Океан желаний

      Была весна, и в холодном воздухе чувствовались печаль и сожаление, характерные для отъезда из родной страны. Я не могла привыкнуть к этому чувству. Этот отъезд был для меня началом нового существования.       Нового существования — и, следовательно, необходимости жить ощупью и искать среди новых людей и вещей, окружавших меня, такую более или менее близкую мне среду, где я могла бы обрести прежнее спокойствие, нужное для того, чтобы дать простор тем внутренним колебаниям и потрясениям, которые сильно занимали мои мысли на протяжение всего переезда. Мне было также жаль покидать город, в котором я жила, и людей, с которыми я дружила, — потому что они больше не повторятся в моей жизни. Почему-то я была уверена, что больше никогда не увижу своих друзей, кроме как за экраном компьютера, разговаривая по Скайпу.       Мои родители никогда не были людьми, принимающими спонтанные или необдуманные решения. У них всё всегда было спланировано до мельчайших подробностей. Они продумывали каждую деталь наших путешествий. И совершенно не имело значения, летим мы в другую страну или всего лишь едем в пригород Осло, чтобы насладиться потрясающими видами фьордов. Но больше всего меня раздражало то, что об этих поездках я узнавала в последнюю очередь. Родители никогда не спрашивали моего мнения, наверное, они считали, что я в любом случае не дам отказа. В такие моменты мне было невыносимо обидно.       Поэтому когда я узнала о том, что мы в скором времени переедем в родной город моего отца, Форкс, то испытала невероятное раздражение, смешанное с обидой, которое тут же попыталась заставить замолчать. Я не смела обижать или обвинять маму и папу за это решение, поскольку понимала важность переезда. И я была бы невероятной эгоисткой, если бы посмела сказать слово против.       Моя мама, коренная жительница Норвегии, всю свою жизнь провела именно в этой стране. Здесь она родилась, выросла, поступила в престижный университет, встретила моего папу, вышла замуж и, в итоге, подарила мне жизнь. Я искренне восхищалась своей мамой: её безграничной заботой, которой она бескорыстно делилась со всеми, добротой, проявляющейся даже в самых неожиданных ситуациях, оптимистичностью и надёжностью. Я честно могу сказать, что она — именно тот человек, которому я бы первым делом рассказала о том, что меня тяготит или радует.       Как сейчас помню тот момент, когда всё изменилось. Родной брат моей мамы, Йосеф, долгое время работал зоологом, посвящая работе всё своё свободное время. Он искренне восхищался животным миром, считая, что тот таит в себе много невообразимых вещей. Я не была близко знакома с дядей, но по рассказам мамы он был поистине замечательным человеком.       Во время одного из своих экспериментов, когда он находился в лесу, на него напал волк. У дяди не было шансов. Нападения диких животных в Норвегии были редкостью, поэтому об этом случае говорили больше недели. Как так получилось, что на зоолога, человека, который посвятил всю свою жизнь именно животным, напал волк — неизвестно. Как позже объяснили моему отцу, чаще всего нападения совершают одинокие волки, отбившиеся от стаи. Серый хищник — животное социальное, и один жить не может. Если же по какой-то причине он оказывается вне волчьего коллектива, то начинает вести себя неадекватно и способен напасть на человека. Других объяснений не было.       Мама, после того, как узнала о случившемся, впала в депрессию. Мне было больно смотреть на то, как мой самый любимый человек на свете буквально исчезает на моих глазах. Первое время она ни с кем не разговаривала. Казалось, для неё остановилось время.       Тогда папа предложил переехать. Он говорил, что смена места жительства, вероятно, пойдёт на пользу. Так и вышло. Мама с энтузиазмом приняла эту идею и полностью взяла на себя дела с продажей дома в Осло. Покупатель, на удивление, нашёлся быстро; весь процесс занял чуть больше месяца, поэтому в начале марта мы уже собирали вещи по коробкам, а одиннадцатого числа прилетели в Сиэтл, откуда четыре часа добирались до Форкса.       Папа никогда не рассказывал о своей жизни до переезда в Норвегию. Он никогда не упоминал ни о городе, в котором вырос, ни о друзьях, с которыми провёл детство и подростковые годы. Единственное, что я знала, так это то, что его родители переехали сразу же после отъезда папы в Осло. Я никогда не видела их: отец говорил, что последние годы они часто ссорились. Но что должно было произойти, чтобы отказаться от общения не только с сыном, но и с единственной внучкой?       Форкс поражал своей красотой. Мне с детства нравилось проводить время на природе, больше предпочитая пригород Осло, чем сам город. Поэтому когда мы въехали в город, то я была поражена безграничным количеством зелени. Листва, мшистые стволы деревьев, даже земля казалась зелёной из-за того, что на ней был толстый ковёр из папоротника. На секунду переезд показался мне не такой уж плохой идеей.       Двухэтажный коттедж, возле которого припарковался папа, ничем не отличался от соседних домов. Единственное, даже через тонированные окна машины я видела, что он был невероятно запущенным. Очевидно, с тех пор, как уехал папа, в нём никто не убирался. А ведь прошло около двадцати лет.       — Чудесный дом, дорогой, — говорит мама, выходя из машины.       Внутри он оказался более загрязнённым, чем снаружи. Я чихнула, когда мама резко сорвала с дивана тканевую накидку, заставляя пыль подняться в воздух. Да чтобы очистить тут всё, и недели не хватит!       — Сейчас приберёмся в спальнях, а завтра уже остальные комнаты и дом будем убирать, — с энтузиазмом распорядилась мама.       Я мысленно чертыхнулась. Мы летели одиннадцать часов, ехали сюда ещё четыре, чтобы в итоге приехать и начать убирать дом, в котором никто не был двадцать лет. Но спать в комнате, полной грязи и пыли, я не могла.       Комната, выделенная мне, находилась на втором этаже и выходила на задний двор, который был абсолютно пуст. Она была чуть меньше и намного темнее моей прежней. Синие, на удивление, не испорченные временем обои, тёмный паркет, стол, тумбочки, шкаф — ничего лишнего. Как сказал папа, в этой комнате он жил, когда был подростком.       Вымыв полы, вытерев пыль везде, куда только смогла достать, и застелив кровать, я со спокойной душой легла на неё и заснула.

