Часть 1. Повсюду, куда ни посмотрю, дождь...
«Sid – Rain (piano cover)»
Повсюду, куда ни посмотри, одна и та же серая промозглая мгла. Весь мир тусклый, как будто играешь в старом нуарном фильме с приглушенным, некачественным звуком. На лицах дешевых актеров, найденных и подобранных в узких переулков, маски, а под ними безучастные выражения и полное равнодушие к окружающей действительности. Жизнь переведена с полноценного режима, будто кто-то понизил яркость, как на экране старого монитора. В чем радость подобного существования? Уж лучше прекратить это издевательство. Смерть – вот ключ к освобождению опаленной души от оков бренного мира, словно, трепыхающейся из последних сил, пичужки в клетке со стальными прутьями. И небо видишь, и запах свободы чувствуешь, но бьешься в бессилии, понимая, что обречен на заточение. Смерть лучший, самый логичный конец всего. Человек боится смерти и все же, она его манит. Смерть бесконечно поглощается людьми в городе и искусством. Это такое событие в жизни, которое никто не в силах отменить. Только этого и остается желать. – Дазай! Его рука срывается, и холодок пробегает по телу, заставляя конечности покрыться странной испариной. Горячая струйка сначала медленно, потом все интенсивнее сбегает из раскрывающейся раны. Пару секунд он сжимает рукоять лезвия. На месте пореза чувствуется покалывание, пока еще притупленное смешанными эмоциями, накрывающими рассудок. Вздыхая, он сует руку под едва живой напор прохладной струи душа. Что же там, за чертой? Самостоятельно обрабатывать раны неудобно, но ему не привыкать. Бинты чистые, сухие, приятно пахнут медикаментами и туго опоясывают его руки от самых кистей и выше, до плеч. Они, как оболочка, защищающая от внешнего мира. Будь у него возможность, он обмотался бы ими с ног до головы. Недаром в четвертом классе, на Хэллоуин, он нарядился мумией. А в средней и старшей школе его уже так и называли. За окном барабанит дождь, стуча по подоконнику на разный лад, и это напоминает ему своеобразную мелодию. Он постукивает пальцами, намечая ритм, и садится за старенькое пианино, стоящее в дальнем углу совсем небольшой комнаты. Он открывает крышку, и, набрав в грудь воздуха, плавно опускает подушечки пальцев, начиная перебирать клавиши, попадая в только что придуманные ноты. «Повсюду, куда ни посмотрю, дождь... Почему я здесь, если ты там Так далеко, это не справедливо Быть без тебя - как это Я скучаю по тебе больше, чем ты думаешь Ночи длинные, а дни тянутся медленно Я хочу, чтобы ты постучался в мою дверь, Потому что только ты можешь остановить проливной дождь Может быть, я выйду на улицу И прогуляюсь под облаками Притворюсь, что ты наблюдаешь за мной Это не единственное, что между нами сейчас, но Милый, скоро мы будем - вместе». – Дазай. «– Одасаку. – Ты говорил, что благодаря музыке мы можем излить все свои чувства, радости и горести, надежду и печаль. Облечь мысли в ноты, а их в звуки, и нам непременно станет легче, ведь кто-нибудь сможет разделить с нами эмоции, понятные без слов. Но ты ошибался. Легче не становится. Не становится. Не становится…». – Дазай! Он соскакивает посредине ночи, а молния сиюминутной вспышкой озаряет спальню, и в темных силуэтах мебели ему мерещится широкоплечая мужская фигура. – Я схожу с ума, Одасаку, – горько шепчет Дазай, запуская пальцы в лохматые ото сна пряди и тянет за них, стараясь привести себя в чувства. За окном все такой же ливень. Ему больше не уснуть. Он садится за письменный стол, стоявший прямо в противоположном углу от музыкального инструмента. Не так давно за этим столом сидел Ода и писал свои очерки, критические эссе и отзывы, а в это время Дазай играл что-нибудь ненавязчивое и мелодичное. Одасаку