Меня зовут Рики

Я знаю, что он выжил. Мы оба. Только я, наверное, зря. Он прижался лбом к холодному стеклу, за которым по небу Амой уныло катился бледный скучный рассвет. Из сумрака маленькой квартиры за его спиной — аскетически бедной, чистой и неуютной — медленно вытаивали вещи: широкая низкая кровать со сбитыми простынями, тумбочка, стул с наваленной сверху одеждой. Он повернулся и обвёл напряженным взглядом комнату, словно опасался, что в хаотических нагромождениях предрассветных теней прячется тот, чье явление страшнее смерти. И прекраснее любого наслаждения на свете. Его встретила угрюмая тишина. Где-то капало из крана. Звуки Танагуры не пробивались сквозь звуконепроницаемое стекло, и ему смертельно захотелось выбить окно, чтобы впустить в свой дом хоть какой-то, но жизни. Пусть грязной, пусть непристойно стерильной, пусть адской смеси этих двух ипостасей — но жизни, которой в нём почти не осталось. Вместо этого он закурил, пальцы слегка дрожали. Оделся в привычное — чёрное. Допил кофе, киснувший в чашке на тумбочке со вчерашнего утра. Во рту появился скверный привкус, но голова неожиданно прояснилась. И он впервые за долгое — очень долгое — время отчётливо понял, что именно сделает сегодня. Его охватил сладкий, мучительный страх, смешанный с решимостью. Нельзя войти в одну реку дважды. Рики, одумайся. Ри-ки. Его голос, шепотом произносящий его имя, делящий его на вдох и выдох, на два мягких слога. Он потряс головой, отгоняя наваждение. Тёплые ладони скользнули по его спине, взъерошили волосы, охватили подбородок. Глюки. Нельзя так... Нельзя пить столько антидепрессантов, да ещё добытых в сомнительных подворотнях Кереса. Он выскользнул из объятий призрака, схватил сигареты и выскочил за дверь. Взошло солнце, тусклое, как взгляд умирающего. Как взгляд, который он встретил в пылающем аду, готовом рассыпаться на куски. У него тогда не хватило сил поднять руку и отвести с белого застывшего от боли, но удивительно спокойного лица светлую прядь, чтобы видеть его глаза, видеть до самого конца. Конца, который так и не настал. Он поёжился и снова закурил. Моросил мелкий дождь из низких дымчатых облаков, пеленой затянувших небо Амой. В ближайшей забегаловке, грязноватой, но отчего-то внушившей ему доверие, симпатичная неулыбчивая девушка налила ему обжигающего, чёрного как его страх, кофе. С чашкой в руках он сел за угловой столик и уставился на вымершую улицу через заляпанное дождем и грязью стекло. До вечера он просидел в нескольких низкопробных заведениях, подобравшись к самой границе Апатии, и выбрался наружу, едва на мокрой от дождя мостовой заиграли разноцветные блики вывесок увеселительных заведений, а в уши полились приторные мелодии, набившие оскомину завсегдатаям, но неизменно чарующие случайных прохожих. Всех, кроме него. Он поднял воротник куртки и оглядел себя. Стройный, в хорошо сидящей, недешёвой одежде. В витрине напротив отразилось его лицо — по-прежнему красивое, но чудовищно усталое, словно лишённое жизни. Его примут как своего. В любом заведении Апатии, а он должен за этот вечер обойти их все. Пробираясь через толпу возбуждённых посетителей, он внимательно вглядывался в расплывающиеся дымчатые лица — блонди, надменно и отрешенно скользившие в этой мешанине тел, порой отвечали ему бесстрастными мимолётными взглядами, точеные лица элиты, казалось, оставались абсолютно чистыми, похоть, пусть даже и рафинированная и возведенная в ранг кокетливой недоступности, царившая здесь, не касалась этих почти божественных существ. Божественных... Когда-то он и сам думал так. Он добрался до шестого на своем пути — элитного и практически недоступного гражданам заведения — змеей пролез мимо секьюрити и сел в