Переполох

Для Коккури-сана утро нового дня выдалось достаточно насыщенным, впрочем, как и всегда. Пожалуй, чем раньше встаешь, тем больше вероятность того, что многое успеешь и не проживешь еще один денёк зря. Подъём, чуть солнце встало, для лиса не был проблемой. Полупрозрачные, словно искуссно сотканные нити, лучи пробивались сквозь лёгкие облачка, загородившие небесное светило, но это отнюдь не мешало им распространяться по округе, постепенно наполняя пространство. Красиво, не правда ли? Так казалось и беловласому китцунэ, незаметно для себя жмурившего глаза то ли от удовольствия, то ли попадавших в них слишком ярких лучей. Но каким бы живописным ни был пейзаж, дела не требовали отлагательств, и были прямой его обязанностью, навязанной самим же Коккури. Ответственный лис лишь тихо вздохнул и, покинув свою комнату, отправился по магазинам, дабы приготовить отличный, сбалансированный завтрак для Кохины. Обещал большое количество ингредиентов — получите, распишитесь. Как ни странно, но подобный вид шоппинга отнюдь не доставлял мужчине хлопот, наоборот, вызывал большой интерес и энтузиазм. То, от чего большинство представителей сильного пола воротят нос в принципе либо просто не понимают или же не пытаются вникнуть во все тонкости, было хобби уже не молодого китцунэ, хотя, нет, самой настоящей профессией, правда, без красного диплома об окончании университета домоводства, но с большим багажом опыта. Скидки, распродажи и массовые закупки — да, да и ещё раз да! Затарившись до той степени, что было тяжело нести, китцунэ упорно продвигался к дому с одной-единственной мыслью, словно на повторе, крутившейся в его голове: «Если Кохина не поест нормально… А я ведь только недавно избавился от всей лапши, наверняка снова забила ей весь шкаф. Избавлюсь и накормлю!» Благо, по дороге не попался никто из соседок, в этом случае бедный-несчастный лис поделился своими предположениями и, верно, застрял с ними точно на часок-другой за беседами одновременно о всём и ни о чем. Уж кто-кто, а эти пресимпатичные дамы понимали его, как никто другой. Достигнув наконец места назначения, Коккури-сан распаковал купленное и приступил к, собственно, приготовлению, так что вскоре с кухни можно было не только услышать стук ножа о доску, чьё-то бурчание, но и почувствовать медленно распространяющийся аромат, несомненно, так и взывающий приблизиться к блюду и поробовать его на вкус. Так что вскоре должны были заявиться голодные обитатели этого дома… И они не заставили себя ждать, а если быть точнее, один из них. Полностью вовлеченный в работу лис не сразу заметил, как позади, возле стола, устроился на правом боку тануки, который, бросая задумчивые взгляды в спину пыхтящему китцунэ, лениво потягивал из своего кувшина определенно отборное саке. — Хватит уже. Дырку прожжёшь, — в раздраженном тоне последовало от Коккури, явно ощущавшем не только чьё-то присутствие, но и неодназначные взгляды мужчины. Казалось, они скользили по всему телу медленно, будто удав, стягивающий свои тиски, оценивали и следовали дальше. Проигнорировав слова лиса, тануки, смочив горло, зацепился за эту возможность завести беседу: — Слушай, лис, ты никогда не думал, что в женском теле ты выглядишь более органично? — напрямую последовал вопрос от заядлого пьяницы. — Не подумай ничего плохого, но в обычном своём обличии ты кажешься не самым нормальным. Да, хоть тебе так и удобнее, как ты говорил, но даже так будет больше возможностей и знакомств, и жалобы на то, что нет друзей, тоже отпадут, кроме Кохины. Если и возникнут проблемы, то у тебя всегда есть я, твой старый друг. После сказанного Сигараки осторожно откинулся на спину, мечтательно закрывая глаза и бормоча уже себе под нос: «Ах, а какие были у неё ножки… Нежность кожи и её пленительный аромат можно было почувствовать через кимоно, когда я нес красавицу. А губы? Зараза, превратиться ему надо было! Так и не отведал их вкуса… Что может стоять наравне с лучшим саке? Красивые женщины, конечно же. Вот бы он ещё раз очутился в женском теле, я бы не упустил