ним его любимые фильмы, давал свои наушники, когда ломались Юнги. А Мин не делал из этого драмы, ну, не сложилось, так бывает. Он совершенно игнорировал обиду и неприятную тянущую боль в груди. Но теперь его личная боль, по прошествии, казалось бы, вечности, в лице улыбчивого Чонгука, вновь появилась. И оказалась там, где ее ждали меньше всего. — Хо… — Юнги пытается приостановить чужое веселье и тянется к подрагивающему плечу. Но друг похоже воспринял это как призыв к действию. Он с пронзающим вскриком швыряет за окно бомбочку, не теряя времени, прячась под подоконником. Что-то внутри Мина рухнуло, он в шоке, выглянул в окно. Не имея и малейшего понятия, почему он это сделал, почему не упал рядом с Хосоком, чтобы забыть этого парня со смешной кроличьей улыбкой. Но все же, когда он выглядывает, его встречает чужой взгляд, совершенно недоумевающий, но пронзительный настолько, что внутри что-то начинает биться о ребра. Они полные идиоты, если стали кидать чертовы презервативы, наполненные водой, с третьего этажа. Здесь можно увидеть практически все, в том числе лицо. В страхе он отшатывается назад, прячась за окном, но слишком поздно. Но, может, он не заметил его или не узнал? Ведь такое возможно, правда? ++++++++++++++ Юнги ищет Хосока в толпе собирающихся студентов, что были разморены безумным потоком информации. Тот обещал, что будет ждать у их места — резной колонны, на которой изображена сцена смерти дракона Ена из корейской мифологии. Но он никак не появляется. У друга должна была быть репетиция к приближающемуся смотру в конце июня. Сейчас все хореографическое отделение стояло на ушах, потому что лучшим будет предоставлена возможность за счет университета, поехать в Германию к какому-то первоклассному балеруну и месяц заниматься с ним. Юнги не особо смог понять, как это пройдёт, хотя Хосок яростно жестикулировал, рассыпаясь в рассказах и показывал видео с фанатского YouTube-канала с его выступлениями. Где-то по правую сторону возникает длинная темная фигура. Юнги знает, кто это, поэтому не сильно удивляется громкому, но задушенному, от бега голосу: — Хен, прости, нас задержали… Все же госпожа Химаку — зверь… — Парень ежится, вспоминая нервную японку со стальным взглядом. На парне спортивная одежда, кожа шеи и лица блестит от воды, которой он наспех умылся, позабыв о полотенце, видимо, он спешил к Юнги. — Хм, интересно, — заключает Юнги, прожигая взволнованного друга взглядом, — она реально настолько вездесущая, что может вас муштровать, даже когда сама ушла пятнадцать минут назад? Хосок попался. — Ну, она нам сказала разобрать музыкальную аппаратуру… — Он запинается, протирая шею маленьким полотенцем, что было зажато ранее в руке. В его словах не было ни грамма лжи, а Мин уже научился распознавать ее. — Нам.? — Э, да, пару моих одногруппников и несколько с курсов помладше. — Чон странно оглядывается вокруг, пытается кого-то выискать или наоборот предотвратить встречу. Чисто в характере Хосока — это найти кого-то, но Юнги надеется, что тот просто пытается спрятаться от кого-то, чтобы ни с кем не разговаривать. У него и так горе, хотя сам он себе в этом не признается. А блокнот с набросками текстов, к несчастью, был благополучно забыт дома. Ему мы сейчас лишь бы до общаги добраться, а там несколько часов погружения в мир музыки и чувств, обращенных в тексты. Все обязательно станет нормально, ведь это не в его стиле: переживать по поводу каких-то неразделенных чувств. Можно ли их вообще считать за влюбленность? Да, он ходил на всевозможные совместные репетиции Хосока с младшим. Он любил посещать какие-то отчетные концерты или просто сталкиваться с Чонгуком в кругу его одногруппников. Но Юнги всегда был молчаливым наблюдателем, потому что не привык говорить с малознакомыми людьми, он не привык смущаться от простого приветствия или пожелания хорошего дня. Нет, когда Чонгук уходил, он сразу становился бесчувственной ледышкой, с уходом младшего уходили и эмоции. Самое убийственное было, что все красивые обороты и тексты также пропадали с черновиков его сознания, когда Чонгука не было рядом. Он пытался, раньше получалось писать обо всем, сейчас же покорёженная душа требует только одного человека, хочет его рядом. — Ладно, пошли уже, и так задержались, — он тянет друга за запястье к выходу, который редеет среди остатков студентов. — Подожди! — Хосок