Вкус яблока

      Второй день моего путешествия был близок к исходу, когда вдали, наконец, появились смутные очертания города: холодная серая дымка до последнего надежно скрывала дозорные башни и шпиль ратуши. Идти оставалось недолго…       Мои кости еще болели от бессонной ночи на твердой земле, покрытой плащом, а желудок из-за вынужденной голодовки беспрестанно давал о себе знать, но несмотря на все это я была рада, что добралась. В городе меня ожидали крыша над головой и хоть что-то съестное. Я была согласна даже на коронную тушеную рыбу от моей старой тетушки Иви, хотя я не знала даже, жива ли она. Последнее письмо от тетушки пришло очень давно.       Было удивительно странно вновь видеть туманное озеро в окружении высокого темного леса. Все казалось очень родным и вместе с тем почти забытым. Когда-то я испытывала восторг, глядя на холодную озерную воду и Одинокую гору вдали, но теперь мне было тяжело определить свое чувство. Острая, щемящая грусть? Волнение? Страх?       Я коснулась своего неизменного платка на шее. Под тканью были скрыты напоминания о боли, ужасе и глубокой печали. Навсегда отпечатавшись на коже, ожоги были со мной уже пятнадцать лет, и именно этот ужас и эта настойчивая, ноющая боль заставили меня вернуться.       Чем дальше я проходила, тем чаще встречались выступающие из озера руины старого Эсгарота. То были остатки его былого великолепия. А ведь, если верить архивным записям, когда-то город и вправду казался великолепным… Представляя собой центр торговли, он становился основным местом сбыта товара для торговцев со всех уголков мира. Они привозили свои ткани, специи, драгоценности и оружие, платили налоги и все больше обогащали город. Историки писали о нем как о «Жемчужине Долгого озера» и «Городе тысячи торговых путей».       Для Эсгарота нашлось и еще одно определение: «Город, что стоит на воде, но воды в нем нет». Вода в озере непригодна для питья, и горожанам всегда приходилось искать другие ее источники. В обязанности моего отца входило снабжение города питьевой водой с берега, но эта почетная, важная должность, которой так гордилась семья, в итоге погубила нас всех…       Озерный город был связан с берегом длинным мостом, у входа на который располагался контрольный пункт. Здесь досматривали и записывали всех, кому понадобилось войти в город или выйти из него. Я была в этом месте всего дважды. Один раз, когда отец взял меня с собой на берег посмотреть источники питьевой воды, другой — когда уезжала в Старую Школу. Помню, заметив мои слезы, старик, что записывал наши имена в огромную книгу, угостил меня яблоком.       Яблоки были ценностью в Эсгароте, особенно в то нелегкое время. Фрукты вообще могли себе позволить только лица, работавшие на город, а значит, непосредственно на бургомистра. Когда я отказалась, сказав, что мне нечем заплатить, старик положил яблоко мне в ладонь и сказал, ухмыльнувшись: «Останешься мне должна. Расскажешь, каково это — жить на суше. Достойная плата. Да и чем не повод вернуться?»       Так я прощалась с Эсгаротом: вкус кислого яблока во рту, глаза, полные слез, и серый туман, что растворял удаляющийся город, пока тот совсем не исчез.       Я глубоко вдохнула прохладный осенний воздух и подошла к заставе — двум невысоким каменным зданиям, расположенным по обе стороны от дороги, выходившей к воротам на мост. Одно из зданий, очевидно, служило чем-то вроде казармы со складом и стойлом для лошадей, другое — непосредственно контрольно-пропускным пунктом.       Оглядевшись и не найдя никого живого, я осмелилась пройти ближе к воротам. Вдруг тишину разрезал резкий щелчок, походящий на стук дерева о дерево.       — Орки тебя задери, Сигурд! Ты жулик!       — Не смей на меня орать, жаба! Это ты у меня стащил коня! Еще и упирается, старый стервятник…       Крики доносились из правого здания. Дверь в него была открыта, и когда я вошла, то оказалась в большой комнате, разделенной на две части перегородкой высотой вполовину человеческого роста. Ближняя часть была наполнена лишь тремя стульями, зато в дальней располагались несколько стеллажей, заполненных книгами и стопками бумаг, а еще кресла и столы, заваленные бумагой. За одним из таких столов восседали двое и играли в настольную игру с фигурами на доске, что стояла прямо на какой-то объемной книге.       