***

      — Кая, возьми, пожалуйста, пирог, — отдавала распоряжения мама бодрым голосом.       Сегодня мы идём знакомиться с соседями. Я бы предпочла в очередной раз познакомиться с подушкой. Шестичасовая разница во времени не очень хорошо сказалась на моём сне, поэтому сейчас я была невероятно усталой и сонной. Разумеется, я пыталась спасти положение большой кружкой кофе с молоком, контрастным душем, но ничего не помогло. Под глазами были мешки, которые я попыталась замаскировать косметикой. Мне не очень хотелось, чтобы первое впечатление наших соседей обо мне было не очень хорошим. В Норвегии обычно так и происходило: ты можешь одеваться, краситься, как хочешь, но на соседей надо произвести хорошее впечатление.       Мама по этому случаю заставила меня заплести волосы в косу и надеть приличную одежду, под которой она, наверное, подразумевала платье. Платья я не носила, но вот юбкой и лёгким свитером пренебрегать не стала.       Погода в Форксе была лучше, чем я читала в интернете. В Норвегии сейчас намного прохладнее.       — Чарли сейчас дома, — указал папа на полицейскую машину, которая стояла возле встроенного гаража. — Удивительно, что он всё ещё живёт здесь.       — Почему он должен был уехать отсюда? — интересуюсь я, с интересом разглядывая какую-то старую бледно-красную машину. Папин друг коллекционирует раритет? Иначе никак не назовёшь.       — Последний раз, когда я видел его, он собирался жениться, — объясняет папа.       — Может, что-то случилось или они не стали уезжать.       — Возможно.       Мои руки, как и папины, заняты, поэтому в дверь приходится стучать маме. Не проходит и минуты, как перед нами появляется мужчина среднего телосложения лет сорока, приблизительно, ровесник моего отца и мамы. У него усы и короткие каштановые волосы. Карие глаза удивленно рассматривают нас, но когда он переводит взгляд на моего отца, то они становятся ещё больше, и он широко улыбается.       — Даже не поприветствуешь старого друга? — смеётся отец и обнимает мужчину, похлопывая того по спине.       — Не ожидал, что ты вернёшься, — радостно говорит мужчина, а после шире открывает дверь, впуская нас, и кричит кому-то.       — Так получилось, — не говорит точной причины папа.       — Чарли Свон, — представляется мужчина нам с мамой, обнимая нас по очереди. Мама уже забрала пирог из моих рук и поставила на стол.       — Очень рада нашей встрече, — широко улыбается мама. — Меня зовут Фрида, а это наша дочь — Кая.       — Приятно познакомиться, — улыбаюсь я, слыша, как кто-то спускается со второго этажа.       Через минуту к нам в комнату заходит девушка с бледной кожей, каштановыми волосами и карими глазами. Вот, кто точно перенял внешность своего отца. Я же не могу похвастаться поразительным сходством с отцом, кроме как высокого роста, доставшимся мне от него.       — Белла, ты не представляешь, кто будет жить рядом с нами!       Девушка представляется нам с натянутой, как мне показалось, улыбкой, и я невольно хмыкаю. Не одной мне тут не хочется находиться. Никогда не любила знакомиться с новыми соседями, чувствую себя максимально неловко при этом.       — Белла, покажешь Кае местность?       Очевидно, родители собрались тут надолго, иначе бы мистер Свон не прибегнул к такому приёму.       — Конечно.       Белла надевает лёгкую куртку, и мы выходим из дома. Она звонит кому-то, после чего обращается ко мне:       — Можем поехать перекусить, — предлагает девушка. — Я думаю, что они будут долго разговаривать. Заодно и покажу, где что находится.       — Если тебе будет удобно.       Ещё одно правило, которое моя семья постоянно соблюдала — это вежливость, особенно к незнакомым людям.       — Не переживай, — улыбается Белла. — Мы с папой часто туда заезжаем, когда времени нет.       — Ты тоже приезжая?       Не знаю, почему мне так показалось, но слишком уж она не вписывалась в этот город, несмотря на бледность кожи. Если бы она жила тут с детства, то не стала бы, по крайней мере, надевать куртку на тёплый свитер, несмотря на то, что на улице не холодно. Мне же, с детства привыкшей к такой погоде, было комфортно.       — Моя мама живет в Аризоне, я росла с ней.       Разговор не нуждается в ненужных вопросах.       — Это твоя машина? — удивлённо спрашиваю я, когда она открывает этот раритет.       — Да, — всё также сдержанно улыбается она, и меня начинает немного подбешивать её натянутость. Ну сказала бы сразу, что ей не очень-то хочется показывать мне местность, я бы пережила это.       В общем, складывалось впечатление, что её оторвали от какого-то важного дела, и сейчас она всеми силами пыталась показать мне, что её это совершенно не волнует.       На протяжение всей поездки до закусочной она несколько раз бросала на меня непонятные взгляды, которые я видела, но которые не хотела замечать в открытую.       — Ты не будешь против, если с нами недолго посидят мои друзья? — наконец спрашивает она. Я уж подумала, что она меня сейчас просто высадит из машины. — Просто они должны мне кое-что передать, а я…       — Нет, — обрываю её я, закатывая глаза. Лимит вежливости на сегодня превышен и вскрыт откровенным лицемерием и враньём.

