Я пытался человека оставлять живым, погружая его в зомби-подобное состояние. Для этого сначала нужно ввести в мозг разбавленный раствор кислоты или горячую воду. Хотя результатов от этого было мало. Дж. Даммер*
Дженсен еще в детстве понял, насколько он отличается от своих сверстников. В пятнадцать лет он еще не мог полностью понять свои растущие желания, которые проявились намного раньше. Дженсен почти ничего не чувствовал по отношению к людям, которых видел каждый день, — все они были просто окружностями в треугольном мире Дженсена. Ни в школе, ни в городе не было ни души, к которой бы он испытывал нечто большее, чем мимолетный интерес. Иногда это вызывало у Дженсена смутное чувство страха, нависшей обреченности, что он никогда не сможет найти кого-то, с кем можно было бы провести всю жизнь. Но Дженсену не нравилось забивать свою голову такого рода мыслями. Он подождет. Он продержался уже так долго. Когда-нибудь он найдет того, кто сможет рассмотреть за очками с толстыми линзами и невзрачной одеждой его красивую душу, привязанную к красивому телу. Дженсен знал, что такое обязательно с ним произойдет, что он встретит настоящую любовь, о которой все постоянно шептались. Ему просто надо было набраться терпения.***
— Послушай, мистер, — начал парнишка по имени Джоуи, барабаня пальцами по столу. — Дженсен, — повторил Дженсен в четвертый раз. — Ну да. Итак, Дженсен, я благодарен за напитки. И за ужин, — он сделал паузу, подбирая слова, но Дженсен уже знал, что будет дальше, он всегда об этом знал. В конце концов. — Думаю, что вызову такси и поеду сразу домой, утром рано вставать. Строгий начальник, понимаешь? Дженсен кивнул, словно обдумывая сказанные слова. Даже выдавил из себя улыбку. Он изучал странный чернильный рисунок, выглядывающий над воротником рубашки Джоуи, то, что он раньше еще не видел, и улыбка Дженсена поблекла. Он надеялся, что холст не весь был испещрен такими картинами. Не ради этого сегодня пришел сюда Дженсен. Он убедил Джоуи остаться и выпить с ним еще по одному стакану. — По моему рецепту, — сказал Дженсен парнишке. Позже, когда Дженсен переставлял содержимое в своем холодильнике в поисках подходящего контейнера, он понял, что глупые маленькие татуировки больше не имели никакого значения. Несмотря на то что рост у Джоуи был подходящим, телосложение его не соответствовало стандартам Дженсена. И после двадцати трех лет одиночества они были даже по его собственным меркам слишком высоки. Высоки, но не невыполнимы. Ему просто нужно было продолжить искать. Но вот ладони Джоуи. Они были идеальными. Аккуратно подстриженные ногти, золотистая кожа на толстых костяшках. Именно такие руки Дженсен представлял себе, выглядящие словно с рекламного постера, покрытые автомобильным маслом, краской или… спермой. Или кусками свертывающейся крови. Они были твердыми и широкими. Огромными. Больше, чем у самого Дженсена, когда тот для сравнения приложил свою ладонь к ладони Джоуи. Дженсен едва сдержал маниакальный смешок, скребущий по кромке его горла, когда увидел, насколько они ему подходили. В дальнем углу холодильника Дженсен нашел стеклянную банку с маринадом от огурцов и вылил его. Содрал этикетки. Вымыл до блеска. И наполнил ее новым содержимым.***
Практически всему тому, что ему требовалось знать, Дженсена научила его покойная бабушка. Она терпеть не могла смотреть на то, как его потрепанная одежда расходится по швам после многочисленных стирок. А еще ему нужна была еда. Дженсен мог нарубить мясо, нарезать овощей и приготовить отличное рагу, а еще мог работать иголкой с ниткой почти с хирургической дотошностью. Все остальное он вычитал между последними рядами книг в общественной библиотеке.***
На деле оказалось, что было всего намного больше, чем мог предвидеть Дженсен: точные места для определенных порезов, твердая хватка и холодное сердце. Дженсен был уверен, что может с этим справиться. Несколько репетиций на кошках и собаках в годы становления повысили его опыт, но было и то, о чем он не знал, и Дженсен впитывал новую информацию жадно, как выжатая досуха губка. Он часами сидел на полу между книжными рядами, скрестив ноги, вдыхая затхлый, божественный запах старых книг, уносящий его в спокойное и тихое место. Именно там однажды днем Рики наткнулся на него. Дженсен перевернул страницу и изучал новейшую диаграмму с таким интересом, который мог граничить только с возбуждением. Брови Дженсена были сведены над переносицей, и он поправлял очки, когда они начинали сползать на кончик его носа. Он не заметил ни того, как кто-то прошел рядом с ним, ни того, как этот кто-то замедлил шаг, опустил свой взгляд и заметил незнакомого симпатичного парня, сосредоточенного, влюбленного в свою книгу, в свои мечты и в то, что старые и мятые страницы — прямой путь к ним. — Магистратура по биохимии? Дженсен вскинул голову и чуть не защемил кончики пальцев