Я бы с кайфом разложился на МКАДе, Только, чтобы не доехать до тебя. Я бы посмотрел в глаза правде, Но в правде я вижу только твои глаза.
Во всех песнях он слышал Его. Это раздражало. Выбивало из колеи настолько, что хотелось разбить, сжечь, уничтожить все источники музыки. И Антон бы мог, но… Воспоминания не уничтожить. Не сжечь и даже не содрать лезвием по коже. Поэтому он довольствовался единственным выходом. — Можете, пожалуйста, переключить? — Да, конечно, — престарелый таксист моментально нажимает пару кнопок и дурманящая мелодия сменяется нудным бормотанием какого-то мужчины о погоде в Москве. Ира дергается во сне и морщит смуглый носик. Яркое солнце и лазурное море удивительное преобразили некогда бледную девушку. Она стала действительно красивой. И фанаты не оставляют это без внимания, когда после долгого перерыва пацан выкладывает очередное видео в Instagram, на котором бледная, относительно Иры, кожа бросается в глаза. Выкладывает не для дрожащих от негодования из-за его отсутствия в сети поклонников, и даже не для себя, для Него. Напомнить, что он живой, что его тоже зовут Антон, и он тоже умеет фотографировать. Не так профессионально, как хотелось бы, но этот отпуск прям вынудил его повысить свой навык. И только потом вспоминает, что он натворил. Даже не надеется, что Он хотя бы посмотрит, и максимально сильно удивляется когда видит заветное «arseniyspopov нравится ваша публикация». Ну да, они же не дети. Наверное. И все будет хорошо, когда они вернутся... ведь так? Слишком о многом он думал, слишком многое осознал. И самое страшное, осознанное, было то, что он… любит. Так сильно любит, что в один момент испугался обжечься и сбежал, не задумываясь о Его чувствах. Так сильно любит, что даже мысль о том, что они проводили с этим фотографом ни один час вместе заставляет срабатывать рвотный рефлекс. Так сильно любит, что ненавидит… себя. И потому всеми фибрами души не хочет его видеть. Боится. Не знает, что скажет, не знает, что подумает, не знает, что будет делать, когда пронзительная голубизна проникнет в его измученный зеленый и вывернет душу наружу. Не знает… И еще больше ненавидит себя. За все. Абсолютно за все. И поймет, если тот его не простит. Поймет, но вряд ли сможет жить дальше.***
— Тебе не обязательно ехать, — говорит Антон, натягивая толстовку. Внятного ответа не последовало. Им служил внимательный взгляд, приковывающий к ближайшей стене. И он знает, она все понимает. — Я не принуждаю, — на выдохе, произносит парень и отводит взгляд. Оправдывается? Он запутался. Так, блять, запутался. Уже не может разобрать, где его настоящие желания, а где мимолетный порыв эмоций. Что он ждет от этого мероприятия? Чего пытается добиться? Не знает. Ира бесшумно подходит к Антону. В глазах нет никакого сочувствия, поддержки или чего-то подобного. И ее можно понять… Наверно. — Я еду, Тош, — ничего. Абсолютно ничего не происходит внутри от этого «Тош». И как он мог? Как мог променять родное «Антон» на такое сухое «Тоша». Как можно было так облажаться? Последняя надежда меркнет прямо на глаза Иры, и она, скорее чисто из вежливости, нежели с реальной помощью, поддается вперед и обхватывает его торс своими руками. А Антону нехорошо. Совсем нехорошо. Ее объятия сковывают, сдавливают, сжимают легкие со всей силой, и вдохи становятся пыткой. Словно раскаленная лава медленно стекает по гортани, проникая в каждую клеточку тела, убивая изнутри. Дальше все, как в тумане. Такси, дорога, парк. И вот Антон наступает на такой твердый асфальт, а чувствует мягкую вату. Ноги совсем не слушаются. Черт.Я бы накидался до потери пульса, Только, чтобы не дойти до тебя.
Ира моментально появляется рядом.Скажи, родная, почему так пусто И почему уходит из-под ног земля?
