Транс

Кивок головы. Под ногами слегка похрустывает сухой мох. Дым костра уходит вверх, скользит по кожам покрышки, по шестам, уходит в небо. Растворяется. Шаман напротив. Подкидывает в костер трав, хитро щурясь. Чад усиливается, клубится темным, угрожающим. Тот, напротив, смотрит спокойно, но пристально. Пустой глаз его, говорят, видит больше, чем зрячий. Глубже. Дальше. В самое существо. Пустой глаз- кажется, это одно из его имен. - Дыши. Его голос хриплый, говорит он редко. Белый послушно вдыхает поглубже, полной грудью. Тот, напротив, смотрит, ждёт. "Всевидящий... Вездесущий" - шепчутся в племени. " У него сотни глаз..." - запугивают у вечерних костров. Испуганные шепотки оседают в памяти где-то у затылка, тянут в висках. Все вокруг плывет, а Белому кажется, что у учителя, у Него, действительно сотни, нет, тысячи глаз. Вот они, смотрят на него, не моргают, пустые... Видят насквозь. Глухой отзвук горлового пения едва прорывается к одурманеному через шум, заполняющий уши. У того, напротив, действительно мириады глаз. Они ждут чего-то, смотрят из стен, из шестов, из него самого, ждут, ждут, дурманят, и Белый плывет мимо них, поднимается вместе с ароматным дымом к небу, путаясь в нитях-сухожилиях, в жердях, в подвешенных пучках трав, но вырывается с ветром. Ему свободно, легко как никогда. Шаман рядом, он знает, он чувствует, он в ветре... Он-ветер, он везде. Белому хочется с ним, вдаль, но его крутит, сносит, прибивает к земле. В нос ударяют горечь и пряность незнакомых масел. На руках длинное полотно, гладкого, прохладного материала. Он никогда такого не видел, а теперь смотрит, чувствует, видит, как видит и расписные стены каменного дворца, и яркую плитку под ногами, и разукрашенные причудливо полы халата, и пестрые расшитые подушки... А потом все уходит. Теперь мимо течет вода. Много воды. Ветер наполняет парус, соль ест лицо, промокшие под ногами доски качаются, скользят. Он стоит, неловкий, а вокруг суетятся люди, загорелые, громкие... Среди них один- рыжий- выше и больше других. Он идет властно, его не шатает, он непоколебим, он правит тут, сильный, несгибаемый, но и он растворяется, исчезает дымом, вокруг все меняется, смывается, уносится. Под Белым жесткое сидение, вокруг железо. Он заперт в железной коробке- в самолете, проносится в голове незнакомое созвучие, он закрыт. Он парит в небе. Он и дергает за железки- штурвал- и видит со стороны юного, черноволосого, ругающегося. Он в небе. Это железо в небе, а он- в нем. Все гремит, что-то хлопает оглушительно, черноволосый сцепляет зубы, дергает за железки, он напряжет, он зол, он азартен, и Белый вместе с ним, но с очередным взрывом за спиной исчезает и это. Белого крутит, перед глазами мелькают лица, в нос забиваются незнакомые запахи, грудь заполняют чужие- нет, свои! - эмоции. Он снова слышит Шамана. Вокруг темнота, тот продолжает петь, но Белый не хочет к нему, его влечет дальше, туда, на поля, где лето, в тёплой, полной солнца комнате размазывать то ли чьим-то хвостом, то ли пером краску по ткани, творить. Там тепло, там много жизни, но Белого тянут, толкают, и вот он снова в типи. Голова мутная, в горле саднит, а из темноты глядит Шаман, и у него всего два глаза, и он не ветер, он из плоти, и Белому тяжело, его придавило к земле, как муравья ногтем, его сжало, его душит... Панике не дает разрастись пристальный взгляд глаз- пустого и зеленого. Шаман ухмыляется. - Понял? Белый кивает. Он понял. Ему страшно. 11.08.2019