Daigaku-kagami

Явление VI Рождественская история Знакомы ли вам ситуации, когда принятое решение расходится со всем, во что вы верите и что любите? Руководствуясь высокопарным «так будет лучше», отказывались ли вы от чего-то действительно важного? Случалось ли вам испытывать свою уверенность в принятом решении, глядя в глаза человеку, который знает правду? Если вы ответили «нет», за вас можно только порадоваться. Живущие в счастье и благополучии, беспечные дети лета, вам повезло ни разу не столкнуться с врагом, у которого ваше собственное лицо. Те же, кто ответил «да», могут представить себе всю бурю эмоций, разрывающих душу на части, когда говоришь и делаешь совершенно не то, чего на самом деле желаешь. Ураган противоречий, метания из стороны в сторону, страх, жалость к себе… и хочется кричать, потому что чувства не могут найти иного выхода. Когда, глядя в зеркало, хочется набить самому себе морду, когда ногти впиваются в нежную кожу ладоней, когда прикусываешь губу — до крови, чтобы ее вкус хоть немного отвлек от бесконечной войны в твоей голове. В такие моменты понимаешь, что ты — худший враг самому себе. Принятое решение кажется одновременно верным и безумно нелогичным, доводы «за» — доводами «против», а граница между плюсами и минусами стирается до тонкой карандашной линии. Сотри ее — и сойдешь с ума. Но много ли людей действительно — искренне, всей душой — себя ненавидят? Мы можем ненавидеть свои поступки, свою внешность, свой голос или национальность, но вот самого себя, свою суть и естество — ненавидим ли? Люди, в большинстве своем, страшные эгоисты. И, что бы они ни говорили, в действительности они не могут себя ненавидеть. Гормональные перестройки, депрессии, неудачи в отношениях с другими людьми, мода — все это проходит, и тот, кто ненавидел себя «от чистого сердца», вдруг начинает понимать, что он, в общем-то, все делает правильно. Что так — лучше. И этот вывод помогает людям двигаться дальше. Преодолеть свои комплексы, справиться с внутренними противоречиями, установить даже не самые приятные контакты. Да, это ложь — маленькая ложь человека самому себе, — но она помогает спать по ночам и совершать что-то, о чем не будешь жалеть. Даже если сейчас эти поступки и не кажутся такими уж правильными. Стук в дверь прервал размышления мужчины. Оторвавшись от документов, он разрешил нежданному гостю входить и напрягся, узнав, кто именно его побеспокоил. Посетитель не сказал ни слова — лишь с улыбкой протянул ему альбомный лист, исписанный крупным почерком. Мужчина удивленно приподнял брови, но, тем не менее, заглянул в бумагу. С каждой секундой, что он смотрел на нее, его взгляд становился все мрачнее. Символы упорно отказывались складываться в слова, слова — в предложения, а предложения — передавать общий смысл. Каждое из написанных слов по отдельности было понятно, но вместе они никак не желали обретать форму, выглядеть единым целым и доносить мысли, сколько бы он ни перечитывал. Через бумажный лист он взглянул на своего посетителя: тот задумчиво смотрел в окно, не проронив ни слова, и, кажется, даже не интересовался его реакцией. — Ты уверен? — спросил он, снова взглянув на бумагу. Мужчина долго молчал, прежде чем ответить, выискивая что-то одному ему ведомое за окном, и лишь спустя долгие мгновения повернулся с прежней улыбкой. — Как ни в чем другом. Все началось с того, что Артур проспал. Немыслимо! Он привык вставать рано, даже если занятия того не требовали. Ранние пробуждения способствовали формированию режима дня, позволяли максимально использовать свободное время и, если уж об этом зашла речь, проспать, регулярно соблюдая такой график, было просто невозможно. А пунктуальность, как известно, неотъемлемое качество истинного джентльмена, которым Артур всегда себя считал. Но он проигнорировал