Судьбоносные фруктовые корзинки

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Чунмён устало прикрывает глаза и массирует веки, потом виски и затёкшую шею, и лишь потом откидывается на спинку кресла, позволяя себе пару минут отдыха от бумаг. Работать на дому хорошо и плохо: вроде бы, ехать никуда не надо, но в то же время, заниматься домашними делами, а уж тем более ребёнком было не так просто, как когда Сехун был совсем крохой. Вот и сейчас Сехун входит в кабинет и широко зевает, кулаками протирая глаза.        — Ты почему проснулся?        — Я устал спать, — честно отвечает Сехун и надувает губы. Видимо, для большей убедительности. Для своих четырёх он непривычно высокий и внятно выговаривает, несмотря на то, что немного шепелявит. — Пап, ты обещал вкусняшку.        — Обещал, — согласно сопит Чунмён и смотрит на часы, документы и Сехуна попеременно. Недовольно надувшийся Сехун готовится хныкать, работа не желает кончаться, а часы уверенно показывают пять вечера. — Давай ты порисуешь полчасика, я закончу дела, и мы поедем ужинать в любимый ресторан.        — И в пекарню!        — Хорошо, — сдаваясь, соглашается Чунмён, понимая, что из пекарни они выйдут гружёные, как караван верблюдов богатого купца.        Сехун пыхтит над рисунком, пока Чунмён заканчивает с бумагами, недовольно переворачивая парочку документов в поисках примечаний или заметок, которые любит делать его коллега, а документы вечно приходится переделывать. Но убедившись, что всё в порядке, он сортирует их по папкам и набирает курьера, который является как раз ко времени, когда одевшиеся Сехун и Чунмён стоят в коридоре, готовые для прогулки и ужина.        Чунмён передаёт папки, подхватывает на руки взвизгнувшего от счастья Сехуна и направляется к машине. Сехун крутит его уши и волосы с не меньшим удовольствием, чем когда ему был годик, но Чунмён терпит. Он вообще большая умница и весьма неплохой омега. Как говорится сам себя не похвалишь, никто не похвалит.        Усадив сына в детское кресло и дважды проверив, что застегнул все ремешки, Чунмён садится за руль и выруливает из гаража, направляя машину в центр города. Сехун радостно повизгивает всю дорогу, обливается водой из бутылки и счастливо подпевает под радио. Чунмён на мгновение жалеет о временах поильников, но вода — не сок, высохнет без пятен, и Чунмён машет на это рукой, не желая разводить панику.        Ужин проходит легко, Сехун не вредничает и не разбрасывает еду, как другие дети, а вот в пекарне они зависают надолго. Сехун ходит между прилавками, а у Чунмёна катится слюна, несмотря на достаточно плотный ужин и запрет для самого себя есть сладкое. Но так хочется, когда он видит Сехуна с носом, припорошенным пудрой или с заляпанными джемом щеками, что устоять невозможно.        — Я не так уж и часто позволяю себе булочки и пирожные, — словно оправдываясь перед самим собой, Чунмён покупает всё, на что указал Сехун, и себе берёт пряный кекс с мускатным орехом, корицей, апельсином и имбирём, украшенным миндальными хлопьями. Во рту уже сладко, и Чунмён с благодарностью принимает пакет с покупками, оглядываясь на Сехуна.        Сердце пропускает удар: Сехун, который застыл возле прилавка с пирожными, совершенно больным взглядом провожает упаковку фруктовых корзинок, на который указывает высокий альфа. За его спиной стоит ещё один альфа, и явно не просто в очереди, а охранник. Хотя ничего в нём не выдаёт: не бугай, не в привычном тёмном костюме. Но цепкий хищный взгляд Чунмён ни с чем не перепутает: работал в своё время с телохранителем.        — Пап? — убитым голосом говорит Сехун. — Я и корзинки хочу.        — В другой раз. Сегодня закончились.        — Пап? — Сехун, который обычно не страдает истеричным поведением, начинает всхлипывать, и вскоре ревёт в голос, давясь слезами. — Фруктовые корзинкииии!        Чунмён тяжело сглатывает, когда улавливает взгляд альфы. Телохранитель отдыхает по сравнению с эффектом, который производит его хозяин. Альфа возвышается над Сехуном и выглядит при этом великаном. Золотой дракон на чёрной футболке дополняет картину. Чунмён испуганно оттаскивает ревущего Сехуна от прилавка и вытирает лицо сына, но по щекам катятся новые и новые слёзы.        Он не обращает внимания ни на что, творящееся вокруг. Сейчас важен только сын, который внезапно решил реветь, не переставая из-за такой ерунды, как сладкое. Видимо, сказалось, что любимый заяц остался дома, а обнаружил это Чунмён уже свернув на автостраду, но не стал акцентировать внимание Сехуна на этом недоразумении.        — В следующий раз купим корзинок, — утешает его Чунмён, но сын куксится, хватается за его ветровку и морщит нос, влажно им хлюпая.        — Точно? Вот точно-точно? И заварных?        — Да, и заварных, — легко соглашается Чунмён, знающий любовь Сехуна к сладкому. Но они всегда умудрялись найти компромисс, и если будут корзинки и заварные, то не будет булочек и рулетов — всё просто. — Ну что, гулять?        Сехун кивает, оглядываясь на высокого альфу и на прилавки, Чунмён открывает дверь, собираясь выходить, когда его останавливает замерший в дверях Сехун и оклик продавца:        — Вы забыли свою покупку, — говорит омега.        В недоумении Чунмён отрывается от немного успокоившегося Сехуна и смотрит на пакет, хмуря брови: он и не заметил, как выпустил его из рук, оставив у прилавка. Он переводит взгляд с продавца на застывших альф и замирает. Высокий альфа прикладывает указательный палец к губам и улыбается Сехуну, который тянет улыбку в ответ и сияет начищенным медяком.        Чунмён смотрит на бумажный пакет в руках продавца и неуклюже разворачивается, берёт покупку, которую умудрился оставить у прилавка, и спешит покинуть пекарню от греха подальше. На ходу он заглядывает в пакет и замирает: среди его покупок красуется упаковка фруктовых корзинок.        Развернувшись на месте, Чунмён спешит в пекарню, сказать, что продавец ошибся, но натыкается на выходящего высокого альфу, который подмигивает ему и протягивает Сехуну маленький кексик на палочке, щедро залитый глазурью и посыпанный разноцветными сладкими хлопьями.        Готовый возмутиться Чунмён не пророняет и слова, заворожено глядя, как пугливый относительно чужих взрослых Сехун берёт в руки палочку и сияющими глазами смотрит на лакомство. Альфа кивает Чунмёну и удаляется, тенью за альфой следует охранник, уступающий альфе в росте, но явно не проигрывающий в реакциях. Альфы оставляют тонкий пряный шлейф, и Чунмён принюхивается, прикрывая глаза. Но спохватывается и качает головой.        — И что это было? — сам у себя интересуется Чунмён, понимая, что сладкого у них будет в два раза больше, чем обычно. Чунмён берёт из машины термос с чаем и спрашивает у сына: — Куда отправимся?        — На карусельки!        Сехун катается на качелях, носится от одних к другим, лезет на лесенки и спускается с горки, а Чунмён старается без содрогания смотреть на все его проказы, но уткнуться в телефон или книгу сил всё равно не хватает. Спустя два часа бесконечного бега от одних качелей к другим, от паутинки к лестнице, от лестницы к горке, Сехун возвращается в обнимку с каким-то смуглым мальчишкой, который белозубо улыбается Чунмёну и садится на скамью рядом с Сехуном.        — Это Чонин. А это мой папа, — довольно представляет Сехун, вытирая ладони от песка о свои шорты.        — Очень приятно познакомиться, Чонин, — говорит Чунмён, улыбаясь новому друг сына. — А где твои родители?        — У меня есть только отец, — немного сурово отвечает мальчик, — я его потерял из вида, но он скоро меня отыщет. Можно я посижу с вами?        — Конечно. Давайте сполоснём ручки и личики после вашей беготни, а потом выпьем чаю.        — С пирожными? — спрашивает Сехун.        — С пирожными, — кивает Чумнён, понимая, что он слишком мягок и податлив, когда не следует. Но мальчики сияют глазами, и отказать сил не хватает.        — С вкусными? — недоверчиво интересуется Чонин.        — С самыми лучшими! — со смехом отвечает Сехун и тянет Чонина к установленным возле площадки кранам с питьевой и технической водой.        — Чонин, тебе сладкое отец разрешает? — спрашивает Чунмён, на что Чонин серьёзно кивает, вызывая улыбку.        Мальчишки брызгаются водой и звонко смеются, получая замечание от пожилого альфы, но всё равно продолжая мыться почти полностью. Тем временем Чунмён наливает в две чашки чай и открывает упаковку с пирожными. Вернувшимся мальчикам вытирает руки и лица чистыми салфетками, складывая их обратно в рюкзак.        — Так ты купил фруктовые корзинки? — радостно хлопает в ладоши Сехун. — Папа, ты волшебник!        — И я их обожаю! — поддакивает Чонин. — Смотри, я могу целиком в рот засунуть пирожное!        Выпачкавшись по самые уши, мальчики весело поедают пирожное за пирожным, а Чунмён нервно оглядывается в поисках родителя Чонина, втайне надеясь, что ему не прилетит за то, что позволил сыну с новым другом съесть сладкого. А заблудившийся Чонин не получит за то, что потерялся. Скандалы Чунмён не любит в отличие от его начальника.        Чунмён задумчиво откусывает кусочек пирожного и медленно пережёвывает, глядя на мальчиков, которые покончив со сладким, понеслись играть, но после строгого отклика всё же соизволили пойти умыться и даже позволили вытереть влажные мордашки и руки. Чунмён успевает свериться с часами, переживая, что Чонин всерьёз потерялся, и стоит сообщить соцслужбам, когда Чонин с криком «отец» прыгает на руки высокому альфе, который кружит сына в воздухе. На футболке альфы красуется подозрительно знакомый дракон.        — Добрый вечер, — говорит альфа, и Чунмён плывёт от звука его голоса, мысленно даёт себе с сотню пощёчин и пытается не пялиться, но не выходит. Альфа не просто приятен, он до неприличия привлекателен.        — Добрый, — Чунмён не уверен, что голос не дрожит, но он старается держать лицо и выглядеть насколько возможно отрешённым и спокойным. Хотя от взгляда альфы по коже ползут мурашки.        — Спасибо, что побыли с этим сорванцом, — Чонин складывает руки на груди с серьёзным говорящим выражением на лице «ну, отец, мы же взрослые люди», отчего у альфы взгляд становится мягким и до необычайности добрым. Идущим в разрез с тем, каким альфа кажется на первый взгляд. — Мы его еле нашли.        — Да нам не сложно было, правда, Сехун?        — Правда! Он мой лучший друг! — безапелляционно заявляет Сехун и хватает спустившегося с рук отца Чонина за локоть и уволакивает на качели.        — Ифань, — представляется альфа, протягивая Чунмёну руку. Он спешно вытирает руку о салфетку, избавляясь от прилипшего крема.        — Чунмён. И я хотел бы перед вами повиниться.        — Вы осознанно увели Чонина у нас из-под носа? — сурово интересуется Ифань, а у Чунмёна сердце в пятки уходит. Но альфа улыбается, и Чунмёна немного отпускает. — Что случилось?        — Мальчики съели упаковку корзинок, — тяжело выдохнув, говорит Чунмён, сцепляя пальцы в замок. — Но это вина моя и только моя. Не ругайте сына.        — И не собирался. Вы простите, но нам пора. Был рад знакомству.        — И я, спасибо за пирожные, — Чунмён не находит слов, чтобы описать, что почувствовал, когда нашёл среди покупок любимые пирожные сына.        — Не за что. До свидания, Чунмён, — от того, как Ифань произнёс его имя, Чунмён плывёт, словно после нескольких коктейлей.        Сехун никак не хочет расставаться с Чонином, и Чонин стоит, вцепившись в новообретённого друга, и мальчики расцепляют руки лишь после того, как Ифань обещает, что они обязательно встретятся снова, и подмигивает Чунмёну. Чунмён с трудом сглатывает и робко спрашивает:        — Значит, завтра в это же время здесь?        — Отличная идея, — соглашается Ифань. — Чонин, идём.        — Папа, — мечтательно тянет Сехун. А потом громко, на всю площадку извещает: — Па, а давай возьмём Чонина и его отца к себе? Они классные.        Чунмён расширившимися глазами смотрит на обернувшегося на возглас Ифаня, который с мягкой улыбкой выслушивает то, что шепчет Чонин, показывая на Чунмёна с Сехуном. Альфа машет на прощание рукой, а Чунмён думает, что его нужно собрать в совочек и сложить в пакет. Потому что он растаял окончательно и бесповоротно.        Он без ума от мужчин, любящих детей. Просто ему с альфой не повезло. Зато он это понял почти сразу после рождения сына и не позволил сломать жизнь себе и ребёнку, выгнав взашей ставшего агрессивным и страшно ревнивым мужа. Развод проходил в сплошных нервах, альфа пытался отсудить Сехуна назло Чунмёну, но суд оставил сына папе, как и всё имущество, которое принадлежало Чунмёну до свадьбы, потому что в браке они ничего не покупали. Но всё же позволил отцу являться по выходным, оставив ни с чем. Альфы же и след простыл, чему Чунмён откровенно радовался.        И если первое время Чунмёну было не до альф, то когда Сехун стал самостоятельным мальчиком и мог себя занять хотя бы на полчаса, Чунмён окончательно понял, что ему бы хотелось поцелуев и объятий ничуть не меньше, чем Сехуну любимых пирожных. Чунмён пару раз пробовал встречаться с коллегами-альфами, но Сехун недовольно воротил нос, когда Чунмён возвращался со свиданий, и Чунмён отложил личную жизнь ещё на какое-то время, пока Сехун не пойдёт в школу.        Дома, разобравшись с вечерними процедурами и уложив Сехуна, Чунмён отправляется в ванную и долго лежит в пенной воде, делая маленькие глотки вина. Перед глазами сильные руки Ифаня, крепкое тело, крупные ладони с красивыми пальцами, унизанными перстнями, широкая грудь и плечи, и Чунмён, отставив бокал на бортик, краснея до корней волос, опускает руку на пах, прикрывая глаза.        Обычно он устаёт настолько, что после душа валится в кровать без сил, но от мыслей об Ифане кровь кипит, и на месте своих ладоней Чунмён представляет сильные руки Ифаня, изгибаясь от скручивающего тело желания в немного остывшей воде. Кажется, что альфа крепкий и выносливый, и может сделать очень многое в постели, чтобы порадовать омегу. Изливается Чунмён с громким стоном, тут же закусывая губу, боясь, что разбудил сына.        Спит Чунмён отлично впервые после того, как родился Сехун, и просыпается в отличном настроении, хотя немного тянет мышцы после вчерашнего. Но он давно не расслаблялся, и потому немного стыдно за то, что он думал о случайном альфе, лаская себя. Сехун радостно носится по дому, но покорно берётся за книги и рисунки, когда Чунмён садится за документы. Сехуну неймётся, он крутится больше обычного и тараторит о Чонине без умолку.        