Уже улыбается кому-то впереди и машет рукой, привлекая внимание. «Нет, нет, не делай этого!» — в голове бьет набатом, перед глазами все расплывается, а пальцы немеют, как будто он только что вернулся с мороза. Впрочем, осознание неизбежности того, чего Антон так яростно хотел отсрочить, ударило по нему так же, как и подбежавшая к Ире девчонка. Она забрала ее и они умчались за какие-то палатки. Стало легче. — О, Шаст, здорово! — Позов первый его находит, щемяще улыбается и пожимает руку. В этот момент Антон окончательно принимает, что все равно не смог бы бегать от Него вечно, и когда-нибудь их встреча должна была случиться. В конце концов они не дети... ведь так? — Здорово, — пытается восстановить слишком рваное от волнения дыхание. — Тебя… Можно поздравить? — натягивает улыбку. Пока что все хорошо. — Да, — Дима улыбается запредельно широко, и через чур солнечно для Антона сейчас. — Я так счастлив. Они быстро обнимаются, Антон что-то еще лопочет про ребенка, Катю и удачную выписку, но резко, без предупреждений и оповещений, появляется Он, вышагивая по идеальному газону своей модельной походкой. И Антон теряет свое умение собирать буквы в слова, а позже и складывать их в предложения. В каком-то глупом козырьке от солнца, со сверкающими детской радостью глазами и такой очаровательной улыбкой. В руках, несомненно, телефон и открытая вкладка Instagram. «Ничего не изменилось…» — Так ребят на четвертой кассе четыре юмора заказали и две шутки… — Арсений тормозит, повернув камеру, увидев Его отражение в своем телефоне, и этого хватает чтобы и без того разбитый, почти уничтоженный внутренний мир Антона рухнул снова, добивая своего хозяина. «Сука… Почему?». — Со льдом? — Со льдом, — безпренужденно продолжает, делает вид, что ничего не случилось, и, Антон уверен, уже сто раз жалеет, что решил записать эту блядскую историю. «Почему ты, блять, ведешь себя так, будто я тебе ничего не сделал? Посмотри на меня с презрением, ударь со всей силы, чтобы кости хрустнули, сделай, сука, хоть что-нибудь, только не игнорируй меня». — То-о-ош, — веселый и максимально неприятный голос обволакивает и забирает к Ней. — Пошли с нами, — она вцепляется в его толстовку, прижимаясь всем телом к его руке, а Он стоит и смотрит вслед нечитаемым взглядом, выпуская контрольный в голову Антона. «Больше не могу». В сознании непроизвольно всплывают моменты двухнедельной давности.***
Вспышка — и концерт пролетел. Вспышка — и они за кулисами. Вспышка — и горящие огнем желания глаза. Вспышка — и такси уже останавливается у дома Арсения. Этаж за этажом, все сливается в неразборчивую картину, которую мгновенно затмевает преобладающее желание коснуться как можно быстрее. Телефон приземляется на тумбочку, после отправленных «Не приезжай сегодня» Сереже. Он знает, что завтра друг будет стебать его и минимум все лето напоминать об этом, но… похуй. Сейчас тупо похуй. — Арс, — сильный толчок к стене и руки на плечах. — Я… Весь день… Хотел… — слова утопают в мгновенном поцелуе, срывая башню напрочь. Горячий язык скользит внутри, очерчивая линию зубов, проталкиваясь еще глубже. Поддаваясь порыву, Антон не замечает, как начинает жадно прикусывать губы Арса до ощутимой боли. Мало. Так предательски мало. — Ан…тон, — срывается на выдохе, когда пацан резко, не давая отдышаться, приникает горячими губами к шее Арсения, пока тот одной рукой притягивает его за голову ближе, а другой проникает под ткань толстовки, поглаживая разгоряченное тело, цепляя ногтями края джинс. Антон целует, кусает, облизывает, не может утолить какое-то слишком нездоровое желание близости. Он готов врасти в Арсения, слиться с ним, стать одним целым, только б л и ж е. Оставив багровый синяк чуть выше ключицы, Антон возвращается к его губам. Жадно сминает, посасывает нижнюю, попутно сильным толчком отправляя мужчину на кровать. Слишком горячо. Слишком непристойно. Слишком… слишком. И Антону плевать на все и на всех. Плевать на вибрирующий телефон, на который скорее