Двойник, когда продолжение?

      Экран обиженно тухнет, напоминая о себе забывшемуся пользователю. Рука в бессознательно привычном движении оживляет его с помощью мышки. «Ждем-с продолжения. Две части планируешь? Когда продолжение?» В верхнем, правом углу замерла дата – 12.09.2014. Мозг странная вещь. Он пытается выискивать ассоциации, в попытке упорядочить и разбить воспоминания, облегчая себе работу. И теперь он был озадачен папкой с отчетом за тот самый сентябрь. По-моему, это была та самая неудачная, но точно-навсегда-на-всю-жизнь влюбленность, где ты оставляешь по себе бесполезные, кричащие о вечной любви подарки, а про выражение «счастье любит тишину» помнишь мало. В тот сентябрь было много драмы, слез, а еще диковатого чувства счастья от очередного примирения после очередной ссоры. Как не бывало, вроде, никогда больше после. Ну, потому что примирение таковой ценности больше не имело. Был одиннадцатый класс, выпускные экзамены, подготовка к тому-самому-важному-этапу-в-жизни, где все задают один и тот же вопрос, надеясь получить вразумительный ответ. А тебе до фени. Тебе шестнадцать, а про дело-всей-своей-жизни в виде факультета в высшем учебном заведении аукалось от классной: «За вами там точно никто бегать не будет». Да и пожалуйста, у меня ведь та самая точно-навсегда-на-всю-жизнь влюбленность. Навсегда обрывается чуточку раньше. Глаза пробегаются по списку сообщений. А их там море. Целый океан неоконченных идей, взметающихся словно воробьи через каждое «а еще можно». И в этом океане столько правдивого, пылающего, горящего, что лишний раз создается впечатление, будто приходиться наблюдать за чужой перепиской. Но нет. Никнейм, созданный из набора созвучных букв – явно дело рук Творца точно-навсегда-на-всю. Только теперь этот никнейм выглядит чудаковатым и отчужденным. «…могли бы отойти от канона», «Мэри Сью – как заболевание головного мозга», «…хэппи энды явно не по твоей части». И глаза тонут в истории двойника. Двойник любит писать. Писать, как умеет, иногда драматизируя чрезмерно, не огибая высокопарных слов, копаясь в чужой психологии, будто доказывая себе и окружающим – он жив, я клянусь вам Станиславским. И чувство ностальгии, щемящее, грубовато-нахальное, присаживается где-то между ребер. Двойник любит ударяться в полемику и рассуждения, заговаривая с Читателем через своих Героев. У Героев имена разные, у Двойника – только одно. Говорит сперва много про любовь, вспоминая ту-самую-ну-вы-поняли. Потом говорит как может, хлебая от жизни немного правды – про то, что от постоянства остается только отсутствующее вдохновение. И болит об этом на каждой странице – Героям достается несладко, они падают, расшибая коленки, а у Двойника таким образом реализуется садистское чувство справедливости. А потом про избитое одиночество, которое обыгрывается коряво, но реалистично. Кажется, от столь очевидной драмы одиночеству тошно от самого себя. Взгляд бегает от строчки к строчке, где прятались ассоциации. Для Читателя – здесь только сюжет. Для Двойника – море плывущих мимо событий. В высшем учебном действительно никто ни за кем не бегал. Индифферентное отношения спокойно ложилось в толстый журнал посещаемости безразличной н-кой, после чего слова классной звучат уже набатом. Двойник утыкается в универскую жизнь запойно. Уходя в отрыв, забывая оббитые школьные двери, закрывая все чаще вордовскую вкладку. Потому что до хруста зубов бесит мигающий и безразличный бегунок, который будто обязывает на очередной неожиданный поворот событий. Кристально белый номинальный лист. Раздражающий до нервного тика черный бегунок. Застревающие в горле оправдания после очередного «когда же продолжение, Двойник?». А черт его. Мне бы как-то жизнь продолжить. Надежда на продолжение ломается о какие-то смуглые