Вы лжёте, Мистер Старк

Куинс никогда не казался Паркеру настолько мрачным: он рос в соседнем квартале, обедал в местной забегаловке, а миссис Дольд из этого дома всегда устраивала какие-то громкие скандалы. Сейчас же Питеру больно находиться тут. И на любом другом уголке этой планеты. Малейший поток ветра ощущался парнем как осколки стекла, впивающиеся в кожу, раз за разом задевая самое сердце, и даже жестоко не щадят душу. Страшно везде: на крыше, у автобусной остановке, в школе и даже в собственной комнате. Шум проезжающих машин ни на шутку пугают Питера, а непонятно откуда взявшиеся птицы, пролетающие над городом, заставляют парня на секунду замереть и забыть о том, как дышать. Шатен не слышит ничего, кроме собственного сердцебиения, которое сводит его с ума и заставляет истерично поглощать ртом кислород, словно его критически не хватает. А может быть, его действительно не хватает, ведь легкие сжимаются и разжимаются настолько быстро, что в глазах уже всё потемнело, хотя в городе сейчас и без этого мрачно. Температура тела стремительно повышается, но кареглазый все равно чувствует жуткий холод, что даже самое тёплое одеяло не спасет. Голова кружится, а то, что Питер ещё как-то стоит на ногах — настоящее чудо. Но Паркер даже не замечает всего того, что творит его тело: душевное состояние — вот, что страшно. В голове постоянно всплывает тот поддельный видеоролик, который до сих пор крутят по новостям, обвиняя человека-паука в том, чего не было. Питер слишком быстро из всеобщего кумира превратился во врага всей страны, а ведь он просто хотел быть семнадцатилетним парнем, который читает с лучшим другом комиксы, безответно влюбляется в девушку, пишет контрольные и ждёт свой день рождения. Но вместо этого он избегает людей, ведь им ничего не стоит, как набрать 911 и сказать полицейским, что в пару метрах самый страшный преступник сейчас расхаживает по улицам. Человека-паука ненавидят все, но хуже этого то, что все так же сильно ненавидят Питера Паркера — семнадцатилетнего паренька, который любит комиксы и живёт со своей тетей. А Мэй сейчас просто разрывается на маленькие кусочки: её уволили с работы, подруги теперь ненавидят, а её племянник не бывал дома уже вторые сутки и она по-настоящему волнуется, хоть сама понимает, что ему сейчас нужно придти в себя. Женщине впервые не доставляет удовольствия готовка (а она очень любит это дело), по телевизору лишь страшное враньё про её Питера, и только Хэппи как-то позволяет этой женщине держать себя в руках. А Паркеру никто помочь не может, даже он сам. Ему сейчас так нужен Старк, который одним своим нравоучением сделает его жизнь гораздо проще. Он скучает, а каждое упоминание об этом человеке в интернете или в виде граффити на стене — заставляет его сердце скручиваться до боли — так, что Паркер уже и перестаёт что-то чувствовать, кроме ноющего скрежета в груди. Ком тошноты в горле и носу все ещё не могут перекрыть суку-совесть, которая бьет сильнее, чем молот Тора, а Паркер только падает на колени, начинает кричать, рвать связки, хрипеть и сильно жмуриться, но сил не хватает даже на полноценный крик. Последние силы уходят на поддержание кислорода в лёгких, поэтому кроме каких-то душераздирающих стонов Питер не может выдать что-то пафосно-жуткое. Он злится на весь мир, злится на себя и даже на Старка, который когда-то втянул его в это. Ему надо было сказать «нет» ещё тогда, когда жажда к геройству наполняла паренька с ног до головы и тот поспешил на инопланетном корабле в космос. Питер ещё раз злится на себя и воспоминания о смерти Тони, Бена и Квентина вновь возвращаются к нему и Паркер, сильно пиная рюкзак в сторону, начинает злиться ещё больше, давиться комом в горле и подступающей тошнотной, перестаёт сдерживать слезы и просто бьет кулаками о какую-то кирпичную штуку на этой крыше, где он был в полном одиночестве. Он бьет, видит кровь, но не останавливается, будто это — единственный шанс заставить себя что-то чувствовать, а не позволять мыслям пожирать себя полностью. Костяшки стёрты в кровь, на стене легко можно разглядеть красные пятна, но парень продолжает бить-бить-бить и как-то то ли рычать, то ли кричать, но он попрежнему не чувствует этой боли. — Эй, паучок, — до жути знакомый голос звучит сзади и ранит парня ещё сильнее, чем это делали воспоминания; Питер на все миллиард процентов уверен, что следом за паническими атаками у него начались галлюцинации. Но паучок не поворачивается. Звонко выдыхая, он хоть как-то пытается успокоиться или, хотя бы, вернуть себе способность видеть, ведь слезы наполнили глаза так, что поле зрения сейчас напоминает парню плохую работу художника, где одни мазки и ничего больше. Сердце продолжает колотиться, а кровь все ещё виднеется на костяшках: точно будут шрамы. Но Паркеру будто плевать — ему хочется продолжить издеваться над своим безобразным телом, ведь ненависть к себе и страх — это то, что сейчас им правит. Шатен убирает кровавым кулаком слезы и размазывает их вместе с кровью по лицу, что действительно выглядит жутко. — Боже правый, скорее материнская плата оживет и научится делать отбойные чизбургеры быстрее, чем ты мне ответишь, — голос продолжает проноситься сквозь паучка и