Growing up

Они уехали, когда нашли Джисону приличную квартирку в районе, где никто не обратил бы внимания на одиноко живущего подростка, насколько, конечно, это было возможно в городе вроде Пхочхона. Чан повторил всё, что до того повторял уже раз сто (не искать неприятности, не выделяться, нормально есть и спать), Чанбин неловко похлопал Джисона по плечу, и они сели на поезд до Сеула, а Джисон остался один. Он знал, что по своим документам без сопровождения лететь пока никуда не мог, а по поддельным полетел бы разве что до какой-нибудь колонии для несовершеннолетних. Тем не менее мерзкий голосок внутри всё равно говорил, что Джисона не взяли, потому что он не нужен и будет только мешать. Джисон сказал голосу заткнуться одновременно с тем, как пришло первое сообщение от Чанбина — а ведь они даже не доехали до Сеула! За последнюю неделю — как стало известно, что Чан с Чанбином летят в Австралию по следу очередного квищина — Джисон прошёл все стадии принятия от упрашивания и бойкота до неохотного согласия с тем, что добираться через весь океан на каком-нибудь пиратском корабле — худшая идея из всех, что могла прийти в голову, и нет, Джисон, мы же тогда умрём даже до того, как найдём место захоронения, бездарнейшая смерть из возможных. Джисон хорохорился, делая вид, что всё, что его беспокоило — перспектива провести дни, недели, а может и месяцы в одиночку в этом провинциальном городе. Заталкивая поглубже мысль о том, что на самом деле боялся провести в одиночестве всю жизнь, если на этот раз квищин окажется чуть сильнее и чуть опаснее. — Не ссы, мелкий, мы вернёмся, — сказал Чанбин за день перед отъездом, когда они устроили в новом доме — новом доме Джисона — киномарафон Чужого и на экране Рипли поняла, что в ней сидел эмбрион Королевы. Джисон хотел закатить глаза на это “мелкий” — Чанбин старше лишь на год и совершеннолетие справил всего месяц назад, как подумалось, что тот самый месяц назад Чанбин вылететь никуда тоже не мог, и, может, никто никуда бы не полетел (или полетел бы один Чан, и некому было бы прикрыть его спину, что куда хуже). Рипли бросилась в кипящий свинец, когда Джисон заснул прямо на полу, между Чанбином и Чаном, и видел один кошмар за другим — со смутно всплывающими в памяти лицами родителей, Чужими и квищинами где-то на берегу океана. И Джисон остался один. Впервые за восемнадцать лет жизни. Раньше у него была семья, потом — Чан, немного погодя и Чанбин, сейчас вокруг не было никого, и одиночество с саможалением навалились на плечи свинцовым одеялом, нашептывая на ухо о том, как Джисон несчастен, и напоминая все те случаи, когда он мог бы остаться один (если бы Чан не остался, если бы Чана с Чанбином не стало в тот раз, и вот в тот, и тот, если бы, если бы). Первые дни прошли в компании с готовой едой из супермаркета рядом с домом и попытками подобрать пароль от соседского вайфая, в надежде, что Чан с Чанбином закончат всё поскорее. Когда подошла к концу последняя пара медовых чипсов и пароль наконец был подобран, Джисон понял — поскорее не вышло. Он с неохотой смотрел в сторону столика у входа, где Чан перед отъездом оставил поддельные документы о переводе. «Если нас не будет больше недели, пойдешь здесь в школу». Последний раз Джисон был в школе до всего — до Чана и тем более Чанбина, до этого нового страшного мира, в старом, когда были мама, папа и старшая сестра. Джисону было девять, ему нравились физкультура, пение и бегать с одноклассниками на переменах и не нравилось всё остальное. Всему, что Джисон узнал после — от математики и литературы до изгнания квищинов и подделки кредиток — его учил Чан, который совсем в школу не ходил, а потом и Чанбин, который туда ходил до целых четырнадцати. Джисону хватало. Искушение оставить всё как есть было так же велико, как и груз ответственности перед Чаном. Но тот как почувствовал (скорее, просто знал Джисона) и напомнил откуда-то из мотеля посреди Австралийских пустынь. <Форма в шкафу, уже поглажена> и <Пока ничего не нашли> сразу после. И сделать вид, что забыл, уже не вышло. — Рубашки напоминали Джисону о похоронах. Воротник неприятно впивался в шею, форменный пиджак сковывал движения, и это всё было настолько не_его, что Джисон каждую минуту одёргивал рукава и поправлял галстук. Дурацкие бумажки смялись в руках в первую же минуту дороги, когда он то и дело проверял адрес школы, и намокли от вспотевших ладоней. Джисон остановился у ворот, делая фотодоказательство в форме и бросая его в общий чат, и буквально услышал хохот Чанбина с другого конца планеты. Джисон ненавидел своё несовершеннолетие. Женщина, принимавшая у него документы, спросила, кто тот парень, что приходил договариваться о переводе, и стало понятно, куда в первый же день их приезда уходил Чан. По их легенде они были братьями, но Джисон мстительно ответил, что это отчим, живший на шее у матери. Перед глазами тут же встал печальный Чанов взгляд, и Джисон, мучаясь совестью, добавил, что все равно его любит. Женщина рассеянно улыбнулась — то ли приняла за шутку, то ли спросила из вежливости и даже не услышала ответ. В классе всё было точно так, как показывали в школьных дорамах: парты, шкафчики, ученики в той же, что и у Джисона, форме. Парень у окна, выглядевший как актёр из этой самой дорамы, скользнул равнодушным взглядом, когда Джисон неловко проходил между рядами назад, к свободной парте. В одном конце класса щебетали девчонки, в другом кто-то громко спорил; кто-то сидел, уткнувшись в телефон. Джисон, наверное, быстро бы вписался, если бы не сто и одно «если бы», из-за которых он чувствовал себя, как неумело вырезанная картинка из журнала, вклеенная прямо посреди книжной страницы. С его последнего школьного дня прошло почти десять лет, и Джисону всё так же нравилась физкультура и не нравилось всё остальное. Только не было уроков пения и не с кем было бегать на переменах, а в остальном — в остальном всё было по-старому. <Как первый день в школе?> Джисон гордо и независимо смотрел на новое сообщение и не отвечал целых двадцать минут, обозначая свою позицию. С удовольствием бы отправил в ответ неприличный жест, но — уважение к старшим. <Если найдёшь друзей, сможем остаться в этом городе до выпуска> Это стариковское какое-то «найти друзей» было настолько похоже на Чана, что Джисон не удивился бы, узнав, что в школу его отправили с той самой целью. Будто Джисону не хватало Чанбина с самим Чаном; будто можно было найти кого-то ещё, когда не можешь рассказать о себе ничего, кроме имени. <Лучше возвращайтесь поскорее и свалим отсюда>. Джисону всё равно не начнёт нравиться школа. — Красное солнце вставало прямо перед Джисоном. Поднималось вверх, и вместе с ним с самых кончиков пальцев прямо к сердцу поднимался холод. Джисона словно парализовало — он пытался обернуться, чтобы разглядеть хоть что-то в этом кровавом мареве, но не мог пошевелиться. Холод полз всё выше, добираясь до шеи, залезая в горло, и… Джисон проснулся. Амулет обжигал кожу сквозь промокшую футболку, и Джисон вцепился в него трясущимися пальцами, чувствуя, как холод отступает, отдаваясь покалыванием в ладонях. Видений давно не было — с их последней общей охоты, и всё это Джисону очень и очень не нравилось. Он лихорадочно обыскал взглядом комнату в поисках телефона: на полу ноутбук горел недосмотренным сериалом, лёжа прямо на рабочей тетради с неудавшейся попыткой сделать домашнее задание, рядом скомкалось одеяло, валялся мусор после вечернего перекуса… Телефон нашёлся под подушкой. <Видел солнце. Думаю, вы близко> Джисон посмотрел на время — если повезло, они были ещё в мотеле. Сон всё равно не шёл, так что Джисон потянулся было к ноутбуку, где Чендлер и Рейчел ели украденный чизкейк, но потом всё же достал тетрадь. Эту ночь было уже не спасти, можно и не пытаться. Под утро Джисона снова сморило. Он так и уснул, в обнимку с домашним заданием и телефоном, куда заглядывал поминутно, как