книгой, ярко-розовая краска покрыла его уши. Кто-то заговорил с ним. С ним. Он перевел взгляд на свои колени, на слова и картинки, напечатанные там в качестве удобной инструкции. — Нет, просто хобби, — с беспокойством ответил Дженсен. Любопытный взгляд снова был направлен на него, и чтобы избежать лишних вопросов, он быстро добавил: — Чтение текстов на разнообразные темы стимулирует работу мозга. Или что-то в этом роде. Парень, должно быть, подумал, что это шутка, потому что он восхищенно улыбнулся и присел на корточки, словно пытаясь читать вместе с Дженсеном. Словно ему тоже было дело, насколько близко кость нижней челюсти находилась к сонной артерии, их отделяла просто маленькая шейка суставного отростка… От парня пахло мылом, потом и мужчиной, и тут же Дженсен испытал облегчение от того, что на его коленях лежала раскрытая книга. Безупречное лицо Рикки — гладкое как фарфор, чистое, будто он постоянно заботится о состоянии своей кожи, и когда он заговорил, на его щеках появились ямочки. Глубокие. У него были высокие скулы и нос, вздернутый и аккуратный. Его красота была в его лице. Почти с выпрыгивающим из груди сердцем Дженсен начал понимать, что некоторые вещи не происходят просто так.***
Дженсен вполуха слушал, что объяснял ему пожилой продавец о различных видах ниток и швах, при которых они использовались, и которые были у них в наличии. Дженсен только кивал, а его мысли и взгляд были совсем в другом месте. Он медленно моргнул и пробормотал едва слышимую благодарность — его ладони сжались в кулаки при виде девушки. Дженсен ненадолго замешкался у входа в аптеку, купив там все нужное, и у него перехватило дыхание, когда мимо пронеслась девушка в ярко-желтых кроссовках. Дженсен запомнил, в какую сторону она побежала. У нее были необыкновенные волосы, распущенные и развевающиеся на ветру, цвета жженого сахара, спускающиеся чуть ниже ее подбородка. Он представил себе, как сжимает в руках эти локоны — за них можно было ухватиться и направлять туда, куда он только сам захочет. Последние лучи солнечного света сверкали на концах прядей, и Дженсен мечтательно наблюдал за локонами, запутываясь в своей собственной шелковой паутине.***
Дженсен думал о них, пока отсутствовал дома, потому что пока его не было рядом, их никто не мог держать и гладить и говорить им, насколько они прекрасны. Они, конечно, составляли компанию друг другу, но от одной только мысли о том, что они дома сами, без него, у Дженсена сердце кровью обливалось, когда он представлял себе, насколько им должно было быть одиноко. Дженсен скучал по ним все время. Когда он возвращался домой, тихо закрывая за собой дверь, они находились на том же месте, где он их и оставил, покорно ожидая его возвращения. Они смотрели на него широко распахнутыми глазами и улыбками, которые никогда не увянут и не скиснут, они никогда не будут шептаться у него за спиной. Они не думали, что он жуткий. Только о Дженсене они думали все время. Рики был все еще там, в кресле, где Дженсен оставил его, ноги его раздвинуты, а голова наклонена в сторону, словно он раздумывал о том, как Дженсен выглядит без своей одежды. — Никакого бесплатного стриптиза, — неуверенно сказал он остальным. Дженсен чувствовал себя неуверенно, раздеваясь, потому что все были одеты. А еще он был счастлив, очень. Дженсен повернул Джоуи и Анабель так, чтобы они на него смотрели, и оставил их посекретничать вдвоем, поговорить о безруких мимах, или манекенах без волос, или обо всем том, о чем они болтали, пока его не было дома. Дженсен снял с себя тяжелые ботинки, стянул одежду, словно высохшую мембрану, и робко сел Рики на колени, не забыв взять с собой свое любимое шерстяное покрывало. Рики из тех людей, которые холодны к другим, и Дженсен не против поделиться с ним своим теплом.***
Его мечты изменились с тех пор, как он их встретил, и они преследовали его постоянно, даже во снах. Дженсен знал, что это было нереальным, просто меловое очертание его жизни, потому что они сидели за дубовым столом в столовой бабушки Дженсена, болтая, хихикая и трогая себя так, что его член напрягался в трусах. Они полировали кровавый блеск на своих губах, дулись на свое отражение в зеркале, строили друг другу и ему глазки. Тому, кому они были все еще нужны. Дом снесли, когда Дженсену было девятнадцать, признанный городом аварийным после долгого отсутствия у него ремонта. Бабушка уже умерла к тому времени. Ничего из того, что происходило, не происходило. И все же он занял свое место во главе стола. Эзра и Дейв, добрые парни-мормоны, оказавшиеся на пороге его дома во вторник вечером, тоже были здесь. Дейв похож был на высеченную из мрамора скульптуру. Достаточно высокий, чтобы рядом с ним Дженсен себя чувствовал в безопасности, руки у него мускулистые, обещающие крепкие объятия. Выше шести футов, практически семь. Ну. Был, когда Дженсен наблюдал за ним, стоящим на пороге