будильник, не отвечал на звонки и сладко посапывал в своей постели, даже когда к нему в дверь начали ломиться. Первым, кого увидел Артур, едва открыв глаза, был сидящий на его стуле Альфред. Он заинтересованно листал какую-то тетрадь — возможно, даже с домашними заданиями по литературе, и Артуру следовало бы, вмиг покраснев до ушей, отнять ее у Джонса, — но Керкленд был слишком шокирован самим фактом его присутствия в своей комнате, чтобы обращать внимание на такие мелочи. — О, проснулся, — нависшая над головой тень заставила Артура обратить внимание на других своих посетителей. Над ним склонился Ёнсу, улыбаясь во все тридцать два, а позади него стоял Мэттью, и по румянцу на его щеках было понятно, что все происходящее не кажется ему правильным и приемлемым. Он явно чувствовал себя неуютно, но не мог позволить себе уйти, опасаясь, видимо, того, что могут сделать Альфред и Ёнсу без него. — С добрым утром, Артур, — отстранив Има, вежливо улыбнулся Уильямс. — Ты не пришел на репетицию и не отвечал на звонки, так что мы решили проведать тебя. Извини за вторжение. — О, — только и смог выдавить Артур. — Я… чувствовал себя не очень хорошо с утра, — он почувствовал, что начинает краснеть, и отвел взгляд. — Но сейчас мне уже лучше, — заметив, как встревоженно вскинулся Альфред, быстро добавил он. — Ты мог бы позвонить и предупредить нас, — пробубнил Джонс, надувшись. — Да, точно, — Артур приподнялся с постели. — Извините. Он нашарил свой смартфон под подушкой и посмотрел на часы. Несмотря на всю невозможность такого события, они показывали практически час дня. Для сравнения: утренняя репетиция была назначена на десять утра. Генеральная — на три часа дня. — Ты успеешь? — как будто прочитав его мысли, спросил Альфред. — Или нам лучше предупредить остальных, что ты задержишься? — Конечно, успею, — покраснев, тут же выпалил Артур. — Если только ты не будешь отвлекать меня своей болтовней. — Вот еще, — фыркнул тот. — Мне и самому нужно собраться, так что я не намерен терять здесь время и помогать тебе выбрать галстук. — Вот об этом я и говорил!.. С горем пополам, Артуру удалось выпроводить Альфреда и Ёнсу с Мэттью из своего блока и вздохнуть облегченно. Но проблемы на этом не заканчивались, наоборот, они только и ждали, когда Артур останется в одиночестве, чтобы навалиться неподъемным грузом. Был сочельник, и, хотя в Японии Рождество и не было государственным праздником, торжественный концерт устраивался в «Кагами» именно в этот день. С завтрашнего дня официально начинались каникулы, ну, а сегодня Артуру предстояло в очередной раз выйти на сцену, исполняя одну из главных ролей их небольшой постановки. Выйти на сцену после одной только генеральной репетиции, когда уже поздно что-либо менять. Довериться остальным ребятам, понадеявшись, что они хотя бы раз с утра прошлись по сценарию. Артур едва не взвыл. Чувство, когда теряешь контроль над ситуацией, а особенно в последний момент, — ни с чем нельзя сравнить. Как песок сквозь пальцы, только песок можно удержать при большом желании, а вот контроль — как-то не очень. И как он умудрился проспать в такой важный день? Керкленд поспешил принять душ — буквально десять минут, чтобы освежить тело, и еще пять для умывания. Подбор костюма на концерт занял немного больше времени — около двадцати минут, а еще десять потребовалось, чтобы погладить выбранную одежду. Волосы все еще были влажными после душа, но до репетиции оставался целый час, так что Артур позволил себе скромный завтрак из подручных средств: слегка подгоревший омлет и чай. После всех утомительных процедур Артур переоделся, расчесал волосы и отправился в зал драмкружка. Им предстояли два долгих, мучительных часа изнуряющих репетиций по его секретному рецепту, и он не мог позволить себе опоздать и на этот раз. Сразу после