по расписанию. Голова нещадно болела, как было всегда после ночных видений, но Джисон был убеждён, что в этот раз виной всему задание по английскому. В чате уже висело почти сто непрочитанных — Чан немного паниковал, немного пытался сделать вид, что не паникует, Чанбин разбавлял панику вестями с полей (скорее, пустынь) и фотографиями кенгуру. Джисон пробежался по сообщениям взглядом, пытаясь уловить суть, и нахмурился. <Сделали расклад, с нашей стороны всё хорошо> <Помни — не искать неприятности> <Сразу пиши в случае чего> Кенгуру на последнем фото смотрел насмешливо и провокационно. Джисон смотрел в ответ и думал, насколько велика вероятность того, что он просто был параноиком. Но если он чему и научился за последние почти десять лет, так это тому, что случайностей не бывало. — Джисон вздрогнул от громкого щелчка и жужжания прямо над ухом, и поднял голову, выпутываясь из дрёмы — бессонная ночь всё же дала о себе знать, одолевая на самых скучных занятиях (тех, что не физкультура). — Ты его разбудил. — Был хороший кадр. Парень-сидевший-наискосок и Парень-с-веснушками стояли напротив Джисона, переругиваясь между собой, но глядя при этом прямо на него. В руках Парня-сидевшего-наискосок чернел огромный старый полароид, в руках Парня-с-веснушками — полароидное фото, которым он тряс так, что Парень-из-дорамы, сидевший перед Джисоном, возмущённо обернулся, видимо, почувствовав порывы ветра. Ладно, на самом деле Джисон знал, что Парня-сидящего-наискосок звали Сынмин, Парня-с-веснушками — Феликс, а Парня-из-дорамы — Хёнджин. Знал, что они втроём проводят все перемены, что Хёнджин делает за них всех домашку по математике и физике, а Феликс и Сынмин за него — по английскому; что девчонки помладше в школе шушукаются, удивляясь, почему Хёнджин вечно ходит с _ними_, а среди девчонок в классе популярнее вечно смеющийся Феликс; что Сынмин фотографирует всё что ни попадя, но чаще, конечно, остальных двоих. Что Чану с Чанбином эти трое наверняка бы понравились — потому что Чану с Чанбином всегда нравилось то, что нравилось Джисону (привилегии младшего). Джисон всё это знал, но не собирался давать этим знаниям ни шанса. — Не проявляется, — пожаловался ему Феликс так, словно Джисон был его лучшим другом где-то так с детского сада, а не парнем, который несколько дней назад перешёл в их школу и с которым они до того и словом не перекинулись. — Дай сюда, — Хёнджин потянулся к мельтешащей у его носа фотографии, вырывая её из пальцев Феликса, — ты из неё душу сейчас вытрясешь. — Это фотография, Хёнджин, у неё нет души… Ай, Сынмин, погоди, не бей меня, не по голове, не фотоаппаратом хотя бы, я не то имел в виду! Очень душевные фотки! Джисон смотрел, как Сынмин, отставив в сторону полароид, теснил кричащего Феликса к окну — чтобы потом стиснуть в пугающе удушающих объятьях; как они переругивались слишком улыбающимися для настоящей ссоры голосами, и невольно вспоминал вечера в номерах гостиниц с подначками Чанбина (от и для) и вечной Чановой тактильностью. И тут же поймал взгляд Хёнджина, внимательный и изучающий. Он словно хотел что-то спросить (Джисон невольно сжался пружиной, готовясь держать оборону и пытаться изобразить незаинтересованность), но передумал, и вместо этого Хёнджин просто протянул фото. — Засвечено почему-то, можем попросить у Сынмини ещё одну. Это «Сынмини» в исполнении Хёнджина прозвучало неожиданно мягко, и Джисон отчего-то не смог сказать «нет, спасибо», просто «нет» или что-то вроде «отстаньте, пока я не привязался к вам, потому что вам этого не нужно, поверьте». Снимок в руках Хёнджина выглядел совсем маленьким, хотя до того в ладони Феликса смотрелся внушительно. Джисон на мгновенье задумался об этом, и лишь потом перевёл взгляд с пальцев Хёнджина на фото, где на фоне виднеющегося в окне облачного неба спал на парте сам Джисон. Джисон, окружённый ореолом грязно-кровавого цвета из своего ночного сна. — Сначала он думал написать об этом Чану — как писал всегда и обо всём, что происходило вокруг. Палец завис над кнопкой «отправить» с прикреплённой фотографией, и Джисон представил, как Чан будет волноваться, при том что вряд ли чем сможет помочь. Чанбин отпадал по той же причине: у них с Чаном был один мозг на двоих, и Джисон бы даже ревновал, если бы не любил их обоих в равной степени. Вздохнув, он переключился из какао в браузер. (Окей, Гугл, что делать, если ты думаешь, что на тебя предположительно напал призрак, а твоя команда охотников за приведениями в Австралии фотографирует кенгуру?) Будь здесь Чан и Чанбин, они раскинули бы карты, нашли бы призрака, или останки того, кем он был раньше, провели бы ритуал и сожгли его к чертям собачьим — ну, или к праотцам, тут кто во что верил. Но Чана с Чанбином тут не было, поэтому начинать стоило с малого. В Пхочхоне нашёлся всего один гадальный дом, немного, но лучше, чем ничего. Джисон плутал по улицам с полчаса, и только потом обратил внимание на иронично яркую вывеску над лавочкой, прикрытой шторой. Внутри сидела женщина с густо намалёванными глазами, уткнувшаяся в телефон. Заметив Джисона, она до очевидного профессионально натянула таинственную улыбку и отложила телефон в сторону, цокнув по нему длинными чёрными ногтями, и сразу, вместо приветствия, спросила: — На что хочешь погадать? Девушка? Учёба? Джисон смотрел, как она, не глядя, схватила карты, и вспоминал девочек-мудан, которых иногда приводил Чан — обычно тонких и звонких, без всяких подведённых глаз и чёрных ногтей, совершенно простых девушек, которые обращались со своими колодами, как с детьми. «Обидятся — ничего не покажут», — объяснила одна из них Чанбину, первое время лезшему с вопросами где надо и где не надо. Но не то чтобы у Джисона был выбор, кому можно довериться в этом городе. — Мне сон приснился, — начал он, — красное солнце, и… — Солнце — хороший знак, — кивнула женщина. Джисон вывалился из лавочки в этот же момент, возмущённый до глубины души, едва не вырвав шторку и уже не слыша ругани вслед. Дурацкий призрак и дурацкий город, где не было даже нормальной гадалки, дурацкий Чан, укативший в Австралию с дурацким совершеннолетним Чанбином, дурац… — Джисон! Хан Джисон! Мысленная тирада оборвалась, не успев прийти к логическому завершению. Джисон обернулся — к нему, приветственно размахивая всем собой, шёл Феликс, а сразу за ним Сынмин, держащий одновременно огромный полароид и Хёнджина, который клещом вцепился в сынминов рюкзак. Сразу после того, как увидел фото, Джисон сорвался из школы прямо к гадальному дому, ничего, естественно, никому не объяснив. Наверняка эта Золотая Троица захотела узнать причину, а Джисон даже не придумал достаточно достоверного вранья, которое не выставляло бы его полнейшим идиотом (да, даже хуже, чем на самом деле). Ещё не поздно было сделать вид, что они обознались? «Поздно», — осознал Джисон, обнаружив с одной стороны Феликса, перекинувшего руку ему через плечо, а с другой — подпиравших его Сынмина с Хёнджином, которые буквально начали тащить Джисона вглубь по улице. — Ты ходил к гадалке? — пробасил Феликс прямо ему в ухо, и Джисон в который раз поймал диссонанс Феликсова голоса и… ну, самого Феликса, с его веснушками и улыбкой во всё лицо. — Узнал, что хотел? — спросил с другой стороны Сынмин. Пожалуй, самым тяжёлым в положении Джисона было не возможное преследование призраком, не необходимость ходить в школу и даже не Феликс, который на Джисоне висел уже всей своей массой. Самым тяжёлым было держать крайне незаинтересованный вид, не имея возможности кому-нибудь поорать (как Чанбину) или поныть (как Чану). Джисон попытался отвести взгляд в сторону, и попал отчего-то на Хёнджина, смотревшего так, словно он вместе с Сынмином ждал ответа. — Нет, — честно и крайне незаинтересованно ответил Джисон, давя в себе возмущения по поводу гадалки или хотя бы более панибратское «не-а». — Она у нас как-то не очень, — понимающе протянул