Губительница душ

      В кабинет вошел штурман, синьор Морган, единственный человек, имевший влияние на повелителя Вентимильи, помимо его теперь уже почивших братьев, быть может, потому, что обращался с ним чрезвычайно осторожно и никогда слишком явно не обнаруживал своего сдержанного желания изменить решение капитана.       — Здравствуй, — приветствовал его Черный Корсар. — Какие вести?       — Граф Монте-Кристо вернулся из Рима, — это самая свежая новость в Париже. Корсар равнодушно пожал плечами.       — Не возражайте преждевременно, капитан, — продолжал штурман, — вы еще не знаете, что за занятный человек этот граф! В прошлый его приезд один из местных чиновников окончил жизнь выстрелом в голову, а второй сошел с ума. Познакомьтесь с ним сами, а потом уж излагайте свое мнение.       — Быть может… Однако это имя кажется мне знакомым       — Это имя острова, где нам доводилось останавливаться. Граф его полноправный хозяин, — прибавил пират.        — Я взгляну на графа, почему же нет? Ведь я при этом ничем не рискую.       — Это совершенно справедливо, — с принужденной улыбкой заметил Морган и прибавил: — Не хотите ли сыграть партию в шахматы, капитан?       — Извольте!       Два дня спустя Эмилио ди Рокканера зевал от скуки, сидя в своей ложе.       Лениво блуждая взглядом по ярко освещенной зале, он вдруг заметил прелестное, почти детское личико некой дамы, гречанки, если судить по ее наряду, но куда более его взгляд привлек профиль сидящего подле мужчины. Корсар мгновенно оживился, щеки его покрылись румянцем, губы задрожали, взгляд так и впился в привлекательного незнакомца. Оркестр заиграл увертюру, занавес поднялся, началась опера. Эмилио этого и не заметил — им овладело странное, до сих пор не испытанное чувство. Избалованный постоянным успехом у женщин и уважением мужчин, гордый капитан считал для себя личным оскорблением то, что неизвестный не обратил на него ни малейшего внимания, на него, Черного Корсара, дона Рокканера, богача, красавца, — да это невероятно! Как же он был взбешен, когда во время антракта прелестная гречанка обернулась к своему спутнику, сжала в маленьких ладошках его руку и они начали разговаривать. Раздосадованный капитан отправился за кулисы и объявил примадонне, что туалет ее отвратителен. Потом зашел в буфет, выпил стакан горячего пунша и уехал домой.       Синьор Морган сидел в кабинете и рассматривал старинные карты, как вдруг с шумом распахнулась дверь, вошел Черный Корсар и, не говоря ни слова, начал ходить взад и вперед по комнате.       — Разве опера уже окончилась? — спросил штурман.       — Нет еще.       — Что с вами? Вы так сильно взволнованы…       Капитан долго не давал ответа, продолжая быстрыми шагами мерить комнату. Наконец он остановился перед своим штурманом и пробормотал сквозь зубы:       — Я его видел.       — Кого?       — Графа.       — И это заставило вас уехать из театра раньше времени?       — Да… вы знаете, что я враг неясных, загадочных ощущений и двусмысленных положений… но я сам не знаю, что со мною происходит, чего я хочу…       — Все очень просто — вы впечатлены.       — Я?! Может быть… Я никогда не испытывал ничего подобного по отношению к мужчине, вот почему и не могу объяснить себе этого чувства… Я волнуюсь и злюсь, как капризный ребенок!       — Слава Богу! Наконец-то вы сочли кого-то достаточно значимым!       — Вообразите, что я был раздражен присутствием дамы, с которой граф разговаривал и, видимо, сожительствует.       — Она не опасна для вас.       — Что, если она его любовница?       — Недавно он любил играть чужими судьбами, теперь любит это не меньше. Сердце этого человека не принадлежит женщине. Много будет завистников у той, кто им овладеет.       — Мне непременно надо с ним познакомиться.       — Это нетрудно. Граф часто бывает в свете, к примеру, у графини Г. Она вам обрадуется.       — Так или иначе, но общение с этим человеком мне необходимо. Без этого мне не милы ни мое имя, ни титул, ни богатство, ни даже море.       Корсар растянулся на диване и зевнул.       — За что бы мне теперь приняться? — спросил он. — Спать еще не хочется…       — Примите содовый порошок, это вас успокоит, — пошутил штурман.       Корсар засмеялся, потом позвонил и приказал оседлать своего арабского жеребца. Несколько минут спустя он был уже за городом и мчался во весь дух в тишине лунной морозной ночи; а синьор Морган, лукаво улыбаясь, с наслаждением нюхал испанский табак.       