генеральной репетиции начинался торжественный концерт, и открывать его, по традиции, поручили драмкружку, так что у них просто не было права на ошибку. Артур осторожно выглянул из-за кулис, быстрым взглядом оценивая публику. Народа было не так уж много, ведь некоторые ученики поспешили разъехаться по домам еще до официального объявления каникул. В зале стоял гул, но ученики не выглядели слишком возбужденными, и это было только на пользу их постановке. — Ну что, готовы? — к Артуру подошел директор Кассий и хлопнул его по плечу, привлекая внимание. — Конечно! — гордо вздернув нос, ответил тот. – Тим? — де Вард кивнул и вышел на сцену, занимая свою позицию. — Постараемся, ребят. Драмкружок одобрительно загудел, занимая свои места за кулисами. Артур чувствовал, как они волнуются, и вполне разделял эти эмоции. Сколько бы он ни выступал, волнение перед первым шагом на сцену всегда оставалось с ним, и Керкленд не считал это чем-то зазорным. Беспокоиться за дело, которое ты действительно любишь, совсем не плохо. — Начинаем, — Гай подал сигнал, и один из ответственных за это учеников потянул за веревку. Занавес приоткрылся, и взору публики предстал Тим де Вард. В белом костюме, который потрясающе сидел на нем, потрепанном цилиндре и с длинным красным шарфом, небрежно обернутым вокруг шеи, он сорвал шквал аплодисментов. Артур почувствовал, как сладко екнуло в груди, и улыбнулся. Не дожидаясь, пока в зале воцарится тишина, на краю сцены показались Халлдор и Феликс. Одетые по-зимнему тепло и по-девичьи мило, они создавали резкий контраст со строгим, но, в то же время, стильным Тимом. — Посмотри! — Лукашевич за руку притянул на сцену Кику. — Я слепила подружку для нашего снеговика! Хонда был в белом платье с черными пятнами сбоку, сзади на платье был пришит длинный пушистый белый хвост, а на голове пристроились аккуратные белые ушки. Кику умел выглядеть невероятно милым, и в этом наряде на него не пускали слюни только те, кто его не видел. Артур не был слепым и справедливо полагал, что нашел верное применение талантам своего друга: когда для пьесы нужна была милая девочка, Кику уступал даже Феликс. — Каждый год, едва выпадал первый снег, Нора и ее сестра Лина лепили снеговика, — раздался из-за противоположных кулис резкий голос Альфреда. — Они надевали на него старый цилиндр и длинный красный шарф, из камней делали глаза и рот, из морковки — длинный нос, а руками ему служили сухие ветки, — на первых словах прозвучавший не слишком внушительно, его голос смягчился и стал куда более подходящим к атмосфере волшебной сказки. — После того, как работа была окончена, девочки бежали к родителям, чтобы рассказать им, что у них во дворе снова появился господин Снеговик. Конечно, не обошлось без Артура, в лицах изобразившего, что он сделает с Альфредом, как только у него выдастся такая возможность, если тот не исправится. Пока говорил Джонс, Халлдор и Феликс подвели Кику к Тиму и поставили возле него. Как ни странно, ошибка Альфреда помогла Артуру немного уменьшить собственное волнение. Чтобы отругать его, потребовалось отвлечься, и сейчас он мог спокойно подготовиться к своему выходу. — У тебя земля на снег налипла, — указав на пятна на платье, сказал Халлдор. — Снежной кошке это ничуть не помешает, — отмахнулся Феликс. — Пошли, нужно рассказать родителям! Взяв «сестру» за руку, он потянул его за собой на другой край сцены, где они вместе скрылись за макетом небольшого частного дома. Вдохнув поглубже и снова представив свою героиню, Артур вышел на сцену. В нарядном пальто, красных сапожках и с бантом на голове, он тут же подбежал к Тиму и Кику и остановился, залюбовавшись ими. — Должно быть, в том доме живут дети, — он обернулся на макет, за которым скрылись Феликс и Халлдор. – И, возможно, среди них есть девочка, с которой я