***

      — Ты разобрала вещи? — спрашивает мама, заходя в мою новую комнату.       — Почти, — указываю на раскрытый чемодан с одеждой, которую я потихоньку складывала в шкаф.       Вот уже пошла вторая неделя нашего пребывания в Форксе. И как бы я не хотела, я не могла не сравнивать свою жизнь тут и в Норвегии.       — Как закончишь, спустись на первый этаж, мне нужна помощь.       Закидываю последнюю вещь в ящик и иду к маме, которая с торжественным видом вручает мне тряпку и средство для мытья стёкол. Мне кажется, за последние две недели я настолько пропахла моющими средствами и пылью, что ни один душ или духи не справятся.       -Ты подружилась с этой девочкой? Белла, кажется, — произносит мама, внимательно всматриваясь в окно.       Я закатываю глаза. Мои родители настроены на то, чтобы я как можно быстрее нашла здесь друзей. Очевидно, им надоело, что всё своё свободное от уборки и школы время я провожу дома.       Но, надо признать, столкнувшись с полным отсутствием друзей, я растерялась. В школе все были довольно дружелюбны, но на уровне «можно я сяду к тебе на литературе?» Нет, всё-таки надо переступить через себя и завести друзей — одна я здесь два года точно не протяну.       С Беллой Свон я больше не общалась. В школе мы не пересекались, а если и встречались где-то, то она всё время была со своим парнем. Я никогда не была тем человеком, который обращает внимание на внешность человека при общении, но тут был совершенно другой случай. Высокие скулы, прямой нос, тонкие, чётко очерченные губы, красивый подбородок и густые волнистые волосы бронзового цвета вкупе с невероятно бледной кожей, высоким ростом и стройным телом делали его идеальным. Настолько идеальным, что мне, когда я его увидела в первый раз, показалось, будто это вовсе не человек.       Бывало, что иногда Белла бросала на меня странные взгляды, которые я уж точно не хотела разгадывать. В тот день, когда она привезла меня в закусочную, я впервые чётко ощутила, что значит «лишний человек». Парни, которые её там ждали, были невероятно похожи друг на друга. На протяжение всего разговора они говорили об абсолютно странных вещах, которые мне были совершенно непонятны.       Мама немного оттесняет меня в сторону и пристально всматривается в окна, выходящие на главную улицу. Оказывается, не просто так она спросила про Свон. На улице, возле её развалюхи (если мне раньше казалось, что это раритет, то после того, как она заглохла на обратном пути, я перестала так думать), стояла Белла, а рядом с ней находились рассерженный Эдвард и довольный Джейкоб, если мне не изменяет память.       — Удивительно, да? — усмехается мама. — Вроде ничего необычного в ней нет, но парней таких себе отхватила…       — Поэтому ты предлагала с ней подружиться? — усмехаюсь я. — Чтобы я тоже нашла себе кого-нибудь из её компании?       — Ну почему же сразу так, — цокает она. — Для начала было бы неплохо найти себе здесь друзей, а о парне можно…       — Я поняла, мам, — перебиваю я её. — Можешь не переживать, этого ещё долго не случится.       — Очень жаль.