взвизгивает и выдирает руку из чужой хватки. А Юнги смотрит на него, как на умалишённого, потому что это уже переходит все границы понимания. Хосок стоит посреди холла, на него поглядывают пару проходящих девушек, но он не замечает, а просто спешит опуститься, чтобы завязать крепко сплетенный в бантике шнурок. Что? — Я… Я сейчас, быстро. — Хосок, почему я до сих пор общаюсь с тобой? — Юнги прячет лицо в ладони, он просто устал, надо всего лишь прийти в себя. — Ты любишь меня за то, что я тебе помогаю во всем. Скоро вообще будешь висеть на мне с благодарностями… — Последняя фраза утонула где-то, когда Мина схватили за запястье. Он, не ожидав такого напора, сначала просто идет за похитителем. Потом определяет, что им является Чонгук, от этого факта младший выигрывает еще пару секунд. Но уже рядом с пустыми аудиториями, Юнги начинает вырывать руку. Потому что, что вообще происходит? Какой-то бред, сюрреалистичная картина, сопливый текст и никак не жизнь. Зачем ему вообще это? — Ащ, что ты делаешь? — Чонгук утягивает его в кабинет профессора Хвана, который взял недельный отгул по личным причинам. Было удивительно, что дверь не заперта, потому что кроме него никто здесь не преподавал. То есть это спланировано? — Какого хера ты меня сюда затащил? — Тут никто нам не помешает поговорить, — объясняет он, отпустив чужое запястье. Юнги стоял у стены в двух-трех метрах от выхода, но им двигал интерес. Зачем он сдался парню, что игнорировал его взгляды и вопросы Хосока. Что их связывает, кроме общего знакомого? — Что такого важного у тебя есть, что ты так бесцеремонно прервал мой разговор с Хоби? — Юнги складывает руки на груди, опираясь о стену. Хочется казаться непринужденным и совершенно отрешенным, но его выдает внимательный взгляд и едва закушенная губа, совершенно не заметно, если не впиваешься в них взглядом. Чонгук впивается. Старший отталкивается от стены и двигается вглубь аудитории, параллельно с Чонгуком, который делает тоже самое, но через ряд парт. Он что-то пытается соединить в собственных мыслях, но слабо получается. А Юнги просто следует за интересом. Они оба молчат, никто не начинает разговор, а Юнги не понимает, что делает. Хотя, с точки зрения психологии, вполне логично: объект его интереса проявляет к нему внимание. В любом случае это льстит, но Юнги же не такой человек, что лишь пальцем помани и он у чужих ног, так в чем причина здесь? Они встречаются за преподавательским столом. Потому что парты закончились, деваться некуда. Зачем нужно было вообще проделывать такой путь, Юнги не знал. Но раз они это сделали, то зачем задумываться над этим. — Так ты объяснишь? — Юнги приходится чуть запрокидывать голову, чтобы смотреть в темные глаза напротив. Обычно некая гордость его душила, когда младшие смотрели на него сверху-вниз, но сейчас эхо собственных мыслей и сердцебиения заглушали все остальное, привычное. — Я… Просто… Хен… — Чонгук что-то мямлит невнятно, а голова Юнги и так забита неопределённостями, он же хотел забыть мальчишку, с которым совершенно точно не получилось, это был провал. Все его намерения до этого, которые затмили здравый смысл, растворились. Ему нельзя было идти, для осознания этого потребовалось всего пара минут. Это жизнь, тебе не обязательно нужен длинный, витиеватый разговор, чтобы понять, как главному герою, что ты ошибся. Нет. Ему хватило всего пары слов и робкое: «хен», сорвавшееся с притягательных губ. — Чонгук, прости, но мне надо идти, у меня много дел, — он двинулся в сторону выхода, но его перехватили вновь. Чонгук просто притянул его к себе и, не дав даже опомниться, заставил лопатками впиться в стену. Она была не так далеко от стола, скорее всего это произошло по инерции от силы его попытки вернуть Юнги на место, но теперь они стоят, как в примитивной дораме, без интересных поворотов в сюжете, и смотрят друг другу в глаза. Мин недоверчиво изучает его лицо, потому что с чего такой напор? Он, наверное, спит и видит дурацкие надежды, которыми тешит его собственное сознание. — Говори, что тебе нужно, у меня дела. — твердо произносит он, до сих пор ощущая легкое прикосновения пальцев к своей ладони. Такое теплое и желанное. — Знаю я какие у тебя дела, хен, — легкая усмешка играет на лице юноши, — Хосок-хен рассказал, что ты обычно делаешь… — Что? — Он не верещи смотрит, потому что сказанное не может быть правдой… Или? — Я