Hinter dieser Tür Steht ein Klavier
— Заходи, Пауль, не бойся. Я буду твоим учителем. Думаю, у нас всё получится. Так началось их знакомство. Он был тогда ребёнком, родители привели его к учителю музыки, хотя сам мальчик был ещё не уверен, что это то, чего он хочет. Он оказался в просторной светлой комнате. В центре стоял белоснежный рояль, и в тот момент Пауль ощутил странный трепет в груди. Инструмент казался ему волшебным, неземным. Когда Рихард сел, а пальцы его коснулись клавиш, сердце Пауля, как ему показалось, остановилось. Музыка окутала душу и тело ребёнка, завлекла в свои крепкие объятия, и он отдался в них с удовольствием. Учитель Рихард пугал его, но вызывал восторг. Он был тогда довольно молод, казался очень странным. Говорил о рояле так, словно тот был его главным сокровище. Учитель Рихард считал, что день, прожитый без творчества — потрачен впустую. Чем больше времени они проводили вместе, чем старше становился Пауль, тем крепче становилась их связь. Ландерсу казалось, что приходя в комнату с роялем, он попадает в другой мир. Учитель — хозяин, создатель этой странной вселенной, в которой есть только они двое и музыка. Пауль знал, что каждый вечер учитель пишет музыку. Часть комнаты с роялем была занята листами бумаги — ноты, стихи. Он мог сотворить нечто невероятное всего за несколько часов, а иногда не писал несколько дней и становился жутким. В такое время его пронзительные голубые глаза казались потухшими, безжизненными, пустыми, мёртвыми. Он говорил страшные вещи. — Я не писал так давно, Пауль, что начинаю думать, что потерял свой дар. Быть может, так и есть. Но для чего тогда мне жить? В такие дни Пауль играл особенно старательно. Он знал, что это успокаивает мужчину. Он спиной чувствовал его взгляд на себе, который впитывал каждое действие, каждый взмах рук над клавишами. Рихард пугал его порой, но становился самым близким человеком. Пауль видел в нем не просто учителя — отца, которого никогда не знал. Мужчина сумел найти к нему подход, что никогда не удавалось матери и отчиму. Мальчик тянулся к этому странному человеку, хотел понять его, как тот понял самого Пауля. Слишком сложно для ребёнка, но Ландерсу казалось, что он справляется. Они не говорили ни о чем, кроме музыки, но связь становилась всё крепче, и Паулю это нравилось. Он старался изо всех сил, чтобы учитель был доволен. Доиграв до конца композицию он оборачивался иногда, чтобы увидеть лицо Рихарда, но тот стоял прямо за его спиной. В такие моменты учитель клал руку на его плечо. Это было высшим проявлением похвалы. — Ты прекрасно играешь, и ты прекрасен, когда играешь, — сказал Рихард как-то раз, и Пауль почувствовал, как горят его щёки, а губы сами растягиваются в улыбке. — Иногда я думаю, что это то, на что я мог бы смотреть вечно. Это не пугало мальчика тогда, наоборот — казалось прекрасным. Он лез из кожи вон, вкладывал в музыку всего себя, и ждал, когда на плечо ляжет чужая рука, а губы учителя тронет лёгкая улыбка. Глаза его в этот момент становились почти живыми, из них пропадал холод. Пауль становился старше, у него почти не было друзей — всё свободное время он проводил за белоснежным роялем под пристальным взглядом голубых глаз. И чувствовал себя счастливым. Но жизнь не стоит на месте, и всё должно было измениться рано или поздно. *** — Что ты за бестолочь такая? Фраза, которую он слышал чаще всего. Мать нависала над ним, и пальцы соскальзывали с клавиш, руки начинали дрожать. Она не верила, что стоит ей выйти из комнаты, и у сына всё прекрасно получается, ей нужно было подтверждение прямо здесь и сейчас. — Твой учитель говорит, что у тебя талант, а я вот этого не вижу. За что я, черт тебя возьми, плачу деньги? Чтобы ты брынчал своими кривыми руками на дорогущем инструменте, а толку с этого никакого не было? Рихард сжимал руки в