Наказание для двоих

      Вернулся султан к министру довольно скоро. Тревожное предчувствие никак не хотело покидать его мысли, чем начало заметно раздражать. Чем бы Заганос не занимался, надеясь хоть как-то отвлечься, он снова и снова возвращался в ту комнату, к человеку, которого оставил привязанным и в совершенном одиночестве.       Зрелище, представшее перед султаном, действительно было довольно жалким. Министр пытаясь прижать колени к груди, лечь на бок, хоть чуть-чуть поудобней, чтобы боль перестала быть такой адской, до того момента, когда Заганос соизволит вернуться, решив, что на сегодня с пленника уже хватит пыток, сделал себе только хуже, сам того, разумеется, не желая.       Теперь Луис не смог бы пошевелить даже пальцем. Все его похудевшее бледное тело изнывало от жуткой боли. Отеки под глазами заметно увеличились в своих размерах. Он даже больше не мог плакать, хотя, наверное, хотел бы.       Хуже всего приходилось спине и низу живота, не говоря уже о гениталиях. Невероятная боль в анусе, режущая, давящая, раздражала больше всего. На секунду, услышав рядом с собой шаги, он обрадовался.       − Соскучился? – как обычно холодно и сухо поинтересовался Заганос.       − Прошу тебя, вытащи…       − Я и так собирался это сделать, − Заганос не дал ему договорить, − Сегодня, тебе не придется меня умолять.       Одним уверенным движением, Заганос сделал как обещал, а именно, извлек дилдо из ануса министра. На «игрушке» было слишком много крови и гноя. «Такими темпами, я его точно скоро обязательно прикончу. В следующий раз надо быть поосторожней», − решил Заганос, внимательно осматривая фаллос. Стенки ануса горели от натирания, и на многих участках были стерты в кровь. «Идеальная “смазка”, если ему сейчас попробовать вздрочнуть, то возбудится должен мгновенно. Насколько сильными могут стать для него последствия, если я сейчас его трахну?».       Сам Заганос был уже достаточно возбужден, от одного такого, жалкого, грязного и беспомощного вида министра перехватывало дух. Дилдо достаточно растянул анус, Заганосу не потребовалось особых усилий чтобы войти внутрь. Всё же Луис не ждал вторжения и вскрикнул от шока и внезапно усилившейся боли. Вот только, из-за напрочь севшего голоса, получилось ещё более тихо, чем даже рассчитывал Заганос.       Султан лишь довольно усмехнувшись, начал жестко трахать министра, насаживая на свой возбуждённый и сочащийся смазкой член. Рукой, Заганос, за пару настойчивых движений, заставил министра возбудиться. На головке измученного Заганосом члена, стала заметна смазка, перемешанная с кровью.       «Это произошло из-за вчерашнего? Не думал, что простая стимуляция уретры окажет столь неблагоприятное на тебя воздействие, Луис. В следующий раз я не пойду на это, не могу же я допустить серьезных травм. Ты, разумеется, не привык, а я был слишком настойчив», − теперь Заганос несколько обеспокоенно посматривал на член министра. Но это отнюдь не мешало ему продолжать насиловать пленника.       Грубые, безжалостные толчки, и движения рукой по члену министра им в такт… Долго, невыносимо долго, у Луиса было такое чувство − будто внутри все разрывается медленно и мучительно, что, вот еще немного, и он, наконец, умрет. Но ничего подобного с ним так и не случилось. На этот раз он даже до самого конца оставался в сознании. Заганос позволил пленнику кончить первому, почувствовав, что тот был уже на пике, характерно сжимая его внутри.       Сам кончив, как всегда, внутрь министра, Заганос шлепнул того по заднице. Довольно усмехаясь, Заганос заявил, что на сегодня это всё. И он позволит ему отдохнуть какое-то время. В руках султана появилась красивая чашка с жидкостью:       − Это снотворное. Приняв его – проспишь часа четыре. Может больше, учитывая твое состояние.       Так унизительно больно. Министр Луис чувствовал, что совсем не в состоянии сдерживать слёзы, так предательски текшие из его глаз.       Заганос присев рядом, поставил чашку со снотворным на прикроватную тумбочку. Медленно он начал освобождать министра от удерживающих тело оков. В этих стальных браслетах была своя изюминка, на них были выдавлены цветы, причем довольно симпатичные. Они были специально созданы для постельных утех, Заганос заказал такие специально, выбирая форму и узор довольно долго, изумив ювелира, ведь тот никогда бы не подумал, что султана вообще могут интересовать подобные вещи.       Неудивительно, ведь Заганос давно мечтал заполучить министра Луиса. Только так до конца и не смог определиться в каком именно качестве хотел его использовать. И когда балтиец оказался в его руках, султан был весь в предвкушении. Конечно, первоначально Заганос полагал, что премьер-министр в страхе за свою жизнь согласиться пойти на что угодно. Как же его изумил отказ и полное пренебрежение со стороны пленника! Желать человека, о котором толком ничего не знаешь – задача не из легких, правда, Заганоса привлекали трудности.       