его убью. — Подожди, я его заставил… — Он пытается удержать Юнги на месте, но тот брыкается, пока смысл слов не доходит до него. Он замирает в чужих руках, Чонгук облизывает губы и пытается подобрать слова, по его лицу не скажешь, что он потерян, он слегка ухмыляется и смотрит уверенно. Но вся его красноречивость, как на зло, испаряется с мысленными заготовками, что он собирался сказать Юнги. Придется импровизировать, точнее… Как импровизировать, все, наверное, продумано? — Давай сыграем? — Юнги с опаской продолжает смотреть на парня, что сделал шаг назад, больше не прижимая того к стене. На лице Чонгука была довольная ухмылка, а в морщинках в уголках глаз, что образовались из-за нее, закралось какое-то озорство, подбивающее на приключение и ребячество. — Если я попаду в тебя такой же «бомбочкой», как ты кидал в меня, пока ты не добежал до той двери, — он коротко кидает на выход за собственной спиной, — то ты выполняешь одно мое желание, если же нет, то тогда я твое. Идет, хен? Юнги недоуменно изучает стоящего перед ним Чонгука, пытаясь отыскать какую-то двойную игру или что-то похожее, но в темных глазах был только азарт, что мог разорвать вены. В нем бурлила кровь, Юнги чувствует его сердцебиение, точнее представляет, он хотел бы ощутить его ближе. Можно даже лишившись хоть каких-либо преград между их телами. Он продолжает стоять, сжимая кулаки, впиваясь короткими ногтями во внутреннюю часть ладони, чтобы развеять такой странный, наводящий на самые разные мысли, сон. Но ничего не меняется, он чувствует боль, а когда смотрит на руки, то на каждой из них покрасневшими полумесяцами остались его отпечатки. В горле стоит ком, мешающий хоть слово сказать, но надо собраться, потому что все происходящее реально. Чтобы не произошло дальше, он может пожалеть об этом. Но внутренний поэт, внутренний и бесшабашный кутежник требует приключений, потому что «Эй, молодость — время безумных поступков и горьких напитков». — Зачем мне это? — голос слегка срывается, но Юнги старается не обращать на это внимание, продолжая упорно смотреть в глаза своего глупого, нелогичного желания. — Потому что ты любишь пробовать новое. Я тоже. Секунда, другая, а в чужих глазах не исчезает вызов. Какое желание загадает Чонгук, если попадет в него? Что будет и к чему это его приведет? Юнги срывается с места, пытаясь добежать до двери в конце аудитории, тем самым негласно заключая пари, не давая себе возможности отступить. Он давно не занимался подобным, сердцебиение безумно скачет, заставляя ощущать свой ритм в кончиках пальцев и в горле. Каждая вторая парта попадается под ногу, он больно бьется о них, но пытается двигаться в хаотичном порядке. Все вокруг, казалось бы, плывет, настолько он пытается выиграть в этом споре. С каждой секундой дверь ближе, а звука разбивающейся обо что-то бомбочки не слышно. У них пока есть равные шансы, но Мин намерен выиграть, потому что страх проиграть куда страшнее становится из-за мысли, что может загадать ему Чонгук. Может он скажет не приближаться, а ему нужно вдохновение, иначе он погибнет душой, а тело будет гнить безбожно скитаясь по земле. Всего три метра, два и… Он у двери, но ощущает едва затрагивающий его шарик, который разбивается о стену на уровне локтя. Он выиграл. Юнги стоит на месте, будто скованный, не пытается открыть дверь или повернуться, только восстанавливает дыхание, судорожно выдыхая. — Эх, жаль, что я проиграл и ты оказался проворнее, но я обещал. — Он вздрагивает, когда ощущает чужое дыхание на затылке, а когда запястье становиться пленницей чужой ладони, он и вовсе теряет этот мир. Но за место него находит новый. Его разворачивают, но он боится смотреть в глаза, поэтому неуверенно разглядывает черную майку, фигурные ключицы и тонкую медовую кожу. Чужие пальцы приподнимают его голову за подбородок, заставляя смотреть Юнги на себя. Но нужно что-то предпринять, нужно бороться с собственной робостью. — Каково твое желание, хен? — он приблизился, разглядывая неожиданно возникшую триумфальную улыбку на лице Юнги. Все или ничего. — Попробуй меня, ты же любишь новое, — томно, сказано глаза в глаза, но за напускной уверенностью и притягательной сексуальностью, дрожал страх. От каждого произносимого слова внутри обрываются мосты. «Все или ничего» — таков девиз Юнги. Он стоял перед своим желанием и перед самым жутким страхом, потому