всего приходят обеспокоенные смс от Димы. Плевать на свою «девушку», которая уже сама должна понимать, что им не судьба вместе. Сейчас волнует только Он. Его растрепанные волосы, затуманенные желанием глаза, каждая родинка на обнаженном теле. Все это только его сейчас. И он готов целовать до самого утра лишь бы насладиться этим человеком сполна. Принять нужную дозу наркотика «Арсений» и завтра выйти в свет с таким же привычным каменным лицом. Хоть бы никто не узнал, хоть бы никто не спугнул их счастье. Но, ошибку допустил он сам. И разрушил, и растоптал, и уничтожил их любовь коротким «все было ошибкой». Он отправил это сообщение в восемь утра, и, убедившись, что оно высветилось на экране телефона Арсения, ушел. Не понимал, что творит, не понимал, уверен ли. Он вообще ничего не понимал. Почему утром при виде умиротворено спящего Арсения возник страх за себя? Отвращение? Что это было за липкое гадкое чувство? Ответа он так и не получил, но буквально физически ощущал всю Его боль, смотря на висящие рядом с сообщением синие галочки. Но ему было все равно. Сидя на диване в обнимку с Ирой, все, чего ему хотелось — забыть прошлую ночь, отделаться от этого. Но... Но тело жгло без остановки в тех местах где Он касался, заставляя мозг непроизвольно подкидывать Антону картинки вчерашнего во всех деталях. ...Не сам Антон, его глупое тело по-прежнему помнило Его касания...***
Солнце садится за горизонт. Все, что болело ветром унесло. Стрелка давно упала за сто. По кольцу пути назад я так и не нашел.
— Могу я с тобой поговорить? — каждое слово дается Антону с трудом, оставляя на душе рубцы от очередного нечитаемого взгляда мужчины. — Да, давай. Так себе место. Странная палатка, куда в любой момент мог кто угодно заглянуть и увидеть их вдвоем. Оставалось надеяться лишь на то, что после выступления никому в голову не пришло заскочить сюда. — Так... что ты хотел? — прерывая молчание, спросил Арсений, явно уставший от тишины и устремленного прямо в него пожирающего взгляда. Антон дернулся, отмахиваясь ото сна. Его слова вернули в реальность. Антон, пошатываясь словно пьяный, в два шага добрался до него и сгреб в крепкие объятия, прижимаясь всем телом, утыкаясь в плечо, вдыхая такой родной возбуждающий запах. Словно наркоман, вколовший себе новую дозу. И… так сильно и до смешного глупо ждал отдачи. Но ответа не последовало. Ни принятия, ни отторжения. Арсений просто стоял, как вкопанный, уставившись в белую ткань раскачивающейся на ветру палатки. — Шаст, говори быстрее, мне ехать надо. — Почему? — многозначительное молчание. — Почему ты ничего мне не говоришь? Почему делаешь вид, что все нормально? Почему не ненавидишь меня? — сипло выдавливает он, еще сильнее вжимаясь в тело Арсения, как будто зная что вот-вот он перестанет играть в Снежную Королеву. Но, какие тут игры… — Я люблю тебя, — три слова, девять букв, и Антона больше нет. — Всем сердцем люблю. Поэтому поступаю так, чтобы тебе было хорошо. И раз ты считаешь, что все было ошибкой, то… — он горько вздыхает. — Я готов максимально отдалиться от тебя. Как все это могло быть ошибкой? Рваное дыхание — ошибка? Влажные поцелуи — ошибка? Малиновые синяки на шее — ошибка? Нескрываемое желание быть ближе — ошибка? Они — ошибка? Ах да, он ведь сам написал это, отправил и даже убедился, что оно точно дошло. Как последний садист протянул ему билет в мир боли, страданий и предательства, а потом по-английски ушел из его жизни. — Нет! Нет, нет, нет! Все не так! Арс! Прости меня! Прости, слышишь? — обхватывает длинными дрожащими пальцами его голову, пытается ухватиться глазами за очертание лица, но не может, все плывет. До последнего надеется, что все обойдется, станет как прежде, что они смогут начать сначала. Он вспоминает, как они были счастливы в тот день. Как целовались до сбивчивого дыхания, жались до потери пульса и растворялись друг в друге. И понимает, оформил себе приговор с того дня, как подписался на все это. Не вылечиться им н и к о г д