темном углу, невидимый для посетителей. Мягкий свет заливал сцену, на которой медленно и томно двигался красивый юный пет в полупрозрачных серебристых одеждах. На него смотрели десятки пар холодных бесстрастных глаз блонди, и он в очередной раз поразился стальной выдержке этих... не-людей. В Ясоне было человеческое. Было, и предостаточно. Но сейчас, сегодня, здесь... он прекрасно знал, что чудес не бывает. Каково это — когда тебе делают нейрокоррекцию? Катце когда-то обмолвился, что это больно. Даже для блонди, которые в принципе способны вытерпеть куда более сильную боль, чем остальные. Он затянулся сигаретой, закрыл глаза и представил себе, как раскалённая металлическая борона проезжает по его мозгу, выскребая из него воспоминания, выцарапывая мысли из потаённых уголков, заставляя его умирать от невыносимой боли и страха нового рождения. Чёрт, Рики. Он дёрнулся, роняя сигарету. Перед ним стоял секьюрити — крепкий детина, затянутый в кожу, поигрывающий дубинкой. -На выход, монгрел. Не дожидаясь реакции, крепыш сгрёб его за ворот и рывком поставил на ноги, затем развернулся и потащил за собой. Кое-кто оборачивался, храня бесстрастное, может быть, чуточку недовольное молчание. У блонди, сидевшего с краю, брезгливо дёрнулись губы. Рики нагло уставился ему в лицо и улыбнулся. Блонди — невероятно! — отвел глаза. Прекрасно, малыш. Продолжай в том же духе, и тебя больше не выпустят дальше Кереса. Он сплюнул под ноги, стряхнул с плеча руку секьюрити и шагнул в дверь, в мокрую, расцвеченную неоном темень, нашаривая в кармане сигареты. Опустив глаза, он протолкнулся через небольшую группу посетителей, стоявших у входа, задев одного из них плечом, выругался сквозь зубы и поднял глаза. Это было как удар под дых, как кулаком по голому сердцу. Дождь заливал его глаза, и сквозь дрожащую пелену проступало мучительно, страшно, безнадёжно знакомое — до малейшей чёрточки — лицо в обрамлении длинных сияющих светлых волос. Ясон. Рики задохнулся и отступил на шаг, беззвучно шепча его имя. Это был тот момент, ради которого он прожил сегодняшний день, ради которого он продолжал жить этот год, ради которого он готов был умереть, если бы... Если бы он узнал. Его глаза. Прозрачные, синие, ледяные — как осколки голубого льда. Слегка приподнятая бровь, надменное выражение безупречного лица. Ни единого воспоминания, даже надежды на таковое. Рауль постарался на славу, горько подумал Рики в эту до бесконечности растянувшуюся секунду, когда их взгляды встретились. Он нашёл в себе силы улыбнуться. Изящная бровь Ясона приподнялась еще выше, признак крайнего недоумения блонди. Рики отвернулся и, сунув руки в карманы, быстро зашагал по улице прочь, задыхаясь от боли. Лишь спустя несколько шагов он обернулся и уткнулся взглядом в спину блонди, укрытую золотистым водопадом волос. Ясон медленно повернул голову, и их глаза снова встретились. Он не мог различить, что было во взгляде блонди — может быть, слабое узнавание, а может быть — что вероятнее — лёгкое любопытство от такой наглости монгрела. Рики заставил себя смотреть. Он часто моргал — то ли от идиотских слёз, то ли от лупящего по щекам дождя. Сделай шаг, думал он, всего шаг — и ты узнаешь меня. Ты поймешь, что я знаю тебя. Лучше, чем кто-либо. Лучше, чем твой золотоволосый дружок, который хладнокровно уложил тебя на операционный стол. Лучше, чем рыжий Катце — твоя человеческая тень. Я знаю, как ты целуешься, знаю, как темнеют от желания твои глаза, знаю твой размер и твои пристрастия, знаю, на что ты способен, если тебе перечить, и каким ты можешь быть, когда чувствуешь покорность. Я знаю, какое тело скрывается под этим бархатным костюмом, и как звучит твой голос, когда ты называешь меня по