могла бы подружиться! — он мечтательно сложил руки на груди и прикрыл глаза. – Ох, извините! — склонившись в легком реверансе, спохватился он. — Здравствуйте, вы такой замечательный! А какая у вас чудесная кошка! — Тим и Кику переглянулись с улыбками, но героиня Артура этого не заметила. — Мы переехали сюда из-за работы моего папы, — Артур постарался выглядеть и говорить как можно печальнее. — Мама думает, что теперь все изменится к лучшему, но у меня здесь совсем нет друзей, — он вздохнул, утирая слезы одной рукой, и подошел к Кику. — Как бы я хотела, чтобы ты лежала у нас под елкой! Я бы назвала тебя Снежинкой… Посмотрев еще раз на Кику и Тима, Артур развернулся и пошел обратно. На том краю сцены стоял макет другого дома, который, по сюжету, купила семья его героини. — Постояв немного в задумчивости, Эмили развернулась и пошла к своему домику на другом конце улицы, — снова заговорил Альфред, и Артур удовлетворенно отметил, что тот читает текст глубоким голосом с правильными интонациями. — Возможно, от того, что снег под ее сапожками слишком громко хрустел, она не услышала, как Снежная кошка ответила… — Какое чудесное имя, — подал голос Кику, смущенно покраснев. — Я бы охотно… — Но Эмили бежала все дальше и ни разу не обернулась, — словно бы перебил его Альфред. — Господин Снеговик, девочка не слышала, как я с ней заговорила, иначе бы она не убежала, — Хонда повернулся к Тиму, едва ли не со слезами на глазах. Артур дал сигнал, и практически незаметно из-за кулис вышел Ёнсу в черном костюме с отделкой из перьев. Он подошел к Тиму сзади и облокотился на его плечо. — Тебя может слышать лишь тот, кто различает шум падающих снежинок, — погладив его по голове, ответил Тим. — Но ведь это означает, что девочка никогда меня не услышит! — Да, это так. Осторожно озираясь, позади них на сцене показался Мэттью. На нем были короткие шортики с пушистым маленьким хвостиком, кофта с нагрудником, рукавички и длинные заячьи ушки. Он осторожно крался из одного края сцены в другой. — Но почему? — Кику сердито отвернулся, и его красивый хвост описал полукруг. — Я хочу быть ее настоящей кошкой, хочу, чтобы меня звали Снежинкой и чтобы я сидела под рождественской елкой, среди подарков! — Чего это ты размяукалась? — остановившись возле Кику, Тима и Ёнсу, спросил Мэтт. — Кажется, снежной кошке захотелось стать настоящей, — с усмешкой ответил Им. Из задних кулис вышел Райвис. Маленький и дрожащий, одетый в серый костюм с круглыми ушками и черной точкой-носиком, он тут же спрятался за большим и высоким Тимом. — Если я правильно понял, девочки слепили тебя для Снеговика, — выглянув из своего укрытия, заметил он, — чтобы ему не было скучно. — А я думаю, что больше всех нуждается в друге Эмили, — улыбнулся Тим. — Но я же всего лишь снежная, а не настоящая кошка! — всхлипнул Кику. — Разве вы ей не рассказали, господин Снеговик? — с неизменной улыбкой спросил Ёнсу и пояснил на вопросительный взгляд Хонды. — Снежинки, которые падают в сочельник, волшебные. И пока они падают — некоторые желания исполняются. — Но ведь снег уже не идет, — отчаянно взглянув в небо, ответил Кику. Никто ему не ответил. Свет постепенно заглушили, лишь один прожектор светил на сцену, показывая актеров в центре. Кику дремал, свернувшись клубочком, а Тим потягивался и зевал, как будто бы только проснулся. Большой вентилятор, звуки которого заглушила таинственная музыка, создавал ветер на сцене, и длинный шарф Тима колыхался. Под колокольный звон он шагнул к Хонде и, сняв шляпу, стряхнул на него блестки-снежинки. Мэттью, Ёнсу и Райвис восторженно вздохнули, а Кику проснулся, и удивленно захлопал глазами. — Как же удивилась Эмили, когда на следующее утро нашла корзинку, в которой лежал котенок — белый, с черными пятнами на боках! — пока Альфред говорил, Кику постучался