что никто раньше не делал такого с ним. Ни с кем раньше рядом он не чувствовал подобного. А Чонгук стоит секунду молча, возможно, это была вечность, но больше нет времени в их пространстве. Он быстро, не давая возможности передумать старшему, делает шаг вперед и накрывает его слегка ссохшиеся губы. А хен так же резво отвечает, потому что мимолетное недоверие к происходящему отлетает на второй план. Не важно, что именно сейчас происходит: сон или реальность, с этим будет разбираться только будущий Юнги, он оставит эти проблемы ему, а сейчас он с головой утопает в своей страсти, что обязательно сожжет его дотла. Звучит щелчок на задворках сознания, но он не обращает на это никакого внимания. В груди бьется сердце, оно неровно встречается с чужим, что так далеко прячется, казалось бы, под тонкими слоями одежды. Практически не ощутимо, нужно больше, ближе, глубже. Чужие руки подсаживают за бедра, вынуждая судорожно обернуть собственные руки вокруг шеи, тихо охая в чужие губы. Юнги чувствует, как его несут, он чуть дрожит в чужих руках от каждого нового шага. Они двигаются, по аудитории, а Чонгук запинается об парты, но даже не собирается замечать этого. Они целуются, рассказывают собственные чувства в нем, забывают про шаблоны, выстроенные в голове. Его садят на один из многочисленных столов. В темноте, за закрытыми веками, всё ощущается острее, заставляет искать себя вновь, находя в объятиях другого человека. Юнги льнет к чужому телу, позволяя Чонгуку прижаться собственным пахом к его, что так болезненно ощущался в штанах, даже несмотря на то, что он не до конца возбудился. Чужие руки легли на спину, они самовольно бродят по ней, спускаясь ниже, сжимая округлые ягодицы. Одна ладонь резко сжимает худой бок, заставляя проиграть Юнги и издать первый низкий стон в ухмыляющиеся губы. Чужой язык скользнул в рот, поощряемый ладонью, что жестко вцепилась в загривок Чонгука, как будто не давая отстраниться. Он и не желал. Сейчас все здесь, все кружится и путается в складках одежды, в не до конца сплетенных телах. От осознания, где они находятся, член заинтересованно дергается, возбуждаясь сильнее. Он совершенно не помнит, закрыл ли кто-то из них дверь или нет. Но что-то не пускает его оторваться от парня, возможно, то как притягивает его к себе, сжимает его бедра, заставляя раздвинуть их сильнее. Это бы ввело его в краску, если бы не факт того, что его щеки давно покраснели от жара между их телами. Юнги скользнул рукой по чужой груди, а после, едва втискиваясь между ними, накрывает чужое возбуждение через плотную ткань, что выпирало в свободных штанах. Ему было бы страшно, если бы не ударившее в голову желание, он хотел этого, а против собственной природы не пойдешь. Поэтому он слышит чужое шипение, а затем и неприкрытый стон в самое ухо. Казалось бы, головка члена выглядывает из боксеров в нетерпении, а Юнги с волнением решает это проверить. Скользнув пальчиками за резинку штанов и белья, он ощущает под рукой горячий член, испещренный венками. Чонгук, неровно выдыхая, выцеловывает бледную шею, он не в состоянии думать хоть о чем-то другом, как о чужих тонких пальцах, что уверенно обхватывают возбуждение. Глаза Чона плотно закрыты, а лицо он прячет практически под челюстью Юнги, когда ладонь стала слегка сжимать его. Мин действовал по инерции, по ощущениям, что обычно дарят ему наслаждение, поэтому он проходится большим пальцем по головке, на которой уже выступила смазка. Незамедлительная реакция со стороны младшего подстегивает, но ладонь слишком сухая, чтобы беспрепятственно водить по члену. Его перехватывают за руку, останавливая. Юнги не понимает, что делает не так, почему его остановили. Но, встречаясь с потемневшим взглядом, все проясняется, заставляя сглотнуть. Волосы Чонгука сильно растрепались и были в место опознавательного знака: «У меня был бурный секс!», спасибо за это Юнги. Он отстранился резко, при этом вцепившись в молнию на штанах старшего, словно желая сорвать ее вместе с черными джинсами. Звук застежки принуждает вернуться в реальность, откинуть накатившую пелену возбуждения перед глазами, что застелило все. — Чон… Чонгук~и… Там дверь, — шепчет он, когда младший уверенно пытается стянуть чужие штаны. Он почтительно, насколько позволяет их положение, спускает его со стола, аккуратно стягивая его обувь и брюки вместе с черным бельем, но