Несмотря на внешнюю привлекательность «браслетов», запястья и щиколотки, на которые они надевались были изодраны в кровь. Заганос их тщательно обрабатывал, каждый раз аккуратно смывал кровь и наносил на повреждения заживляющее средство. Только не помогало, после следующего же подобного связывания министра, они вновь ужасно кровоточили, а верхний слой кожи и, кажется, даже не думал начать восстанавливаться. Занимаясь ими на этот раз, Заганос был абсолютно уверен, что министр не чувствует ни ног, ни рук.       − Опять плачешь. Прекрати, меня это раздражает, − Заганос вполне угрожающе посмотрел на министра, который не хотел идти с ним ни на какой контакт, и зрительный в том числе.       − Что, неужели настолько больно? – издевательски, но холодно и без улыбки или привычной усмешки, поинтересовался султан.       − Знаю, что больно, − вдруг признал Заганос. – Ты каждый раз пытаешься дергаться и вырываться, делая это из последних сил, как они у тебя вообще остались?       − Не отвечаешь? Ах, да, твой голос… Тогда, пожалуй, выбивать из тебя слова, сегодня просто нет смысла. Хотя я могу услышать и твой самый тихий шепот. Прими это к сведению. − Но Заганоса по-прежнему проигнорировали.       − Как хочешь, − спокойно отреагировал Заганос на очередной «бунт» непокорного пленника.       − Помниться в самый первый раз ты был куда более разговорчивым. Каким же наивным ты мне тогда показался, до конца надеясь отговорить меня от задуманного. Вот только, понятия не имел, что я видел и заранее просчитал все твои уловки. И предложить тебе было мне по сути нечего, но ты так отчаянно не сдавался до самого конца. Точнее начала, − Заганос засмеялся.       − И вот, подо мною лежит напуганный, до крайности пораженный моим поступком премьер-министр враждебного мне Балт-рейна, в глазах которого ненависть ко мне, боль и отчаяние от собственной беспомощности и бесполезности.       Ни с чем несравнимые ощущения власти и абсолютного контроля, придавали мне уверенности как ничто иное… А, те, все твои жалкие попытки вырваться еще только больше распаляли моё желание.       Твое крайне неразумное поведение довольно быстро меня разозлило. Не думал вообще, что ты рискнешь грубить, учитывая твое положение. Только, подозреваю, ты тогда еще просто не до конца осознал, что за твою дерзость, я буду тебя серьезно наказывать.       До сих пор всплывает в памяти твое перепуганное лицо, когда я взял в руку розгу. Но, конечно же, это ни в какое сравнение не идет с твоими последующими криками. Мне даже понравилась твоя реакция, значит в наказании был смысл…       Прошло не так уж много времени с тех пор. Чтобы я с тобой не делал, ты не прекращаешь сопротивляться. Суровость наказаний будет идти по нарастающий. Или ты, быть может, наивно полагаешь, что хуже уже не будет? Если так, то стоит тебя уверить, я не делал с тобой еще и половины того, чего мог. Твой низкий болевой порог позволяет мне «играть», получая удовольствие от малого. И вот, сейчас твоё состояние настолько плохо, что ты попросту не выдерживаешь даже этого. Сегодня я тебя слегка порвал, что, впрочем, было и в первый наш раз.       Тогда ты так отчаянно старался мне помешать, когда стало уже поздно. Разве тебе, это ничего не напоминает?       Министр не хотел его слышать, он отвернулся, слезы до сих пор текли из его изумрудного цвета глаз. Хотя, казалось бы, что именно в этот момент, можно было вздохнуть с облегчением. Заганос сейчас обязательно уйдет и оставит его в покое хотя бы до завтра.       Заганос больше его не трогал, после того, как закончил обрабатывать содранную кожу на запястьях и щиколотках министра. Он просто любовался своей работой.       − Давай так, ты ответишь на один мой вопрос, а я буду с тобой нежнее? Что думаешь, министр? − Заганос насильно развернул его лицом к себе: − Ну, что решил?       «Да пошел ты, чертов, зарвавшийся мальчишка!» − презрение, смешанное с ненавистью, но даже так, во взгляде министра также был заметен страх, который он уже перестал пытаться скрыть.       Заганос чувствовал, что на него снова накатывает злоба. Он не двусмысленно провел рукой по не успевшим затянуться и слега разбухшем кровавым полоскам на ягодицах министра. Пленник дернулся и едва слышно застонал.       − Вот видишь. Лучше дай мне то, чего я хочу.       Но в ответ опять молчание.       − Может ты всего на всего забыл, что бывает после того, как ты выведешь меня из себя?! Что же, я с радостью тебе напомню, − Заганос решительно наносил мазь себе на пальцы для дальнейшей «экзекуции».       − Не утруждайся, − холодно и тихо, почти с откровенным безразличием ответил ему министр.       − Твой вкрадчивый голос, когда охрипший, кажется, мне еще более привлекательным. Надо почаще доводить тебя до такого состояния.       