в дом к Артуру, и тот кинулся на него с радостными объятиями. — Он был очень похож на снежную кошку, которую она видела в сочельник. Но разве может такое быть, чтобы снежная кошка стала настоящей? Взяв Кику за руку, Артур подбежал к Тиму. Тот стоял на своем месте, а вот рядом с ним было пусто. Как раз в это время из своего дома вышли Феликс и Халлдор. — Здравствуйте! — Артур замахал им свободной рукой. — Это ведь вы слепили снежную кошку? — Конечно! — Феликс первым оказался рядом с ним и решительно закивал. — Мы посадили ее рядом со Снеговиком, — подошел Халлдор, и они вдвоем посмотрели на пустое место возле Тима. — Но снежной кошки там нет, — сказал Артур и подтолкнул Кику вперед. — И Эмили все рассказала девочкам, — заговорил Альфред. — Сначала они не поверили, но снежная кошка исчезла, а котенок Эмили был похож на нее, как две капли воды, — Феликс и Халлдор, сначала качавшие головами, удивленно осмотрели Кику, а потом счастливо заулыбались. — Девочки поняли, что это подарок Снеговика, и замерли от восторга, — «сестры» указали на снеговика, и все трое повернулись к нему с восхищением на лицах. — Наступила такая тишина, что, кажется, можно было услышать, как падают снежинки. Сцена вышла довольно неплохо, и Артур порадовался в глубине души, что у них получилось не испортить всю сказку этим фарсом. Затихла музыка, над сценой повисла тишина. Даже в зрительном зале воцарилось молчание, и в этой тишине раздался голос Тима: — Веселого Рождества, дети! Артур взглянул на Халлдора и Феликса, те переглянулись между собой, и с искренними, не наигранными, улыбками все трое хором закричали: — Веселого Рождества, дорогой Снеговик! — В ночь перед Рождеством снежинки всегда кажутся волшебными, — Альфред начал финальную речь и вместе с остальными актерами вышел на сцену. — А может это на самом деле так? — он подошел к Артуру и взял его за руку. — Молодец, — одними губами прошептал Джонс, и к щекам Артура прилила кровь. — Спросите маленькую девочку, которая встретила на своей улице удивительного Снеговика и его подружку — снежную кошку, — его глаза смотрели только на Артура, и в этом взгляде было столько тепла, что Керкленд почувствовал, как его сердце забилось быстрее. — С друзьями зимой не холодно, а чудеса случаются, когда их совсем не ждешь. Драмкружок выстроились на краю сцены и низко поклонились, стоило Альфреду сказать последнее слово. В зале раздались первые аплодисменты и, подхваченные остальными зрителями, оглушительным шквалом упали на актеров. Артур почувствовал, как его за руку тянут со сцены, и только сейчас заметил, что Альфред до сих пор не отпустил его. Он хотел возмутиться или вырваться, но, оказавшись за кулисами, Джонс сам разжал пальцы и скрылся в толпе, так что отчитать его не представлялось возможным. Артур взглянул на свою руку, все еще теплую от чужого прикосновения, и улыбнулся. — Альфред, Торис, можно вас на минутку? Ребята уже расселись в зале, все еще разгоряченные после своего выступления. Номера сменяли друг друга, ученики пели, танцевали, читали стихи и показывали собственные, не такие масштабные, как у драмкружка, постановки. Концерт уже подходил к концу, и на сцене выступала рок-группа «Кагами». Солист был новичком, но его пронзительный голос действительно не оставлял равнодушным: и Альфред, и Торис были увлечены выступлением, но, услышав его просьбу, переглянулись и кивнули. Иван заметил удивление во взглядах остальных членов драмкружка, он не сомневался, что если до этого они и могли ничего не заподозрить, то сейчас точно о чем-то догадались. Но ему было уже все равно, что они подумают, важно было исполнить задуманное, поэтому Ваня направился к выходу. Альфред и Торис последовали за ним. Втроем они отошли от спортивного зала, где проходил рождественский концерт, и поднялись на второй