Sadness, or How To Be a Dramatic Bitch by Eliot Waugh

Элиот не должен грустить. Грусть — это бремя Квентина, не его. Страх — вот что должно быть фишкой Элиота. Страх с лёгкостью настигает его: страх быть преданным, страх поражения, страх от завышенных ожиданий. Но это нормально. Он знает, как с ним бороться или, по крайней мере, как избегать его достаточно долго, чтобы бороться не пришлось. Грусть — это штука Квентина, ярость — Марго, а страх — Элиота. Не считая того, что люди — пиздецки эмоционально сложные существа. Вот, блять, и разбирайся с этим. Элиот практически не курит. Курение оказалось в списке тех вещей, от которых он пытается отказаться с тех пор, как малыш-монстр развлекался с его телом, будучи под кокаином и временами под алкоголем. Но он оправдывает воровство вейпа Джоша, потому что, технически, это даже не курение и он не уверен, есть ли там никотин. Наверное, нет. Мир чувствуется немного мягче, чем обычно, с никотином. Перед глазами не появляются цветные пятна, и ничего не кружится, да и Джоша здесь нет, чтобы уточнить у него, поэтому Элиот решает просто затянуться. Джоша нет, потому что он с Марго в Филлори. Ну разумеется. Если бы Марго была здесь, Элиот не сидел бы на веранде, предаваясь грусти, потому что она сделала бы что-нибудь, чтобы он не грустил. «Что-нибудь» обычно делилось на «сходить с ним куда-нибудь», «покричать на него» и «заставить его смотреть Стартрек: Глубокий космос 9». Сложно грустить, когда на экране инопланетный червь и человек, состоящий из слизи, у которых сложная сюжетная линия, а Марго все это комментирует. Но Марго в Филлори, а Квентин прямо сейчас колдует, не просто не подавленный, а в очень даже хорошем настроении. Любознательный и любопытный, он сейчас в полном режиме работы, вероятно, завершая дипломную работу по божественной дифференциальной анатомии. Обычно Элиот не был прочь спроецировать свои негативные чувства на других людей. Он установил себе правило чертовой драматичной сучки: если страдаю я, то и ты должен. Однако оно никогда не применяется в отношении Квентина. Блять, Элиот помнит смутно, сквозь какую-то призму он вспоминает свою жизнь у мозаики, когда хоронил собственное горе по одному из самых лучших друзей после смерти Ариэль. Потому что у Квентина было больше прав на горе, которое он не мог подавить. Элиот не давил, вот он и горевал. Ему потребовался почти год, чтобы оплакать ее, пока он не убедился, у Тедди нет ни малейшего шанса остаться без родителя, который разбирался со всем дерьмом. Короче говоря, Элиот дымит на веранде своей нью-йоркской квартиры, подобно тысячелетнему клише, коим он и был, и погрязает в тоске. Он тоскует, да, он знает это. И это даже хуже, потому что не было никакой причины для его грусти. Не было ни единой причины чувствовать, как что-то разрывает его грудную клетку и заставляет все хорошее, что в нем есть, кровоточит, оставляя только абсолютную пустоту и боль. Он не имеет права на грусть, пока просыпается утром, а голова Квентина покоится на его плече, почти втиснутая в подмышку, будто кто-то захочет спать так, словно его неосознанно прижимают к себе ночью, пока не останется места. Кроме того, он проснулся утром со слабостью и на полсекунды забыл, где, когда и — почти — кто он. Ещё через секунду он почувствовал, что рядом с собой спящее мужское тело, и подумал, что это Майк. А потом он вспомнил... абсолютно все. Абсолютно все. Это было довольно глупо, потому что по шкале важности в его жизни, Квентин резко перешагнул всех людей, кроме Марго. Джулия и Фэн, вероятно, приблизились к этой точке своими необычными способами. Джулия все ещё воспринималась им, как сестра, а с Фэн у него была неразрывная связь, и он даже не был уверен, что хочет разрывать ее. Майк же, на самом деле, был мгновением, двухмесячным перерывом в том месте, где с такими парнями, как