кулаки, силясь не расплакаться. Он уже не маленький мальчик, он сможет сдержаться, не покажет этой женщине свою слабость. Ещё немного, чуть-чуть потерпеть, и можно будет сбежать отсюда, забыть о ней навсегда. Она никогда больше не назовёт его бесполезным и бездарным. И он воплотил свой план в жизнь, сидел на улице, не зная, куда пойти. Ночь опускалась на город, становилось холодно — ноябрь, как никак. Он просидел на лавочке до утра, повезло — полицейские не ходили по этому парку. Удалось даже поспать несколько минут или часов. Он не знал, сколько времени, и чувствовал только, как замерзают ноги, а за ними холод расползается и по всему телу. Рихард был готов жить на этой проклятой лавочке, лишь бы не возвращаться домой. *** Рихард просыпался ночью в холодном поту. В его квартире было много комнат, была спальня с удобной кроватью, но он спал здесь, рядом с белоснежным роялем — главным его сокровищем. Воспоминания из прошлого пробирались в его голову, когда он спал, и не давали отдохнуть. Он поднимался, брал в руки лист бумаги и ручку, начинал что-то писать. Мысли чаще всего лились сами, складываясь в рифмы — всегда пропитанные отчаянием и страданием. Весёлая музыка получалась у него чертовски плохо. Тогда, сидя на лавочке в холодную ноябрьскую ночь, он решил, что действительно бездарен. Из души поднималась волна отвращения к самому себе и к музыке. Но очень скоро стало понятно — он не сможет жить без неё. Он писал каждый день. Начинал сходить с ума, если не делал этого. Первая затяжная депрессия случилась у него в двадцать три года. Ни строчки за месяц. Рихард лежал на полу, смотря в потолок, и ненавидел себя. Он был в одном шаге от того, чтобы покончить со всем. Но один звонок исправил всё. Маленький мальчик — его первый и единственный ученик — стал спасительным кругом. Кто-то из знакомых рассказал родителям этого паренька о талантливом музыканте, и они привели к нему сына. Рихард боялся, что его стошнит, когда чужие руки коснутся белоснежного рояля, запачкав его своей грязью. Рояль был его душой, его сердцем. Но он позволил Паулю сделать это, и не пожалел. Мальчик вдохновил его с первых занятий, вселил желание творить снова: восторг в детских светлых глазах согрел лёд внутри. Мальчик, в котором Рихард увидел самого себя. Лишённый тепла и любви, ещё не знающий, где и в чем найти себя. Рихард предложил ему музыку, предложил ему свой мир — мир, что был полон отчаяния, и мальчик принял его. Пауль рос на его глазах, талант в нем раскрывался постепенно, но с большим успехом. Рихард видел, что ребёнок старается, ждёт одобрения, и давал ему всё, что мог — короткие прикосновения, как знак поддержки. Ему самому захотелось становиться лучше, совершенствоваться, продолжать писать, чтобы мальчик смотрел на него всё с тем же наивным восторгом. Рихард не понял, когда это произошло. Когда мальчишка стал для него почти так же дорог, как рояль, на котором он играл. Пауль ждал одобрения, но и подумать не мог, что его учитель ждёт того же самого. Рихард понял однажды, лёжа ночью на холодном полу, что боится. Он боится, что Пауль уйдёт, сбежит, как сам Круспе сделал это когда-то. Этот страх подстёгивал его, и даже в самые страшные дни, когда уныние накрывало с головой, Рихард брал ручку и выводил на листе бумаги ноты, которым суждено было слиться в композицию. Однажды ему позвонили. Предложили его ученику дать небольшой концерт. Рихард отказался, не раздумывая. Он хотел, чтобы Пауль играл лишь для него. Что, если его украдут? Может ли почти ребёнок быть верен своему учителю настолько, чтобы отказаться от перспектив, которые могут ему предложить? Рихард боялся, что нет. Если Пауль уйдёт, если не будет больше играть для него, то всё потеряет смысл. Восторг в этих глазах принадлежал Рихарду, так он думал, и никто больше не имеет на него прав. Он не сказал своему ученику о том звонке, который мог изменить его судьбу, дать билет в счастливое будущее. Он не сказал и не чувствовал угрызений совести. Пусть Пауль принадлежит только ему.Doch es hatte nur den Schein Sie spielte für mich allein