Феликс, напрочь игнорируя очевидное казалось бы нежелание продолжить разговор, и сжимая плечи Джисона всё крепче, так, что не было ни шанса вырваться и пойти в другую сторону. — Феликс разбирается, — важно кивнул Сынмин, а потом резко замолчал, словно его озарило, и так же резко остановился, потянув за собой остальных, — а ведь Феликс гадает! Скажи, ну! Мы, кстати, к нему. Может, с нами? Он раскинет тебе карты. — Я не то чтобы шарю, я толь… — Феликс оглянулся на Сынмина и замолчал на секунду, чтобы потом продолжить, словно ни в чём не бывало, — пошли, конечно, давай, чего остановились! Джисон наблюдал за невербальным диалогом между этими двумя, происходившим одновременно с разговором вербальным. Как говорил Чанбин, Джисон был «тупой, но не тупой», и эти переглядки сложно было не заметить. Он оглянулся на Хёнджина, но тот только вздохнул, никак не комментируя и отводя взгляд. А Джисона всё тащили куда-то вперёд — не спрашивая разрешения, игнорируя его игнорирование и тарахтя на ухо то ему самому, то между собой. Если честно, это всё больше походило на похищение. — — У меня две сестры, им нравится гадать, — сказал Феликс, будто оправдываясь, и Джисон еле удержался, чтобы не рассказать о Чане с Чанбином, которые и без сестёр отлично со всем таким справлялись. Они сидели в комнате Феликса, на втором этаже большого дома, похожего на тот, что был у Джисона в детстве. Дома никого не было, но казалось, что от всего — от висящих на стене фото до разбросанных в углу вещей — веяло теплотой и семейностью, и от этого было вдвойне неуютно. Нет, Джисон не жаловался, у него были отличные семьи, и теплоты от Чана (да и Чанбина тоже, когда тот не пытался козлить и задираться) хватило бы, чтобы отопить несколько арктических станций. Но всё это лишний раз напоминало, что Феликс, и Сынмин, и Хёнджин тоже были просто школьниками, самой большой проблемой которых были экзамены в конце года или карманные деньги, потраченные за одни выходные. В их жизнях не было местa Джисону, а в жизни Джисона не было места им. В комнате Феликса был бардак — не больше, чем в квартире Джисона, впрочем — на который сам Феликс совершенно не обратил внимания и который вместо этого привлёк внимание Сынмина. Тот неспешно складывал вещи по местам так, словно это было привычным делом, пока Феликс копался в ящике стола, доставая оттуда мешочек с картами. Джисон сидел на полу в центре комнаты, куда усадил его этот неудержимый вихрь подозрительного дружелюбия, и буквально спиной ощущал на себе взгляд Хёнджина, сидевшего на кровати. Этот взгляд прожигал форменную рубашку, впиваясь в рёбра, и Джисон впервые подумал, как же было хорошо, что в классе он сидел позади Хёнджина. Феликс уселся на пол напротив, скрестив ноги перед собой, и вытащил колоду. Джисон уставился, давя в себе звоночек предчувствия: движения Феликса были неуверенными и неумелыми, но то, с каким трепетом он всё делал, то, как карты смотрелись в его ладонях — всё буквально кричало о том, что у Феликса был Дар. — Что хочешь узнать? — бодро спросил он, и Джисон на секунду замешкался, раздумывая, стоило ли попробовать. Хуже, наверное, не будет? — Я хотел узнать о… — он замолчал, пытаясь придумать достаточно ёмкую и отражающую формулировку. На ум шёл только «пиздец», — …проблеме, которая у меня сейчас возникла. — О, ты всё же умеешь разговаривать, — донеслось сзади, и державшийся достаточно серьёзно Феликс снова расцвёл улыбкой на всё лицо. Джисон мысленно закатил глаза и припомнил Хёнджину, что вообще-то отвечал на уроках (с переменным успехом), а сегодня даже сказал им троим одно весьма обдуманное и ёмкое «нет». Немысленно же Джисон передёрнул плечами, надеясь, что этого хватило (и что это отразило всю его позицию по этому вопросу). Если Феликс и удивился размытости Джисонова вопроса, то вида не подал. Он уже делал расклад, полностью погрузившись в такое знакомое Джисону — не изнутри, но со стороны — состояние. Предчувствие уже даже не звенело колокольчиком, а било в набат, азбукой Морзе выстукивая “у этого парня Дар” и “И это не рассосётся, если ты просто будешь это игнорировать”. Джисон всё же игнорировал. А потом посмотрел на пол, где Феликс уже закончил расклад, и, глядя на круг из шести карт, почувствовал, словно холод из вчерашнего ночного кошмара вернулся одной большой волной. В центре круга лежала карта Солнце — и Джисон готов был поклясться, что это всё не о большой удаче, счастье и прочем, прочем, прочем, как написано в любой книге про таро. Это солнце было о другом, о том, что говорили ему сны, что показывало сделанное Сынмином фото. Где-то рядом был квищин, и скоро он должен проявить себя. — Так, тут башня, перевернутая — это рушение всего, луна — обман, девятка мечей — нависшая угроза, — себе под нос говорил Феликс, легонько дотрагиваясь до каждой из карт, — дьявол — искушение, страсть… Холод постепенно отступал, и Джисон внезапно понял, что Хёнджин сидит рядом (когда только успел спуститься с кровати), плечом к плечу, разглядывая карты вместе с Феликсом. Осознав, что всё это время задерживал дыхание, Джисон выдохнул, случайно задевая Хёнджина локтем, но тот и не подумал двинуться — наоборот, словно бы сел ближе. — Тут солнце, это вот хорошая карта, и… — закончил бормотать Феликс, и растерянно уставился на расклад, словно появился в комнате только что и его ни разу не видел, словно не он уже минут пять разглядывал выпавшие карты. Сынмин, заглядывающий через Феликсово плечо, наклонился ближе, вслушиваясь, Хёнджин, словно отзеркалив, наклонился тоже. Но Феликс, вздохнув, закончил, — ...и я без понятия, что это может значить. Хёнджин с разочарованием во взгляде отпрянул, почти впечатываясь в Джисона, и снова, как ни в чём не бывало, нацепил маску равнодушия. Джисон следил за ним краем глаза, но, стоило Хёнджину посмотреть в ответ, повернулся обратно, к раскладу, Феликсу и Сынмину. Сынмин продолжал смотреть на карты, хмурясь, словно ему было обидно, что разрекламированный гадальный дом имени Феликса дал сбой в такой серьёзной ситуации. Только для Сынмина «серьёзная ситуация» — опозориться перед новеньким одноклассником, а для Джисона — угроза проклятия призрака. — Знаешь, это Солнце, — Сынмин протянул руку к карте, но не касался, задержав пальцы совсем рядом, — тут совсем не похоже на хорошую карту. Джисон замер, вслушиваясь в том, что говорил Сынмин. Возможно, это была совсем не обида, возможно, Сынмин и правда _видел_, как видел Чанбин в раскладах Чана. — Больше похоже на источник… Ладно, забейте, — сконфуженно прервался Сынмин, и Джисон подавил в себе разочарованный выдох. На какой-то момент он и правда позволил себе подумать, словно эти двое, что наверняка и не верили даже в реальность Джисонова мира, пусть и обладали какими-то зачатками способностей, могли ему помочь. Не могли, конечно. Но могли попытаться указать на того, кто поможет. — Попробуешь посмотреть, кто мог бы мне помочь с моей проблемой? Хёнджин на этот раз на то, что Джисон сказал что-то больше одного слова, никак не отреагировал, да и вообще словно пропустил всё мимо ушей, а Феликс с облегчением выдохнул, поняв, видимо, что на его позор Джисон внимания не обратил. На пол легла Жрица, и, когда Джисон, совсем в зачатке знающий значение карт, был уже уверен, что это то самое «информация скрыта» (абонент недоступен и попробуйте перезвонить позднее), Феликс положил рядом Звезду. И Джисон уже видел такой расклад. Если бы рядом был Чан с его знаниями и опытом, он бы наверняка сказал «эта карта указывает на самого гадающего, а эта — на его экстрасенсорные способности». Если бы рядом был Чанбин с его Даром толкователя и несколькими годами тренировок за спиной, он бы сказал «короче, тебе поможет вот этот парень, что делал тебе расклад, а может вместе с ним и тот, что пытается толковать. Кстати, тебе не показалось, у них Дар». Но рядом был Сынмин (зачатки способностей и полное отсутствие опыта), и