Прогулки по Башне Силы

      — Махос, дай мне сил, — простонал Морган, схватившись за голову, сидя на краю смятой кровати: подушки и мягкое одеяло были в полнейшем беспорядке — скомканы, разбросаны. Луна с покаянным любопытством невесты-утопленницы заглядывала внутрь покоев. Её белые лучи пятнами ложились на узорчатые колонны и на красный балдахин с золотой вязью, на древнюю арфу Шашан, со сверкающими струнам, и на пустые сосуды с зельем бодрости, валявшиеся у прикроватного столика. Темно. Душно. Как перед бурей. Чёрная-чёрная ночь, как умелая танцовщица, только изредка напоминала о своём существовании: лёгкими движениями она, с целомудренным морским шуршанием, поправляла складки на своём непроницаемом платье с миллионами белых, желтоватых, красных глаз, которые безустанно следили сверху за притихшим миром. И последний пламенный маг, как обезвоженный, оглохший, оголодавший, жадно прислушивался ко всему: к тому, как потрескивал огонь в тёмно-синем камине в орнаментах, к тому, как ветер шевелил ткани, звенел звонкими колокольчиками, но слышал только одно: «От этого зависит судьба всего Ривеллона, мой дорогой друг». «Мы обязаны победить». «Иного шанса не будет». «Мы должны выложиться на полную». В его гудящей голове жил весь Алерот — город, который он поклялся защищать, как только снова ступил на твёрдую землю Ривеллона. И этот город с каждым днём становилось всё тяжелее выносить — шепчущий, воющий, скулящий, шипящий, с башенками молчаливого кафедраля, с черепичными крышами таверн и гостиниц, простых домов и передвижных лавок.       На нём висело слишком много жизней, слишком много надежд. Морган сначала не понимал этого, просто не чувствовал: ему было даже приятно, как на него смотрели все — люди и нелюди, но теперь... теперь каждое «о, пламенный рыцарь, какая честь», подразумевающее «о, наш спаситель», давило на хребет с немыслимой силой. От такого даже герои ломаются. А наверху, над Алеротом, со столькими бедами и неприятностями, висели десятки, сотни, может быть, даже тысячи воздушных замков, островов, откуда на защитный купол из своих подзорных труб смотрели некроманты, солдаты Тёмного Круга. И ждали. Уже прошла целая неделя осады, близилась решающая битва, исход которой перевернёт привычный мир с ног на голову. И Морган думал. Много думал. Всё прогонял в голове, представлял, закупался зельями, совершенствовал броню, отдавая её Вессону и Гвиневре, утром и ночью пил бодрящую жижу Яна Барбера с щепоткой рогатика, а днём, возвращаясь из Башни Силы обратно в Алерот, надевал шлем Ультринга, который скрывал его глубокие мешки под глазами. Потому что ему непозволительно проявлять слабость сейчас. «Высплюсь, когда всё закончится... закончится...» — повторял он самому себе сотни раз, ободряясь. Помогал тому, выручал Вилли, слушал байки двух сплетниц возле котла, спасал учёных из «Гарцующего конька», обращённых в овощи, очищал Воронье гнездо от нежити. Делал всё, не жалея ни сил, ни денег...       Морган взъерошил свои коротко остриженные волосы, вяло улыбнулся самому себе и, затянув чёрный пояс на халате, надев чёрные тапочки, прошёлся вокруг стола с грубыми лапищами, с мраморной столешницей, где белели бумаги, свитки, печати. Чёрная чернильница с белым пером придерживала старую записку Шашан: «Владыка, мы улучшили тренировочную арену, как вы и просили». Коротким указательным пальцем он провёл по хрустальному драконьему шлему, гладкому и холодному. Служивший раньше Оробасу, он непременно поможет и последнему пламенному магу в час нужды и опасности. Рядом, скрываясь в тенях, стояла броня Ультринга. Казалось, что шлем, поножи, нагрудник, наручи — каждая её деталь, как обсидиан, всасывала в себя свет, оставаясь по-прежнему угольно-чёрной. Неизвестно, из чего эти доспехи сотворил Ультринг в своё время, но они были поистине