длинная футболка прикрывает стояк. Эта картина манит, пытается занять все мысли Чонгука. А он не привык не иметь ответ на свои вопросы. Он, обернув руки вокруг тонкого торса, вновь возвращает Юнги на деревянную поверхность. Парень невольно прикрывает глаза, пытаясь спрятаться от пьяного и жаждущего взгляда. Он пытается было свести ноги, но его коленку накрывает чужая ладонь, не давая совершить столько коварный план. Младший поспешно встал на колени прямо перед открытым Юнги. Стол позволял это. — Чонгук~и… Прошу, дверь… А его ведет от этого прозвища, оно будто должно осесть где-то на его языке после томного поцелуя. — Я закрыл… Честно, те… Тебе нечего беспокоится, — а он успокаивает парня, аккуратно выцеловывая бледные бедра, вызывая мелкую дрожь. Юнги хотел было вплести собственные пальцы в темные волосы, но еще рано, он не может управлять процессом, его самого ведет. Он только сжимает край стола ладонями так, что практически слышен треск дерева. А Чонгук неумолимо близко от его члена засасывает кожу, прикусывает ее и лижет, вынуждая закусить ребро ладони, чтобы не застонать. Это пошло, странно и грязно для первого раза, может быть даже для обычного секса, но ему плевать, потому что он всегда почему-то знал, что так и будет. Это происходит как в его мыслях, так неправильно идеально, так очевидно глупо и по-ребячески наивно. — Господи, сделай уже что-нибудь, — Мин уже сердится, но он не может этого показать из-за того, что голос дрожит, веки в напряжении прикрыты, а нижняя губа в ожидание закушена. А Чонгук пользуется этим, изучает его из-под ресниц, вспоминая о своих желаниях, казалось бы, таких далеких. Он представлял хена таким раскрытым, сходящим с ума от предвкушения, но не одна из мечт не была столь яркой и идеальной, как эта картина. Он сжимает его бедра, дразнит стоящий член, что прижимается уже к пупку, марая смазкой низ светлой футболки. Когда он приближается к головке, неровно выдыхая на чувствительную кожицу. Сверху слышен тихий, едва заметный, скулеж. Ухмылка сама собой появилась на мягких губах, практически выводя Мина из себя. Младший не должен смеяться над ним, он обязан помочь, потому что сам виноват. Но яркий огонек в глазах не пропадает, поэтому Юнги ничего не остается, как зажмурить глаза, чтобы спрятаться. Его рука сама нащупывает мощное плечо Чонгука, заставляя приблизиться. — Что? Не терпится? — Юнги не видит его, ничего совершенно не видит за плотно закрытыми веками, но… — Я тебе хе-ЁООН… — голос срывается, когда чужой горячий рот накрывает головку, плотно ее сжимая. Условности уходят на второй план, сейчас имеет значение только мокрый язык, что скользит по всей длине и губы, так приятно обхватывающие член. А Чонгук успевает посмеиваться, его хен любит условности, он их придерживается даже, когда голова набекрень, но разве это ли не повод, чтобы его приручить? А он уже пытается насадиться глубже, хочет ощутить головку задней стенкой горла, но выходит тяжело. У него было не слишком много подобного опыта, обычно ему делали минет, так что его мастерство здесь заканчивается. Но чужая рука поощрительно вплетается в волосы, помогая. Чонгук ощущает, как чужие ноги аккуратно устраиваются на его плечах, а, когда он делает круговые вращения языком, игнорируя уже начинающую ныть челюсть, понимает, что бедра несильно сжимают его голову. Вновь несдержанный стон, как победа. Когда он пытается насадиться сильнее, а по его подбородку стекает слюна, его неожиданно резко тянут за волосы, чтобы тот отстранился. Его выпускают из плена ног, и он, находясь до сих пор между них, недоуменно смотрит на Юнги, что расфокусирующимся взглядом пытается объяснить что-то. — Я… Я… Мне нужно больше, — он прячет свои темные глаза в собственном плече, стыдясь своих слов. Потому что слишком раскрыт, потому что Чонгук, занимающий его не самые невинные мысли на протяжении длительного времени, стоит на коленях с тонкой ниточкой слюны на губах, идущей от его члена. Это слишком много, но он хочет еще, чтобы окончательно потерять связь с реальностью, чтобы утонуть в своем желании. А парень встает, стирая слюну с подбородка тыльной стороной ладони и поспешно снимая майку, что уже слегка взмокла от пота. Она летит на стол рядом, туда же, где покоятся штаны Юнги. А старший, словно не веря происходящему, аккуратно водит по чужому торсу, чувствует чужое дыхание и сердцебиение