а. — Не могу, — тихо, но прямо в цель. Душа Антон рассыпается на мелкие частицы, покидая тело парня с первым порывом ветра. «Все было бы гораздо проще, Тош, если бы я сам не облажался…» Антон не пытается переубедить или отговорить, он, блять, знал, знал, что будет именно так. На что надеялся то? В последний раз аккуратно поддается вперед, спрашивая разрешения одними глазами, и почти скулит, когда их губы снова соприкасаются. За несколько секунд из Антона выходит вся жизнь, осознание того, что это последний чертов раз впустить по вене дозу уничтожает. Губы Арсения такие же теплые и мягкие, как в тот раз, но незнакомый горький привкус не может оставить парня без внимания. Горький привкус отчаяния и разочарования. Антону больно. Так сильно больно. И он в последний раз максимально нежно, но жадно, впивается в его губы, как будто хватает ртом последние глотки воздуха.Ты мой веселящий газ. Я задохнусь без твоих глаз, ну и пусть! Целуешь в последний раз, ну и пусть! Ты мой веселящий, но я выдыхаю грусть…
Антон не пытается углубить поцелуй. Понимает — конечная. Отстраняется. Все, как в бреду. Моляще смотрит на Арсения. — Прости, — опускает глаза и покидает палатку, оставляя Антона наедине со своими демонами, которые прямо сейчас сожрут его живьем. Как все глупо. Как все по-детски. Почему не разобрались? Почему все не исправили? Почему дали развалиться Их миру? — Как же… паршиво, — сквозь адскую боль в груди и горле, тихо хрипит Антон. Он не может осознать, что все закончилось. Что именно он все испортил, сломал их «навсегда». Сейчас не время думать, как они будут дальше общаться, работать, объяснять все друзьям. Сейчас вообще не время думать. Антон вытаскивает сигарету и, чиркнув зажигалкой, затягивается со всей силой, глотая дым, с огромным желанием выжечь себе все органы, чтобы не чувствовать ими ничего. Мажет языком по губам, на них еще остался Его вкус. «Все таки я не люблю тебя, мне просто нравилось страдать». Самое лживое убеждение в его жизни, но сейчас уже плевать. Какая разница, если Он не хочет больше его видеть рядом? — Тоша, вот ты где! А я тебя ищу, — «Блять…» — Все нормально? — осторожно спрашивает Кузнецова, заметив абсолютную опустошенность и сломленность стоящего перед ней парня. Как будто живой труп. — Угадай, кто проебал все, что только можно, — грубо отвечает он, закидывает сигарету в ближайшую урну и уходит, не останавливаясь. Заранее зная, что она пойдет за ним.Я хуже всех, кого ты знал в этой жизни.
***
Прошло меньше пять минут с их расставания. Арсений сидит в заказанном заранее такси, сжимает ладонью алые губы, пытаясь сохранить Его тепло, и даже не пытается остановить льющиеся без конца слезы. Сейчас похуй, что он взрослый мужчина ревет в такси как четырнадцатилетняя брошенка. Только, что за всю его относительно долгую жизнь случилось самое отвратительное и до смерти болезненное расставание с человеком, с возлюбленным, с другом… Он ведь мог все остановить. Мог обнять в ответ. Мог прижаться и сказать, как сильно любит, что прощает ему все. Мог не уходить. Все получилось само собой. Он не мог противиться нахлынувшим чувствам, совершил роковую ошибку и теперь даже представить страшно, что будет дальше, как они будут теперь… «Не тебе нужно извиняться. Мне! Я все испортил!» Они больше никогда не улыбнуться друг другу так, как было раньше. Больше не будет Их шуток. Не будет двух парней на «а». Теперь они будут жить только в воображение фанатов и слишком реалистичных, но не правдивых, историях. Единственное, в чем Арсений был уверен до последнего, жизнь разделилась на «до» и «после». И вот эта стадия «после» превратит его жизнь в существование, игру по заранее написанному кем-то сценарию и медленно, но верно, сведет в могилу… В квартире горит свет. И это стало уже привычным за две недели. Как-то по-домашнему? Массивная дверь с хлопком закрывается и на Арсения снова накатывает волна, когда он упирается взглядом в ту стену, к которой они прижимались. Вдыхает глубоко, надеясь