был не против и говорил, что под музыку ему легче формулировать мысли. Дазай уже несколько лет не мог закончить одну единственную пьесу, которая должна была стать венцом его творений, мелодию его жизни. Композицию, которую единогласно признают великой и отнесут к классике. Тогда бы он мог спокойно умереть. Но у него не выходило. Все не то, скучно, грубо, уныло, вяло, сонно, тоскливо, печально. Не те ноты, не те звуки. Как он может рассказать что-то интересное о своей жизни, если в ней ничего не происходило, и все, что он помнит, лишь завеса тумана? Как он может тронуть сердца людей, если его собственное отказывается биться и работает как механизм? Строго по часам, отбивая секунды, приближая к неизбежному финалу. Осаму Дазай был известным, в узких кругах, пианистом, а в свободное время пробовал себя в роли композитора. В детстве ему говорили, что он подает большие надежды, но вот он вырос, а надежды так и остались где-то впереди, не реализованными и несбывшимися. Только благодаря Оде он все еще держался. Поэтому, садясь за пьесу, он старается вложить все свои светлые мысли, душу, думать о благодарности.… Не выходит. Но хуже всего то, что, кажется, он действительно нуждался в психологической помощи. Нет, не потому что мечтал совершить суицид, а потому что его стали посещать звуковые галлюцинации в виде окриков его имени. И до чертиков, в этом голосе он узнавал Одасаку. Ему нельзя было оставаться в одиночестве, но компаний он избегал. Ему не нужны ни друзья, ни товарищи. Так он просидел до самого утра. Дождь, наконец, прекратился, но небо по-прежнему было затянуто тяжелыми грузными тучами. Тогда и пришло сообщение от Мори-сана. Это старый знакомый Оды. Он обещал присматривать за Дазаем и действительно старался помочь, не только материально. Мори Огай был продюсером и работал в одном из самых престижных музыкальных центров «Guild of Sounds», занимающихся раскруткой и продвижением самых разнообразных исполнителей Йокогамы. Мори-сан обещал помочь Дазаю. По его словам, он видел в нем потенциал. Но сам Дазай уже как-то равнодушно относился к подобным заявлениям. Благодаря Мори, он записал несколько композиций и пару раз удостаивался чести играть вместе с такими же, более-менее известными музыкантами на сцене. Его техникой все восхищались, но глаза зрителей оставались пустыми, а души нетронутыми. И какой смысл побеждать во всевозможных номинациях, если, в конечном счете, все решает техника и дело мастерства? От кого: Мори-сан «Дазай-кун, я хочу прогуляться с тобой. Надеюсь, ты не против?» Дазай не посмел бы отказать хотя бы из чувства благодарности и уважения к другу Одасаку. Даже если совсем нет желания и настроения. Они назначили встречу на вечер в парке. Хотя, думалось Дазаю, лучше бы они посидели в каком-нибудь тихом и уютном месте. В такую погоду выходить и шататься, перепрыгивая лужи, совсем не улыбалось. Но вопреки всем его ожиданиям погода за день прояснилась. К вечеру небо вновь стало облачным, зато воздух был свежим и не сырым. – Куда мы идем? – полюбопытствовал Дазай. – Никуда. Просто гуляем, – улыбнулся Мори, но Дазая такой ответ совсем не устроил. Сегодня многие выбрались в парк, наслаждаясь отсутствием проливного дождя и относительно теплым ветерком, гуляющим в кронах деревьев, высаженных вдоль каменистой аллеи, между еще сочно-зеленых листьев. Кто знает, сколько простоит такая погода? Нужно успеть насладиться, пока есть время. С Мори-саном они хранят молчание. Такое чувство, будто мужчина вывел его в парк, как собачку, лишь бы тот просто не сидел дома. Но свежий воздух настолько кружит голову и прочищает легкие, что Дазаю кажется, что он, действительно, давно не был на улице и даже рад, что оказался в столь неразговорчивой и ненавязчивой компании. Возможно, прогулка пойдет ему на пользу и хотя бы сегодняшняя ночь обойдется без кошмаров?«Miley Cyrus – Wrecking Ball (violin cover)»