под ладонями. Его снова целуют, уже менее безумно, но глубоко. Чонгук аккуратно прикладывается своим лбом к чужому, переводя дыхание, даря им легкую паузу. Но в ней нет никакого удовольствия, он будто потерял целую жизнь за эту несчастную секунду. Он аккуратно ведет по бледной шее ладонью, переходя на челюсть, и приближаясь к пухлым, блестящим от слюны губам. Он слегка давит на них, те под напором раскрываются. Юнги понимает зачем это надо, но он теряет свой страх, когда подушечки пальцев слегка давят на язык. Он покорно облизывает их, обильно смачивая, но при этом не пряча собственных глаз от внимательных напротив. Чонгук уже не мог, он только шумно дышал, пытаясь прийти в себя, чтобы не наброситься на парня, что так умоляюще смотрит. Он вынимает пальцы из горячего плена, а другой рукой уверенно придвигает Юнги ближе к краю, требуя тем самым сильнее раздвинуть ноги. Он ожидал, что его начнут растягивать прямо так, страстно прижавшись к губам поцелуем, но его аккуратно укладывают на спину, увеличивая доступ. Он видит потолок, на котором зажжены энергосберегательные лампочки, они жгут радужку. Он прикрывает глаза вновь. Юнги ощущает чужие губы на плоском животе что ведут дорожку все выше. Чонгук приставляет палец к аналу, ощущая, как колечко мышц рефлекторно сжимается. — Юнги, расслабься, просто позволь мне сделать тебе хорошо… — Он прикусывает сосок, от чего старший стонет. Он пытается расслабиться, пока Чонгук массирует прямо там. Ему неловко, но чужие губы заставляют абстрагироваться от всего. Через какое-то время палец аккуратно вторгается внутрь на половину. Не больно, но и неприятно. — Хороший мой, слышишь, ты прекрасен… Боже, видел бы ты себя моими глазами… Он продолжал что-то шептать, изредка отрываясь от чужих сосков, пытаясь заглушить неприятные ощущения. Но каждое его слово было правдой, он не где не солгал, просто посчитал это единственным моментом, когда он может выговориться. Он добавил второй палец, предварительно сплюнув на него, когда указательный уже спокойно скользил внутри. Чонгук меняет угол, не теряя надежду найти чувствительный комок нервов, чтобы хоть немного прекратить эту пытку. Неожиданно Юнги выгибает на столе, когда пальцы входят слишком глубоко, он больно упирается крыльями лопаток в столешницу. — ДА… Сделай так еще раз. Чонгук уже увереннее двигает ими, накрывая чужой член. Старший уже не сдерживает стоны, пытаясь хоть как-то удержаться за здравый разум, что покидает его. Он впивается в края стола, все кружится, не дает сосредоточиться на чем-то одном. Юнги даже не замечает, как пытается сильнее насадиться на пальцы, но позиция слишком неудобная, от чего он почти обиженно закусывает губу. Время то летит, то медленно плетется. А Чонгук почти заглатывает до основания, вырисовывая собственные узоры языком на стволе. Воздуха не хватает, а он тратит последний на громкий стон, потому что это край. И с обрыва его скидывает Чонгук. Внутри уже три пальца, а он уже не в состоянии считать. — Я… Боже… Я… — он пытается оттащить Чонгука за волосы, но выходит слабо, потому что парень плотнее сжимает губы. Юнги с вскриком кончает в горячий рот, не в силах больше сдерживаться, а все тело пробирает мелкая дрожь, прежде чем расслабиться. Он хватает ртом воздух, пока пальцы изнутри не пропадают, оставляя его совершенно раскрытого и разгоряченного. — Что… т-ты делаешь? Не смей… вот так просто уходить… — он мямлит, а глаза до сих пор слепит. Он не видит, как Чонгук уверенно сплевывает на ладонь его сперму, смазывая собственные пальцы. Боже… Так грязно и пошло… — Я тут, я никуда не ухожу, — томный шепот. И внутрь уже легче скользят пальцы, обильно смазывая горячие стенки. Он скоро окажется внутри. Он больше не может. Он делает пару толчков глубже, чтобы убедиться, что хен сможет его принять. Чонгук одной рукой тянет резинку собственных штанов вниз, спуская их вместе с бельем. Он вытаскивает пальцы из растянутого прохода, вслушиваясь в то, как скулит Юнги. Он видит, как нервно вздымается грудь, и парень прерывисто дышит, облизывая губы. Его шея слегка влажная, на ней играет свет лампочек, словно магия, что притягивает к себе. Бедра Юнги неудобно для него опущены вниз, он находится на самом краю ягодицами, предоставляя лучший доступ, почти моля о большем. Чонгук ведет по худым бокам. Его медовая кожа так контрастно смотрится на аристократично