Элиот, происходили хорошие вещи и у этого не было никаких последствий. Он пытался позволить себе горевать по человеку, которым Майк был для него, даже если оплакивать человека, которого не существовало, просто невозможно. Он не уверен, что достаточно эмоционально развит для такого. Мягкий стук со внутренней стороны двери пугает его, и он поднимает взгляд на Джулию, показывающуюся в щелке. — Ты здесь уже достаточно долго, чтобы волосы начали завиваться от влажности, так что я решила проверить, как ты, — говорит она, её губы изгибаются в лёгкой улыбке, и это снова напомнило ему, что взросление с Кью повлияло на неё также, как и она на него. — Думаю, я немного обдолбался? — отвечает он, потому что не знает, что ещё сказать. — Если ты обдолбан настолько, чтобы вернуться внутрь, то я не думаю, что это немного, — с забавой произносит она, и шире распахивает дверь. Этого достаточно, чтобы выпустить Десси, и она вылетает со всем своим щенячьим восторгом, вынюхивая, вынюхивая и вынюхивая дорогу к Элиоту. И разумеется, раз уж он является единственным доступным источником страданий, она решает, что это её богом дарованное предназначение — забраться на него. Но все идёт не по плану, ведь он — человек, а она — довольно маленький щенок, поэтому он помогает ей. — Я не достаточно обдолбан, чтобы двигаться, — уверяет он Джулию, присевшую рядом, пока он почесывает щенка, а она слегка грызёт его пальцы. А затем, поскольку он уже достаточно под кайфом и не фильтрует свою речь, спрашивает: — Ты когда-нибудь задумывалась, сколько чертовой скорби мы вынесли? — О, так вот насколько ты обдолбан, — легко произносит она и тянется за вейпом. — Дай, мне понадобится небольшая поддержка, чтобы пережить этот разговор. — Нет, все нормально, я не... Я же просто спрашиваю, — протестует он, но все равно передаёт ей вейп. Она вдыхает и выпускает пар через нос, и это выглядит удивительно сексуально. В это мгновение Элиот вроде как понимает, почему многие люди, которым нравятся женщины, влюблены в неё. — Мы с Кью говорили об этом однажды, пока... После смерти его отца. — Пока здесь был монстр, — самостоятельно заканчивает Элиот и нежно гладит щенка, чтобы в руках было что-то, на чем можно сосредоточиться. — Он потерял больше, чем я, — тихо говорит Элиот, подразумевая под этим «он почти потерял меня». — Не думаю, что это какой-то конкурс, — задумчиво произносит Джулия. — Я не буду стоять здесь и говорить, что ему хуже, чем мне, ведь он потерял родителя, а я всего лишь магию. Потому что я понимаю, что это нормально - злиться из-за потери, чувствовать, будто у меня что-то отобрали. — Но я ничего не потерял, — возражает Элиот, несмотря на боль в груди. — Ты потерял корону, — замечает Джулия, и, да, это все ещё задевает его. «Ты был хорошим королём, но пришло время стать великим», — сказал ему ебаный Петушье Княже в начале квеста. Но, по правде говоря, он никогда не был хорошим королем, а попытка стать великим стоила ему целой фермы. Но... — Марго в этом деле лучше меня, — отмечает он, одаривая Джулию язвительным взглядом, и она закатывает глаза. — У Марго был выбор, а у тебя - нет. А ещё ты не выбирал бросать Филлори. — Я решил остаться, — говорит он, и это звучит удивительно решительно. Джулия склоняет голову к нему и делает ещё затяжку. — Я мог бы вернуться вместе с ней. Она хотела, чтобы я вернулся. Она практически за яйца тащит меня назад каждый раз, когда появляется здесь. Я решил остаться здесь с Кью. Молчания Джулии достаточно для Элиота, чтобы отвести взгляд и снова посмотреть на щенка. Десси на его коленях перевернулась на спину, и он почесал ей живот. — Ты жалеешь об этом? — Нет, — немедленно отвечает Элиот. — Не было ни дня, когда я был неблагодарен за второй шанс. Но, знаешь... Иногда я просыпаюсь, и на секунду мне кажется, что он мой бывший, которого я хладнокровно