потрясающими, завораживающими, хоть и по праву принадлежащими Тёмному Кругу. Только красные камни — может быть, рубины или агаты — зловеще сверкали, как брызги свежей крови... Разглядывая их, Морган вспоминал, как раньше, до Чертога Отражений, упивался кровью приспешников Дамиана — разрушал с рёвом замки, испепелял пламенем тела, разрушал турели... Почему раньше это казалось таким простым?.. Может, потому, что тогда он рисковал исключительно своей жизнью, а не жизнями тысяч. Большая ответственность натягивала нервы как струны мандолины. Коснись их — и они лопнут.       Морган нащупал в кармане тёплый оборотный камень, поднёс его к самому лицу, и в бирюзе отразилось два серебряных огонька его глаз. Ночное небо завлекало. Оно, почти чистое, озаряемое далёкими вспышками, манило раскрыть массивные крылья с костяными наростами, улететь, убежать, не возвращаться никогда ни в Башню Силы, ни в Алерот. Пусть сами разбираются со своими проблемами. Пусть всё катится к Баалу. Пусть... Эти сладкие мысли — сдаться — отравляли сознание Моргана уже третью ночь, однако он, сжимая кулаки, отталкивал их в сторону, вспоминая восторженные детские лица, их горящие невинные глаза: «Пламенный рыцарь... а вы уничтожите всех-всех монстров? Мама говорит, вы очень сильный». «Уничтожу», — само собой вырывалось из груди, и взгляд устремлялся вверх, где висели уродливые воздушные замки, между которыми летали чёрные смрадные умертвия, крутились возле защитного купола, проверяли каждый день, ослабло ли колдовство Зандалора. Морган отрезвляюще хлопнул себя по шершавым от щетины щекам, сказал себе короткое: «Нет, не сбегу». Нельзя думать об этом. Ему просто надо... пройтись.       — Зубастик? Ты куда подевался? — позвал Морган, не отыскав своего некрозавра на месте — в самом тёмном углу, где валялись обглоданные белые кости. Его не было ни под столом, ни под кроватью, ни за драконьим ларем — нигде. В нос ударил странный запах старой гнили. Из соседней комнаты, где обычно сидел Гермафродит, донеслось тихое поскуливание, прерывавшее привычное гудение живой Башни Силы. Тёмно-зелёная спина, со взъерошенной мохнатой холкой, мелькнула в дверном проёме, юркнула за древнюю путевую стелу — позеленевший от долгих веков рыцарь на ней угрожающе сжимал двуручный меч, поглощённый салатовым пламенем. Морган заглянул туда и сразу увидел Зубастика, который прижимался боком к шершавому камню. Зазубренные лезвия вместо рук безвольно лежали перед ним. — Что случилось? — пламенный маг присел на корточки, и некрозавр зажмурил единственный глаз, принюхался и отвернул морду. Заскулил. Острые зубы его были в тёмно-зелёной крови, а по всему телу появились свежие рваные раны, особенно пострадала задняя лапа, оставлявшая зловонный след на тёплом полу. Франкен Штайн никогда не рассказывал, что нежить может себя так вести... Морган с заметным усилием улыбнулся, попытался спокойно положить на перебинтованную голову руку, но Зубастик только заскулил сильнее, вжимаясь в найденный угол. — Тоже это чувствуешь, да?.. — риторический вопрос прозвенел в воздухе скорбно — как тяжёлый колокол во время погребения. Башня Силы устало вздохнула, и её дыхание потревожило гладкие пурпурные листья старого плюща, свисавшего с навесных клумб, следом зашуршали страницы нового алхимического каталога, оставленного на широком столе Яном Барбером. Стоя в лакированных выпуклых горшках, зашептались маленькие пальмы, расставленные по углам, точно стражи. Огонь во втором камине, тоже синем, с орнаментами, по-волчьи глодал древесину с характерным треском. Тени от него скакали по комнате как бесы. Морган молчал. Все слова застыли в его глотке. Он откашлялся, в последний раз взглянув на своего некрозавра, который когда-то казался бесстрашным, а сейчас — беспомощным слепым щенком, и воспользовался хрустальным черепом. Зубастик скрылся в чёрных безмятежных тенях без единого звука.       