белой… Идеально и притягательно. Он прижимается собственным возбуждением к мокрой дырочке, уже еле сдерживаясь, чтобы не толкнуться жестко, до конца. А Юнги цепляется за его предплечья, сжимая в ответ. — Давай уже… Блять… — Какой же у тебя грязный рот, — смеется Чонгук, откидывая спутанные волосы назад. — Не такой, как у тебя, — старший фыркает. Все-таки, даже возбуждение не способно убить в нем язву. — Твоими стараниями он такой, — Гук накрывает чужие губы, слегка приподнимая торс парня, и аккуратно начинает проникать вовнутрь. Юнги шипит и жмурится, не может терпеть. Он упирается полусогнутыми руками в столешницу, чтобы поддерживать равновесие, а младший тянет его на себя, аккуратно входя до конца. Он замедляется на середине, чтобы Юнги хоть немного смог привыкнуть к боли, чтобы Гук смог осушить скопившиеся в уголках глаз слезы. Юнги не сдерживается и всхлипывает, пытаясь спрятать звук в чужой шее, а Чонгук аккуратно оглаживает худое лицо. Ноги вновь оборачиваются вокруг торса Чонгука, словно призывая к действию. Сам он уже не сможет что-либо сказать, голос был давно просажен на гортанные стоны и скулеж. Старший оборачивает собственные руки вокруг шеи Чонгука, прижимаясь ближе, обдавая горячим дыханием его щеку. Он тычется в никуда, как слепой котенок. И Чонгук помогает, сам впиваясь в истерзанные губы. Так узко внутри, горячо и влажно. Ему сносит крышу, но он держится, потому что чувствует, как доверительно к нему льнут. Через, казалось бы, часы, Юнги отстраняется, чтобы глотнуть необходимого воздуха. Но Гук понимает, поэтому выходит на половину, чтобы толкнуться, но… Он совершенно не ожидал, что Юнги, обхватив плотнее его торс, насадится сам, коротко вскрикивая. — Двигайся… Ах… — Чонгуку дважды повторять не надо, он выходит на половину и аккуратно толкается внутрь по самые яйца. Он меняет угол, что так предательски никак не может найти простату. Старший стонет уже без остановки, поджимая пальчики на ногах, он опустил ноги больше не способные удержаться за чужое тело. Боль практически оставила его, сменяясь легкой дымкой наслаждения. Опавший член вновь возбуждается, зажимаясь между их телами. Частота фрикций увеличивается. Юнги выгибает в чужих руках, потому что стало запредельно хорошо. Он громко стонет, но пытается заглушить их, впиваясь в чужое плечо, от чего Чонгук утробно рычит и увеличивает скорость. — Может побудешь моим малышом? — в самое ухо, так томно. До Юнги смысл долго доходит, потому что новый толчок приходится по простате. Его выгибает на столе, и он прижимается собственным членом к твердому прессу Чонгука. Такое необходимое трение. — Только не говори… Ох… Что у тебя дэдди-кинк… — Можешь не называть меня «Папочкой» пока. Мы еще успеем, — и следует серия грубых толчков. Юнги вскрикивает, пытаясь удержаться на месте, одной ладонью сжимая стол, а другой вцепившись в крепкое плечо. Он бездумно царапает его кожу, наверное, останутся следы. А Чонгуку все равно, он лишь грубо выдыхает, оглаживая податливое тело под собой. Он прикусывает ключицы, видит резко скачущий кадык. И чувствует, как Юнги начинает дрожать от приближающейся разрядки. Этот звук опьяняет, хочется бесконечно его слушать, а, когда до сознания доходит, что это он причина этих стонов, то крышу напрочь сносит. Стол скрипит, участвуя аккомпанементом для шлепков кожи о кожу и молящего скулежа. Они встречаются разгоряченными телами друг с другом, окончательно сплотившись воедино. Юнги, ощутимо вцепившись в чужие волосы, сам насаживается на член, изливаясь на особенно глубоком толчке. Его сперма забрызгивает обнаженный торс Чонгука и собственную футболку, которую теперь можно отправить только в мусорку. Дырочка самопроизвольно сокращается, а Гук выдерживает еще пару толчков, прежде чем последовать за старшим, но не спешит выходить. Они громко дышат, Юнги уже менее крепко прижимается к нему, пряча глаза во влажном сгибе шеи, вдыхая чужой запах, что совершенно заполнил все помещение. Это запах безумного секса и страсти, накрывшей их с головой. Чонгук с хлюпающим звуком выходит из старшего, что уже упал на спину, совершенно не заботясь о твердой поверхности. Чон на свой страх и риск забирается рядом на скрипучую парту. Совершенно мало места, толком не полежишь, но все же это преподавательский стол, так что спасибо и на этом. Они пролежали в молчании пару минут, переводя