убил. После этого день становится чуточку забавнее. Он не хотел говорить этого, и атмосфера между ними слегка накаляется, пока Джулия переваривает услышанное. А затем она мягко говорит: — Ты должен поговорить об этом с Кью. — Это буквально последняя вещь, которую я должен сделать, — мгновенно отвечает он, потому что даже мысль об этом кажется настолько неправильной, что царапает кожу. — Ну, из всех людей в нашем непосредственном круге общения, это твоё «я ответственен за смерть любимого» понимают только Квентин и Кейди, и я точно не могу представить, как ты говоришь об этом с ней. — Ты ведь понимаешь, что три человека, имеющие такой специфический опыт - это уже пугающе, да? — замечает Элиот, потому что, боже, что, блять, не так с их жизнями. — Добро пожаловать в волшебный мир, детка, — сухо произносит Джулия и возвращает вейп. К сожалению, Джулия обычно права в таких вещах. Каким-то образом она оказалась эмоционально зрелым другом, и он спишет это все на её божественные штучки. Божественность требует большой мудрости. Это не изменило тот факт, что Элиот ненавидел вываливать все своё дерьмо на Квентина. Не тогда, когда у Квентина и своего дерьма достаточно, чтобы разбираться. Дни без дерьма стоило отмечать. А недели без него и вовсе были подарком. Кью расположился на диване, окружив себя тремя разными книгами и ноутбуком, а миленькая записочка у него на лбу гласила: «Сейчас происходит мыслительный процесс». Он смотрит на них, когда они возвращаются с балкона, от это скорее беглый взгляд по периферии. Ясное дело, Джулия и Элиот, существующие в пространстве вокруг него, — достаточно частые явления, чтобы не регистрировать их в мозгу для изучения. Джулия бросает на Элиота многозначительный взгляд и сваливает. Он бы разозлился, да вот только чувствует, что ему нужна взбучка, а Марго здесь нет, чтобы устроить ее ему. Но и неловко зависать на месте — не в его стиле, поэтому он падает на диван, прямо поверх книг Квентина. — Что за хуйня, — шипит Квентин, толкая Элиота до тех пор, пока не достал все книги из-под него. — Некоторые из них старые, придурок. Я скормлю тебя библиотеке, если они придут оценивать ущерб. — Они и так ненавидят меня, — пренебрежительно произносит Элиот и затем, срывая пластырь, продолжает. — Вспомни, как меня включили в чёрный список, потому что я сжёг книгу своего бывшего, который оказался Зверем и которого я, о да, буквально убил перед своим лицом. После пары мгновений абсолютной тишины раздаётся щелчок выключения компьютера Квентина. — Я помню это. — Ага, — тихо отвечает Элиот, потому что он не уверен, что ещё сказать. Он не знает, почему ему грустно и как разговор с Кью поможет справиться с этим. Не знает до тех пор, пока Кью не начинает подталкивать его, подначивать, чтобы Элиот сменил свою позу на диване, обвиваясь вокруг Квентина и утыкаясь носом в его шею. Квентин всегда был идеален для объятий. Каким бы образом они ни прижимались друг к другу, это всегда срабатывало. Но, быть может, дело в любви, в готовности игнорировать любые острые углы. Квентин пахнёт хозяйственным мылом и лосьоном после бритья, и запаха Квентина ему достаточно, чтобы понять, что вечером стоит принять душ, не застревая в стадии сниженной энергии «ванна или еда - выбор очевиден». Он пахнет иначе, чем Майк. И чувствует все иначе, чем Майк. — Знаешь, он был моим первым парнем за долгие годы, — произносит Элиот, и ему больно даже объяснить, зачем он рассказывает об этом, зачем причиняет боль Кью. — Я уже почти отказался от этой идеи. Я ужасный бойфренд. Квентин фыркает, и, наверное, это должно задеть, но не задевает. — Ты довольно плох на ранних стадиях, — соглашается он, и его голос настолько тёплый, что Элиот хочет утонуть в нем. — Но это в основном из-за того, что тебя пугает даже мысль быть счастливым. Видишь, страх — это то, в чем я хорош, думает