он просто напряжённо перевёл взгляд с расклада на Феликса, словно пытаясь расслышать, что именно шепчет ему Дар. Джисон знал, что совпадений не бывает, знал, что случайной встречу с парнем с картами в день, когда было видение, назвать нельзя. Знал ещё до того, как показали это карты — знал, но не хотел верить. Эти трое ему нравились, они несли за собой теплоту и спокойствие (кроме Хёнджина, Хёнджин скорее — волнение и ступор, но ведь и карты на него не показывали? Джисон очень хотел бы, чтобы хотя бы на него не показывали). И именно поэтому Джисон должен был держаться подальше. Ему уже было не десять (немногим больше), и не для каждой проблемы нужен был Чан за спиной (для каждой), и не всегда же должны были сбываться предсказания (всегда, всегда,всегда). Джисон и сам сможет найти решение. Он вскочил на ноги, преувеличенно бодро кидая Феликсу «спасибо» и тут же начиная рыться в рюкзаке, половину которого составлял хаос из ручек и рабочих тетрадей, а другую половину — еда. Нашарив пару шоколадок, Джисон протянул их Сынмину с Феликсом, зная, какими затратными по силам бывали расклады. Феликс с Сынмином и правда выглядели не так бодро, как ещё полчаса назад, хотя и сами наверняка не знали, почему. — А мне? — уточнил Хёнджин, заглядывая в рюкзак, болтавшийся как раз на уровне его лица. — Нету больше, — пробурчал Джисон, застёгивая молнию с едва не попавшим в неё Хёнджином, — я пойду. Вслед за ним из комнаты никто не вышел, и Джисон надеялся, что его уход был достаточно некультурным, чтобы отбить на то всякое желание. — Поиск всего того, что нужно для ритуала, занял вдвое больше времени, чем Джисон рассчитывал. Чан словно специально спрятал всё там, где не нашёл бы никто, кроме него самого (ну или никто без его подсказки). Масла отыскались последними, прямо за стиральной машинкой, завёрнутые в страницы спортивного журнала. Джисон уже думал начать без них — один раз вроде получилось — но после неудачной попытки дУхи бы наверняка обиделись, и в следующий раз можно было бы попытаться где-то так через месяц, а значит, у Джисона не было права на ошибку. Солнце в сегодняшнем сне было ещё ближе, и Джисон чуть не задохнулся, пытаясь выбраться в реальность. Он так и лежал до обеда, забив на школу, смотря в потолок, боясь уснуть и в то же время переживая, что сил после бессонной ночи не хватит на ритуал. Обычно с видениями выходило справляться легче, но обычно он был и не один. Когда весь бардак был стыдливо придвинут к стенам комнаты, освобождая место для старательно прорисованного круга, двери и окна открыты, а свечи и палочки с маслами зажжены, Джисон, сев спиной к двери, глубоко выдохнул, дрожащими руками делая последнее — снимая с шеи талисман. Мир привычно закрутился кучей незримых обычно духов, вместилищем для одного из которых предстояло стать Джисону. Круг не пустил бы квищина, но без талисмана Джисон всё равно чувствовал себя словно без брони на поле боя. Он выискивал взглядом кого-нибудь, кто принял бы его подношение, пока среди цветных вихрей не заметил один, молочно-белый, растущий и постепенно занимающий всю комнату. Чансын, дух этого города. — Приглашаю, — прошептал Джисон, надеясь, что не слышались волнение и дрожь в голосе. И тут же чансын оказался внутри — внутри круга, внутри Джисона. Джисон будто угодил в центр белого тайфуна, стал ядром чего-то, или, скорее, кого-то. Всюду зазвучал чужой шелестящий голос, Джисон улавливал только отрывки. «Когда стражи ушли, тьма пришла» «Тьма уйдёт, когда новые стражи придут» «Не беги...» Голос стал ещё тише, зато давление вокруг — больше. Джисон пытался сосредоточиться и не потерять вопросы, и, главное, не потерять себя, но бессонная ночь всё же давала о себе знать, и в какой-то момент ему уже казалось, что он утратил контроль. Медленно угасающее сознание заставило открыть глаза в тот момент, когда марево вокруг начало рассеиваться, и Джисон понял, что всё пошло не так. Он растерянно огляделся, пытаясь понять причину, но погром вокруг был похож на тот, что обычно остаётся после удавшегося ритуала — круг почти стёрся, свечи погасли, словно их разом затушило чьё-то (уходящего чансына, возможно) дыхание. Джисон тут же потянулся к талисману, и всё пытался понять. Всё дело в усталости? Или чансын этого города не захотел с ним говорить? Или… Сзади послышался какой-то шум, и Джисон быстро обернулся на шум, ожидая чего угодно — быстро удирающих духов, квищина собственной персоной или обидевшегося чансына, который решил выгнать Джисона из города. Чего он не ожидал вообще, так это Хёнджина, Сынмина и Феликса, стоявших с такими взглядами, что надежда, будто они ничего не видели, умерла, даже не родившись. Пытаясь убежать от судьбы, Джисон, кажется, только её приблизил. — У тебя… — сглотнул Сынмин, указывая назад, — была открыта дверь. — Мы её закрыли, — кивнул Феликс с таким же, как у Сынмина, ошалелым взглядом. Джисон заметил, что закрыли. Теперь понятно, почему ритуал оборвался — но тут, пожалуй, Джисону стоило бы быть благодарным, потому что до закрытия двери у него были немаленькие такие шансы отдать своё тело неизвестному чансыну. Первым отошёл Хёнджин. — Я пришёл за своей шоколадкой, — объявил он, окидывая взглядом пространство, и, видимо, решив, что в этом бардаке всё равно где сидеть, сел на краешек круга, — ну, и ещё мы принесли тебе домашнее задание, раз уж ты не был сегодня в школе. Порывшись в горе у стены он нашёл открытую уже пачку медовых чипсов и захрустел, сразу отряхивая колени от рассыпавшихся крошек. — Так что это была за огромная зубастая пасть вокруг тебя? — — Итак, подведём итог, — вздохнул Сынмин, когда они вчетвером устроились на кухне Джисона в компании еды из доставки, — ты с друзьями — охотники на нечисть. Они двое гадают на картах, а ты умеешь вселять в себя призраков. Они улетели… — В Австралию, — добавил Феликс, словно этот факт был главным во всём рассказе. — В Австралию, — согласился Сынмин, — а ты остался один, и на тебя охотится какой-то призрак. Я ничего не упустил? — Они немного больше, чем «друзья», но в принципе всё так, — кивнул Джисон, радуясь, что в огромном потоке информации, которую он только что на них вывалил, Сынмин что-то всё же уловил. Хёнджин, до того шумно втягивающий холодный кофе через трубочку, закашлялся. подавившись. Всё это время он был так невозмутим, будто бы принял всё с первого взгляда, будто новость о существовании какого-то иного мира была тем, что он всегда подсознательно ждал. Сынмину с Феликсом это давалось сложнее. Первый шок от увиденного сменился ступором, и Джисон почти видел, как в их голове медленно, со скрипом укладывается всё увиденное и услышанное. — И ты думаешь, что у меня с Феликсом есть какой-то дар. — Ага. Феликс — гадалка, ты — толкователь. Но вообще-то не я так считаю, так карты Феликса сказали. Ну и это понятно, это видно, когда знаешь. Кстати, один раз Чан спросил у карт… — У меня один вопрос, — прервал его Хёнджин, поднимая руку, и, когда Джисон обернулся, продолжил, — ты всегда так много болтаешь, или это из-за того, что много сдерживался? Джисон обиженно надул щёки, замолкая — ровно на пять секунд, чтоб отдышаться. — И то, и другое. — Ладно. Хорошо, — вздохнул Сынмин, и сразу стало понятно, что ему совсем не «ладно» и тем более не «хорошо», — ты сказал, что карты ответили, будто мы сможем помочь. И как мы можем помочь? — Без понятия, — честно ответил Джисон, потому что и правда не имел ни малейшего понятия, что делать дальше. То, что он успел расслышать из слов чансына, было туманным — как и всё, что обычно говорили чансыны, пока им не задашь вопрос. О чём было это «стражи» — о духах-хранителях, или, может... — Тогда что сделали бы вы, если бы тут был Чан и… — Чанбин, — подсказал Феликс. — Да, точно. Так и что бы вы делали? — Ну, — пожал плечами Джисон, — спросили бы у карт, что делать. — Значит, Феликсу снова нужно разложить карты? — Вы не прошли обряд