* * *
Дом этот был известен не только в деревушке, но и во всех ближайших окрестностях. И молва была далеко не добрая. Настоящие хозяева из него съехали ещё лет двадцать назад. Сначала, все говорили, что они переехали куда-то за границу, но после, постепенно стали судачить, что просто сбежали они из дома. Что дом-де непростой. В царские времена на месте нынешней церквушки стоял монастырь, при нём было местное кладбище. Вот только не всех на том кладбище хоронили. Строго-настрого было запрещено хоронить на его территории самоубийц, да басурман всяких. Вот и хоронили их сразу за стеной монастырской, куда ж их бедовых девать было. Когда же к власти пришли большевики, объявив, что Бога нет, то взорвали монастырь, растащив его по кирпичику на постройки. Кладбищу тоже досталось с лихвой. Затем была Великая Отечественная и под её снарядами, та часть, что с грешниками была, сровнялась с землёй окончательно. Время шло, война закончилась, деревенька стала восстанавливаться и разрастаться. Места вокруг хорошие, равнинные, колхозы, да совхозы плодились и трудились на местных полях. Новые поколения стали уже забывать, что да как было в давние времена. Так и появился добротный каменный домик, двухэтажный, выгодно отличающийся от остальных деревянных домишек. Завистники поговаривали, что хозяева нечисты на руку. Да и вообще, зачем, мол, простому председателю совхоза такой домина, что за буржуинство такое. Как бы там ни было, но дом был достроен, хозяева, со всем своим немалым потомством, заселились и жили себе потихоньку, никому не мешая. И всё бы ничего, да кончилась Советская власть, и вдруг все вспомнили, что Бог вроде как есть, и потянулись в деревеньку эту со всех краёв паломники да старушки-верующие. Добрые бабульки охотно объяснили недоумевающим местным, что место тут святое, храм великий тут при монастыре стоял. И приходят они поклониться земле святой. И местная администрация засуетилась, забегала. Виданное ли дело, такой шанс о себе заявить, выпал. И отрыли в старых архивах план деревни более чем столетней давности, чтобы правильно новую церковь поставить. Тут и всплыло, что председательский дом стоит ни много, ни мало, а на могилах самоубийц. Ух, какой повод посудачить-то! А тут, как раз, семейство уехало, выставив дом на продажу. Ясное дело, никто из местных на него не позарился, а пришлые, как на грех, не приживались. Купят, поживут годик-другой и съезжают. Так и менял хозяев Дом, ещё лет десять. А потом и вовсе остался бесхозным. Всё, что можно было, из него ещё 8-9 лет назад местные хапуги повынесли. Дом стоял пустой, грустный, обросший растениями и страшилками. Стоял немым укором, крепкий, одинокий, с потрескавшимися стеклами да облезлой краской на крыльце и оконных ставенках. Все привыкли к нему и уже не обращали внимания, даже местные синюги почему-то его не заселяли. Но тут, по зиме, что-то стало происходить. Люди вновь о нём заговорили, зашептали… То кто-то огонёк в оконце приметит, то кто-нибудь увидит, что ставни оказались открыты, те, что давеча закрыты были. Шепотки нарастали как снежный ком. Деревня же, как не поговорить. И как-то собрались по весне мужички местные выпить. Знамо дело, за 8 Марта и выпить не грех. Да под градусом-то и решили проверить, что за дела нечистые творятся в Доме. Пьяные, ясно дело, все храбрецы. Пришли к дому, постояли-потоптались, пропустили по стопочке для согреву и пошли в дом. Оно ж, конечно, пьяные, что с них взять, но клялись и божились, что всё обошли: и оба этажа, и в подвал глянули — нет никого! А как нет, если через месяц тёть Клава с села возвращалась пешком и собственными глазами видела, как в окошке мелькнула фигура человеческая. Быстро промелькнула, не разглядеть на таком расстоянии, только и успела Клава различить волосы длинные, да одеяние серое. А в деревне-то девок по пальцам перечесть, и ни одна не похожа. С испугу тётка забыла, что устала как собака и до дома добежала быстрее школьницы резвой. Только вот не до своего дома, а до бабы Нюриного. Знамо зачем — поделиться происшествием. А что знает баба Нюра, то знает весь район, не меньше. И к лету уже неясно было, кто и правда что-то видел, а кто просто брешет для острастки. Как бы там ни было, но деревенские прочно «заселили» Дом призраком девочки в сером. Вот в калитке этого Дома и замер наш расстроенный Максим. Настроен храбрец был решительно. Шутка ли, его, семнадцатилетнего красавца-спортсмена трусом нарекли. Не бывать такому! И, оставив калитку открытой, Макс решительно пошел по заросшему бурьяном да кустами двору к Дому. Солнце медленно опускалось за лесок, красочно поблескивая последними лучиками в битых стеклах окон. Дом в этом золотистом освещении казался сказочным. Максим на мгновение засмотрелся, но спохватившись, что вот-вот стемнеет, шагнул на крыльцо и ухватился за дверную ручку. Раздавшийся скрип рассохшегося дерева был ожидаем, а вот скрежет проржавевших дверных петель пробежался по спине колючим холодком. Макс шагнул в дом. Дверь, покосившаяся от времени, по инерции захлопнулась за спиной. Он вздрогнул и, обернувшись, схватился за ручку, толкнул дверь… Фу-ух, всё в порядке — дверь послушно открылась вновь, ворчливо скрипнув, мол, что ты меня старенькую, впустую-то теребишь? Макс успокоился