Скрепя сердце, Чунмён выпускает сына на задний двор, где Сехун носится то с мячом, то с сачком, то катается на тарзанке, повиснув обезьянкой. Чунмён часто поднимает глаза на Сехуна, понимая, что явно придётся обзавестись помощником, чтобы не ограничивать сына в привычных детских радостях, но при этом работать более продуктивно, чем выходит сейчас. Многие с самого рождения нанимают нянек, но Чунмён не хочет терять тех драгоценных минут, о которых потом будет жалеть всю жизнь.        Хотя всё равно считает, что мало уделяет сыну времени. Запыхавшийся Сехун возвращается с улицы и забирается на руки к Чунмёну, усаживаясь поудобнее, и замирает, гладя, как Чунмён ставит на документах печати или расписывается перьевой ручкой, откладывая их в стопку.        — Пап, почитай, пожалуйста.        — Беги выбирать книгу, я как раз закончу.        При виде книги Чунмён давится воздухом и долго кашляет, запивая водой воспоминания о вчерашнем альфе. На книге красуется золотой дракон, свернувшийся кольцом вокруг милого принца-омеги и положивший свою морду на колени человеку, позволяя себя гладить. Чунмён читает книгу, а мыслями блуждает по телу альфы, периодически встряхиваясь и ругая себя.        Вечером Сехун радостно носится с Чонином по площадке, но Ифаня в этот раз нет, вместо него строго одетый омега, который выглядит словно нянь с обложки журнала, и Чунмён раздосадовано читает книгу, изредка поднимая глаза на мальчиков и с улыбкой обнимая, когда они прибегают выпить воды или поделиться открытием. Нянь Чонина лишь поджимает губы и молчит, выпрямившись, словно палку проглотил.        Сехун с Чонином условились встретиться снова, заверив свои обещания клятвой на мизинчиках, а теперь стоят и обнимаются, не желая расставаться. И если Чунмён не торопит мальчиков, то нянь отрывает Чонина от Сехуна, кивает Чунмёну и уводит мальчика с площадки. За ними тенью следует охранник. Сехун куксится и дует губу, глядя на Чунмёна.        — Мне не нравится этот нянь. А вот отец Чонина нравится. Он же может стать и моим отцом?        — Сехун, это не так просто.        — Почему? — непонимающе смотрит Сехун, а Чунмён впервые не находит ответа на вопрос сына. Он поднимает его на руки и идёт к машине, обдумывая, что он совсем не против, если бы всё случилось так, как хочет Сехун. Может быть он и глупый влюбчивый омега, но Ифань ему нравится. Как и Чонин.        Изо дня в день они вновь отправляются на прогулку именно на ту площадку, где по договорённости их ждёт Чонин. Мальчики настолько сдружились, что даже обменялись любимыми игрушками, с которыми прежде никогда не расставались. Поэтому около месяца Чунмён с Сехуном едут на одну и ту же площадку, а Чунмён мечтает встретиться с Ифанем ещё раз.        В очередной вечер у Чунмёна сердце не на месте, и он не может сосредоточиться ни на книге, ни на вязании, которое взял, чтобы немного успокоиться после мокрых снов об Ифане. Нянь смотрит всё так же предосудительно, и Чунмён просто следит за мальчишками. Но когда они не появляются после трёх минут, скрывшись в туннеле горки, Чунмён начинает паниковать.        Чунмён обыскивает каждый закоулок площадки, суётся даже в узкое жерло горки, думая, что мальчики могли там устроить посиделки, но детей нигде нет. Спустя несколько минут безуспешных поисков, на ушах стоят уже и нянь и охранник, бледные как смерть. Через десять минут на площадку врывается Ифань, и Чунмён отстранённо думает, что именно так и выглядят разъярённые драконы.        — Как вы? — спрашивает Ифань у Чунмёна очень мягко, хотя пару секунд назад рычал на подчинённых как настоящий дракон.        — Не знаю, — честно признаётся Чунмён, — страшно.        — Не переживайте, мы их отыщем.        Ифань приобнимает Чунмёна, и он утыкается лицом в грудь альфы, судорожно выдыхая и закрывая глаза. Крупные ладони на спине согревают, а от альфы веет таким спокойствием, которое никак не вяжется с его яростным появлением. Чунмёна откровенно потряхивает. Он не понимает, как мог упустить из вида мальчиков, и что делать.        — Папочка, я так рад, что вы обнимаетесь! Мы теперь будем жить все вместе, да?        Чунмён замирает в руках Ифаня, словно громом поражённый. Он медленно открывает глаза и поворачивается на голос сына, отстранённо отмечая, что руки Ифаня со спины перемещаются на живот. Альфа поражён не меньше. От объятий тепло и так комфортно, как не бывает в лютую стужу под одеялом.        — Сехун, где вы были? — дрожащим голосом спрашивает Чунмён.        — Папочка, ты только не ругайся, — просит Сехун, закусывая дрожащую губу. — Сначала мы играли в прятки. А потом…        — Мы помогали слепому дяденьке собрать рассыпавшиеся яблоки. Вот там… — загораживает Сехуна Чонин и показывает пальцем на мужчину с авоськой с яблоками и палочкой слепых в руках, который стоит на другой стороне улицы.        — Какие вы молодцы, — едва слышно выдавливает из себя Чунмён, огромными глазами глядя на улицу с оживлённым движением и стараясь не представлять, что могло случиться с детьми. — Только никогда не уходите, не предупредив.        — Если будете наказывать, то наказывайте меня, — тяжело вздохнув, говорит Чонин и упрямо смотрит на отца. — Это моя вина.        — Нет, моя, — надув губы и выглядывая из-за спины Чонина, добавляет Сехун. — Только я… я требую ответа.        — И какого же? — спрашивает Ифань, а Чунмён щурится от дыхания, обжигающего шею и щёку.        — Мы теперь станем семьёй?        — Сехун, это не так просто как кажется, — сипло отзывается Чунмён, прочистив горло и сурово взглянув на сына. Он повторяется, но больше аргументов у него нет.        — Отец, а ты что скажешь? — вопрос из уст Чонина звучит так же строго, как у отца. И Чунмён лопатками ощущает сдержанный смешок. Ифань по-прежнему обнимает его, и он совсем не против. Но это же просто шок, да?        — Ну, — тянет Ифань, — мы можем поговорить с Чунмёном и очень сильно его попросить, да?        — Конечно! — хором кричат мальчишки, поднимая гвалт. Но Чонин на секунду замирает и вновь становится очень серьёзным, глядя на Сехуна.        — Но если мы станем семьёй, я смогу взять Сехуна в мужья, когда вырасту?        — О боже мой, — вздыхает Чунмён, ощущая, как Ифань щекой касается его волос. Он давно не был в подобных безвыходных ситуациях и не мог найти, что сказать. Такое последний раз разве что в начальной школе было. Он находит в себе силы сипло прошептать: — Что скажешь, Ифань?        — Всё возможно, но для начала нужно вырасти, — серьёзно отвечает Ифань, проводя носом по волосам Чунмёна, отчего он тает и похож на потёкшее на солнце мороженое. — А теперь кто хочет пирожных?        — Я! Я! Фруктовых корзинок! И заварных со сливками! — хором кричат мальчики, прыгая и размахивая руками, выводя сурового няня из себя.        — А ты что хочешь? — шёпотом спрашивает Ифань, не разрывая объятий и переходя на «ты» так внезапно, что Чунмён покрывается мурашками с ног до головы. Чунмён разворачивается в его руках и смотрит в лицо альфы.        — Если я скажу, что хочу тебя, это будет слишком странно? — Чунмён смотрит на полные губы Ифаня, с трудом отрывает взгляд, тут же утопая в тёмных глазах альфы.        — Немного странно, согласен, но что могу сказать наверняка, это будет взаимно. Я думал о тебе со дня нашей первой встречи.