Корсар получил необходимое приглашение спустя несколько дней, употребив на это все свои связи. Он приехал один и очень скоро попал в плен к обворожительной хозяйке. Графиня была столь учтива, что, исполнив все формальности, завела разговор о его родной Италии, а после представила его некоторым из гостей. С кем-то из них он уже был знаком, кого-то лишь пару раз встречал на приемах, других же видел впервые, хоть и был наслышан о них. Удача улыбнулась капитану — Монте-Кристо был здесь же, сидел за одним из игральных столов, пока карты порхали меж тонких пальцев словно рой темнокрылых бабочек.       — Лорд Ратвен, — с улыбкой ответила графиня, заметив его взгляд, — Желаете быть представлены ему?       Эмилио вздрогнул, едва услышав имя этого человека — с чего, в действительности, он взял, что это и есть тот самый граф, о котором ему поведал Морган? Но, какого бы не было его истинное имя, он оставался все тем же незнакомцем, захватившим его внимание в опере.       — Останусь вашим вечным должником, если вы окажете мне подобную услугу.       Графиня вновь улыбнулась и повернулась к обратившему на них внимание вельможе.       — Позвольте представиться вам, дорогой граф, дон Эмилио ди Рокканера. Он был столь впечатлен вами в опере, что не смог отвести взгляда, — хозяйка взглянула на графа, и корсару почудилось легкое подтрунивание в ее глазах — Дон Рокканера, граф Монте-Кристо.       Взглянув на него, корсар ощутил странную тревожность. Несмотря на явное расположение графа, на мягкость и вежливое обращение, которыми он встретил нового знакомца, в нем чувствовалась некая скрытая сила, превосходящая силу самого Эмилио. Корсар чувствовал себя мотыльком. летящим на огонь, хоть и не понимал подобных ощущений — скорее, граф рисковал, заводя знакомство с пиратом.       — Не пойти ли нам прогуляться? — предложила графиня. — Погода прекрасная.       Граф подал руку хозяйке дома, и они втроем отправилось в сад.       — Я имел удовольствие видеть в опере в сопровождении некой дамы, — заметил Эмилио, идя по аллее, — и, признаюсь вам, был буквально поражен ее красотой.       — Вы слишком любезны, дон Рокканера, — улыбнулся граф.       — Господа, имейте совесть не обсуждать прелесть некой дамы в её отсутствие и — что еще более важно — в присутствии другой.       Очень скоро графиня оставила их, вернувшись к остальным гостям, и капитан бы почувствовал себя неловко, если бы не невозмутимость его спутника, с которой граф продолжил путь. Капитан последовал за ним.       — Так вы впервые в Париже?       — Да, и надеюсь в будущем посетить этот город еще не раз.       — Похвальное стремление.       — Позвольте вопрос — отчего графиня одарила вас еще одним титулом?       — Очевидно, моя внешность показалась ей подходящей для неумершего. Признаться, сперва я произвел на нее столь сильное и не сказать, что приятное впечатление, что мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы изменить её мнение обо мне.       — И это не оскорбило вас?       Граф взглянул на него с удивлением, но тут же его темные глаза заискрились неподдельным весельем.       — О, что вы. Разве что польстило.       Они стояли достаточно близко, чтобы корсар ощущал запах чужих терпких духов, но недостаточно, чтобы совершить некое случайное касание или ощутить тепло тела Монте-Кристо. По правде сказать, граф и впрямь казался выстывшим изнутри, но Эмилио, обладавшего горячим нравом, это лишь сильнее влекло к нему. Капитану подумалось, что чудесно было бы бороздить моря в компании этого необычайного мужчины — от грубых голосов своих пусть и старательных, но недалеких матросов он уставал с поразительной быстротой, а после посещения Парижа чувство одиночества и изолированности от цивилизованного мира обещало лишь усилиться. С графом же можно было не бояться однообразия — во всем его облике чувствовалась необычайная гармония внутреннего с внешним.       — Знаете, дорогой дон, почему бы вам не навестить меня в моем особняке на Елисейских полях?       — С удовольствием воспользуюсь вашим любезным приглашением и, поверьте, сумею оценить ту честь, которую вы мне оказываете.       После продолжительной прогулки оба они вернулись в гостиную, где хозяйка дома предложила графу партию в «фараон» и упросила одного из гостей сыграть что-нибудь на рояле. Карсар не оставался с графом один на один, и разговор между ними как-то не клеился. Эмилио не стал задерживаться до ночи, откланялся и уехал.       — Что за странное создание этот Монте-Кристо, — сказал корсар Моргану, оказавшись дома, — можно подумать, что он меня сторонится.       — Быть может, ваше имя показалось ему знакомым, но не беспокойтесь, это пойдет вам на пользу. Подобные люди привязываются именно к тем, от знакомства с которыми их предостерегают.       Несколькими часами позже граф Монте-Кристо пересек порог собственного особняка и, неожиданно обернувшись к своему управляющему, спросил:       — Не говорит ли вам о чем-либо имя дона Рокканера, сеньор Бертуччо?       — Разве что о Черном Корсаре, Ваше Сиятельство, этот пират знаменит своей нелюбовью к испанцам.       — Ах, — медленно произнес граф, тут же растеряв все желание разговаривать. — Как интересно.       Али умело разминал окаменевшие мышцы хозяина, когда доложили о приезде дона Рокканера. Спустя десяток минут двое господ уже уединились в зимнем саду. Живописная роскошь экзотических растений, мелодичное журчание воды в маленьком фонтане, слабое освещение, теплая атмосфера, пропитанная одуряющим запахом цветов, — все, казалось, было на стороне корсара и тех признаний, что он собирался произнести.       — Отчего я в вашей немилости, граф? Вы избегаете моего взгляда, но послушайте хотя бы, что я хочу сказать вам, — Он поднял на графа внимательный взгляд, но так и не решился коснуться руки, расслабленно лежащей на подлокотнике кресла. Монте-Кристо ничуть не собирался помогать ему — он все так же молчал, выжидающе глядя на собеседника.       — С тех пор как я увидел вас в опере, мной владеет странное чувство. Вы буквально покорили мое сердце и, если захотите, можете сделать из меня вашего раба, если только согласитесь уйти со мной в море.       Глаза графа странно сверкнули, но улыбка не исчезла с губ.       — Вы не отвечаете мне, граф, — снова заговорил корсар после непродолжительной паузы.       — Что же я вам скажу? Я совершенно не в силах удовлетворить эту вашу просьбу. Побледневший корсар вскочил на ноги. Он бросил на графа испытующий взгляд, в его глазах тут же отразилось глубокое смятение, однако он принудил себя успокоиться и сесть обратно. Все это время граф не отрывал от него внимательного темного взгляда.       Подали чай. Хозяин дома завел разговор о политике и о сельском хозяйстве, так что Эмилио не удалось сказать ему больше ни одного слова о столь остро волновавших его чувствах. Он вскоре откланялся и взбешенный уехал домой.       С некоторых пор корсар находился в тревожном, непривычном для себя состоянии. В прежние времена день пролетал для него с неимоверной быстротой, теперь же сутки казались ему целой вечностью. До сих пор любого человека, будь то мужчина или женщина, он мог покорить с легкостью, многие из них сдавались ему без всякого сопротивления, по первому знаку, словно одалиски; и вдруг некий граф, к тому же способный посоревноваться в бесчувственности с арктическим льдом, совершенно овладел его сердцем и помыслами. Пират, как бешеный дикий зверь, метался по городу, порывался даже отправиться в Марсель, находя предлог проверить оставшиеся там корабль и команду достаточно веским, а в конце концов все-таки оказывался у особняка под номером тридцать на Елисейских полях, куда его влекла какая-то сверхъестественная непреодолимая сила. Он презирал себя, мысленно проклинал за эту слабость. Не раз случалось ему в порыве ярости проклинать имя своенравного графа, но затем он смирял свой буйный нрав и уже раздумывал о следующей встречe с ним, тщась найти слова, способные проникнуть в холодное сердце и растопить его, заставляя откликнуться на чувства корсара.       Куда бы ни вышел граф, он заранее знал, что встретится с доном Рокканера. Прогуливался ли граф верхом по Булонскому лесу, он, словно демон, вырастал перед ним, как из-под земли; ездил ли граф в театры, Эмилио и здесь наблюдал за ним, впрочем, опасаясь подходить и во время антрактов, чтобы не получить очередной отказ, на сей раз прилюдный; он поджидал Монте-Кристо, стоя у подъезда, и по окончании спектакля усаживал в карету. То же самое повторялось на балах, на концертах и в салонах.       Граф равнодушно взирал на ухаживания своего кавалера, не поощрял его ни словом, ни взглядом, впрочем, был безукоризненно вежлив с ним, только все время молчал — Эмилио неизменно приходилось искать тему для разговора самому. На него не действовали ни бесконечные увещевания, ни на шутливые угрозы, произнесенные в порыве отчаяния. Обманутый в своих ожиданиях корсар не на шутку встревожился и начал искать удобного случая, чтобы переговорить с графом наедине. Случай этот вскоре представился. Однажды после обеда пират зашел к Монте-Кристо и застал объект своих воздыханий в полном одиночестве.       — Вижу, вы вполне довольны, подчинив себе мое несчастное сердце, — с горькой улыбкой произнес Эмилио, садясь на указанный графом диванчик.       — Что вы имеете в виду?       — Как счастлив был бы я под вашим прелестным игом!       — Вы под моим игом?.. — растерянно произнес граф, смотря на него удивленно распахнутыми глазами, которые на сей раз вовсе не были равнодушны — теперь они были полны страстью обладать, но граф смирил себя и вновь взглянул на него с прежним спокойствием.       — Вас это тешит?       — Боже мой! Если бы я надоел, опротивел вам, я на коленях приполз бы в Нотр-Дам благодарить Богородицу за эту милость.       — Вы шутите, граф?       — Нет, я говорю серьезно.       — Готов поклясться собственной жизнью, мгновение назад вы желали этого ничуть не меньше, чем я!       — Мой разум и моя совесть велят мне предоставить вашу жизнь вам самим.       Эмилио был совершенно обезоружен этим прямым, откровенным ответом, какого он совсем не ожидал от этого человека, чье истинное отношение была искусно скрыто за вежливыми улыбками и холодными словами, но замешательство его продолжалось только одну секунду — он снова принялся за уговоры:       — Разве повелитель Вентимильи недостоин вашей любви? Я лежу у ваших ног, а вы жестоко отвергаете меня! Я отказываюсь верить в вашу нелюбовь!       Долго убеждал корсар упрямого графа, и так как Монте-Кристо не возражал ему ни словом, ни движением, он был почти уверен в успехе.       Граф поднял на него взгляд и склонил чернокудрую голову к плечу.       — В самом деле, мне начинает казаться, что в скором времени за мою руку вам придется драться на дуэли со мною самим.       Эмилио вынужден был оставить графа в одиночестве, раздосадованный его неприступностью.       В один из вечеров у графини Г. собралось небольшое общество. Посреди ярко освещенной и роскошно обставленной залы со светлыми занавесями и изумрудно-зелеными портьерами стоял бильярд. Вокруг него суетилась веселая компания, вооруженная длинными киями.       В углу у камина шла игра в «фараон». Партию составляли: хозяйка дома, граф Монте-Кристо, дон Рокканера и барон д’Эпине, посетивший этот вечер, как подозревал корсар, лишь ради графини. В другом углу два генерала играли в шахматы.       Корсар не спускал глаз с Монте-Кристо, прислушивался к каждому его слову, — граф, видно, неплохо знал юного барона — следил за каждым его движением, не обращая ни малейшего внимания на остальное общество. Упавший с бильярда шар вывел его из оцепенения. Две юные кокетки бросились поднимать шар, а графиня, лукаво улыбаясь, обратилась к гостям с предложением:       — Сыграем в фанты.       Предложение это было принято радушно, графиня сама назвалась ведущей и стала принимать от участников по небольшому предмету, складывая их в мешочек. Эмилио видел, как граф опустил туда шелковый платок, и подумал, как чудесно было бы получить его — только графиня не смогла бы придумать ничего такого, что Монте-Кристо испугался бы выполнить. Графиня меж тем обратилась к одной из дам с предложением вытянуть предмет — в изящной ручке оказались часы одного из генералов, а сама дама залилась пунцовым цветом.       Чем дольше длилась игра, тем изощреннее становились желания графини и тем меньше предметов оставалось в заветном мешочке — наконец, в руках одной из дам оказался платок графа.       — Для вас у меня задание совершенно особое, — тут же произнесла графиня, забирая платок из рук помощницы. — Разве наш дорогой дон не кажется вам красавцем? Поцелуйте его, граф.       На мгновение корсару показалось, что граф откажется и уступит эту возможность любой из желающих, таким недовольством полыхнули темные глаза — платок явно не был столь ценен, чтобы бояться потерять его. Но граф лишь улыбнулся, поцеловал изящное запястье хозяйки салона и мягко произнес:       — Ваше желание для меня закон, моя госпожа.       Поцелуй графа показался корсару чем-то божественным — Монте-Кристо не стремился отделаться от него быстрым смазанным прикосновением, он целовал по-настоящему, лаская губы Эмилио своими собственными, неожиданно жаркими и ненасытными. Эмилио обхватил руками тонкую талию графа, почувствовав с трудом сдерживаемый отклик, ощутил на губах чужой блаженный вздох и терпкий привкус вина, выпитого Монте-Кристо — мальтиец вдруг отстранился, совершенно собранный и спокойный, словно ничего не произошло, только скулы горели и алеющие губы казались совсем уж развратно припухшими.       — Надеюсь, я выполнил ваше желание, — графиня Г. милостиво кивнула в ответ, но ощущение, что граф обращался вовсе не к ней так и не покинуло корсара.       До самого конца вечера Эмилио не отрывал глаз от графа, игравшего в карты, вальсировавшего или развлекающего дам разговорами, совершенно позабывшего о произошедшем, словно этот поцелуй, значащий для корсара столь многое, был для него не более, чем прискорбной необходимостью.       — Позвольте подвезти вас до особняка, граф, — Эмилио решился вновь заговорить с ним, лишь встретившись с Монте-Кристо у карет. Граф взглянул на него оценивающе, но все же махнул рукой своему кучеру, последовав за пиратом.       