тот ловит мини-инфаркт, когда понимает, что это — вполне себе реально. Голос, как у Него. Те же отблески иронии и сарказма, та же фирменная интонация, которая была присуща только одному человеку. Он умел доносить слова так, будто говорил все с улыбкой и смехом, но его лицо оставалось серьезным: он как будто мог заглянуть в будущее и рассказать людям из настоящего, что грядёт третья мировая, но все бы восприняли это, как несерьезную вещь, ведь из его уст все звучит слишком по-доброму и по-родному. — Мистер Старк? — хрипит парень, медленно оборачивает голову назад, когда внутри его наконец-то восторжествовала пустота и он на секунду ничего не чувствовал — это то, что он искал среди этих ударов о кирпичи. «Я столько не успел ему сказать». Питера на секунду посещают мысли «а что, если…», но после, он понимает, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Последние клетки его нервной системы надеятся, что он сейчас обернётся и увидит сзади себя настоящего, живого человека, ради которого у Питера ещё остаётся стимул жить. И как бы сильно он не хотел в это верить — это неправда. Питер видит перед собой полуразбитые очки Э.Д.И.Т., из которых ярко-голубая голограмма вырисовывает очертания Старка. И сердце Питера опять замирает. И на этот раз парень уверен: ещё один мини-инфаркт и он уже будет тусоваться на небесах и наблюдать за собственными похоронами. Свет голограммы непривычно-яркий и карие глаза начинает жечь от того, что это — самое яркое, что он видел за последние двое суток. — Всегда ненавидел подражателей: те ещё хитрюги, — поясняет мерцающая фигура родного Питеру человека, но ему никак не становится легче: он озадаченно глядит на облик Старка, а яркий свет хорошо отражается на бледной коже Питера, пока тот не понимает «сколько можно издеваться?», — колдун с отвратным плащом намекал про какой-то один шанс и я так, на всякий, поместил своё сознание в виртуальную систему, — голограмма Старка разводит руки в стороны, будто бы объясняя простые вещи. — Мистер Старк, я вам не верю, — парень почти слышит хруст своих костей, когда крепко сжал кровавые кулаки, сильно сдавливая челюсть. — Не верь. Я бы тоже не поверил искусственному интеллекту, — Энтони улыбается и проектор даже передаёт его фирменные морщины под глазами. Парень пытается отдышаться и даже тут понимает, что сил у него не хватает. Он не верит в происходящее, но знает одно: будь это не голограмма, а настоящий человек из костей и кожи — Питер бы задушил его своими объятиями и плевать, что это — уважаемый всеми миллиардер, рядом с которым находиться — уже огромная честь. — Паучок, сколько раз я просил называть меня просто Тони? — голос заставляет вспомнить эти упреки от Мистера Старка, когда все было хорошо, а эти воспоминания, черт возьми, вновь ранят его в самое сердце. После всего того, что произошло с Мистерио, Питер знает только одно: его психическое состояние неплохо так нагнулась, а способность доверять он утратил, кажется, навсегда. И как бы он не хотел поверить в это, как бы он не находил в своей голове тысячи вариантов копирования сознания в виртуальную систему, Питер не может верить в это. Он знает, что это — всего лишь одна из иллюзий этого самозванца Бека, из-за которого его жизнь резко нагнулась и превратилась в кошмар. — Выглядишь не лучше моего подарка, — Искуственный интеллект указывает на разбитые очки, а у Питера, кроме подступающего гнева, не хватает эмоций, чтобы как-то отреагировать не сказанное, — знаешь, для Питера Паркера ты чертовски молчалив. Как там Мэй? Все ещё кладёт дешевые финики в свой торт? Питеру сейчас нужен Тони. Питеру сейчас вообще кто-то нужен, ведь нервы исчезли вместе со здравым рассудком, кажется, навсегда, и все, что он сейчас хочет — просто покончить со всем этим, если бы злость на Квентина не брала над ним контроль. — Хватит! Замолчите! — Питер срывается на крик и неумышленно ударяет кулаком саму крышу и моментально жалеет об этом, — Мистер Бек, после всего, что вы со мной сделали, вам ещё недостаточно? — Парень, что ты…- голос, который Паркеру так нужно услышать, обрывается, когда он вновь начинает кричать. — Очередная иллюзия. Что же вы за чудовище, Квентин? Хватит притворяться! — даже если бы хотел (а Паркер хотел), он не может поверить в происходящее. После случившегося он вряд ли может доверять самому себе — что тут сказать о технических штучках? — у тебя почти получилось убить тех, кого я люблю, у тебя получилось на всю страну свесить на меня подставную смерть и раскрыть мою личность всему миру! Питер чувствует, что панические атаки вновь возвращаются к нему, а когда у тебя есть паучье чутьё — паническая атака кажется хуже смерти или самой настоящей пытки. Его колотит, трясёт, но он не может остановиться поглощать кислород всей своей грудью и его дыхание становится более нечетким, чем было до этого. — Питер… — Убирайся! — кричит парень на выдохе, — Проваливай и оставь меня в покое. Питеру Паркеру всего семнадцать лет. Он хочет читать с лучшим другом свежие комиксы, безответно любить девушку, писать контрольные и ждать свой день рождения. Он не заслуживает такой боли, но самое ужасное то, что Паркер оправдывает все это дерьмо, обвиняя в этом самого себя.