Покачнувшись, Морган прислонился к тёплой путевой стеле и облегчённо перевёл дух, когда магическая сила стала медленно, с жжением на подушечках пальцев, восполняться после долгого призыва. Будто с плеч упала целая тонна. Он достал из кармана халата второй камень — камень Дракона, красный, как закат, горячий, и почти беззвучно прошептал: «Тренировочная арена». Как всегда, телепортация сработала идеально: его в одно мгновение перенесло на платформу со статуей двух драконов, между пастями которых мерцал слабенький зеленоватый огонёк. Всё было на месте: и оружие, лежавшее на столах, и шкаф грубой работы, где хранились заклинания, и тренировочный манекен Фрэнки — тьму от них разгоняли два змеиных кубка возле основного портала. Два вечных пламени, живущих вместе с Башней Силы. Из приоткрытых покоев мастера Кеннехта выползала тоненькая оранжевая полоска. Спустившись со ступеней, Морган остановился, стиснув руками каменную перегородку, что отделяла его от неба, от свободы и смерти. Вдалеке громыхало. Действительно приближалась буря, прошитая насквозь венами белых молний, но Морган стоял на месте и смотрел вниз, где в сотнях метрах клубился непроницаемо-чёрный туман смерти: один вдох — и ты мёртв. От него погибли все виверны и дракониды острова Стражей, даже деревья, древние стволы которых было не обхватить обеими руками, засохли, искривились — как мученики, корчащиеся в последней своей агонии; их сухие кроны, со скрюченными ветвями-пальцами, высовывались из черноты, и Морган представлял, как быстро туман смерти отравил почву и воздух — для Дамиана это было так же просто, как хлопнуть в ладоши. Дамиан... Морган зажмурился, вспомнив, как Проклятый едва не передавил ему горло тяжёлым стальным сапогом, рассматривая его своими выцветшими глазами как какого-нибудь муравья, и смех — этот смех было не забыть. От него по спине бежали мурашки ужаса, а волосы вставали дыбом. Морган стиснул челюсть. Он подался немного вперёд, прикрыв глаза, чувствуя, как ледяные порывы ветра хлестали его лицо. Новый раскат грома — злобное ворчание — прокатился до самой Башни Силы, как древний рык драконов, а белые зигзаги с треском продолжали резать небо вдалеке. Чёрное полотно, казалось, рвалось на части, по швам, и вкрапления звёзд на нём, прямо над головой, казались насмешками, ведь где-то там, на тёмном западе, в это же время тонули корабли, гибли люди... Но буря, скорее всего, в этот раз тоже обойдёт остров Стражей стороной, и днём снова взойдёт солнце над мёртвой землёй, над туманом смерти и над кроной чёрного дерева, в которой давным-давно запутался корабль. Морган крупно вздрогнул, почувствовав, как тяжёлая рука опустилась на его плечо. Он резко крутанулся назад. Серебряные глаза сверкнули в лунной полутьме. Кеннехт. Тихо рассмеявшийся Кеннехт.       — Высоковато отсюда падать, — заметил бывший охотник на драконов, облачённый в ночную белую рубашку, со звёздным колпаком на голове, скрывавшим его тёмно-русые волосы. — Надеюсь, в планах твоих не было расшибиться в лепёшку.       — Я бы успел обратиться, — поморщился Морган. Он соврал бы, если бы сказал, что чувствовал себя на все сто процентов комфортно, стоя в одном халате и ночных штанах перед своим мастером боя.       — Помедли ты хоть секунду, тебя бы поглотил туман смерти, а от такого даже драконы дохнут. Глупые драконы.       — Тебе, похоже, просто нравится меня отчитывать, мастер Кеннехт.       — Не исключено, — хитро сказал он, разворачиваясь, — идём, выпьем молока с мёдом. Ян Барбер в последнее время увлёкся в своём саду пчеловодством. Хочу сказать, у него выходит не так уж дурно для того, кто всю жизнь только мешал зелья. Пока тебя не было, они соорудили улья с Вессоном, под внимательным надзором Гвиневры (её отец, по рассказам, был увлечённым пчеловодом из окрестностей Дрифтвуда). А я так, иногда наблюдал за ними.       — А ты чем занимался, пока я... м... — Морган прошёл под высокой дверной аркой, оказавшись в покоях своего мастера боя — светлых от масляных ламп, — отсутствовал по понятным причинам?       — Тренировался, тренировался и ещё раз тренировался. Ещё как-то раз помог Франкену Штайну со сборами, хм, материала, как он это называет, — заметив, как Морган выразительно поднял рассечённую бровь, он тут же продолжил. — Я помогал Савлу избавить Светлое от оживившихся там умертвий. Заодно нарубил несколько свежих ног, голов, туловищ... грех было их оставлять, зная, как трепетно ты относишься к своему чудищу.       В углу комнаты стояли длинные тканевые диваны с шерстяными покрывалами на них, а напротив них — столик с кувшином молока и банкой мёда. На стенах, как положено, висели трофеи — демоническая лапа, чей-то коготь, голова предводителя гоблинов... Морган принюхался. Он раньше часто бывал в этих покоях, в них пахло почему-то мылом, теперь же здесь преобладал аромат скошенной травы и новой, только-только обработанной кожи. Пара огоньков свечей горела возле старого портрета, на котором было изображено два ребёнка: мальчик, лет пяти на вид, и девочка, немного постарше. На специальной стойке висело несколько колчанов, кожаная броня, подаренная Морганом лично, и красивый, как лунная дорожка, изогнутый к концу меч, очень похожий на пиратскую саблю. Луки прятались в чехлах возле шкафа грубой работы. Кеннехт уселся на диванчик, откинувшись на вязаные подушки, и жестом пригласил Моргана занять место рядом.       — Что тебя беспокоит? — в лоб спросил он, наливая в глиняную кружку свежее молоко.       — Ничего, — в тон ему отозвался Морган, кинув быстрый взгляд на портрет. Кеннехт никогда не рассказывал об этих детях: ни кем они были, ни когда и кем была сделана эта картина.       — Я похож на дурака? — спросил мягко Кеннехт, придвигая ему кружку. — Конечно, ты можешь лгать — дело твое. Но тогда я не смогу тебе помочь.       — Я не лгу. Тебе, правда, не стоит за меня беспокоиться.       — Давай я сам буду решать, за что мне можно беспокоиться, а за что нет, — улыбка у Кеннехта вышла снисходительной. Он всегда так улыбался, когда ему что-то не нравилось. — Ты уже не первый раз бродишь по тренировочной арене после полуночи, и я что-то сильно сомневаюсь, что тебе просто нравится созерцать отсюда морские просторы.       — Ты меня видел?       — Ну я же не слепой, — Кеннехт хлебнул молока, намазав на кусочек белого хлеба мёда. — Бессонница губила достаточно опытных воинов, поверь на слово. На моём веку — тоже. Ты становишься невнимательным, ошибаешься... а ты не в том положении, чтобы допускать ошибки. Сейчас все взгляды — хорошие и плохие — нацелены на тебя, и любая твоя оплошность может стоить жизни. Ты ведь понимаешь, что я прав, — он закусил белый хлеб, пожевал, скосив свои серебряные глаза на Моргана. — Выпей, молоко плохого не сделает.       — Спасибо, наверное, — Морган взял вторую глиняную кружку, сделал короткий глоток, со всей внимательностью всмотревшись в застеленную кровать, на которой будто бы никто не лежал. Белое несмятое одеяло, белые гладкие подушки... Неужели Кеннехт тоже ещё не ложился спать?.. — Откуда молоко? Только не говори, что Ян Барбер теперь стал фермером и прячет где-то корову.       — Нет, — Кеннехт усмехнулся. — Это Горшечник Гарри достал кувшин с молоком буквально сегодня.       — Он же должен был добывать алхимические ингредиенты...       — А Том-Кашевар принёс котёнка пару дней назад. Он расхаживает в тронном зале, такой рыжий, полосатый, важный. За ним ухаживает Саломея с Кириллом, соорудили ему место там, где раньше была клетка Лаикена.       — Кажется, — Морган поперхнулся, — мне надо чаще бывать в тронном зале, а не сразу перемещаться в комнату...       — Может быть. Но сейчас не об этом, — Кеннехт подлил себе молока. — Ты знаешь, скольких пламенных рыцарей я убил в своё время?       — Ни одного?       — Двух. И не один не вызывал во мне уважения: один пользовался своей силой, чтобы ему приносили дань из соседней деревни, второй прятался, как крыса, в своём замке. Конечно, первый дрался неплохо, мы взяли его только числом, но второй — вот он доставил нам гораздо больше проблем: напускал на нас своих умертвий, больше десятка, все перекроенные слуги, посетители, рыцари... Отвратительное зрелище, скажу я тебе. Я считал всех пламенных рыцарей — проклятием нашего мира. В конце концов, один из них убил Избранника. Кажется, его звали Леон... — он замолчал на несколько секунд, изучая тянущийся за ложкой мёд, затем придвинулся к Моргану.       — Но потом?..       — Но потом я встретил тебя, — Кеннехт положил в рот последний кусочек медового хлеба, запив его молоком. — Без обид, конечно, но сначала ты мне казался только желторотым юнцом: в конце концов, тебе едва ли исполнилось двадцать шесть. Я думал, ты воспользуешься силой острова и бесчестно убьёшь меня, охотника на драконов. Однако ты почему-то выбрал меня...       — Это был сложный выбор, — признался Морган. — Вообще говоря, я не хотел, чтобы кто-то из вас умирал, но мне пришлось выбирать.       — Так вот, к чему я веду, — Кеннехт тронул Моргана за плечо, — ты оказался не таким уж безнадёжным — мечтатель, конечно, можно сказать, идеалист, но честный. Иногда твоё скудоумие приводит совершенно не туда, куда ты рассчитывал, иногда ты рубишь с плеча — но все мы не без греха. Так вот, что я хотел сказать этим разглагольствованием: ты всегда старался делать мир вокруг себя насколько мог немного лучше.       — Но это не снимает с меня ответственности за то, что произошло, — пробубнил Морган. — Я идиот.       — Даже Зандалор не разоблачил обмана, а он, на минуточку, прожил не одно столетие на этой земле. Игрейна оказалась умнее всех нас вместе взятых. Все мы виноваты, что недооценили Проклятого и его возлюбленную.       — Мне нельзя больше допускать ошибок, ты прав, — Морган прикрыл глаза, — но я всё равно не могу заснуть: у меня всё крутится в голове, я обо всём думаю, мои мозги уже от всего этого кипят. Я знаю, что я должен взять в себя в руки, но...       — Но? — Кеннехт, разглядывая нахмуренное лицо Моргана, поставил пустую кружку на столик.       — На меня все надеятся. Все на меня смотрят как на последнюю надежду, а я даже не знаю, смогу ли я всё сделать правильно. Смогу ли я оправдать все надежды, возложенные на меня.       — Сможешь.       — Ты так просто это говоришь...       — Потому что верю в тебя, Морган.       Морган недоверчиво посмотрел на него, будто искал подвоха, и Кеннехт задорно усмехнулся, коснувшись ладонью его горячей щеки. Пламенный маг, владелец Башни Силы, дракон — он растерянно уставился на своего мастера боя, который продолжал невозмутимо улыбаться — маленькие морщинки собрались в уголках чужих серебряных глаз. Тени плясали на их лицах. «Потому что верю в тебя, верю, верю...» — прокатилось по комнате хрипловатым эхом, когда губы встретились — осторожно, медленно. Никто никуда не торопился. Холодные руки Кеннехта притянули Моргана к себе, и новый поцелуй отпечатался на тёплый губах пламенного мага, затем ещё, ещё, ещё. В спальне было тихо, уединённо, никто не мог потревожить их покоя, только всё та же луна хитро заглядывала внутрь через приоткрытую дверь, оставляя ровный клин на каменном полу, устеленном ковром с мягким ворсом. Кеннехт с заметным нежеланием отстранился, обвив шею Моргана, склонился к его уху и прошептал: «Может, ты останешься со мной сегодня, Морган?». И Морган согласно кивнул, разглядывая лицо мастера, стянув с его головы дурацкий звёздный колпак.