Оказавшись в темноте кареты наедине с объектом своих страстных желаний, Эмилио не сразу решился коснуться его — вид графа был столь отстранен, словно он находился здесь в одиночестве. Корсар медленно выдохнул, собираясь с духом и мысленно радуясь, что в темноте не увидеть, как горит его лицо. Он намеренно неторопливо, сдерживая волнительную дрожь в руках, коснулся ладони графа, второй рукой обхватив его за талию и прижимая к себе. Монте-Кристо вопросительно взглянул на него, и Эмилио с трудом нашел в себе силы заговорить.       — Ваше Сиятельство, простите мне мою настойчивость, но я все еще истязаю себя мыслью, что, быть может, вы измените свое решение, когда узнаете, сколь серьезны мои намерения.       — Вот как, дон Рокканера? Вы решили предложить мне свое сердце?       — Есть законы, согласно которым двое мужчин могут жить вместе как… как возлюбленные. Мателотаж…       — Это практика берегового братства, разве нет?       — Да, к которому я, вынужден признать, принадлежу.       — Это вовсе не тайна для меня, дон Рокканера, как и имя, данное вам пиратами.       Эмилио резко выдохнул, смертельно побледнев от болезненного осознания собственной открытости перед этим человеком, того, что сиятельный граф никогда не свяжет свою жизнь с пиратом. Корсар судорожно сжал Монте-Кристо в своих объятиях, пряча лицо в душистых локонах. Граф не оттолкнул его, сжалившись над отчаянием влюбленного, но и не привлек к себе, по-прежнему равнодушный к чувствам корсара.       — Будь это в моих силах, дон Эмилио, я бы без сомнений избавил вас от чувств ко мне, тем более, что нам обоим они причиняют лишь боль.       — Разве прошу я избавления?       Граф не ответил, только тихо вздохнул и зарылся тонкими пальцами в волосы пирата. Этой пронзительной жалости Эмилио уже не смог вынести. Он с трепетом, схожим лишь с тем, который испытываешь, входя в дом Божий, коснулся прохладных рук, венок на тонких запястьях.       — Вы не любите меня, так что же, любовь не главное, она придет со временем. Я смирюсь с этим, если только вы согласитесь быть со мной. У вас будет все, что пожелаете, я не стану вас принуждать…       — Любовь нельзя заслужить. — Граф выскользнул из кареты, уже давно остановившуюся у его особняка, и корсар не успел остановить его.       — Я не оставлю вас, граф, пока вы не согласитесь или пока я не заставлю вас согласиться. Я закую вас в золото как Аврелиан Зенобию!       — Вы не первый, кто говорит мне это, — холодно бросил Монте-Кристо, прежде чем скрыться за дверьми своего особняка.       Корсар увидел графа лишь через несколько дней, показавшихся ему вечностью. Граф приглашал всю парижскую аристократию на костюмированный бал.       Эмилио и раньше бывал в особняке Монте-Кристо, поражался богатому убранству. Хоть и сам он с детства рос в роскоши, подобную картину он мог сравнить лишь с капитанской каютой «Арабеллы», а Питеру Бладу, как известно, нельзя было отказать во вкусе, даром, что он был таким же пиратом, как и сам Эмилио. Но теперь обстановка здесь изменилась, переступив порог невозможного: золотой грот сменился цветущим садом, и было никак не понять где графу удалось раздобыть столько цветов в разгар зимы. Костюм Монте-Кристо тоже преобразился, на сей раз он был белым, а перчатки и шейный платок — черными, белый же жемчуг украшал сплетенные волосы. Среди ярких летних красок он казался мраморной статуей, одетой в платок и перчатки шутливыми студентами. На сей раз корсар не стремился оказаться ближе к графу — ссора, произошедшая между ними накануне вполне четко дала понять, что Монте-Кристо не желает ни его общества, ни его самого. Пират всеми силами призывал себя к спокойствию, хотя один только вид наглеца заставлял трепетать от желания и вспыхивать гневом и страстью. Теперь он уже без страха признавался себе в безумной влюбленности в мужчину, которому пока что проигрывал в упрямстве — Эмилио был стеснен городом, далеким от морских вод, обществом, не имея возможности прибегнуть к ставшим привычными уловкам. Дон Рокканера был пиратом в гораздо большей степени, чем представлял. Граф же чувствовал себя вполне комфортно среди иных вельмож.       — Узнать бы хотя бы твое имя, — почти не контролируя себя произнес Корсар, на мгновение встретившись взглядом с Монте-Кристо. Музыка не заглушила его слова — по случайности оказавшийся рядом барон д’Эпине взглянул странно.       — Синдбад-мореход, — сказал он, видимо, разгадав секрет корсара и смеясь над несчастным влюбленным. — А если всерьез — Эдмон.       Эмилио подался к нему, желая узнать еще что-то об объекте своей страсти, но барон уже увлекся очередной дамой.       Эдмон. Святой с таким же именем покровительствовал королевским особам и, окажись граф одним из них, Эмилио был бы первым, кто преклонил перед ним колени. Имя ощущалось на губах сладким придыханием, страстным стоном, рвущимся из самых сокровенных глубин. Его он мог бы шептать в темноте спальни, разрывая утомленную тишину, его мог бы твердить в исступлении, целуя мягкое тело под ним, повторять, пропуская шелковистые пряди сквозь пальцы.       — О чем вы думаете?       — О вас, — честно произнес капитан, сталкиваясь с хмельным темным взглядом графа. Ответ не принес Монте-Кристо удовольствия — он слегка поморщился, отставил бокал с вином на перила. — Позвольте хотя бы полюбоваться вами сегодня.       — Любуйтесь.       — Наедине.       Граф недоверчиво глянул на него, утомленно вздохнул, удержался от того, чтобы не провести руками по векам, но все же кивнул — Эмилио это удивило, но не время было задумываться о решениях экстравагантного графа. Стоило им оказаться во мраке коридора, как корсар толкнул графа к стене, прижимая собственным телом — Монте-Кристо воспротивился, впрочем, не слишком яростно, и Эмилио пришлось потянуть за длинные пряди, чтобы хоть отчасти усмирить его норов. Жемчужины больно впивались в пальцы, но корсар не замечал этого — взгляд его был прикован к подрагивающим ресницам, к приоткрытым губам.       — Вы забываетесь, дон Рокканера. — Голос графа прозвучал излишне спокойно, более того, Монте-Кристо и не подумал понизить голос, так что слова эхом разнеслись в оба конца коридора.       — Вовсе нет. Вы позволили мне любоваться вами.       — Но не позволил прикасаться.       «Одно неверное движение — и он кликнет прислугу» — с отголоском отчаяния думает корсар. С графом, склонным стремительно принимать решения, медлить было опасно — Эмилио ловко обхватил его запястья одной рукой, подняв их над головой графа, второй зарываясь в мягкие пряди. Его горящие от нетерпения губы прильнули к губам графа — Монте-Кристо тут же дрогнул, тихо свистяще выдохнул, не сдаваясь под чужим напором, но находя свое положение более, чем заманчивым.       Дон Рокканера слишком поздно понял, что подчинить этого человека себе можно лишь доказав ему свою силу, превзойдя его — Монте-Кристо, вечно уничтожающий свысока ледяным взором, на деле был страстной натурой, чувственной и жадной до любовных переживаний и весьма нетерпеливой. Более того, граф желал быть покоренным чьей-то несокрушимой волей, и Эмилио впервые задумался, что, должно быть, граф уже привязан к некой исключительной личности совершенно безнадежно, так же как сам капитан привязан к нему.       Капитан ловко расстегнул немногочисленные пуговицы, скользнул ладонью по гладкой мускулистой груди графа, когда тот неожиданно ловко вывернулся из любовных объятий, бледный, как сама смерть, с широко распахнутыми темными глазами. Эмилио едва успел ухватить его за запястье и почувствовал, как частит пульс.       — Что с вами, граф? — корсар взглянул в чужое лицо, надеясь поймать шальной взгляд, но глаза графа были прикованы к окну, за которым не было ничего кроме ночной тьмы.       — Мне, верно, почудилось.       Монте-Кристо не взглянул на него, спешно оправляя костюм.       — Господин граф, Эдмон, если только кто-то смеет угрожать вам, скажите мне! У меня достанет сил защитить вас.       — Благодарю вас, но никакой опасности для меня нет, — быстро произнес граф. Эмилио и опомниться не успел, как оказался в коридоре совершенно один.       Всю ночь и все утро капитан не находил себе места — его не развлекла игра в карты с Морганом, шахматы наскучили ничуть не меньше, прогулки тоже не прельщали. Азарт, обуревающий его, было не сравнить с азартом карточной игры. Он не чувствовал себя охотником, загонявшим дичь, — если столь пошлое слово можно было применить к графу — но лишь потому, что, захоти Монте-Кристо, спасаться от силков пришлось бы самому корсару. Он давно уже потерял терпение, на месте его удерживало лишь опасение быть окончательно отвергнутым — Черный Корсар, гроза морей, с горечью ощущал себя целиком во власти графа, как если бы тот накинул ему на шею ошейник, в то время как на самом графе подобная тесная вещица смотрелась бы не в пример соблазнительнее.       Корсар промучился бездельем до позднего утра, более он не выдержал — неизвестность истязала его ничуть ни хуже чужого равнодушия. Устав метаться по богато убранным комнатам и ловить на себе тревожные взгляды штурмана, капитан приказал подать коня и погнал его к особняку графа. Приняли его не сразу — лишь после того, как капитан напрочь отказался уходить не повидавшись с графом.       Монте-Кристо явно не планировал никого принимать сегодня, он даже не потрудился одеться согласно приличиям — на нем был лишь шелковый халат, да и тот больше не скрывал, а подчеркивал.       — Признаться, ваша настойчивость проявилась в худший из моментов, — несмотря на собственные слова граф мягко улыбнулся ему и мановением руки отпустил слугу-нубийца.       — Она не приносит плодов, — Эмилио опустился на одну из пестрых подушек прямо напротив Монте-Кристо. Граф смотрел на него с нескрываемым сочувствием, и это выводило из себя гораздо больше чужой недоступности.       — Вы заставили меня уважать вас, а это тоже немалого стоит.       — Я давно не встречал человека, чье уважение мне пришлось бы заслужить.       Граф склонил голову к плечу, прикрыл глаза — он выглядел утомленным, словно и сам не спал всю ночь.       — Я слышал о Черном Корсаре и прежде, от капитана Блада. Но он не знал вашего настоящего имени.       — Блистательный граф водит знакомство с пиратами? Вы не так просты как кажетесь.       — О, совсем не прост, — легкая безмятежная улыбка скрасила обычно холодное лицо графа. Монте-Кристо никогда прежде не улыбался ему так легко и безмятежно, словно только теперь граф ощутил всю преданность чужой любви.       — Позвольте обратиться к цели моего визита.       — Позволяю.       Эмилио коснулся чужой руки, дивясь мягкость кожи, её прохладе, и недоумевая, как столь ухоженные пальцы могут принадлежать человеку, владеющему шпагой.       — Вы были совершенно правы, когда говорили, что рано или поздно за вашу руку мне придётся сражаться с вами. Я вызываю вас на дуэль.       Монте-Кристо напрягся, и Эмилио поспешно коснулся губами его руки, чувствуя, что ходит по тонкому хрупкому льду.       — Это совершенно невозможно.       — Заставьте меня передумать.       Граф с минуту внимательно смотрел на него — в сумрачном взгляде, подведенном дымкой усталости и волнения, уже не было прежней искрящейся легкости. Эмилио ощутил на щеке чужое горячее дыхание, несколько сбитое, а затем и чужие чуть горчащие губы на своих губах. Этот поцелуй вовсе не напоминал предыдущие — граф целовал неожиданно жестко, болезненно, почти до крови впиваясь в открытые ему навстречу губы, но капитан неожиданно для себя самого ощутил щемящий восторг, порожденной этой инородной грубостью, так не вяжущейся с внешним обликом графа. И именно в тот момент, когда Эмилио решился ответить, узорчатые двери распахнулись и на пороге возник запыхавшийся управляющий.       — Ваше Сиятельство, вас немедленно желает видеть Его Высочество.       — Так проводите его сюда. Нам пора распрощаться, дон Эмилио, — тонкие пальцы графа огладили маленькие ранки на губах корсара. — Больше вы меня не увидите, тем лучше. Бертуччо выведет вас…       — Я никуда не уйду.       — Простите?       — Желаю взглянуть на человека, чьим желаниям вы так легко покоряетесь.       — Это желание может стоить вам жизни.       — Будь он самим Господом Богом…       Граф резко отстранился от него, поднялся, спешно оправив одеяние. Эмилио угадал его гнев по сжатым в тонкую линию губам, по напряженным рукам, сжимающим изящный поясок.       — Ваше Сиятельство…       — Не заставляйте моего гостя ждать, синьор Бертуччо.       Управляющий поклонился и исчез, чтобы через минуту появиться в сопровождении мужчины, в котором Эмилио по одной лишь манере держаться безошибочно угадал турка, вероятно, некоего пашу. Его открытая ярость странно и притягательно контрастировала с ледяным недовольством графа.       — Ваше Сиятельство позабыли о своем обещании?       — Мне требовалось время уладить дела, мой господин.       Турок нахмурился, как человек, понимающий чужое нежелание повиноваться, недовольный этим, но не находящий повода упрекнуть в этом, прошел вглубь комнаты, мазнув по Эмилио равнодушным взглядом.       — Мое терпение не безгранично, — тяжелая ладонь в перстнях зарылась в свободно лежащие на плечах умасленные пряди, слегка потянула, заставляя графа неприязненно поморщиться и отступить на шаг.       — Я вам не принадлежу.       — Пока что.       Напряжение в комнате, казалось, липло к коже и мыслям, мешая думать — Эмилио не мог оторвать взгляда от графа и этого странного незнакомца, а те смотрели лишь друг на друга, не замечая ничего вокруг. Во взгляде Монте-Кристо было столько скрытой страсти и яростного желания, сколько никогда бы не досталось самому Эмилио — граф был совершенно беспомощно влюблен в этого человека, возможно, даже не осознавая этого.       — Граф, вы так и не дали мне ответа, — голос вероломно предал своего хозяина, надломившись в самый важный момент, но никто, кроме него самого, не заметил этого. Граф вздрогнул, невольно разрывая зрительный контакт — Эмилио почти ощутил, как болезненно для него возвращение к реальности — удержался от того, чтобы не сделать новый шаг назад, позволяя турку прижать себя к стене. Но голос Монте-Кристо прозвучал идеально ровно.       — Я ничего вам не обещал, — произнес он. — Дуэль не состоится.       — Я вынужден требовать.       — Что он требует от вас, Ваше Сиятельство? — граф вновь отстранился от чужих прикосновений, вывернулся из руки, и все же ответил:       — Я имел неосторожность сказать, что ради моей благосклонности дону Рокканера придется со мной на дуэли, и только.       — Тогда ему придется сразиться не с вами.       Идти со шпагой против турецкой сабли было не безнадежно, и отказаться от дуэли Эмилио уже не мог, это стоило бы ему чести — надежды заполучить графа капитан уже не питал, Монте-Кристо откажет ему даже если он выиграет. Пират с обреченным вздохом извлек шпагу из ножен, наблюдая как играет свет на острие чужого оружия.       — Я вполне способен постоять за свою честь, Махмуд.       — Кто вам это позволит? — его противник легко обхватил Монте-Кристо за талию, не обращая внимания на всякое сопротивление, и опустил на мягкие подушки подальше от поля боя.       — Вы обращаетесь со мной ничуть не лучше, чем с одной из ваших наложниц.       Махмуд оставил его ярость без внимания, удивительно уверенный, что граф не ослушается его. Эмилио больше не мог врать себе — никогда прежде он не испугался бы дуэли, кем бы не был его противник, но теперь, видя его силу не только физическую, но и духовную, умение владеть собой и волю, которой подчинялся даже своенравный граф, он все с нарастающим ужасом ожидал первой атаки. Имя, словно случайно оброненное графом, тоже не давало покоя — ему был известен лишь один человек с этим именем, и сразиться с самим повелителем османов казалось сущим самоубийством независимо от исхода дуэли.       Спустя один короткий вздох султан уже налетел на него, словно вихрь, — Эмилио лишь чудом удалось уйти от атаки, он скользнул вбок, сделал выпад, но достать противника оказалось не так просто. Они кружили вокруг друг друга словно два разъяренных хищника, оба захмелевшие от предчувствия скорой крови, ощутившие азарт настоящего поединка. Несколько раз Эмилио пытался достать противника точным быстрым ударом, но каждый раз неизменно оказывался в нескольких миллиметрах от опасно сверкающего острия его сабли. Махмуд открылся лишь один раз, замахнувшись. Эмилио поторопился нанести ему удар и тут же ощутил парализующую боль в запястье — он больше не мог держать шпагу, и даже то, что и он ранил соперника, не скрасило горечи поражения.       Противник уже потерял всякий интерес к нему — он вновь был подле графа, необычайно бледного и встревоженного, даже обыкновенно четкие движения на этот раз показались Эмилио несколько судорожными.       Боль лишила корсара возможности воспринимать происходящие — он чувствовал как кто-то бережно обрабатывает его руку, накладывает тугую повязку, помнил резкий запах чего-то, после которого, наконец, пришел в себя. Комната опустела — рядом с ним был лишь управляющий графа, смотрящий на него несколько сочувственно.       — Его Сиятельство просят прощенья за этот инцидент, а также за то, что не могут проводить вас лично — им нездоровится.       Граф сам нанес ему визит спустя пару дней — достаточно, чтобы Эмилио хоть отчасти оправился от раны, нанесенной ему османским владыкой, но недостаточно, чтобы вырвать из сердца образ Монте-Кристо. Он снова был одет в привычный темный костюм, словно вчерашний день лишь привиделся Эмилио — но, увы, рана была слишком реальна, от неё наверняка останется шрам на всю жизнь.       — Я почувствовал необходимость попрощаться с вами лично.       — Вы уезжаете? На восток, надо думать?       — Вы удивительно проницательны, — граф легко рассмеялся, как смеются лишь с близкими друзьями, и взглянул на него, словно стремясь проникнуть в самые глубины чужой души. — А вы? Чем вы займетесь?       — Пожалуй, снова вернусь в море.       Молчание, повисшее между ними, не было неуютным, каждый лишь думал о своем — Эмилио размышлял о том, что лишь море теперь может успокоить его, а мысли графа по-прежнему оставались для него секретом.       — Позвольте личный вопрос, граф. Вы… любите этого человека?       Монте-Кристо взглянул на него странно, почти настороженно, но корсар с достоинством выдержал его взгляд, и граф счел возможным ответить.       — Иногда мне кажется, что я его ненавижу до кровавой пелены перед глазами…       — Но вы уезжаете с ним.       — А иногда — что без него я не смогу сделать ни вдоха.       — Если бы тогда, в самом начале, вы бы сказали мне, что не свободны, я бы все равно старался завоевать вас.       Из груди графа вырвался тихий вздох, полный невысказанного сожаления, но глаза его, необычайно темные и глубокие, светились хитростью. Он снял с руки один из перстней — тот, что Эмилио видел чаще всего, должно быть, самый любимый — и вложил его в руку капитана.       — Будете ли вы вспоминать меня, дон Эмилио?       — Никогда не смогу вас забыть.       — Как и я — вас. А теперь мне придется откланяться — меня ждут. Позвольте лишь выразить надежду, что судьба еще сведет нас вместе.