*** — Пауль, ты пойдёшь с нами? — милая девушка смотрит на него с лёгкой улыбкой, её лукавый взгляд говорит сам за себя. Он и не знал, что может кому-то нравиться, но недавно парень-одноклассник сказал Ландерсу, что девчонки от него без ума. Они как раз вступили в тот возраст, когда всем хочется отношений — возраст первой любви, которая обязательно закончится плохо. Юные леди, как оказалось, интересуются загадочным музыкантом, перешептываются за его спиной. И вот одна из них, набравшись смелости, приглашает его в кафе вместе с другими одноклассниками. Пауль почесал затылок, чуть улыбнувшись. Это оказалось приятно — чужое внимание. Он открыл было рот, чтобы согласиться, но тут же закрыл его. Учитель ждёт, как он мог об этом забыть? — Прости, но никак. У меня уроки музыки. — О, Пауль, они у тебя каждый день уже столько лет! Неужели ты не можешь пропустить всего один? Я уверена, что ничего страшного не случится. Ландерс сомневается, но интерес берет верх. Рихард поймет его, разве нет? — Ну ладно, думаю, ты права. Пойдём. И в этот вечер он узнает, что со сверстниками бывает чертовски весело. В кафе стоит фортепиано, и он даёт маленький концерт. Пауль оборачивается, чтобы увидеть восторг в чужих глазах. На плечо не ложится ничья рука, но аплодисменты знакомых и незнакомых людей оказываются ничуть не хуже. *** Рихард сидел в кресле неестественно прямо. Вокруг царил страшный бардак: листы бумаги — исчерканные, порванные — покрыли, кажется, весь пол в комнате. Над ними возвышался белоснежный рояль, и впервые Рихард не мог смотреть на него без отвращения. Кровь пульсировала в висках, глаза застилал гнев. Ни строчки, ни одной проклятой строчки, ни ноты. Он брался снова и снова, и каждый раз ничего не получалось. Пауля не было уже неделю. Он позвонил, чтобы сказать, что берет небольшой отпуск от их занятий. Хочет подтянуть учёбу. На фоне Рихард слышал смех. Что-то внутри неприятно сжалось, что-то оборвалось. — Кстати, я сыграл ребятам из школы пару композиций вашего сочинения. Они были в восторге! Я начинаю думать, что вы говорили про мой талант не только, чтобы меня подбодрить! — его голос такой радостный, а к горлу Рихарда подкатывает тошнота. — Девочка из моего класса рассказала учительнице о том, как я играю, и та хочет, чтобы я выступил перед всей школой на мероприятии, которое будет совсем скоро. Как думаете, я уже готов показать миру свои способности? Рихард не отвечает ничего на это. Говорит только, что будет ждать его на занятие, и кладёт трубку. Он не знает, что с лица Пауля сползла в тот момент улыбка, и ему плевать на это. Собственная бессмысленная и бесполезная ярость затмевает разум. Пауль не приходит неделю, и Рихард не может спать. Каждую ночь он слышит голос из прошлого, он повторяет одно и то же. «Ты бесполезен, ты бездарен. Мальчик вот-вот уйдёт от тебя, потому что ты не нужен ему больше. Ты никому не нужен. Ты ни на что не способен». Рихард не прикасается к роялю. Он ненавидит его, как ненавидит свое сердце, свою душу. Рихард не пишет музыку. Он ненавидит её так же, как ненавидит себя самого. Рихард знает, что он во всём виноват. Не смог, не получилось удержать даже мальчишку. Бесполезен, не нужен, бездарен. Он не может отпустить его. Пауль должен уйти совсем. Так будет лучше для него. Но он не может его отпустить. *** — Здравствуйте! — улыбка на губах подростка такая сияющая, радостная. Его не было две проклятые, две чёртовы недели. И он счастлив. — Вы не брали трубку, я хотел предупредить, что приду сегодня. Вчера был концерт! Вы не представляете, как мне аплодировали. Несколько