инициации, вряд ли сможете сказать что-то новое. Хёнджин, до того в сверхъестественной части разговора участия особо не принимавший, оживился: — Сможешь провести обряд инициации? Джисон на какой-то момент замер, словно надеясь, что не придётся отвечать на этот вопрос, но молчание затягивалось, и вот уже Сынмин с Феликсом так же заинтересованно смотрели ему в лицо. — Это слишком долго, — уклончиво ответил Джисон, — у меня… у нас нет столько времени. Да, как бы ни хотелось Джисону отрицать очевидное, это было уже «у нас». Если призрак и правда охотился на него, то упускать людей с даром, но без защиты, он бы точно не стал. Джисон всё ещё чувствовал на себе три выжидающих взгляда, и только в этот момент в полной мере осознал, что был единственным, кто хоть что-то понимал в происходящем. Против своей воли Джисон внезапно стал капитаном судна — тонущего и отчаянно пытающегося спастись. — Ну, — неловко прокашлявшись, сказал он, — для начала, мы попробуем сделать вам защиту. — — Прости, обычно у меня остаются только эти двое, так что постель только такая. Хёнджин выглядел так, словно ему и правда неловко — то ли за постельное бельё с пороро, то ли за плюшевого медведя вместо подушки, то ли за старый матрас, растеленный прямо рядом с Хёнджиновой кроватью. И может, по сравнению с постелью Сынмина и Феликса, выглядевшей так, будто она часть этой комнаты, Джисонова кровать смотрелась не слишком шикарно, но в сравнении с местами, где Джисону доводилось жить… Для того, чтобы сделать талисманы, нужна была одна ночь. Не так много, когда ты занимаешься тем, что изгоняешь призраков, и преступно много для школьника с комендантским часом. Пока Сынмин с безнадёгой во взгляде пробирался сквозь бедлам в квартире Джисона, Феликс категорически заявил, что если он придёт домой после одиннадцати, его убьёт мама, и его мама гораздо, гораздо страшнее призрака. Джисон закатил глаза, но стал продумывать варианты. Ситуацию спас Хёнджин, предложивший для ночёвки свою комнату (Нет, Джисон, если ты выкрадешь Феликса, его мама из нас душу вынет) (Да, не вынет душу, если Феликс останется у меня. Почему? Потому что я надёжный и замечательный друг, которому можно доверять) (Феликс, если будешь ржать, я передумаю и тебя сожрёт или призрак, или твоя мама). Дом Хёнджина оказался прямо напротив дома Феликса, и это отвечало на вопрос, как эти двое вообще сошлись. Уже на пороге их встретила мама Хёнджина — с таким радушием, словно каждого из них, даже Джисона, любила как сына. Джисон, варварски вырезавший по пути куски из ствола хурмы (как у Чана), каштана (как у Чанбина) и ели (как у самого Джисона, и он даже не был уверен, зачем), прятал поцарапанные руки в карманах и отводил взгляд, сам не понимая, почему. По пути к Хёнджину Джисон заметил сухую траву во дворе одного дома и уже было испугался, что Хёнджин заведёт их туда. Сухая трава посреди этого дождливого лета могла быть случайностью, а могла — следом призрака, и в какой-то момент всё внутри похолодело от мысли, что они втянули в это Хёнджина. Хёнджина, которому просто не повезло дружить не с теми людьми. Феликс с Сынмином только выискивали в его шкафу домашнюю одежду, когда Джисон, уже разложившийся на полу со всем своим скарбом, рассматривал сегодняшнюю добычу. Ему не доводилась делать талисманы раньше, обычно этим (как и многим другим) занимался Чан, но теорию он знал, а вырезать ножом по дереву — не так уж и сложно, наверное? (О, как же Джисон ошибался). Хёнджин наблюдал, свесившись со своей королевской двухъярусной постели, на первом этаже которой вместо кровати стоял стол, а теперь и лежал Джисон. Это напоминало о кровати, которая была у них с сестрой на двоих в детстве. Каждый месяц они дрались за второй этаж. Из мыслей вытащил сигнал мобильника. Все разом схватились за телефоны, и Джисона под нестройное «это не у меня» понесло к своему рюкзаку. <Ты подозрительно затих> <Помнишь про не искать неприятности?> Джисон помнил, конечно. Кто бы ещё запретил неприятностям искать его. <Готовлюсь к экзамену>, — бодро соврал Джисон, надеясь, что этого хватит. <Не ври, мелкий, в такое время не бывает экзамена> За телефоном Чана на этот раз точно сидел Чанбин — и что уже со своим сделал? <Спешу напомнить, что из всех нас в старшей школе учился только я. Ловите своего квищина и не мешайте мне готовиться> Подумав немного, Джисон стряхнул с одного из листочков, которые дал ему Хёнджин, стружку, и сфотографировал, радуясь, что попалось что-то из физики — Чанбин точно не разберётся. <На твой почерк не похоже> <И ты что, купил себе постель с пороро?> <Первые взрослые покупки во взрослой жизни> — От человека, который спит с игрушечным манчлаксом, слышу, — пробурчал Джисон, набирая <взял тетрадь у одноклассника> и откладывая телефон в сторону. Деревяшки всё больше походили на то, что висело на шее самого Джисона — в таком виде им предстояло до утра пролежать под подушками Сынмина, Феликса и Хёнджина. Почему Джисон делал талисман и для Хёнджина, он и сам не понимал толком. Может, интуиция, может — нежелание разрушать ту атмосферу единства, что была между этими тремя. Словно бы сделав только два талисмана, Джисон начал бы отделять Сынмина и Феликса от их мира, или отдаляться от Хёнджина сам. Внезапно по макушке что-то ударило, и в руки Джисона упала упаковка пластырей и салфеток. Он поднял голову — рядом стоял успевший слезть с кровати Хёнджин. Джисон проследил его взгляд, направленный на изрезанные ножом руки, и поморщился, еле удержавшись от того, чтобы не облизать защипавшие царапины. Хёнджин вздохнул и сел рядом, доставая одну из салфеток и потянувшись к рукам Джисона. — Мама работает в больнице, первой помощи при порезах она даже их научила, — объяснил Хёнджин, кивая на перешептывающихся в углу, разглядывая полуготовые талисманы, Феликса и Сынмина. — Мы в детстве все горы тут облазали. Без салфеток и пластырей там никак. Пальцы Хёнджина пригладили последний пластырь — в сердечко и звёздочку, и теперь Джисон выглядел, как жертва банды маленьких девочек, фанатеющих от котиков и наклеек. Он посмотрел на улыбающегося чему-то Хёнджина — может, и ему в голову пришла та же мысль? — тот посмотрел в ответ и посерьёзнел. — Чтобы не испачкал постель кровью? — неловко пошутил Джисон, пытаясь разбавить обстановку, и Хёнджин фыркнул, убирая остатки пластырей и забираясь обратно на свой второй этаж. — И что дальше? — прогудел из своего кокона из одеяла, подушки (и, отчасти, Сынмина) Феликс. — Дальше — спать, — объявил Джисон, залезая под плед и надеясь, что свет выключат как-нибудь без него. За пределами пледа ожидаемо возмущался Феликс и проявлял с ним в этом полную солидарность Сынмин, и, учитывая открывшийся им новый не слишком дивный мир, их можно было даже понять. Но Джисон знал, что скоро усталость, новые впечатления и новорождённые талисманы возьмут своё, а значит, все трое уснут без задних ног. А Джисон — Джисону наверняка предстояла новая бессонная ночь. — Джисон и не заметил, как под мерное дыхание и сопение по всей комнате сам провалился в сон. В одно мгновенье он закрыл глаза — и уютные звуки дома сменились звенящей в ушах тишиной, и Джисон зажмурился крепче, до дрожащих ресниц, уже зная, что там увидит. Красное солнце всегда выглядело обжигающе-горячим, но опаляло только холодом. Чем ближе оно было, тем больше его вспыхивающие лучи были похожи на щупальца, подбирающиеся к Джисону, забираясь под кожу, пытаясь ужалить, парализуя и обездвиживая. Джисон пытался проснуться, но всё вокруг казалось таким реальным, словно реальности не существовало, и просыпаться было некуда. Он вспомнил советы Чана, пробуя почувствовать горячий талисман где-то там, вне видения, но не чувствовал ничего, кроме ледяного дыхания солнца. Внезапно холод начал отступать, но вместо жара от талисмана Джисон почувствовал тёплую руку на своём плече. Он потянулся к этому теплу, цепляясь за него, и