ощутить запах его одеколона и табачного дыма, но в нос врезается резкий запах кофе и новых книг. Довольно приятное сочетание. Однако, ни в этот раз. Ни в этот и даже не в другой. Тошнит, весь дом становится неприятным, отсюда хочется сбежать. «Боже, прости! Какой я идиот! Не смог смотреть ему в глаза! Не смог рассказать! Не смог отпустить!» Сжимает голову до звона в ушах, не замечая как ведет в сторону и он сбрасывает на пол несколько каких-то колбочек, утыкается виском в стену и дышит так тяжело, как будто только что пробежал 10-километровый марафон. — Арсюш? — обеспокоенный Антон выбегает из комнаты, сразу подхватывает мужчину под плечо и, посадив на диван, устраивается рядом. — Арс! Арсений что случилось? — такой тревожный и такой ч у ж о й взгляд, пробирает мурашками по кожи. Арсений даже не думает, что надо ответить, сильнее заходится в немом крике, пытается вырваться, но насильно оказывается прижат к телу. «Как же… паршиво». — Все будет хорошо, — успокаивающе повторяет Антон, поглаживая голову мужчина на своих коленях. — Мы со всем справимся, любимый. «Любимый…» — клеймо, выжженное на его сердце, душе, теле до конца своих дней. Как же плохо, как же не хочется чтобы было так. А ведь он просто сорвался. Не совладал с эмоциями, как подросток, в надежде получить ответную ревность. И эта игра вышла из под контроля. Арсений больше не играет. Ему больше не нравится. Он и так уже сорвал бешеный джекпот неудачника, просрав все в этой гребаной игре. А теперь не смог все исправить. Не смог, испугался того, что натворил. Испугался разочарования в зеленых глазах. Испугался ответственности. Не сказал. Лучше быть отвергнутым, чем преданным. Уж он то знает…Я твоя смесь, дикая смесь любви и эгоизма.
И знает, так будет лучше. Для Него. Или... он только думал, что все это ради Него... На самом деле все ради себя и избежания того, чего так боялся... В любом случае, данный исход самый лучший... Наверное, самый лучший... Наверное, он имеет место быть... Ночью он не может заснуть. Все слишком давит, разрешая глазам закрываться только чтобы моргать — не больше. Рядом сопит уже давно спящий Ермаков. И Арсений снова понимает: «Доигрались». Не удачную они выбрали игру с таким сладким названием «Любовь» и такой трагичной концовкой. Все должно было быть не так. Но в данном случае лучше всего именно так. Он не любит его. Как друга — возможно, как фотографа — безусловно, но не так, как Антона. И никогда не будет. Будет страдать, терпеть неприятные поцелуи и неправильные касания, лишь бы Он в другой части страны лежал в обнимку со своей любимой и думал о том, что его возненавидели, а не предали. Во всяком случае это намного лучше. По крайней мере так думает Арсений. В руках неосознанно появляется телефон и открывается Instagram. Нажимает на свои истории. Зачем? Он ведь только успокоился? Потому что, блять, мазохист. Сто раз пересматривает глупую, абсолютно не несущую никакого смысла историю, слезы накатывают снова и снова, Арсений закусывает губу, чтобы всхлипы не разбудили Ермакова. В галерее его тоже слишком много. И он принимает самое логичное для горем убитого в два часа ночи человека и удаляет все связанные с Ним, дорогие сердцу фотографии, скриншоты и видео. Откладывает телефон, устраивается на самом краю кровати, лишь бы не соприкоснуться телами с Антоном. В эту ночь ему снится самый лучший и худший сон. Они снова вместе. Он снова может слушать его голос, видеть улыбку, предназначенную только ему, покрывать поцелуями все тело. Всю ночь с лица не сползает блаженная улыбка, но на утро… Арсений опять становится тем самым мертвецом, когда до него доходит, что это все лишь сон, игра раскаленного воображения. Дразнящее подобие реальности, которая могла быть у них, будет продолжаться теперь каждую ночь. И, как бы трагично-романтично это не звучало, это его е д и н с т в е н н а я возможность обнять его снова…Мы расстались И даже, увы, не друзья, Но если умрешь ты сегодня, То завтра не будет меня…