этаж, в кабинет третьего «Б». Все классные комнаты были открыты, чтобы ученики могли подготовиться к выступлению, а за порядком следили их классные руководители. Ваня не видел Яо в зале, поэтому и пришел к нему. Он сидел за столом и смотрел в окно, явно не ожидая гостей. — И-иван? — в глазах учителя явственно виднелся страх, и Ваня прекрасно понимал его причину. — Здравствуй, Яо, — буквально промурлыкал он. — Прошу, останься. Я бы хотел сказать кое-что всем вам, - все, что было до этого, казалось детским лепетом по сравнению с тем, что ему предстояло. — Мне очень жаль, что когда-то я причинил вам боль, — первые слова давались трудно, но Ваня справился с собой и продолжил. — Я мог бы оправдаться перед самим собой и, возможно, перед вами, но это не искупит моей вины. Я знаю, что никакие извинения не компенсируют те страдания, через которые вам пришлось пройти, но, тем не менее, я хотел бы извиниться, — Брагинский положил руку на плечо Вана, от чего тот ощутимо вздрогнул, и сглотнул. — Яо, прости, что напугал тебя до полусмерти и едва не задушил, — под шокированными взглядами учеников, он убрал руку и перевел взгляд на Ториса. — Извини за этот перелом. Никогда бы не подумал, что способен на такое, если бы не видел своими глазами. Мне жаль, что тебе пришлось отказаться от роли в сегодняшней пьесе из-за этого, — взгляд Вани столкнулся с взглядом Джонса и одержал победу в их коротком противостоянии. — Альфред, извини за твою губу и за то, что наговорил тебе тогда. Ты мой ученик, и мне следовало быть для тебя лучшим примером. Простите за все, — Иван низко поклонился и не разгибался, пока Яо не проговорил неловко: — Н-ничего, ару. Я не держу на тебя зла, — это была настолько явная ложь, что Иван едва сдержался, чтобы не закричать. Альфред с Торисом переглянулись. Ваня понимал, что не заслужил их прощения, но ему просто нужно было сказать им это. Не сбегать от правды, поджав хвост, не жить дальше безразлично, как будто ничего и не было, а принять случившееся и попытаться ответить за свои поступки. Если, конечно, ему вообще дадут шанс. — Все в порядке, учитель, — улыбнулся Торис. — Я знаю, что вы не хотели этого делать. Увидев растерянность на лице Джонса, Ваня едва не рассмеялся. Тот, наверное, чувствовал себя преданным и оскорбленным, но перед Торисом он извинился еще тогда, когда все случилось. Напуганный образом Наташи, поджидавшей его во тьме, Иван набросился на него, впечатал в стену и выкрутил руку до хруста, а когда понял, что ошибся, не мог выговорить ничего, кроме «прости». — Ладно, — нехотя кивнул Альфред, и Ваня облегченно вздохнул. — Спасибо, — он счастливо улыбнулся, чувствуя, как с его плеч в буквальном смысле спадает целая гора вины. — Вы не представляете, как много это для меня значит. Даже если его не простили, он извинился, и этого было достаточно. Не дожидаясь ответа, Ваня вышел из кабинета, и медленно направился домой. Ему стоило поспешить, если он хотел совершить задуманное, но Ваня никак не мог заставить себя ускориться. Он проходил мимо кабинетов и вглядывался в детали интерьера, спускался по лестнице, наслаждаясь тишиной и запахом школы, он вышел за двери и бережно закрыл их за собой, напоследок задержав взгляд на раздевалках напротив. На полпути к общежитию, Ваня обернулся. Строгое здание «Кагами» из белого камня с редкими горящими окнами отложилось в его памяти на фоне темного неба, сплошь усыпанного звездами. Снега не было, но из его рта и носа при дыхании вырывались облачка пара, и эта дымка, стоящая перед глазами, делала образ школы, в которой его так тепло приняли несколько лет назад, далеким и недосягаемым. Стояла тишина, концерт закончился, и все разошлись по домам. В здании школы остались только те, на ком в этот раз была уборка, а еще Яо, Торис и Альфред, которых он задержал. Ваня