Так, что ты решил? На этот раз ты будешь послушным? ...       Признайся, как твой обожаемый император с тобой развлекался.       − Что ты хочешь, чтобы я ответил?       − Правду, разумеется.       − Правду? Зачем тебе правда, Заганос? Что это вообще может изменить?... − Луис был на грани. По всей видимости, Заганос так просто уходить не собирался. Наверняка снова решил избить, любой ответ министра не имел никакого значения.       − Так я не ошибся. – Заганос довольно усмехнулся, надавливая на рассечения бледной кожи министра. − Слышал от шпионов пару-тройку грязных рассказов, но всё же, признаться, я хотел быть первым, кто тобой овладел. − На миг глаза министра гневно блеснули.       Заганос больше не спрашивал, он начал втирать мазь, сперва по колечку мышц сфинктера, затем и плавно переходил к стенкам ануса. Болезненные стоны министра были вполне ожидаемы.       Вдруг Заганос заговорил с ним снова:       − Как он с тобой обращался, он был нежен или груб? Он брал тебя силой хотя бы раз? Наказывал за ошибки?       Заганос ощущал, как тело министра сотрясается в истерике.       − Это не твое дело! Не смей меня о таком спрашивать, − его голос был пропитан слезами.       − Узнаю, прежнего тебя, министр, − Заганос продолжал «экзекуцию», уже не так сильно надавливая при смазывании лечебной мазью, на повреждённые стенки.       Но всё же, особенное удовольствие Заганосу доставляло видеть мучения пленника. Как же несравним его теперешний вид с прежним, полным гордого вызова. Столько неприятных повреждений, когда Заганос надавливал на глубокие рассечения кожи, Луис стонал из-за невозможности скрыть боль. Он ничего не мог поделать со своей позорной слабостью. И его тело так должным образом и не научилось переносить наказания.       − Тебе же нравилось делать это с другими мужчинами, зачем со мной строишь из себя невинность?? Меня это бесит. Давай так, буду бить тебя пока не расскажешь мне про все твои грязные похождения? Согласен?       Спрашиваю так, будто у тебя есть выбор, − злая издевательская улыбка исказила лицо султана.       Луис в ужасе потупил взгляд. А следующие пара ударов заставили его завопить. Ужасно глубокие следы сразу разукрасили кровью спину и часть ягодиц на которые пришлись.       Безнадежное отчаяние в тот миг поглотило разум, те вымоченные в специальной жидкости розги как выяснилось способны были свести с ума. Заганос бил с такой силой как не бил его никогда.       − Умоляю прекрати!!! Клянусь, расскажу обо всем, о чем захочешь… Не надо, пожалуйста, больше не надо…       − Вот как ты заговорил, − бесчувственный леденящий взгляд в котором не было ни намека на пощаду. – Всё ли ты мне готов рассказать?       − А если спрошу про Балт-рейн? – Никак нельзя было понять шутит Заганос либо говорит серьезно. Он насмехался, изо дня в день показывая пленнику насколько ничтожным тот становится.       − Пожалуйста, хватит…       − Ты не ответил на мой вопрос. Грязный самодовольный развратник, мне отвратительно к тебе даже прикасаться. Ты ни на что больше не годен. – Здесь Заганос отвесил еще пару жестоких ударов. Кожа на спине сделалась теперь изувеченной. Это необычные глубокие рубцы, которые со временем обязательно станут шрамами. Но Луис все равно не дал того ответа, который ждал от него Заганос.       − Если ты хочешь, чтобы я прекратил, то тебе как следует нужно извиниться за свое непослушание и неуместную дерзость.        − Как вы хотите, чтобы я это сделал? – сорванный голос и жалкий истерзанный вид, у Заганоса снова появилось желание изнасиловать пленника. Но это было бы уже слишком, султан презрительно скривил губы.       − Скажи, что сожалеешь, думаю на сегодня этого мне вполне хватит. – Пленник едва оставался в сознании, тяжело дышал, а из глубокого рассечения на спине виднелась свежая кровь. Заганос понял, что напрочь потерял самоконтроль, он словно утратил разум. Он ведь никогда и не думал оставлять на этом человеке хоть какие-нибудь увечья. Впрочем, Луис не мог ему ответить.       − Ты даже пошевелиться не можешь, а твой голос, похоже, пропал, − прекратив порку и слегка обработав недавно полученные пленником раны, Заганос приподнял министра, вливая ему в рот снотворное, ждавшее все это время на тумбочке.       Луис заметно закашлялся. И всё равно Заганос заставил его проглотить жидкость. «Он должен поспать или обязательно подохнет», − сейчас султан был крайне настойчив. Снотворное было сильнодействующим. Министр быстро отключился не прошло и двух минут. Заганос смотрел на него ещё какое-то время. Перед тем как уйти, укрыл пленника мягким одеялом. Покидая собственную спальню, Заганос обернулся, снова взглянул на балтийца, тело которого было теперь спрятано под большой длиной тканью.       «Почему ты просто не можешь меня принять? Луис, у тебя больше ничего нет. Тебе некуда идти. Бальт-рейну ты больше не нужен».