имени. Ри-ки. Он обозначил это губами, беззвучно, словно подсказывая, но без особой надежды. Губы блонди внезапно дрогнули, повторяя это движение. Ри-ки. Он не помнил его лица, не знал его имени, но только что назвал его — как тогда, в Эосе. Рики круто развернулся и бросился бежать, оскальзываясь на мокрой мостовой, расталкивая прохожих и практически ослепнув от слёз. Он мчался не разбирая дороги петлистыми переулками, пока не добрался до своей неуютной, холодной, пустой квартиры, из окон которой в хорошую погоду был виден Эос — его залитые светом величественные башни, казавшиеся воздушными. Он упал на кровать, заорал в подушку, впился в неё зубами, в бессильной ярости молотя кулаками по матрасу. По стеклу монотонно лупил дождь, разбивая тишину на мелкие осколки, заглушая рыдания. Под этот тихий грохот он уснул, измученный, опустошённый, потерявший всякую надежду, всхлипывая во сне как ребёнок. Ри-ки. Ты сказал это. Ты вспомнил. Он счастливо улыбнулся, не открывая глаз. Ясон склонился над ним, кончиками пальцев, затянутых в белую перчатку, касаясь его разомкнутых губ. Он подался вперёд, задыхаясь от удовольствия, слыша грохот собственной крови во всём теле — она пульсировала, испускала жар, опалявший прохладную гладкую кожу блонди... он застонал от этой убийственной близости, и почувствовал, как ладонь в белой перчатке накрывает его рот. Он рванулся и открыл глаза. Его губы действительно зажимала чья-то рука, вокруг его постели стояли вооружённые люди в темных, неприметных одеждах. Их глаза неприятно поблёскивали в рассветном полумраке. -Что за... — пробубнил он сквозь чужие пальцы. -Рики Дарк? — спросил тот, который зажимал ему рот, и убрал ладонь. -Какого чёрта вам от меня нужно?! Предводитель презрительно окинул взглядом его тело, задержавшись на бёдрах. -Хочет тебя видеть один... человек, Рики Дарк. Нам велено тебя к нему доставить, чем скорее, тем лучше. -Но... Краем глаза он успел заметить, что входная дверь открыта — его стащили с кровати и поволокли к выходу, без особых церемоний, но и не слишком грубо. Его протесты были раз и навсегда оборваны внушительным тычком пистолета в спину. Остаток пути до бронированного шикарного автомобиля — чёрного, как смола, гладкого, как отполированный металл — он проделал молча, не веря происходящему и чувствуя, как внутри закипает дикое, весёлое, недоверчивое возбуждение. Стёкла автомобиля были зеркальными, но он знал — он уже практически знал — кто ждёт его внутри, и от этой мысли его трясло. -Садись, — главарь довольно почтительно отворил перед ним дверцу, отступая на шаг. Он зажмурился, набрал в грудь воздуха и нырнул в прохладное, пахнущее дорогой кожей нутро автомобиля. Секунду посидел на мягком диване, практически не дыша. Потом медленно разлепил веки и повернул голову. Ему казалось, что он сейчас умрёт. Синие прозрачные глаза, тёмные ресницы, невероятная, ошеломляющая красота точёного лица. Прядь белокурых волос касалась его руки. Они были так близко, что Рики чувствовал его дыхание, его запах. Узкая изящная ладонь в белой перчатке скользнула по его колену, взлетела в воздух и обхватила его подбородок — таким до слёз привычным жестом. Они смотрели друг на друга: блонди — оценивающе, с лёгким кошачьим возбуждением, Рики — не веря своим глазам, ошеломлённо, испуганно. Начнём сначала, металась в его голове шальная мысль, с того момента, когда мы столкнулись в Апатии, с того мига, когда ты обернулся и посмотрел на меня, с той секунды, когда я решил, что ты узнал. Я помогу тебе. Я верну тебе твои воспоминания. Даже если мне это будет стоить жизни. Ясон смотрел на него с леденящей кровь нежностью, не узнавая. -Тебя зовут... -Ри-ки, — прошептал он. — Меня зовут Рики.