сам не заметил, как дошел до общежития, поднялся на свой этаж и зашел в их с Гилбертом блок. Теперь они жили в разных комнатах, но все равно виделись слишком часто, и Ваня до сих пор отчетливо помнил, как Гил сказал, что они расстаются. Он выглядел напуганным и растерянным, но, когда он произносил эти слова, в его голосе была уверенность, и Ваня не смог ничего возразить. Гилберт просто поставил его перед фактом. Брагинский улыбнулся своим мыслям и открыл комнату. Его вещи, сложенные в чемодан и большую дорожную сумку, стояли возле кровати. Все остальное было прибрано и аккуратно расставлено на свои места, как в тот день, когда Ваня сюда только заселился. Скоро кому-то другому предстояло испытать те же чувства, что и ему в свой первый день: присесть на кровать, заполнить документы за столом, встретить рассвет, глядя из окна на пока еще чужую, незнакомую школу, познакомиться с Гилбертом. Взглянув на часы, Иван ухватился за ручку чемодана, повесил на плечо сумку, вздохнув, в последний раз оглядел комнату и закрыл ее на ключ. Дверь в комнату Гила была слегка приоткрыта. Как и всегда, он не удосужился запереться, не беспокоясь о том, что может случиться, пока он беспечно спит. Ваня так и не рассказал ему о своем плане, не попрощался и не извинился за все содеянное, а ведь тем, кто натерпелся от него сильнее остальных, был именно Гилберт. Их связывало слишком многое, чтобы Ваня мог так просто уйти. Опустив вещи в коридоре, он осторожно заглянул внутрь. Гилберт спал, по-хозяйски прижимая к себе своего мальчишку — Ваня мог бы не узнать его со своей наблюдательной позиции, если бы не был уверен на сто процентов, даже не глядя, что это Феликс. Теперь стало понятно, почему он не видел Гилберта на концерте. Если бы Ваня был чуть более внимателен, наверняка заметил бы, что среди членов драмкружка, когда он к ним подходил, не было Феликса. Он улыбнулся через силу, чувствуя, как сильно защемило в груди. — Помирились, да? — прошептал он. В последнее время Гилберт выглядел слишком подавленным: пытался отшучиваться, как и всегда, но скрыть свое состояние от Вани все равно не мог. Тем более, Феликс перестал приходить, когда его не было дома, и если Гил думал, что Ваня этого не заметит, то он, должно быть, держал его за идиота. А еще из комнаты Гила теперь часто доносилась тяжелая музыка, что, вместе с его общим печальным состоянием, и помогло Ване понять, что случилось. Но сейчас, в обнимку с Феликсом, Гилберт выглядел вполне счастливым. Мальчишка прижимался к нему так, будто в любой момент мог потерять, и Ваня даже со своего места мог увидеть, что тот тоже счастлив. Он никогда бы не подумал, что эти отношения продлятся дольше месяца, и даже предположить не мог, что Гилберт когда-нибудь позволит Феликсу остаться на ночь в своей постели. Но все это происходило прямо у Вани на глазах, и от этого у него на сердце становилось немного спокойнее. Он сомневался, что смог бы оставить Гилберта в одиночестве после всего, что сделал ему. Но теперь тот был не один, и Ваня надеялся, что с Феликсом Гил станет счастливее, чем был с ним. Прикрыв дверь в чужую комнату, он поднял свои вещи и вышел из блока, а потом занес ключи Башу и покинул общежитие. Возле ворот его уже ждала машина, и после недолгого путешествия он оказался на вокзале. До поезда оставалось не больше пятнадцати минут, и это время Ваня провел, пытаясь взять себя в руки. Он не хотел уезжать, больше всего на свете он сейчас не хотел уезжать, но Ваня еще две недели назад решил, что так будет лучше, когда подавал заявление на стол Гаю. Тот смотрел на него таким понимающим взглядом, как будто знал что-то, но все равно не стал останавливать и подписал документ. Подошел поезд, и Брагинский сел в полупустой вагон. А через три часа из аэропорта Осаки вылетел самолет до Москвы.