И тут до его слуха доносятся звуки. Резвые, быстрые. Они продвигаются все дальше, вглубь парка, и Дазай ловит себя за недовольной мыслью, что Мори-сан отстает от него. Или это он так рванул вперед? Впереди, у центрального фонтана собралась небольшая толпа. А на нем танцевал юноша. Дазай смотрит во все глаза, затаив дыхание и, кажется, открыв рот. Юноша двигается так легко, изящно, пританцовывает, наклоняясь, демонстрирует растяжку и выносливость, но все это лишь отвлекает от по-настоящему прекрасного. От музыки, что он извлекает из своей скрипки… Вокруг тишина, лишь восхищенный шепоток пробегает то здесь, то там. Зеваки снимают на камеру, а Дазай уверен, что этот миниатюрный юноша в смешной шляпе, прикрывающей рыжие волосы, так ловко скачущий по бортику фонтана и то и дело, на радость толпе, опасно балансируя на краю, отпечатался у него где-то на сетчатке глаз до самой смерти. Он забывает обо всем на свете, не в силах отвести завороженных глаз от танцора-скрипача. Забывает о том, что пришел сюда не один, поэтому вздрагивает, когда слышит над ухом вкрадчивый и размеренный голос Мори: – Его имя Накахара Чуя. Дазай удивленно оборачивается, но Мори, с видом полнейшего удовлетворения, смотрит выступление, как ни в чем не бывало. Он знает этого парня? И хотел, чтобы Дазай увидел выступление его выступление? Зачем? Чуя явно получает кайф от всего происходящего. Он обворожительно улыбается и даже подмигивает кому-то из толпы. На последних аккордах юноша делает пируэт и изящно взмахнув смычком, кланяется под шум фонтана и овации, разразившиеся со всех сторон. Дазай хлопает интенсивнее и громче обычного. Чуя приветливо взмахивает смычком вновь и все, как по команде дирижера, умолкают. Рядом насмешливо хмыкает Мори. Концерт под открытым небом продолжается. Вся музыка Чуи подвижная, живая, яркая, сочащаяся яркими красками и эмоциями, она подхватывает тебя в вихрь вместе с танцем музыканта и переносит к пейзажам волшебным или обычным, но обязательно таким, что стоят перед глазами. У Дазая так не получается. В его музыке нет жизни. Даже меланхолики, любители грусти, вскоре устают быть несчастными и ищут чего-то захватывающего. Музыка Дазая безжизненная, потому что написана, как по правилам. Нет, он старается и вкладывает в работы свою душу. Это крик отчаяния, одиночества, но раз за разом, он сталкивается со стеной безразличия и не может пробиться сквозь пучину отчуждения, не может найти отклик в сердцах людей. Что делает Чуя, что его мелодии и даже чужие в его исполнении звучат настолько потрясающе?? Когда концерт заканчивается, небо уже темное и повсюду горят фонари. Чуя, лучезарно улыбаясь, благодарит всех и ловко соскакивает со своей импровизированной сцены. Зрители не спешат расходиться, окружив музыканта со всех сторон. Наконец, он вырывается из толпы и – не может быть! – направляется прямо к ним. Дазай бросает взгляд на Мори-сана, но тот спокойно, чуть ли не по отечески улыбается Чуе, а тот, придерживая шляпу, радостно приветствует его. – Не ожидал вас здесь увидеть, – хмыкает парень. Вблизи он еще ниже, чем кажется. – От Озаки я узнал, что ты решил дать концерт в парке и подумал, что это будет отличной возможностью представить тебя Дазай-куну. Будто только сейчас заметив, что рядом есть кто-то еще, Чуя переводит взгляд на Дазая и от былого радушия не остается следа. Его вид слишком серьезный и настороженный. Дазай тоже не улыбается, все восхищение растворилось, как будто его и не было. Если бы Мори не был свидетелем, то