Элиот и ещё больше прячет лицо в шее Квентина. — В нем было что-то... Я не знаю. Я не знаю, Кью, почему позволил себе... Почему из всех случайных парней, которых я трахал несколько месяцев, именно тот, кто оказался гребаным убийцей, всколыхнул во мне эти чувства? — Я не знаю, детка, — нежно говорит Квентин, и Элиот чувствует, как руки Кью пробираются под его жилет, чтобы погладить его спину. — Может, он заставил тебя чувствовать себя желанным. Не могу представить, чтобы люди, которые месяцами беспорядочно занимались сексом, усердно пытались получить от тебя что-то ещё. — Ты прав, — признает Элиот. Блять, Квентин просто идеален для объятий, он так подходит ему. То, как он горевал по Майку, никогда, никогда не сравнилось бы с... Он быстро отбрасывает эту мысль, ведь Кью принимает свои таблетки, он чувствует себя лучше, и сейчас он прямо здесь. — Временами я все ещё вижу перед глазами, как он умирает. Ты когда-нибудь... Про Элис, я имею в виду... — Да, — мягко отвечает Квентин. — Обычно это какие-то странные мелочи вроде... вроде того, как выглядели не волосы на лесной подстилке, или... Я чувствовал только запах обожженной ткани и твоего одеколона. Ведь ты держал меня. — Он даже был не первым, кого я убил, — вяло произносит Элиот, ведь это так охуительно вовремя. — Он был первым, кого я убил осознанно. И, видимо, после этого моя жизнь пошла по наклонной. Ведь... три года спустя... Весь этот невообразимый кошмар, я даже не знаю, почему... Он осекается, потому что в глазах уже стоят слезы, а Элиот Вог не плачет. Только при Кью, который любил его на протяжении пятидесяти лет, похоронил его, остался с ним после того, как Элиот разбил его сердце, который нянчился с его телом целых девять месяцев и все ещё был рядом. Вряд ли Квентин будет осуждать его за слезы. — Я скучаю по своей Бэмби, — бормочет он, но не в этом причина его грусти. Ну, может, это второстепенная причина. — Детка, — мягко говорит Квентин, чуть наклоняясь, чтобы их лица оказались на одном уровне и он мог избавить Элиота от грусти нежными поцелуями. — Хочешь навестить ее? Мы можем ещё раз попробовать портал или... — Нет, — перебивает Элиот, вцепившись в Квентина, ведь лучшее, что они могли сделать - это снова «подключить» часы, и даже в этом случае они оставались бы зависимы от Пенни. — Я не это имел в виду. Просто обычно я вываливаю на неё все свои экзистенциальные страхи, понимаешь? — Да, — Квентин слабо смеётся, — думаю, понимаю. Понимает, конечно, он понимает. Они всегда понимали такие вещи друг о друге. Например, важность в их жизнях девушек, которых они называют лучшими подругами, но которые, по сути, являются продолжением их самих. — Джулия хотела накуриться вместе со мной, а Марго не очень нравятся такие методы, — задумчиво говорит он. — Ну, — мягко произносит Квентин, почти смеясь, — мне обычно не нужен пинок под зад, чтобы начать говорить о своих чувствах. Я бы даже сказал, наоборот. — Ты милый, когда на эмоциях, — говорит Элиот, потому что Квентин, на самом деле, милый большую часть времени. Это, вроде как, его суть. — Ты предвзятый, — возражает Квентин, а затем с любопытством спросил: — Что бы сделала Марго, чтобы помочь тебе почувствовать себя лучше? — Скорее всего заставила бы смотреть СтарТрек или просто потусовалась со мной, — Элиот вздыхает, и несколько напряженных секунд Квентин обдумывает услышанное. — Ты же понимаешь, что назвал два моих любимых занятия, да? — серьезно говорит Квентин, и Элиот не может удержаться от смеха. — Нет, серьезно, если так ты чувствуешь себя лучше, то, боже, я готов посвятить этому весь день. Ты убьешь меня, если я буду говорить об этом? — Говори, прошу тебя, — решительно просит Элиот, все ещё смеясь, потому что Кью просто потрясающий. — Это лучший день, — заявляет Кью с радостью, и Элиот целует его. И какая грусть может сравниться с этим?