своего шанса…» — Я всё слышу, старый ты извращенец! — уже гневно воскликнул Коккури-сан, сверкая золотом глаз, ранее обдумывавший слова старого друга, но услышанное заставило беловласого лишь укрепить устоявшееся мнение. Но простым возмущением непутёвый тануки не отделался, так что в мужчину полетел серебристый нож, которым еще недавно китцунэ нарезал овощи. И он, собственно, попал в цель: сказывался всё-таки опыт метания в Инугами. Лезвие пригвоздило ладонь старика к полу, заставляя того протяжно вздохнуть, выдавая грустное: «Ты бессердечен…» Тем временем в помещении показалась черноволосая макушка пса, решившего сегодня принять женское обличье, как будто знавшего, о чем ранее велась беседа. Тёмные ушки почти незаметно дернулись, вслушиваясь в разговор, а на светлом личике на мгновение проскользнуло недовольное выражение, по которому было понятно всё отношение Инугами к происходящему. — Чего расшумелись с утра пораньше? Госпожа только встала, и ей вряд ли понравятся ваши непонятные звуки, — последовало от вполне зрелой женщины, прежде чем на нежных губах проступила хитрая улыбка, и черновласая возмущенно продолжила: — А Лис и вправду бессердечен! Как-то раз он добил меня лопатой и закопал на заднем дворе. А что я сделала плохого? Всего лишь следую за своей любимой. Госпожа, пожалейте же меня… Последние же слова были адресованы только вошедшей Кохине, у ног которой уже сидела Инугами, мягко обхватив руками колени любимой и прильнув к обожаемому субъекту своей щекой. Уши последней были плотно прижаты к голове, полностью выражая боль, страдания и прочие не самые лучшие эмоции, но в то же время на лице красовалось выражение полного удовлетворения: на светлой коже щек проступил хорошо заметный румянец, который медленно становился всё ярче; а алый взгляд заметно помутнел.   — Отлипни от неё! — видя подобную картину, Коккури-сан рванул к этой парочке, стараясь отцепить пса от ни в чем не повинной девочки. Не дожидаясь, пока надоедливый лис доберется, и женщина получит по самое не балуйся, Инугами шустро юркнула за спину Кохины и осторожно выглянула через плечо девочки, ожидая каких-нибудь слов в свою защиту. И они не заставили себя ждать. Девочка отшатнулась от заботливого китцунэ, в ужасе прикладывая руку к губам, кукольные, неживые глаза, казалось, пошли еле заметной рябью, и Кохина произнесла своим самым обычным голосом: «Коккури-сан…бессердечен. Кушать приготовленное тем, кто не жалеет других непозволительно. Коккури-сан может причинить вред и кукле. Экстренная эвакуация. Бип-бип-бип». С этими словами девочка-кукла быстро покинула кухню, пока лис не успел опомниться и затащить её назад, дабы накормить вдоволь. У Кохины наконец появился повод позавтракать лапшой из ограниченной коллекции, которую Коккури-сан не смог обнаружить, и она не собиралась его упускать, так что вскоре можно было заметить быстро удаляющуюся по коридору маленькую фигуру. Инугами же, гордо вскинув голову, одарила китцунэ насмешливо-победным взглядом и последовала за своей любимой с надоедливым криком: «Госпожа, подождите меня!»  — Но, Кохина, ты же…не поела! Сто-о-о-й, — протяжно проговорил, стараясь догнать подопечную, но, куда там, след девочки уже простыл. Раздраженно цокнув языком, лис метнул гневный взгляд на всё ещё валяющегося на полу тануки, который уже успел достать кухонный нож из своей руки и потягивал саке. Кровь Сигараки не только осталась на полу в виде парочки пятен, но также продолжала стекать по предплечью мужчины, оставаясь на рукаве пьяницы. Подобная картина не на шутку разозлила Коккури, ведь кому придется все стирать и мыть?  — Это всё твоя вина! — воскликнул беловласый домработник, явно имея ввиду заляпанные вещи.  — Ничего не знаю, — буркнул недовольный тануки и направился к выходу. Ухмыльнувшись, старый прохиндей повернул голову в сторону лиса, произнося: «И всё-таки, будь ты женщиной — было бы лучше». И поспешил покинуть комнату, пока в него не прилетело чего похлеще кухонного ножа, и отправился залечивать рану, оставляя Коккури-сана в одиночестве.