никогда не поверил бы, что этот юноша вообще способен на подобное проявление эмоций. Вздохнув, он уже собирается познакомить их, как подобает, но неожиданно Дазай сам его опережает: – Накахара Чуя, – тянет он самодовольно. – Уличный музыкант? Шляпа невелика? Может, в нее лучше стоит собирать м е л о ч ь? Ответная реакция не заставляет долго ждать. Чуя весь ощетинивается, как бродячий кот, и моментально ведется на очевидную провокацию: – Сам ты уличный! И дела тебе не должно быть до моей шляпы! Тебе за подобный базар только милостыню на хлеб придется просить! – К счастью, не на молоко. Ведь я в отличие от некоторых хотя бы из подгузников вырос. – Ааааа?!?! Ты сейчас про рост, что ли пытался пошутить, комик недоделанный?! Мне 18, я еще расту! – Ты свою шляпу только не плюсуй, когда рост мерить будешь… – Так, замолчали оба! В пылу спора, Дазай даже забыл, что Мори-сан рядом. Он никогда не видел его даже чуточку раздраженным, поэтому услышав стальные нотки в голосе, решил не испытывать судьбу и впредь. Что-то в ауре Мори давало понять, что играть с ним опасно. Чуя, не будь дураком, тоже понял это. Мужчина оторопело смотрел на двух, казалось бы, взрослых людей, культурных и образованных, подающих большие надежды, музыкантов и не понимал, что произошло за эти пару минут. Но нагнетать обстановку было бы худшим решением, поэтому он вновь принял попытку провести запланированное самым мирным образом. – Надо же, знакомы пять минут и уже друзья–не разлей вода, – пошутил он. – Чуя-кун, это Осаму Дазай. Он пианист и композитор. – Приятно, – выдавил из себя парень. – Взаимно, – хмыкнул представленный. – Не буду тянуть. Чуя-кун, мне бы очень хотелось, чтобы ты записал несколько песен и выступил в паре с Дазаем. Что?? Дазай чуть ли не в ужасе распахнул глаза и уставился на Мори. Он что, издевается? И почему он не спросил самого Дазая, хочет ли он? – Думаю, вам обоим пойдет это на пользу, – продолжал Огай невозмутимо. Чуя фыркнул. – Что ты играешь? – обратился он с вызовом к растерявшемуся парню. На выручку пришел Мори, обнимая их за плечи: – Предлагаю обсудить все детали сотрудничества в более приятном месте! – Я еще не согласился! – Я тоже! – просто чтобы не уступать рыжему вторит Дазай. – Да, да, конечно! – слишком уж радостным тоном соглашается Мори, вызывая такси. Они приезжают к зданию «Guild of Sounds» – высотке, в самом центре города, и поднимаются почти на самый верхний этаж. Офис Мори большой с панорамными окнами, открывающими потрясающий вид на ночную Йокогаму. Огни города пестрят, и создается впечатление, будто миллиарды звезд мигают где-то далеко внизу, под тобой. Дазай впервые здесь, а Чуя чувствуют себя вполне привычно, и плюхается на одно из кресел. На другое присаживается Мори. – Дазай-кун, будь добр, сыграй нам что-нибудь. Чтобы у Чуи не осталось сомнений при принятии решения. – Сомнения остались у меня! – бросил Дазай, открывая крышку инструмента. Оказывается, в офисе Мори стояло такое роскошное черное фортепьяно! Если бы он знал, давно принял бы приглашение навестить его на работе! Пока он разминает пальцы и кисти, в голове лихорадочным потоком всплывают пьесы и композиции. Какую ему сыграть? Наизусть он более-менее знает порядка пятнадцати. Почему-то ему отчаянно хочется впечатлить Чую, открыть ему рот своей игрой и заставить смотреть на себя такими же восхищенными глазами, какими Дазай смотрел на него. Его очень задело, когда при знакомстве тот смерил его холодным взглядом, подобно цвету его льдистых глаз. Дазай сам не понимал, зачем накинулся с подколами и шутками. Будто это могло исправить положение, а не усугубить его. Новые знакомства почти никогда не давались ему легко. И тут ответ пришел сам собой. – Может, уже начнешь? – поторопил его обладатель ярко-рыжей копны, в приглушенном свете, переливающейся разными оттенками от светлых к более темным. – Если в школе учился, то знаешь, что такое гравитация? – с улыбкой поинтересовался Дазай. Ответ был оставлен при себе, ведь вся комната наполнилась звуками прекрасного инструмента.«Starset – Anigravity (piano cover)»