Насколько было понятно из разговора, «Жулик Сигурд» — это стражник в классических эсгаротских доспехах, несколько небрежно надетых на хозяина. Сейчас он в пылу спора вскочил со своего места, в гневе потрясая высоким острым шлемом, отливающим серебром в полутемном помещении комнаты. «Жабой» и «Старым стервятником» оказался пожилой и, действительно, чем-то походящий на стервятника, сутулый мужчина. Он был невысок и худощав, настолько, что его форма, такая же старая, как и он сам, висела на нем, как на пугале. Тем не менее, у старика был неожиданно громкий и сильный голос, которым он вовсю пользовался. В игре при ближнем рассмотрении узнавались шахматы.       Я стояла на пороге и наблюдала за сценой.       — Я ничего не крал у тебя! Как тебе не стыдно, Сигурд? Я служу здесь уже больше сорока лет, и никто, слышишь меня, никто не посмел обвинить Йоханна Рыбника в мошенничестве! Кроме тебя, Сигурд. Отдавай мне мой выигрыш! — старик ударил кулаком по столу. Шахматы дрогнули.       — Ничего ты от меня не получишь! Я еще и начальнику стражи расскажу, кого они тут держат! — стражник махнул своим шлемом, отчего пара фигур, ладья и пешка, упали и покатились к краю доски.       — Да хоть самому бургомистру, Сигурд! Скорее сам отправишься за решетку. Думаешь, я не знаю о твоих делишках? — не переставал кричать Йоханн, тыча пальцем в стражника. Свободной рукой старик опирался на стол и непрерывно его шатал, из-за чего ладья с пешкой оказались на полу, а за ними последовали и остальные фигуры.       Одна из пешек прокатилась под перегородкой и отправилась дальше к стене. Сигурд и Йоханн продолжали спорить, пока стражник не махнул на старика своим шлемом и не повернулся в мою сторону, намереваясь отправиться к выходу.       В тот момент я, не зная, что еще могу сделать, решила поднять несчастную пешку. Выпрямившись, я встретила на себе взгляд стражника. Теперь мне впервые удалось увидеть лицо этого человека. Им оказался мужчина лет тридцати с приятными чертами, некоторую отточенность которым придавали высокие скулы и острая бородка с усами. Волосы у стражника были светлыми и тонкими, а также достаточно длинными, чтобы иметь необходимость собирать их в хвост. Однако стражник этой необходимости не ощущал, впрочем, как и того, что их давно следовало помыть, и решил оставить свободные сальные пряди спускаться до плеч.       — Ты кто еще такая? — после непродолжительной паузы спросил он, настороженно оглядывая меня снизу-вверх.       От неожиданного вопроса я растерялась, уставившись на стражника. Пока мы стояли так, к моим ногам с характерным звуком прикатились опоздавшая белая ладья и еще пара черных пешек. Сжав в ладони поднятую фигуру, я заговорила:       — Эм… Здравствуйте. Я Клара… Клара Линдберг. Мне нужно попасть в город.       — В город… А что сударыне Кларе понадобилось в городе? У нас там попрошаек не жалуют…       Сигурд осмотрел мою одежду, наверняка отметив про себя ее, мягко говоря, несвежий вид, надорванный подол платья и неказистый мешок за спиной.       — Я не попрошайка, сэр. Я учительница… Грамматики.       — Слыхал я истории и правдоподобнее. И как-то ты слишком бледна, уж не больная ли часом? Еще не хватало, чтобы заразу в город занесла… — начал было стражник, но тут его прервал Йоханн, до этого занятый сбором упавших шахмат.       — Ты еще здесь, Сигурд? Не мешай мне работать. Отправляйся к своим обязанностям, иначе твой обожаемый начальник узнает, на что ты тратишь служебное время!       Стражник, закатив глаза, надел свой шлем и медленно направился к двери. У выхода он глянул на меня с ухмылкой и, наконец, удалился.       Йоханн тем временем прошел к ближнему от перегородки столу, сел за него, раскрыв огромную книгу, взял в руку перо и, обмакнув его в чернильницу, жестом предложил мне подойти.       — Так… Так… Как ты, говоришь, тебя зовут?       — Клара Линдберг, сэр, — я подняла оставшиеся фигуры и подошла к перегородке.       — Клара… Линдберг… Так… Так… — перо заскрипело по бумаге. — Цель посещения города?       — Видите ли… Я здесь родилась. Около пятнадцати лет назад я была вынуждена уехать, но теперь вернулась. Я получила образование достаточное, чтобы работать учительницей грамматики у младших и средних групп учеников и…       — Погоди-ка, когда, говоришь, ты уехала? Пятнадцать лет… Ага, — старик отложил перо и поднялся со своего места. Пройдя к стеллажам, он принялся что-то искать, бормоча себе под нос неразборчивые фразы.       Наконец, старик нашел искомое и вернулся к столу с книгой в руках, такой же огромной, что и та, в которой он только что писал. Шумно выдыхая воздух, он с усилием поднял ее и положил рядом с первой книгой.       — Дата… Когда уезжала из города?       — Я… Я не помню, сэр.       — Ну хоть время года-то ты помнишь? — Йоханн взглянул на меня исподлобья.       — Да. Была осень. Вот как сейчас. Тогда яблоки еще в город привезли…       — Ишь ты… Яблоки… — старик продолжал бубнить, листая книгу.       Пока Йоханн разбирался с записями, я смогла его рассмотреть. У старика были коротко остриженные седые волосы и гладко выбритое лицо, на котором красовался большой горбатый нос. Тонкие губы постоянно шевелились в бормотании, а глаза проворно что-то искали на пожелтевших страницах. Одет он был в обычную одежду рядового городского чиновника, однако видно было, что знавала она и лучшие времена: черный кафтан в заплатах и дырках, рукава оттянуты, да и пуговиц явно не хватало.       — Мда… В те месяцы многие покидали город… Да… — наконец, сказал он, перестав перелистывать страницы и остановив свое внимание на одном развороте. — Клара Линдберг… Нашел.       Он ударил пальцем по странице в нужном месте и посмотрел на меня с довольным видом.       — Старый Йоханн все записи ведет как положено, уж в этом его не упрекнешь… Хе-хе, — он погрозил мне в шутку пальцем и снова опустил глаза на страницу. — С тобой тут еще один человек выезжал.       — Да, Хелена Чейн. Другом семьи… Была.       — И цель выезда — обучение юной Клары в Старшей Школе. Похоже, вы говорите правду, сударыня, — произнес Йоханн и вдруг посмотрел на меня по-другому, с любопытством и даже почтением.       — Так вы пропустите меня?       — Пропуск выдам. Не похоже, чтобы вы были больны, да и попрошайки нынче себе места находят более хлебные… Не забудьте только, когда попадете в город, подтвердить свое гражданство в ратуше. Там же и на работу распределят вас, — Йохан торопливо стал что-то искать на своем столе в куче бумаг и перьев. Когда он, наконец, нашел нужный бланк, то с благоговением снова взял в руки перо.       Наклонившись над бланком, он на секунду замешкался, будто вспоминая что-то.       — Давненько пропусков не выписывал, знаете ли. А забыть ничего нельзя, у Йоханна Рыбника все всегда идеально, не то что у того прохиндея из ратуши.       — Сейчас мало людей приезжает в Эсгарот? — решила спросить я.       — Маловато, да… А когда их много было-то? При моем прадеде разве что… Хе¬хе. Сейчас все больше уезжают куда-то. И не возвращаются.       Закончив выписывать пропуск, старик поставил на бланк большую синюю печать и, полюбовавшись работой, вручил его мне.       — Благодарю, — улыбнулась я. — А это ваше. Возьмите вот.       Я отдала ему шахматы, которые все это время держала в руках. Старик слегка удивился и принял их. Затем воскликнул:       — Проклятое орочье племя! Сигурд, мошенник! Надо поймать его, пока опять не скрылся куда-нибудь.       Йоханн схватил откуда-то шапку, быстро надел ее на голову и направился к выходу.       — Там, у ворот стражники должны быть. Им пропуск покажете — откроют. Сигурд!       Он вышел, торопясь, окрикивая своего товарища, а я так и не успела рассказать ему, как же там живется, на суше.       Я покинула здание, сжимая в руках драгоценный пропуск, с такой внимательностью выписанный добрым Йоханном. Снаружи уже слышалась ругань, красноречиво сообщавшая о том, что скрыться Сигурд никуда не успел.       Я шла к воротам, с улыбкой думая о том, как удивится «Старый стервятник» трем сладким красным яблокам на его столе.