смог, наконец, вынырнуть из сна, открывая глаза и тяжело дыша. Сквозь ночной полумрак, рассеивающийся только от света фонаря за окном, угадывались черты Хёнджина. Джисон приподнялся на локтях, вглядываясь в его обеспокоенное лицо, и никак не мог понять, как он здесь оказался. — Снился кошмар? — Прошептал Хёнджин, присаживаясь рядом, — ты кричал. Удивительно, что эти двое не проснулись. Джисону было скорее удивительно, что проснулся сам Хёнджин: недоделанные талисманы дарили глубокий сон, обрываемый разве что видениями. Мысль не успела до конца сформироваться, как Хёнджин уже с шорохом доставал со своей постели одеяло и подушку. — Двигайся, я рядом полежу. Расскажешь что-нибудь, — словно почувствовав состояние Джисона, который не хотел (да и не смог бы) уснуть, сказал он. Джисон немного заторможенно подвинулся, давая Хёнджину лечь рядом, устроив будущий талисман, подушку и себя: — Что, например? Хёнджин вздохнул. Джисон в темноте не видел, но чувствовал, что тот хмурился. — Сегодня у тебя не было проблем с болтовнёй. Ладно, если надо выбрать тему… Как ты обо всём узнал? Объяснять о чём это «обо всём» было не нужно, но Джисону всё равно хотелось, чтобы потянуть время. Он не слишком любил вспоминать о прошлой жизни, и до этого рассказывал об этом только Чанбину — Чан и так всё знал, а больше было рассказывать некому. Но это был закономерный вопрос, и Джисону всё равно пришлось бы ответить на него когда-то. Хёнджин располагал к тому, чтобы первым ответить ему. — У меня была… Обычная семья. Мама, папа, старшая сестра. И я не знал, что у меня дар, только иногда, ну, мучали кошмары, как все думали. Мне было девять, когда в меня вселился квищин, на которого охотился Чан. У него был выбор — раскрыть мои способности или дать мне умереть. Как ты уже понял, он выбрал первое. И я ушёл с ним. Потом, когда он закончил обряд и изгнал квищина. История в кратком пересказе звучала, наверное, и в половину не так впечатляюще, как это было на самом деле, но Хёнджин всё равно придвинулся ближе, словно пытаясь успокоить. В его молчании угадывался невысказанный вопрос о том, что случилось с семьёй Джисона, и страх услышать на него ответ. — Родители в порядке, сестра тоже. Просто забыли. Это часть обряда — все связи обрываются, а взамен ты можешь задохнуться во сне из-за видения, — попытался пошутить Джисон, — я смотрю иногда, как они, на странице в соцсетях. Был подписан на сестру в твиттере, но отписался, когда она ретвитнула шутку про то, как хорошо быть единственным ребёнком в семье. Хотелось, чтобы прозвучало весело, но голос в самом конце едва не сорвался. Хёнджин всё ещё молчал, но так было, наверное, легче рассказывать. — Чану было тринадцать, когда он меня встретил. А когда мне было тринадцать, мы встретили Чанбина. У него был слишком большой дар, и Чан предложил тот выбор уже ему. Чанбин тоже выбрал инициацию. Чанбину выбор дался сложно — может, от того, что был сильно привязан к семье; может, от того что угроза была не прямо здесь, а просто рядом. Внутри, выедая Чанбина до тех пор, пока он не принял бы себя. Джисон всё ещё не был уверен, что Чанбин о том выборе не пожалел. — Ты поэтому был против? — Хёнджин смотрел в потолок, словно подставляя лицо под тусклый свет за окном, и обернувшемуся на его голос Джисону казалось, что его глаза слишком блестят, — против того, чтобы Сынмини и Феликс прошли этот обряд? — Даже если мама Феликса так страшна в гневе, как вы говорите, вряд ли он захочет, чтобы его забыли. Джисон, повернувшись, под одеялом задел руку Хёнджина своей рукой, и почувствовал, как тот, не прерывая прикосновения, обхватил его ладонь пальцами. Джисона охватило то самое тепло, что вытащило его из видения, и, сам того не ожидая, он провалился в сон. На этот раз — без всяких сновидений. — — Нет, когда ты успел? — Феликс разглядывал получившийся талисман с совершенно детским восторгом, — ты точно это сам? — Не-а, купил в круглосуточном магазине, — фыркнул Джисон, и проходящий мимо Хёнджин ткнул его пальцем в щёку, ставя на стол тарелки. — Сдуйся. Гордость так и прёт, — посоветовал он. Джисон пробурчал о чьих-то железных пальцах и потёр щёку, но немножко поутих. Он встал с рассветом, тайком, никого не разбудив, вытаскивая талисманы из-под подушек (и едва не упал на Сынмина, ткнувшись к подушке Феликса), чтобы их закончить. Когда все проснулись, Джисону оставалось только повесить всё на шнурки, вручая каждому по экземпляру. Хёнджин поставил на стол очередную тарелку, и Джисон проследил за ней жадным взглядом. Вся еда в этом доме выглядела так, что вечно голодный Джисон душу готов был какому-нибудь духу продать, лишь бы ужинать тут время от времени. — Мама Хёнджина очень вкусно готовит, — словно прочитав его мысли, мечтательно протянул Феликс, — Сынмин наверняка жалеет, что пропустил завтрак. — И не мечтай, тут на четверых. Поест, когда вернётся. Сынмин ушёл утром — переодеться и взять фото Джисона, чтобы получше разглядеть то алое пятно, потому что больше мыслей о том, где можно взять зацепку, у Джисона не было — ...— и вернулся под конец завтрака, когда Хёнджин уже отбивал его порцию у Джисона с Феликсом под пререкания с «вы вообще когда-нибудь объедайтесь или всегда голодные»—«в моём случае это два невзаимоисключающих состояния». Джисон, глядя на вбежавшего на всех парах Сынмина, кинувшегося защищать свою еду, вдруг понял, что незаметно даже для себя влился в их компанию так, словно был тут всегда. Захотелось глянуть, нет ли в какао новостей из Австралии. — Я, кстати, принёс и сам полароид, — доедая, Сынмин показал на рюкзак, — проведём следственный эксперимент. Боги, храните выходные! — Он внезапно сбился, задумавшись, — насколько корректно говорить «боги» в нашей ситуации? — Да пофиг, — легкомысленно махнул Джисон, наблюдая, как Феликс уже достаёт полароид. — Кстати, нас ты на него так и не сфоткал, — одновременно с ограблением рюкзака забурчал он, и направил камеру на Джисона, — картридж же на месте? Улыбнись, сейчас вылетит птичка! Джисон скорчил рожу, и все кинулись смотреть на медленно проступавший снимок, где Джисон был всё в таком же красном тумане, что как и на прошлом фото. Рядом послышался ещё один звук затвора камеры — на этот раз Сынмин решил попробовать снять на телефон. — Тут ничего не видно, — разочарованно вздохнул он, глядя на экран, — ладно, время для экспериментов. Кто больше всего ныл, что я не фоткаю его на полароид? Становись. Феликс с готовностью сделал серьёзное лицо, глубокомысленно уставившись вдаль, но вместо него Сынмин направил камеру на сидящего за столом задумавшегося Хёнджина. Феликс надулся, но всё же схватил снимок, успевая вперёд Сынмина, и не отдавая ему в руки. Всё превратилось в видимо привычную для них шутливую потасовку, которая в один момент молчаливо рассыпалась — Феликс в одну сторону, Сынмин в другую, а между ними — фотография, на которую оба смотрели так, словно она проклята. Джисон поднял снимок с пола, уже догадываясь, что на нём увидит. В том же красном тумане, что и у Джисона, Хёнджин смотрелся так, словно этот цвет был задумкой фотографа. Сынмин уже без улыбки снимал Феликса, и сразу за ним — себя, но Джисон был уверен, что их фотографии будут выглядеть точно так же, в отличии от фотографий любого человека на улице. — Другие фото были в порядке, — Сынмин растерянно рассматривал снимки с красным маревом. Совсем недавно лёгкая атмосфера сменилась нервным молчанием. Джисон проглотил рвущиеся наружу извинения, всё равно от них не было сейчас никакого толка, и начал думать. Было похоже на то, что квищин охотился именно за ним — и подбирался к тому, с чем Джисон был рядом. Это больше походило не на нападение на случайного шамана, но на слежку и охоту за самим Джисоном. Могла ли это быть месть от какого-то вернувшегося духа? Духа, поджидавшего, пока Джисон — или любой, кто был с ним рядом, — ослабил бы защиту и принял проклятье. Сынмин, снова