его дома, держащим брошюру в руках и цитирующим ее. Когда на нем все еще была голова. Теперь между его плечами зияющая дыра, но он по-прежнему был великолепен. И в другом случае о таком сокровище Дженсену оставалось бы только мечтать. Как и о разноцветных глазах Эзры… Они обступали Дженсена, шептались и ворковали, терлись своими раздутыми животами о его промежность. Но это было неправильно. Все было неправильно. Ни один из них больше не выглядел так, как раньше. Скальпированная голова Анабель была сейчас сырой открытой раной, которая несильно пахла пиздой, когда она ее поглаживала. Изуродованные черные глазницы Эзры перестали быть привлекательными. И Рики, милый Рики — он просто кусок кожи в маленьком аквариуме. Даже Джоуи, который весь вечер вел себя тихо, вытянул руки, чтобы обнять Дженсена, но они никак не могли сомкнуться — ведь вместо запястий у него были культи.***
Капля красной инфекции, источающая интенсивный аромат и принадлежащая одному из них, красноречиво оказалась на ступне Дженсена. Он смотрел на нее, пока она не прожгла его плоть до самой кости, словно кислота, и Дженсен знал, что после наступления утра он не сможет больше ждать. Изменения уже начались, искажая их естественную красоту, и они уже стали для него чужими. Романтика угасала. Ночь, как и они сами, багровела и раздувалась, и комната заполнялась запахами разложения.***
Третья книга, что выбрал Дженсен, была тоненькой и потрепанной. Он перелистывал страницы с чем-то похожим на голод и ужас, скручивающими его живот. После внимательного осмотра Дженсен подошел к маленькой кассе и положил на прилавок книжку в мягкой обложке, раскачиваясь на носках от предвкушения. Белоглазая леди за прилавком взяла шесть долларов и девяносто девять центов за «Тайны гаитянского вуду: Воскрешение мертвых» и не знала, насколько только что изменила его жизнь.***
После спешной остановки в продуктовом магазине Дженсен помчался домой и выложил все ингредиенты на кухонный стол. Негромко напевая, он доставал из шкафов миски и ложки для смешивания. В своем собственном мясном магазине Дженсен-мясник отрезал ненужные куски и аккуратно нарезал те, которые ему понадобятся. Когда запах меди и гнилой плоти стал таким густым, что ничего уже не было видно, его работа была практически окончена. Отходы — в одну кучу, остальное — в другую. Он вытер со лба пот, слезы счастья со своих щек и взял в руки все, что ему понадобится. Дженсен во время работы заглядывал в книги, взятые из библиотеки, щурясь на иллюстрации и мелкий шрифт. Музыка из радио была практически не слышна, Дженсен сосредоточенно жевал свою нижнюю губу, раскладывая на полу гостиной словно паззл все свои собранные части. Большая часть от Дейва, немножко от Рики, пару кусочков Джоуи и фрагмент Анабель, как завершающая и венчающая его работу часть.***
«Череп соединен с… шейными позвонками. Шейные позвонки соединены с… позвоночником…» Дженсен с трудом сдерживался от радостного танца в предвкушении грядущего. И это напомнило ему. У него скоро появится компания, поэтому нужно срочно навести в доме порядок.***
Когда большая часть его шедевра была сшита, он вонзил два последних куска — красивые глаза Эзры — в зияющие глазницы Рики. И в качестве последнего штриха Дженсен проверил, все ли нервы и ткани были правильно соединены и сшиты, конечно же, в меру своих способностей. На секунду Дженсен отвлекся, чтобы полюбоваться своим творением, вытер розовые разводы со стекол очков, достал приготовленную смесь из раковины и потянулся за своей особенной книгой.***
Дженсен листал страницы до тех пор, пока не нашел заклинание, которое понадобится для оживления трупа. Ему не нравилось воспринимать свое творение так, потому что это приносило ему только боль. Он будет скучать по своим старым друзьям, очень сильно скучать. Но то, что у него скоро появится, будет гораздо ценнее — это будет лучший друг. Дженсен произносил заклинание четко и громко, размешивая жидкость в миске, и затем поднес ее к своему рту. Не обращая внимание на то, что содержимое желудка рванулось на выход, он вобрал в рот смесь, проглотив только половину, и, наклонившись, прижался ртом к холодному и сухому рту своего нового друга, вливая остаток в приоткрытые восковые губы. Дженсен был уверен, что понадобится какое-то время, и измученный бессонной волнительной ночью опустился на пол и лег рядом со своим возлюбленным: положил голову ему на грудь и обнял рукой за тонкую талию. Дженсен моментально заснул. Они наконец-то воссоединились, словно две части единого целого.***