плечи предстуда и вечные «хвосты», цепляющихся мимоходом предметов. Герои больше не говорили. Они покорно ждали в папке «в процессе», пока не будет введена посмертная казнь – «заморожено». Двойнику об этом ничего не известно. Ностальгия полноправная хозяйка груди. Услужливо обливает воспоминания щемящим чувством тоски, когда очередное сообщение от Них обрывается фразой: «… все еще ждем». Датируется декабрем 2016. Двойник тоже ждал. Ждал вдохновения, которое должно было снизойти озарением, обнять пушистыми лапами и засесть, хотя бы недельки на две. А его не было. И сайт продолжал гореть красной надписью, будто боясь поменять окрас на синий. Заморожено – звучит, как вердикт. И тогда начинается немая гонка. Воспоминания довершают какие-то имена, люди, которые потом кочевали в другие социальные сети. Для общения, персонализации, совместного рекрута идей. И Двойнику становится на несколько градусов холоднее. Потому, что на дворе был две тысячи девятнадцатый. Заходил-а 13.08.2016 в 17:23. У Ностальгии вместо объятий – саван наждачной горечи. На странице этого никнейма Героям тоже особо рады не были. Они замерли на три с хвостиком года, пустея на глазах Читателя. История крутилась лисьим хвостом, взметалась на поворотах неожиданным твистом, а обрывалась на ироничном диалоге двух Героев. – Когда это закончится? – Хотел бы я знать. И Двойник тоже. Из тех, кто хотел бы. История была живой в памяти, живой на условной бумаге. Только была поставлена на паузу, которую кто-то забыл снять с ручника. У Двойника горят почему-то глаза. Начинается странная гонка на выживание. Воспоминания подкидывают имена, Двойник подкидывает в поисковик новую порцию никнеймов. Пустые страницы сменяют далекие даты, а некоторые встречают одичалым «пользователь удален» за которым ни осталось ни номеров, ни адресов, ни списков. Просто и коротко. Остается в памяти комментарием, который отпечатался на бумаге алым маревом. А жизнь бежала дальше, пока Герои захлебывались в литургическом сне. У Двойника первая работа, первая смерть близкого до хруста костей человека, первая съемочная квартира, первая до смешного быстро кончающаяся зарплата. Жизнь подхватила шквальной волной, которая несла к берегу-которого-не-было-видно. Пена бьет в лицо привкусом соленым, а ему хоть бы что. Мне двадцать, а за этим еще столько не опознано влекущего. У жизни свой юмор. Она забирает фразы, вырванные из контекста; людей, вырванных из Истории; время, вырванное из жил. Крайний срок – два месяца назад. Теперь вспоминается чуть больше. Пользователь заходивший два месяца назад – редактор с терпением юного родителя. Когда и знаки препинания, и сюжетная арка, и когнитивный диссонанс Героя сплошная ахинея, обработанная с любовью и хирургической точностью. Глаза утыкаются в последнюю редактуру, последние оставленные комментарии об Истории, которая не закончилась на 209 странице, а планировалась короткой, однострочной вылазкой в эмоциональные всплески вдохновения. И глаза продолжают гореть. Потому что жизнь неслась оголтелым, напуганным зверем, боясь что-то не успеть. И не успевала практически все по списку. И в этой брошенной, оставленной на улице Истории хотелось найти свою тихую гавань, которая бы остановила, задержала, заглушила. Глаза смаргивают белесую пелену. На бежевом фоне – горящая единица. У жизни свой юмор. «Какими это судьбами?» Прежде серая запись окрашивается в приветственно, подсознательно «хороший», зеленый цвет. Улыбка плывет на лице Двойника вместе с обещано водостойкой тушью. Пальцы только касаются клавиш, желая высказать, выплюнуть, очистить легкие от всего того, что наболело за это время. И вернуться в далекий сентябрь две тысячи четырнадцатого. Только вопрос набран быстрее многобуквенной саги Двойника. «Но главное – когда продолжение?»