схватившись за полароид, внезапно подошёл к окну, направляя объектив на улицу. — Надо проверить, не сломан ли фотоаппарат, — пробормотал он, щёлкая затвором, — или, может, с картриджем что-то не так. Судя по затянувшейся тишине после, на фото не было ничего утешительного. Словно в подтверждение Сынмин положил на стол фото с видом из окна — размытым,слегка замыленным, как это обычно и бывало на старых полароидных снимках, но без намёка на красный туман. Джисон бездумно скользил взглядом по крышам домов на фото, пока не наткнулся на ту, что едва виднелась за левым домом, с огромной открытой террасой и газоном. Он сначала и не понял, что его так зацепило, но потом вгляделся ближе, и тут же подскочил к окну, всматриваясь в дом уже в оригинале. — Трава вот на той крыше, — показал он, обернувшись, — всегда сухая? Хёнджин с Феликсом непонимающе переглянулись, но всё же подошли поближе. — Это дом нашей одноклас… — начал было Хёнджин, но Джисон нетерпеливо махнул рукой, обрывая. — Да пофиг. Трава, трава всегда была сухой? — Нет, наверное, не знаю. — Точно нет, — Феликс пихнул Хёнджина локтем, прорываясь с окну, — видите, моя комната смотрит на их крышу. С этими кустами и газоном столько возятся, жужжат своей машинкой… Так что или обычно трава не засохшая, или они очень бездарные садоводы. Для них с Чаном и Чанбином трава обычно была лишь одним из признаков, что они не ошиблись и дело в духах. Здесь Джисон видел её дважды, и что это значило, не имел не малейшего понятия. Но когда других зацепок нет, наверное, и это могло о чём-то сказать? — Ладно, — скомандовал Джисон. — Хорошо. Значит, мы будем искать сухую траву. Лица Сынмина, Хёнджина и Феликса говорили о том, что они совсем не впечатлены. — — Итак, — Хёнджин шёл чуть впереди, заглядывая за заборы, — зачем мы это делаем? — Понятия не имею, — ответил Джисон максимально честно, — может, увидим весь его путь и что-то придёт в голову. — Не обнадёживает. — Я в курсе. Они вдвоём пошли обходить город с севера (предварительно едва ли не до драки поспорив с Сынмином, где же тут север), а сам Сынмин с Феликсом — с юга. Связь договорились держать через какао, и у Джисона впервые за много-много лет в телефоне стало больше двух контактов. Он смотрел на новый групповой чат и подумал о том, что Чан бы наверняка гордился его социальностью (и очень осуждал бы её причины). Зато Чанбин пожалел бы «этих несчастных, что ещё не осознали масштаба катастрофы» — конец цитаты (и это только ответ на сообщение Джисона о том, что он взял тетрадь у одноклассника). Джисон увлечённо написывал ответ Чанбину, пытаясь узнать между делом, не намечалось ли в их командировке просвета, и то посмеиваясь, то возмущаясь Чанбиновым шуточкам. — Эй, — окликнул Хёнджин, и, пока Джисон не успел написать ответ, позвал громче, — да отложи уже телефон. Посмотри сюда. Что думаешь? Джисон, послушно убрав телефон, заглянул за забор, а потом и опустился на корточки, вглядываясь сквозь щели в изгороди. Трава была… травой. Зелёной и вроде бы не засохшей. Он поднял взгляд наверх, на стоящего Хёнджина, и в который раз уже за день мысленно иронично заметил, насколько же тот в своей этой повседневной, не-школьной одежде оправдывал навешенный Джисоном в первый же учебный день ярлык Парня-Из-Дорамы. — Тут нет, наверное. — Ну, нет так нет, — легко согласился Хёнджин и протянул руку, помогая подняться, а потом и повис на ней так, словно сразу это планировал. Всё же Парнем-Из-Дорамы он был только снаружи, и Джисона это скорее радовало. — Пока что почти все дома в одном районе, — начал рассуждать он вслух, чтобы хоть как-то развеять повисшую тишину, — за исключением пары штук. Портят всю картину. — Можем сделать вид, что их не видели, — Хёнджин сказал это с таким серьёзным лицом, что Джисон бы даже поверил, если бы тот не фыркнул от смеха в конце, — прости, нервное. — И ты знаешь почти всех, кто там живёт, а кого не знаешь ты — знают Сынмин с Феликсом. — Пхочхон не слишком большой, а мы тут всю жизнь живём. — И почти везде живут подростки. — Слишком много «почти», — заметил Хёнджин. — Есть другие светлые идеи, что общего у всех этих домов? Хёнджин уже было открыл рот, чтобы ответить, но остановился, глядя за очередную калитку. Джисон встал рядом, всматриваясь — в этом дворе трава была даже не пожелтевшей, а почти бесцветной, словно безжизненной. — Сынмини живёт рядом, — тихо сказал Хёнджин, будто боясь кого-то спугнуть. Джисон молчал, снова давя в себе желание извиниться, и неловко спрятал руки в карманы толстовки. Вдруг дверь дома за калиткой открылась, и на пороге показалась женщина лет сорока, с уставшим и грустным взглядом, немного потеплевшим, когда она заметила Хёнджина. — Хёнджин-а, ты к Рюджин? Она пока спит, — улыбнулась она, подходя поближе. — Что-то передать? Хёнджин словно отряхнулся от сна, из «там» появившись «здесь», и снова стал живым. И Джисон, хоть и знал его всего ничего — день? Полтора, если считать то дурацкое гадание? — почувствовал какую-то наигранность. — Ничего, зайдем в другой раз. Передайте, пусть выздоравливает. Сынмин говорит, в школе все её ждут. Женщина кивнула, и Хёнджин, поклонившись в ответ и прощаясь, потянул за собой Джисона, ускоряя шаг. — Это может быть связано? Болезнь Рюджин и призрак? — Спросил он, едва они отошли, и заметив, видимо, пустой взгляд Джисона, объяснил. — Девочка, которая живёт в этом доме. Она учится на класс младше, ходит в один кружок с Сынмином. Трава у них во дворе… Рюджин может болеть из-за всего этого? Джисон, помедлив, неохотно кивнул. — Это всегда по-разному. Какие-то призраки захватывают тело, какие-то занимаются мелкими гадостями. Кто-то вызывает шторм, кто-то… кто-то пьёт жизненные силы. — Как этот. — Наверное, — Джисон беспомощно пожал плечами, — наверное, да. Если да, то до тех пор, пока мы его не изгоним, начнут болеть остальные. — Наверное, — повторил за ним Хёнджин, — если ты не знаешь, то кто знает? Джисон молчал, вцепившись в телефон в кармане толстовки. Если он был прав — вопрос стоял уже не только о его безопасности и нарушении Чановых правил, но и о жизнях людей. Он был, наверное, слишком самонадеян, когда подумал, что сможет справиться один. Кажется, теперь ему предстоял непростой разговор. — Давай сделаем перерыв. Я постараюсь что-нибудь узнать. — За эти два дня Джисон собрал целое комбо из чужих домов, побывав у Феликса, Хёнджина, и вот теперь у Сынмина тоже. Сюда привёл его Хёнджин, заходя как к себе домой и объясняя что-то про «чтоб далеко не ходить». То, что это дом Сынмина, Джисон понял лишь когда мимо, косясь на него и здороваясь с Хёнджином, пронеслись уменьшенные Сынминовы копии — мальчик с девочкой, едва тянущие на среднюю школу. Джисон, получив от Чана разнос и обещание поискать что-то, что может помочь, вернулся с заднего двора в комнату Сынмина, и к тому времени она была больше похожа на декорации к детективному сериалу. Сынмин с Феликсом устроили велопрогулку по своей части города и даже закончили рейд по не-своей и принесли не только адреса, но и бумажную карту города с огромной пробковой доской («У старшей сестры взял», — гордо сказал Феликс, и Хёнджин пообещал носить цветы ему на могилу). Вся карта теперь была изрисована красным маркером, а вся доска исколота записками. Заряженный энтузиазмом Феликс даже отправил Сынмина искать для наглядности фото всех возможных потерпевших, и теперь задумчиво смотрел на отмеченные адреса, словно надеясь, что соединённые на карте точки соберутся в ответ. Хёнджин сидел рядом с перебирающим коробки с распечатанными фото Сынмином и избегал смотреть на Джисона. Наверное, не будь это такой тактильный обычно Хёнджин, Джисон бы и не заметил, но с каждой минутой эта дистанция была всё очевидней. — Что может объединять этих людей? — отложив в сторону карту, точки на которой никак не хотели располагаться в виде какой-нибудь пентаграммы, принялся за доску с фамилиями