дыхания. Каждый думал о своем, разморенные сексом. Пока Юнги первый не всколыхнул воздух в комнате, где только недавно из звуков были шлепки, встречающихся тел, и яростные стоны: — И как теперь мне идти в этой футболке домой? — Он придирчиво изучает брызги спермы на собственном животе, хмурясь. — Как какой-то скользкий подросток, серьезно. Он с горечью откидывается на спину, усердно высчитывая план действий. А Чонгук разглядывает его, темные бровки, что сведены к переносице, и пухлая губа в плене белых рядов зубов. Такой милый и одновременно сердитый, это истинный хен, его хен и ничей больше. — Я тебе отдам свою майку, — совершенно не переживая, говорит Чонгук, поудобнее подкладывая руку под голову. А Юнги удивленно смотрит, шутит ли он? — Ты… Ты, что, серьезно? — он не может почему-то поверить, что кто-то готов отдать ему свою одежду, чтобы самому пойти полуголым или, еще хуже, в забрызганной семенем футболке. — Конечно, — на губах расцветает кроличья улыбка, что обнажает белые зубы и скапливает морщинки в уголках глаз. От нее в груди теплеет, а дышать становиться сложнее, такое окрыленное чувство, что Юнги сдается ему, даже не пытаясь дать отпор, — я… Я все ради тебя сделаю, Юнни… — И даже пойдешь в моей футболке до дома? — он все не отставал, уцепившись в саму идею и даже не замечая такое теплое «Юнни». Мин опирается локтями о стол и приближается к чужому лицу. Казалось, он светится, как рождественская елка, вот только сейчас конец мая. Чонгук любит Рождество. — Пойду. — Твердо сказал он, а сам вторит чужой улыбке. — Правда… Незачем этого делать… У меня есть свитер с собой…  — Ах так значит, — Юнги сжимает чужую ладонь, что спокойно покоится на животе Чонгука, совершенно не замечая этого, — каков герой! — Он вообще-то колючий! Так что, я бы попросил. — но вместо извинений следует легкий поцелуй, а Чонгук совершенно не расстраивается. — Теперь объясни, откуда у тебя оказался презерватив с водой в университете? — … Я хотел с тобой поговорить… Я увидел тебя в холле, когда выходил из аудитории, в которой мы с… Хосок-хеном договорились, чтобы он тебя чуть придержал, потому что иначе я никогда тебя не смогу выдернуть, ты вечно прячешься где-то, знаешь, хен… Я отвлекся, я имел ввиду, что я должен был подойти к тебе, но… — Но.? — Я быстро побежал в туалет… — Юнги непонимающе смотрит, пытается определить, где именно упустил что-то важное, от чего история свернула совершенно в другое русло. А Чонгук смущенно чешет затылок, пряча теплый взгляд. — Я просто вспомнил, что мой хен, Мони, в шутку всучил мне презервативы, когда я сказал, что наконец собираюсь поговорить с тобой… — Мин бурчит что-то на подобии: «То есть у тебя были презервативы и ты все равно кончил в меня?» — И я зачем-то решил сделать бомбочку, ну и пошел за тобой… Было страшно, что меня запалит кто-нибудь с этой штукой… Юнги удивленно смотрел на него, тем самым пытаясь показать, что понятнее история не стала. А Гук видел в его глазах: «Больной ублюдок», от чего становилось не по себе. Он вновь превращался в ребенка, который боится подойти к парню старше. — ЯЗАПАНИКОВАЛ! — Боже… Какой ты ребенок, — Юнги не выдерживает и смеется в сгиб локтя, он подрагивает. Тело уже затекло и болит, уставшее быть на твердой поверхности, но ему все равно, он счастлив. Прямо так, полуголый, затраханный в кабинете господина Хвана, рядом со странным парнем, что так мило смущается. Да, он счастлив. Улыбка, открывающая миру розовые десна, озаряет лицо, но подарена она одному только человеку, что лежит рядом на скрипучей парте, подложив одну руку под голову, и пытается, казалось, полностью впитать в себя этот момент. — Что есть, хен, но я понравился тебе таким… — Папочка из тебя тоже неплохой, — ухмыляется Юнги, аккуратно изучая чужую талию пальцами и ощущая жар разгоряченной кожи. А Чонгук притягивает его к себе. Им совершенно неудобно, они уже должны вставать, но крадут у этой Вселенной еще одну минутку и делят ее на двоих. Будущему Юнги повезло, ему не надо разбираться с проблемами мирового масштаба, он всего лишь покоится в чужих руках, обнимая в ответ и сохраняя свои чувства в другом человеке. А лирика не зря будет написана, но сможет ли он отдать ее потаенные мысли и скрытые между строк чувства какой-нибудь компании? Скорее нет. Она будет играть только в их сердцах, изредка вспоминаемая героями собственного фольклора.