Через десять часов после того, как Дженсен сомкнул свои глаза, он проснулся и обнаружил, что лежит свернувшись клубком на твердом и холодном полу. И кое-что изменилось. И это ему не приснилось, он точно знал, что что-то изменилось. Изменилось все. На секунду Дженсен задумался, видел ли его парень. Выполняли ли эти яркие глаза, с любопытством наблюдающие за ним, свою работу лучше, чем его собственные, бесполезные? Правильно он все сделал, пришивая разные части, ничего не повредил ли? Дженсен слепо шарил по полу в поисках очков, когда две длинные руки потянулись к нему, огромные ладони искали его. Друг Дженсена тут и там покрыт был синяками, запекшаяся сухая кровь выступала на линиях швов. И выглядел он словно жертва жуткой автокатастрофы. И в то же время был чертовски великолепен. Дженсен Эклз, человек, который по своей воле никогда не обнимал никого другого, не смог удержаться от того, чтобы не броситься вперед и не обнять тело в самый первый раз, прижимаясь слишком сильно и отчаянно собственнически, его глаза были крепко сжаты, удерживая жгучие слезы. Но они все равно просочились из-под сомкнутых век. Когда друг обнял Дженсена в ответ, ледяные кончики пальцев казались почти теплыми.***
Поначалу Дженсен не знал, как называть его. Тайно, в своей голове, Дженсен думал о нем в сотне различных смыслов и называл его десятками слов, но он был слишком стеснителен, чтобы произнести это вслух. Но он не мог продолжать называть парня «Эй», просто не мог. «Эй, как ты себя чувствуешь?» или «Эй… есть хочешь?» Дженсен знал, что должен был найти подходящее имя как можно скорее, пока Эй не начал верить, что его действительно так зовут. Когда наконец Дженсена осенило, он подумал, что это как своего рода дань уважения, почтение тому, что другие ему дали. Однажды вечером Дженсен сидел за своим столом и записывал на бумагу все свои идеи и, расстраиваясь, вычеркивал их, а его прекрасное творение наблюдало за чем-то из окна, от любопытства склонив голову набок, и тогда все встало на свои места. Дженсен позаимствовал по букве из имени каждого из своих товарищей — D, E, A, R, J — записал их и переставлял пока не появился смысл, а затем попробовал произнести имя дрожащими губами. — Эй… Джаред? — позвал он, возвращая трясущейся рукой ручку на стол. Парень у окна обернулся, чтобы встретиться с Дженсеном взглядом, и в животе Дженсена стало тепло от миллиона порхающих в нем бабочек.***
Джаред практически не общался. На самом деле он вообще не говорил. В глубине души Дженсен знал, что испортил что-то, наверное, порвал голосовые связки во время вышивания крестиком. А может, они вообще никогда не работали. В любом случае, Дженсен не был слишком требовательным, он просто был счастлив от того, что Джаред был рядом с ним. Даже если от него пахло немного кислым, чем-то испорченным и забытым на такое долгое время, что запах практически выветрился. Даже если он вертелся, стонал и иногда пускал слюни. Они вместе сидели на диване и притворялись, что смотрят телевизор. Или Дженсен притворялся, краем глаза наблюдая за Джаредом, так похожим на телезвезду. Джаред смотрел перед собой и, возможно, ничего при этом не видел. Время от времени он бродил по маленькой квартире, изучая вещи в своем особом стиле, издавая негромкие щелчки и бульканья горлом, словно не знал, как говорить. Так же, как и не знал, что делал с сердцем Дженсена.***
Дженсен всегда хотел своего собственного мальчика. Того, кто будет с ним, будет только его и никогда-никогда не уйдет.***
Иногда Дженсен думал о том, что скальп Джареда все еще смещался, когда он проводил по мягким волосам. Или о том, насколько тело Джареда было влажно-прохладным на ощупь, немного резиновым в те несколько раз, когда он осмеливался дотронуться до него. Ему было интересно, знал ли Джаред, как прикасаться к себе, делал ли он это, пока Дженсен был на работе и не мог видеть. Экспериментировал ли он сам с собой или, может, пытался расковырять швы. Знал ли он вообще хоть что-то? Дженсен же, тоскующий, одержимый и полностью сраженный Джаредом, который никогда не полюбит его, думал о своем мертвом мальчике все время на работе. Джаред — это его осуществленное самое заветное желание.***
Как-то вечером Дженсен вернулся домой и не услышал ставшего уже обыкновенным звука шаркающих ног или рваных хрипов, которые означали, что Джаред слышал, как открылась дверь, и двигался на шум. Это был день, в который все начало меняться. Снаружи был серый мрак и грязные лужи в тротуарных ямах. Дождь барабанил и стекал по любимому окну Джареда. Внутри же была только тишина, от которой на секунду сердце Дженсена пропустило удар. Дженсен напрягся, настраиваясь на самое худшее, пока не расслышал какие-то звуки, идущие из коридора. — Джаред? — прокричал он уже на полпути туда. Ответа, конечно же, не последовало, но кажется, что ответ так и напрашивался. Когда Дженсен дошел до ванной комнаты, то расслышал негромкое клокочущее рыдание. Пустой взгляд глаз Джареда ничего не выражал, но остальная его часть выглядела очень, так сказать, расстроенной. Пусть Дженсен и знал, что это было невозможно, но трясущаяся челюсть была тому причиной. Вроде бы. Джаред лежал на полу, когда Дженсен нашел его, лежал, растянувшись под