«Чем дольше я сражаюсь, чем усерднее я работаю, Тем сильнее я закапываюсь в грязь, Насыщаясь по самое не хочу, разочаровываясь, Чтобы в итоге всё кардинально изменить. Но потом судьба сбивает меня с ног, ставя на колени, И устанавливает новые недосягаемые высоты Под землёй, под бетонным полом. Весь мир прикован к моим ногам. Когда всё выливается в большой побег От ограничений и силы тяжести, Эта антигравитация, Пусть она летит сквозь Вселенную, В открытый космос, За пределы ограничений и силы тяжести. Эта антигравитация овладевает мной. Уже давно Дазай не испытывал такого волнения, пробирающего от корней волос до подушечек пальцев. Это одна из любимых его композиций. Он уже решил, что она войдет в пьесу всей его жизни. Я не спущусь на землю. Если ты захочешь освободиться, Ты знаешь, где меня найти». Он заканчивает игру, но какое-то время не в силах убрать пальцы с последних клавиш, не решаясь повернуться к слушателям. Понравилось ли Чуе? Он бы сыграл еще что-нибудь! Может, даже по его желанию! Со стороны никто не издает ни звука и ему все-таки приходится найти в себе силы, чтобы увидеть хоть какую-нибудь реакцию. Мори сидит, подперев подбородок ладонями и выглядит довольнее, чем питон, заглотивший кролика. А Чуя, поддавшись вперед всем корпусом и уперевшись руками между ног, постукивает пальцами по обивке кресла с задумчивым выражением. Все трое молчат. Дазай ждет хоть какой-нибудь оценки или резюме, Мори, судя по всему, прокручивает в голове, как становится королем мира, не иначе, а Чуя еще не вышел из какого-то странного оцепенения, что Дазая одновременно и пугает, и радует. В конце концов, он качает головой: – Мы не сработаемся. Вот тебе и на. Может, Чуя успевает прочесть что-то жалобное в глазах Дазая, раз спешит добавить: – Банально по жанру. Мне понравилось, – он смотрит в упор и говорит четко. – Но не уверен, что смогу играть настолько…Проникновенные и душещипательные мелодии. По крайне мере пока. Что? Дазай не может сдержать смешка и напряжение, копившееся в его теле все эти минуты, получает выход. Это его-то музыка проникновенная? Чуя, ты прелесть. – От моей музыки вешаться хочется. Так и говори, что не хочешь эту нудятину играть. –Я не это имел ввиду! – почему-то Чуя принимает данность за оскорбление на личный счет. В секундной паузе между перепалкой раздается несколько хлопков. – Браво, Дазай-кун! Ты произвел превосходное впечатление даже на меня! – Да! Но от предложения о сотрудничестве я вынужден отказаться. Чуя надевает шляпу и уже встает, но Мори не теряет надежды: – Вам стоит попробовать. Поверь мне, Накахара-кун, я редко ошибаюсь. Вам обоим будет чрезвычайно полезен этот опыт. Ты сможешь придать музыке Дазая яркость, а он научит тебя быть более сдержанным и чувственным. Я раскручу вас и вы станете самым популярным дуэтом. Я дам вам название «Двойной Черный». – Что?! – Мы вам не какой-то мальчиковый бойс-бенд! – Заткнись! Я первый хотел это сказать! – Сам заткнись, не дорос еще, чтобы указывать! – Какие из вас замечательные друзья! – Мы не друзья! – в один голос вскидываются парни и их взгляды пересекаются. «Я хочу попробовать». «Мне тоже интересно, что из этого выйдет». – Отлично, предлагаю это отпраздновать! – За ваш счет, Босс! – Какой ты хитрый! В офисе гаснет свет и в стеклянном отражении видно безоблачное небо Йокогамы…