и принялся решительно обходить первый этаж. Дом был большим, П-образным, но планировка оказалась вполне обычная. Становилось сразу понятно, где что раньше было: где кухня, где гостиная, где санузел. Парень усмехнулся: «Ишь ты! И в наше-то время у местных удобства все на улице, а тут, гляньте-ка, ванная в доме, туалет с унитазом, хоть и с простой сточной трубой вместо канализации». В Доме стало сумеречно, солнце уже не попадало в него, спрятавшись на ночь. Временный испуг прошел, и Максим уже спокойно прохаживался по комнатам. Он и до этого не верил ни в каких призраков, а теперь и вовсе решил, что это местные парни его разыграть решили. Вот только надо было раздобыть доказательство, а тут вообще взять было нечего. Не обои же обрывать. Подобная мысль показалась ему кощунственной и, увидев сбоку лестницу на второй этаж, он отправился наверх.* * *
На втором этаже, по всей видимости, были расположены спальня и детские комнаты. Максим прошелся по одной комнате, заглянул за узкую дверь, оказавшуюся входом в кладовку или гардеробную, и зашел в следующую. В центре комнаты стояла ржавая металлическая кровать, настолько старая, что даже сетка проржавела. В сумеречной темноте было плохо видно, что ещё находилось в комнате, и он тихо прошел внутрь, осмотрел кровать и вдруг услышал какой-то неясный звук в коридоре. Сердце ёкнуло и забилось чаще. Макс замер и прислушался. Тишина. Медленно-медленно, затаив дыхание, парень направился к двери и снова уловил за ней шорох. Сердце уже не стучало, оно билось в уши набатом, ладони покрылись холодным потом, а предплечья — цыпками. Сделав над собой нечеловеческое усилие, Максим толкнул дверь и шагнул в коридор. В темноте коридора, отвернувшись от Максима лицом к окну, стоял призрак. В сером балахоне. Невысокая серая фигурка, еле различимая даже на фоне темного окна. У Макса перехватило дыхание, и невольно вырвавшийся хрип натужного вдоха привлек внимание призрака. Серая фигура заколыхалась и стала поворачиваться к нему… Этого наш герой перенести уже не смог. Заорав во всю силу своих тренированных лёгких, он бросился через весь коридор обратно к лестнице. Макс был спортсмен. Он и в секции ходил разные, и танцами занимался, и бегал по утрам, особенно, когда в школу опаздывал… Вот тут-то его навыки и пригодились. Если бы он в школе бегал с такой скоростью стометровку, его не меньше чем на районные соревнования послали бы. Макс не бежал — он летел, почти парил над полом старого Дома, затем было крутое пике вниз по лестнице в его исполнении и, не сбавляя скорости, почти не видя в темноте спасительную дверь, он метнулся по финишной прямой со скоростью в попу-ужаленного скорохода. Для того чтобы, уже почти достигнув заветного куска дерева со всей дури врезаться во что-то… В кого-то… И этот кто-то не ожидал подобного удара и упал. Макс толкнул дверь, распахнул на всю и уже выскочил на крыльцо, когда что-то заставило его кинуть взгляд назад. На полу, испуганно глядя на него вытаращенными глазищами, сидела девочка… Нет, мальчик… Худенький паренёк, гораздо младше Макса, с отросшими ниже плеч взъерошенными волосами и перепуганными глазами. Мальчишка сидел на полу и, в шоке, даже не пытался убежать из Дома. А наверху-то призрак! — Бежим! Но мальчик, молча, захлопал глазами и продолжил сидеть. Инстинкт самосохранения тянул Максима прочь отсюда… но не бросать же этого воробушка тут одного. И Макс шагнул обратно, рывком поставил мелкого на ноги и, схватив за запястье, потянул за собой, прочь из этого страшного дома. Бегом, как можно дальше. Отбежав на порядочное расстояние от Дома они, задыхаясь, остановились, и в изнеможении оба плюхнулись на землю, пытаясь отдышаться. Переведя дыхание, Максим повернулся к пареньку: — Слышь, ну ты даёшь! Ты как там оказался-то? Мальчишка ничего не ответил. — Тебя как звать-то, воробушек? — Макс не отставал от мелкого. Мальчишка продолжал молчать, чуть закусив нижнюю губу и уставившись на него. И тот беззлобно в сердцах воскликнул: — Да что ты, немой, что ли?! И с удивлением увидел, как парнишка согласно кивает головой. — Немой?! Ну, дела! Подобного Макс не ожидал и невольно начал засыпать паренька вопросами. Но мальчишка жалобно смотрел на него, не в силах ничего ответить. — Ты из деревни? До дома далеко? — в ответ тишина. И тут Максим вспомнил, как на днях кто-то из местных пацанов говорил про то, что на другом краю деревни дядь Миша в запой ушёл, а у него привычка есть, как капля в рот попадет, так кулаки об сына чесать. А сын у него дикий, ни с кем не общается, не разговаривает, странный, в общем. Даже на речку купаться не ходит со всеми. Сложить два и два Максу труда не составило. Если это чудо хотело в доме с призраком заночевать, значит и впрямь дело плохо. Макс уже сочувственно глянул на воробушка. А ведь он ненамного младше, вроде на год или два всего. А кажется маленьким таким, беззащитным. — Ну, нефиг тут сидеть. Пошли ко мне, если не боишься, — Максим вскочил с земли и подал пареньку руку. Мальчик удивленно поднял на него глаза и секунду в изумлении рассматривал вытянутую руку Макса. И вдруг губы дрогнули, изогнулись и чуть приоткрылись. Со второй попытки у Воробушка всё же получилось улыбнуться, и он крепко ухватился за протянутую ему ладонь.