изогнутым неестественным углом на твердой плитке. Поношенные черные спортивные штаны, которые всегда были великоваты Дженсену, идеально облегали длинные ноги и были разорваны с одной стороны. Дыра была огромной, до самого бедра. И только тогда Дженсен заметил сломанную лодыжку. Он тут же оказался на коленях подле Джареда, чтобы осмотреть повреждение. Идеальная нога была изогнута под каким-то безумным углом, деформирована и превращена в неузнаваемое месиво, острые осколки костей торчали из кожи. Когда Дженсен аккуратно прикоснулся к ране, Джаред только смотрел. Он не выдохнул, не дернулся и даже не издал ни одного из своих животных звуков. Джаред смотрел на Дженсена, смотрел на свою собственную ногу. Влажное бульканье вырывалось из его рта, и он резко упал на край унитаза. Будто получив разрешение, Дженсен подтянул наверх разорванную штанину и сбросил ее с ноги, чтобы получше рассмотреть рану. Оказалось, что это не только лодыжка. Далеко не лодыжка. Джаред, бедняжка, скорее всего, сломал кость и продолжал идти до тех пор, пока не сломал и колено. Оно было распухшим и ярко-фиолетовым, и Дженсену ничего не оставалось, как поднять Джареда и переложить его в ванну, чтобы смыть грязь, которая оказалась на его двух ступнях, одной руке и, как ни странно, вокруг рта. Дженсен не переставал удивляться, что Джаред делал такого, чтобы добиться таких результатов, и от мыслей об этом его член становился толще и тяжелее, но на это у него сейчас совсем не было времени. Сняв очки, чтобы не мешал пар, он плюхнул Джареда в керамическую ванну, осторожно стянул штаны, будто это имело значение, и включил воду. Джареду было все равно, какой была вода, ледяной или обжигающе горячей. Наклонившись над краем ванны, Дженсен прошелся губкой по ранам, обтер швы и методично натирал Джареда, стараясь держаться подальше от определенных мест. И не позволяя себе смотреть, как бы сильно ему этого ни хотелось. Вокруг швов Дженсен обрабатывал кожу очень нежно, едва касаясь, что имело и свои результаты. Ровный пульс Дженсена начал учащаться, а Джаред продолжал сидеть неподвижно, опираясь на стену, только волосы мокрыми прядями спадали на его лицо.***
Дженсен не был уверен, чего ожидал, когда наклонился и прижался ртом к отметкам на внутренней стороне левого запястья Джареда, когда проводил языком по выступам толстой нити. Но когда он закрыл свои обожающие глаза и продолжил посасывать рану, то на сто процентов был уверен, что это не Джаред хватался пальцами за его футболку. Но тут он вцепился в нее достаточно сильно и затащил Дженсена под струю теплой воды. Сейчас Дженсен находился в ванне, странным образом лежа сверху на Джареде и пытаясь сориентироваться, потом ему все-таки удалось подняться на четвереньки, неустойчиво и едва-едва. Через несколько секунд Дженсен весь промок, и одежда неприятно облепила тело, но ему было все равно, потому что сейчас Джаред смотрел на него, а не на какую-то точку над его плечом. И Джаред, Джаред был голым и таким огромным в крошечной ванне, целые реки стекали по его точеному прессу, и Дженсену надоело пялиться. С него хватит. Наклонившись вперед, он спрятал лицо в изгибе шеи Джареда, облизал старый надрез в нижней части горла и втянул кожу в рот, чтобы попробовать. На вкус было горько и несвежо, но в то же время прекрасно. Дженсен обводил языком и несильно покусывал толстую рыхлую кожу, и одна рука Джареда поднялась с того места, где она была зажата между ними. Широкая раскрытая ладонь приземлилась на горячую и скользкую шею Дженсена. Джаред удерживал Дженсена на месте, прижимая его лицо к своей гладкой и покрытой шрамами шее. Дженсен вздыхал и извивался, прижимаясь своим пахом к паху Джареда, пыхтел и терся и слишком был занят собой, чтобы сконцентрироваться. Он отпрянул, чтобы посмотреть, как бледно-вишневый рот Джареда чуточку приоткрылся. Этого должно было хватить. С затуманенным взором и движимый болью в штанах, Дженсен наклонился к Джареду, ближе к его идеальному восковому лицу. Наклонялся до тех пор, пока Джаред практически не окосел, смотря на него, и Дженсен наконец впился в эти навечно приоткрытые губы, влажные и кривоватые, но он этого даже не замечал, потому что жил в своем собственном мире, в их собственном мире. Голова Джареда наклонилась в сторону как раз под таким углом, что Дженсену удалось углубить поцелуй. Он держал лицо Джареда, касаясь одной рукой остро очерченной скулы, а другой скользнул ему за ухо, радостно зарываясь кончиками пальцев в мокрые пряди, будто зная, что так и будет. Дженсен провел ртом по холодным губам Джареда, его подбородку и жадно всосал его язык. Вода у стока все еще закручивалась ржаво-розовой юлой, но Дженсен уже забыл о ноге, которую следовало бы подлатать. Он был слишком занят всем остальным, что к этой ноге прилагалось.***