человек даже спрашивали меня про вас, оказывается не мало ребят тоже хотели бы научиться играть! Я обещал спросить у вас, сможете ли вы их обучить, как меня. Рихард не слушает его. Это невыносимо для него. Он ненавидит эту улыбку, ненавидит эту радость в чужих глазах, потому что она принадлежит не ему. — И даже более того. Один из родителей, пришедших на концерт, оказался известным музыкантом. Вы представляете, он подошёл ко мне после выступления, сказал, что я заинтересовал его! Быть может, он найдёт для меня какую-то работу! — Пауль слишком занят свои рассказом, чтобы заметить, как смотрит на него учитель. — Я думал отказаться, ведь тогда не смогу ходить к вам на занятия. Но он сказал мне, что я и так уже умею очень многое, что надо развиваться дальше, и можно дойти до большой сцены! Рихард не хочет это слышать. Он знает, что будет дальше. Он знает, что ученик хочет уйти. — Я подумал, что можно и согласиться. Конечно, я буду к вам приходить всё равно, если вы позволите, но не так часто, как обычно. Рихард чувствует, как сердце в его груди начинает бешено биться. — Знаешь, Пауль, — ледяной его голос стирает улыбку с лица ученика, и Рихард старается продолжить более мягко. — Я думаю, что научил тебя всему, чему мог. Должно быть, действительно настало время нам заканчивать. У тебя могло быть большое будущее. Пауль вновь улыбается, но теперь как-то робко. Рихард знает, что он счастлив услышать эти слова. Знает, как важно для него признание, одобрение. — Ты талантлив, как никто другой, — губы мужчины трогает улыбка, но впервые Паулю становится от чего-то по-настоящему страшно. — Я могу попросить тебя только об одном. Ты готов исполнить последнюю просьбу своего учителя? — Конечно. Я готов ради вас на всё. Вы сделали для меня больше, чем кто-либо другой, — Пауль знает, что должен это сказать, но отчего же страх сковывает его тело? — Я попрошу тебя всего лишь сыграть для меня. Последний раз сыграл только для меня, Пауль. Ландерс никогда не чувствовал ничего подобного. Где-то внутри что-то отчаянно сопротивлялось, когда он шёл к инструменту, который всегда так любил. Белоснежный рояль манил открытыми клавишами, а учитель, поднявшись с кресла, стоял рядом с ним. Его взгляд был тем самым, который так не нравился Паулю. Холодный, безжизненный. Он должен сыграть так, чтобы это изменилось, как делал всегда. Он должен почувствовать чужую руку на плече, и тогда будет свободен и счастлив. — Давай, Пауль, сыграй. Он садится за рояль. Что-то не так. Учитель стоит не подвижно, нависнув над своим учеником. Пауль касается клавиш, и впервые руки его дрожат. — Ну же, Пауль, играй для меня. Музыка ужасна. Он никогда не играл так плохо, но учитель улыбается. Улыбается так, что дрожь бежит по спине, а пальцы предательски соскальзывают с белоснежный клавиш. — Ты прекрасно играешь. И ты прекрасен, когда играешь, Пауль. Ладонь Рихарда ложится на его плечо. Холодная, она сжимается сильно, почти до боли, но Пауль продолжает играть. Он видит, как свободная рука мужчины тянется вперёд. Он продолжает играть, но хочет сбежать. — Ты прекрасен, Пауль. Резкое движение. Крышка рояля захлопывается с нечеловеческой силой. Нестройный громкий и отвратительный звук нажатых клавиш. Крик заполняет просторную комнату, в которой стоит белоснежный рояль. Пауль успевает увидеть, как горят чужие глаза. Так, как он всегда хотел.Ich goss ihr Blut Ins Feuer meiner Wut Ich verschloss die Tür Man fragte nach ihr
Кровь стекала на пол, заваленный листами бумаги. Рояль больше не был белоснежным. Его новый цвет — алый. Мужчина сидел на невысоком стуле на трёх ножках, и пальцы его скользили по алым клавишам.Dort am Klavier Stand ich bei ihr Es hatte den Schein Sie spielte fur mich allein
Это была последняя композиция талантливого музыканта, которую он написал для игры на алом рояле.