Каждую ночь под одеялами, в кровати Дженсена, вместе или порознь Дженсен тихонечко задавался вопросом, будет ли эта ночь той самой, когда Джаред дотронется до него сам. Дженсен не мог сделать первый шаг. Он и так сделал все остальное. Хотя, если не брать в расчет устройство его чресел, он в некотором роде дал жизнь Джареду и именно к этому месту между своих ног он очень хотел, чтобы Джаред нашел дорогу самостоятельно. Без его помощи. Ночь за ночью Дженсен засыпал, так и не получив ответа. Но не в этот раз.***
Дженсен подтянул нити вдоль линии роста волос, разгладил пузырящуюся кожу, которую Джаред начал ковырять, словно ребенок, расчесывающий ранки, и сконцентрировался на деле. Шов проходил через верхнюю часть лба и спускался к вискам, обтекал уши и уходил на шею и потом поднимался вверх, снова оказываясь на лбу. Не раз Дженсен обнаруживал Джареда рассеянно ковыряющего швы, и Дженсен от такой картины всегда кричал и рыдал и спешил его остановить, прежде чем тот остался бы без волос на голове. Дженсену никогда не нравилось наблюдать за тем, как расходились швы, приглашающе зияя посмотреть на то, что находилось внутри. Джаред откинулся на изголовье, позволяя Дженсену склеивать яичные скорлупки в который раз воедино и сжимая огромный кулак на растянутом вороте футболки Дженсена. Джаред всегда сжимал слишком сильно. Дженсен никогда не был против. В такие моменты, когда царило жуткое спокойствие и Дженсен не произносил ни слова, Джаред внезапно начинал кусать губы Дженсена, его лицо, все, до чего мог дотянуться, словно хотел чего-то, но не знал, не мог знать, что точно. Дженсен целовал его глубоко и жадно, держа того за лопатки и безумно удивляясь, станет ли Джаред когда-нибудь целым.***
В первый раз, когда зазвонил телефон, Дженсен настолько перепугался, что нож, которым он нарезал грибы для соуса, выскользнул у него из руки, и он срезал с двух пальцев верхушки как раз над фалангой. Телефон не звонил уже несколько месяцев. Даже Джаред, который сидел на полу, прислонившись к дивану, повернулся и с любопытством глянул на старый проводной телефон. Джаред со своей несчастной ногой и отсутствующим взглядом. Он не потянулся к телефону, может, он даже и не знал, что это такое, но внимательно слушал, как пронзительные звонки отзывались эхом по гостиной до тех пор, пока Дженсен, закапывая ярко-красной кровью ковер, не подошел и не ответил. — Да? — тихо сказал он в трубку. — Да, это мистер Эк… Это Дженсен. Он чувствовал себя окрыленным и липким в хорошем смысле этого слова и крепко держал телефонную трубку в здоровой руке, пока из пальцев на другой постоянно капало, капало, капало. От вида красной живой крови ему не становилось тошно, ни разу, даже от своей собственной. Как ни прискорбно, это обычно оказывало противоположный эффект на его тело. Дженсен крепче сжал телефон и внимательно слушал. — Понимаю, — сказал он, хотя ничего на самом деле не понимал. Джаред большую часть времени практически не шумел. А по словам хозяйки, создавалось впечатление, что в его отсутствие в квартире устраивались дикие студенческие вечеринки прямо посреди белого дня. — Нет, я живу до сих пор один, — Дженсен не мог позволить себе платить больше, если к нему кто-то подселится без разрешения арендатора. — Наверное, я оставил включенным телевизор и забыл об этом. Больше не повторится. Это не объясняло постоянного грохота и звуков многочисленных ударов, которые, по ее словам, слышали другие жильцы. Но на данный момент она, видимо, была удовлетворена его ответом, потому что больше не лезла с расспросами. Дженсен был образцовым квартирантом, платил вовремя, сам занимался мелким ремонтом, и о нем никогда не сплетничали соседи. Поэтому она поверила ему на слово. К тому времени, как он повесил трубку, он уже понятия не имел, о чем они еще говорили, но точно не было ни слова о том, что кто-то из соседей по площадке жаловался на вонь. Или о том, что мусор до сих пор вывозили по понедельникам, средам и пятницам. Все это прошло мимо его ушей. Дженсен повесил трубку на крючок и до него медленно дошло, что Джаред оказался рядом с ним. Что он с упоением жевал пальцы Дженсена уже довольно продолжительное время. Губы его обожаемого Джареда были цвета яркой алой розы, набухшие, он сосал и облизывал изуродованную руку Дженсена, держась за нее своими обеими руками. Его неровные зубы царапали ее, благодаря чему в рот Джареда попадало больше крови, и Дженсен наблюдал, как парит над своей собственной мечтой. Только позже, когда пришел в себя и вырвался из хватки Джареда, он осознал, что ему удалось каким-то необъяснимым и жутким способом кончить в трусы только от этого. Кровь стекала по его ноге, и Дженсен кинулся за иглой и ниткой. На этот раз для себя.***
Именно о такой жизни всегда мечтал Дженсен на уроках, в школе, в своем полном надежды сердце. Простыни лежали смятыми в ногах Дженсена на краю кровати. Было три часа ночи, когда Джаред разбудил его своими прикосновениями и покусываниями. Дженсен сморгнул сон и понял, что Джаред пытался жевать его челюсть и ключицу. Было немного смешно ровно до того момента, пока Дженсена это не стало заводить. Снова. Слюни на нем еще не успели высохнуть, когда Дженсен перевернул Джареда на спину и сполз вниз, располагаясь между его бедер. Теперь он прижимал Джареда рукой, лежащей на его животе, здоровая рука крепко накрыла острую бедренную косточку, позволяя члену Джареда скользнуть Дженсену в рот и медленно перекатываться у него на языке, удерживать его там и чувствовать его вес. Дженсен облизал головку, скользнув языком в щелку и распределяя свою слюну по всей длине. Член Джареда комфортно покоился между его воспаленных губ, мягкий, и Дженсену хотелось по-детски закричать от такой несправедливости. Он часами занимался этим и днями, но ничего не происходило. Джаред лежал не двигаясь на одном и том же месте, время от времени несильно приподнимаясь и хватаясь за то, что Дженсен не мог видеть, и издавал странные негромкие булькающие звуки. Дженсену они нравились, нравилось думать о том, что они могли означать. Он продолжал работать над членом Джареда, заглатывая его до горла и позволяя ему блокировать свои дыхательные пути. Пусть он и не был толстым и твердым, и Джаред, возможно, не знал, как ощущается удовольствие, но даже невозбужденный, его член был огромным и идеальным, и Дженсену нравилось ласкать его. Дженсен стонал вокруг члена по-блядски громко и трогал себя между ног. Он уже потек, сквозь трусы просачивались густые капли возбуждения, которые он растирал между пальцев, трахал себя пальцами, обрабатывая Джареда, будто это было чем-то особенным для них обоих.***
На Рики, конечно, было приятно смотреть. Это единственная причина, по которой он его выбрал. Это и его необъяснимый интерес к Дженсену. Хотя, если честно признаться, Дженсену он нравился намного больше, когда был мертв. И неподвижен. В то время как Джаред сейчас носил маску Рики, имел его резную челюсть, некогда загорелую кожу и глупые оленьи бакенбарды, Джаред был гораздо бОльшим. — Я всегда хотел только этого, — прошептал Дженсен влажное признание в сгиб бедра Джареда. — Ты должен знать, что они для меня ничего не значили, — ноги Джареда раскрылись чуть шире, и Дженсен воспринял это как доказательство того, что Джаред его слышал. — Мне важен только ты. Дженсен наблюдал за тем, как Джаред зашелся в кашле и забрызгался слюной, как капля просочилась из уголка его рта. За тем, как она скользнула рядом с выпуклой веной на шее Джареда. Это смутно напомнило Дженсену о том, как у Анабель растекалась под глазами тушь. — Мой красивый, — беспомощно улыбнулся Дженсен, сжимая руки у Джареда под коленями, разводя их и удерживая его на месте, пока сам спускался ниже, чтобы оставить мокрый поцелуй на анусе Джареда. Ему нравился такой Джаред, переброшенный через кровать, почти говорящий и позволяющий Дженсену делать с ним все, что тому захочется. Все, что ему захочется.***
Джаред, прекрасный Джаред, ерзал по кровати и свесил с нее голову так низко, что, казалось, она могла просто оторваться. И Дженсен знал, что это вполне могло произойти. Дженсен, конечно, не допустил бы, чтобы голова Джареда болталась из стороны в сторону словно болванчик. Джаред приподнял свою спину настолько, что матрас под коленями Дженсена начал проседать от внезапного веса, и легкая дрожь прошла по внутренней части левого бедра Джареда. Дженсен чувствовал под своей ладонью эту дрожь. Он работал пальцами все сильнее и сильнее, медленнее, затем грубее, затем в бешеном ритме, без угрызений совести от вида того, что его пальцы делали и где были. Это было просто слишком для него, и это делало его сумасшедшим, и диким, и больным от отчаяния. Дженсен замедлился, чтобы перевести дыхание, и прямо в ту секунду начало происходить самое невероятное, что он когда-либо видел в своей жизни. Он неподвижно от восторга наблюдал за тем, как Джаред потек. Все еще касаясь его ноги, Дженсен смотрел, затаив дыхание, кончики пальцев начало покалывать от предвкушения, на то, как прозрачная и вязкая субстанция начала сочиться из члена. Ее немного и она была жиже по сравнению с выделениями Дженсена, похожая на его собственную в то время, когда он был подростком и изучал, как все работает у него между ног. И чем больше силы он использовал, чтобы глубже вбиваться пальцами в Джареда, тем больше он получал вознаграждений. Это было потрясающе. Джаред уже дал ему так много, очень много, а сейчас дает ему и это. Дженсен наклонился, чтобы попробовать смазку, не в силах больше с собой бороться, его собственная эрекция влажно пульсировала в его почти трехпалом кулаке. Он высунул язык, нежно касаясь им головки, водил по ней губами и отпрянул, когда холодная нить спермы коснулась их. И да, да, это было именно то, о чем он мечтал. Дженсен заплакал и не останавливался, пока не кончил Джареду на бедра и плоский живот, всхлипывая и дрожа, а когда его дрожащие колени смогли держать, он вылизал Джареда начисто.***
В конце концов Дженсен начал прогуливать работу, беря больничный и объясняя его какой-нибудь травмой, непредвиденными обстоятельствами, из-за которых он был слабым, рассеянным и не мог нормально двигаться. И это не совсем было ложью. Дженсен честно не планировал срывать с пальцев швы и позволять Джареду делать это снова. Он не планировал делать свежие порезы на своей груди или бедрах, просто чтобы у Джареда было больше выбора. Он ничего этого не планировал, но все же это делал. И он до сих пор продолжал наслаждаться тем, насколько сильно Джаред любил его. Любовь вытворяла чудеса с энтузиазмом Джареда. Боже. Он мог часами пировать на теле Дженсена, оставляя его обслюнявленным, покрытым синяками, в открытых ранах, словно в мазках художника. Дженсен кончал так интенсивно, что очень часто терял сознание после оргазма. И Джаред всегда был рядом с ним. Как-то утром в четверг Дженсен наконец позвонил на завод и сказал, что больше он не вернется на работу.***
Ничто другое никогда не имело значения. Ничто другое никогда и рядом не стояло с этим. Дженсен перевел взгляд вниз, на идеальное тело, извивающееся на ковре, туда, где он глубоко был в него погружен, откуда он никогда не хотел выходить, на руки, скользящие по горящей коже на его потной груди. Короткие ногти Джареда глубоко впивались в кожу, наполняя воздух запахом влажной меди. Чернота зрачков разбавляла радугу цветов в его глазах, и Дженсен знал, что этот взгляд означал. Большую часть времени Дженсен ждал, когда этот взгляд вернется оттуда, где прятался в тени пустых стен. Этой ночью они добрались только до пола. Дженсен пытался быть джентльменом и отправиться в кровать, но Джаред, милый Джаред, мог быть очень жестоким, когда ему было что-то нужно. Голова Дженсена стучала в унисон с сердцем и членом, и руки Джареда тянулись к нему, словно он знал. На каком-то уровне Джаред, наверное, понимал, что происходило. В любом случае Дженсен так думал. Это приятная мысль, и он позволил ей остаться у себя в голове. — Я скажу тебе кое-что, Джаред. Только пообещай не смеяться, ладно? Он наклонился, чтобы прижаться лицом к щеке Джареда, притворяясь, что слышит сердцебиение. Джаред ему не ответил, и Дженсен знал, что он не будет смеяться. Мертвецы обычно не смеются. Дженсен провел ртом по пучку мышц, прямо по линии стежков, соединяющих их вместе. Рука Джареда прижимала его к себе, как ребенка, и Дженсен ощущал такую целостность и безопасность как никогда раньше. У Дженсена стояло уже половину ночи, и то, как Джаред ласкал его и прижимался к нему, никак не способствовало облегчению его отчаяния. Он осторожно отстранился, чтобы дотронуться до того места, где Джаред был раскрыт только для него. Член Дженсена выделял липкую смазку, и ранний запах эякулята и свернутой крови насыщал воздух, усиливая желание. Толкаясь вперед, Дженсен упал на Джареда и начал вылизывать внутреннюю часть его рта, работая бедрами в таком ритме, чтобы Джаред снова потек как тогда, когда Дженсен работал пальцами. И это сработало, великолепно сработало. Очень скоро они стали такими же грязными снаружи, как в скором времени Джаред должен был стать изнутри. — Прямо сейчас, Джаред, — Дженсен слегка наклонился, чувствуя, как Джаред смотрит на него, пока он, заикаясь, договаривал фразу, — мой первый раз. Самый первый. Он прижимал Джареда так крепко к себе, словно, если бы у того была возможность, он бы сбежал далеко-далеко, толкнулся глубже и застыл, довольствуясь тем, что никогда больше не пошевелит любой другой мышцей. Джаред скрежетал что-то в его рот, оставляя на губах Дженсена новые раны, и Дженсен позволил своей крови, сперме и слезам открыть Джареду свой секрет. На самом деле это Джаред собрал Дженсена воедино.***
В следующий раз, когда Дженсен увидел Джареда, у него рябило перед глазами, и он никак не мог сфокусироваться. Дженсен не знал, где были его очки, но похоже, что он открыл только один глаз. Когда он посмотрел вниз, его грудь и живот представляли из себя месиво, впалое и изуродованное, а в комнате витал аромат свежей резни. Во рту будто все было распухшим и пульсирующим, и не было в нем свободного места. Джаред нагнулся ближе и оказался прямо перед лицом Дженсена. Он схватил его за челюсть, наклонился и поцеловал Дженсена в верхушку уха. — Дженсен, — сказал он, улыбаясь красными в темноте зубами. — Мой Дженсен, — сказал Джаред языком Дженсена. Агония, острая и ясная, была словно оргазм, но чище. Это было прекрасно, именно так, Дженсен мечтал. Когда он закричал, только Джаред его слышал. _____________________________________________________________________________ *Дж. Даммер — американский серийный убийца, жертвами которого стали 17 юношей и мужчин в период между 1978 и 1991 годами. Трупы жертв он насиловал и употреблял в пищу.