Феликс, — Кто-то учится в нашей школе, кто-то в средней, у кого-то в семье даже в школу никто не ходит, — он ткнул на верхнюю записку, которая портила всю стройную теорию с призраком, охотившимся на школьников. — Я всех их знаю, — подал голос Сынмин. — Мы всех их знаем, — исправил Феликс, — может ли призрак нападать на наших знакомых? — Тогда он начал бы с семьи, — подал голос Джисон, продолжавший переписываться в чате с Чаном и Чанбином, у которых явно была в самом разгаре своя история с квищином и которые всё равно пытались помочь, насколько можно было помочь с другого конца света, — парни предполагают, что призрак мог быть в каком-то предмете. В чём-то, что принадлежало ему при жизни. Если они все держали его при себе, или, может, просто коснулись, если квищин сильный... — Никаких идей. — Может, монетка? — Поднял голову Сынмин, — или купюра. — Рюджин заболела не так давно, ни одна монетка столько кругов по городу за это время бы не сделала. — Тогда тоже никаких идей. — Чан говорит, что обычно первые признаки такого проклятья — невозможность на чём-то сосредоточиться. Если мы поймём, когда были первые признаки, может… — Кстати, средняя успеваемость нашего класса сильно упала, когда ты пришёл, — перебил Джисона Сынмин. Хёнджин рядом с ним еле слышно хмыкнул, и Джисон, который всё ещё отчего-то ощущал перед ним вину, почувствовал облегчение. — Ты намекаешь на то, что я так отвратительно учусь или на то, что проклятый предмет может быть у меня? — уточнил он, кидая быстрый взгляд на Хёнджина. Тот пусть и уголком губ, но улыбнулся. Наверное, хороший знак? — если второе, то не думаю. Видения начались бы тогда гораздо раньше. Внезапно Сынмин, слушавший Джисона вполуха и перебирающий снимки, вскочил, рассыпав фотографии, лежавшие у него на коленях, на пол. В два шага он пересёк комнату, сорвав с доски список, и вернулся к коробке, бормоча под нос имена и лихорадочно откладывая одно фото за другим. Джисон, Феликс и Хёнджин уставились на него с непониманием, пока тот, не добравшись до Ким Рюджин, не отбросил в сторону последнее фото. — Кажется, я знаю, что мы ищем, — сказал Сынмин, поднимая голову, и, выйдя на средину комнаты, высыпал всю кучу снимков на пол. Кучу размытых и замыленных снимков, сделанных на старый полароид. — — Вы уверены, что мы сможем найти тут безлюдное место? — Мы тут знаем все тропинки. Зайдём туда, куда больше никто не сунется, — пробормотал Феликс, пиная какой-то камушек носом белеющих в сумерках кроссовок. Они шли по дороге к озеру Санчжон, и туристы, приехавшие на утреннем поезде и рассыпавшиеся по окрестностям, мелькали тут вперемешку с местными, устраивавшими пикники на траве. Джисона обещали отвести туда, где можно будет без лишних проблем устроить ритуал изгнания, не боясь, что кто-то заметит (или пострадает). Кто-то, кроме них самих. Джисон предлагал отвести его и уйти, но все трое в ответ посмотрели таким взглядом, что настаивать он не решился — убили бы на месте раньше, чем он успел убиться на ритуале. И они пошли все вместе. Впереди — Сынмин, который вцепился в полароид, никому его не давая в руки, но при этом смотря на него с брезгливостью и неприязнью, как на ядовитую змею. В том, как он молча шёл вперёд, без тени улыбки и с отсутствующим взглядом, читалось, что всю эту историю, всех жертв призрака он повесил на свою совесть. Идущий чуть позади Феликс шёпотом рассказал, что камеру Сынмин нашёл на какой-то барахолке в Сеуле, куда ездил с родителями на выходных; что руководитель их фотокружка был от полароида в полном восторге и достал для него со старых запасов много картриджей, и что Сынмин сделал кучу снимков, из которых хотел собрать альбом к выпускному. Джисон подумал, что надо будет поговорить с Сынмином чуть позже, если, конечно, это «позже» у Джисона будет. Полчаса назад его впервые со времени отъезда набрал Чан, и по натужно бодрому его тону Джисон понял, что дела совсем плохи. Их призрак был из тех, что медиуму вроде Джисона в одиночку — или с неинициированными в напарниках — были не очень-то под силу. Слова Чана убеждали, что круг и заклинание помогут, но голос его звучал так, словно вот-вот сорвётся и попросит никуда не ходить. Но они оба знали, что «не ходить» не выйдет, потому что кто, если не он, потому что где-то в доме с сухой травой во дворе болела девочка по имени Рюджин, а ещё в нескольких десятках дворов трава желтела всё сильнее, несмотря на дождливое лето. Потому что живя в этом мире уже много лет, они были фаталистами и знали, что случайностей не бывало. Сынмин не просто так сфотографировал его тем днём в школе, Джисон не просто так оказался в этом городе, и, может, даже квищин, за которым гнались сейчас Чан и Чанбин, не зря привёл их в Австралию. Сынмин свернул с дороги на неприметную заросшую тропинку в сторону гор. Глядя на его напряжённую спину, Феликс вздохнул и побежал вперёд, догоняя. Джисон чуть сбавил шаг, давая им двоим немного пространства, и тут же почувствовал знакомый острый взгляд за спиной. Ненадолго, впрочем — Хёнджин быстро поравнялся с ним, и какое-то время шёл всё так же молча, но уже рядом, рука к руке. Когда Джисон начал лихорадочно перебирать мысли, думая, чем можно прервать это давящее на нервы молчание, Хёнджин, наконец, заговорил: — Тогда чем было это красное свечение на наших фотографиях? — Наверное, след проклятья квищина. Того, которое сидит… — Джисон замялся, вспомнив, как Хёнджин злился во время их последнего разговора, — во всех остальных, кого сфотографировали. Нас защитили амулеты, и проклятье осталось на фотографиях. — Значит, нам просто повезло, что Сынмин решил побесить Феликса и не сфотографировал нас на него, — Хёнджин кивнул в сторону камеры. — До того, как у нас появились талисманы. — Может, повезло. Может, у Сынмина сработала интуиция, — Джисон посмотрел на ярко светящуюся на небе луну и залитые лунным светом холмы и подумал, что это отличное время и место, чтобы… чтобы изгнать квищина. Позднее ли было время для прогулок в горы или место правда было не слишком известным, но после того, как они свернули с дороги, не встретили ни одной души. Джисон оглядел плато, на которые они вышли, и только сейчас понял, как болели ноги. Дневной рейд по городу и незапланированный поход в горы для его подготовки были слишком. Он достал из своего рюкзака мел и свечи, начиная приготовления. Круг начертился быстро, со свечами пришлось повозиться — огонь вечно задувало ветром, а у Джисона слишком тряслись руки. Хёнджин, видимо, заметив, мягко забрал зажигалку из рук и зажёг всё сам. Сынмин, всё это время не выпускавший камеру из рук, словно она могла сбежать, положил её в центр круга, едва тот был закончен. Огоньки свеч отражались в объективе, и он был похож на глаз демона, смотрящего прямо в душу Джисона и видевшего все его страхи. И он, чёрт возьми, очень боялся. Слева от него у самого края круга стоял Феликс, справа — Сынмин. Джисон не видел, но чувствовал, что по ту сторону круга, прямо напротив него, стоял Хёнджин. Их выжидательные взгляды заставляли нервничать ещё больше, напоминая, что все сейчас полагаются только на него. Показывая, чем (кем) он рискует. Джисон закрыл глаза — и вспомнил последнее входящее на телефоне. <Справься, пожалуйста> Конечно, Джисон справится. Заклинание, что прислал ему Чан, было просто словами, но Джисон читал его нараспев, и в голове рождалась мелодия, которую, наверное, и задумывал Чан. Они втроём всегда чувствовали друг друга в таких вещах. Джисон открыл глаза. Заклинание только начиналось, но квищин уже начал являться. Из самого объектива, закрывая всю камеру, оборачиваясь вокруг клубком, он расползался чёрными щупальцами с алыми прожилками цвета солнца из Джисоновых видений. Джисон не мог слышать, но слышал, как шумно вздохнул Хёнджин; видел, как окаменевшими взглядами смотрели на квищина Феликс с Сынмином. Ни один из них не сдвинулся с места. Та часть Джисона, что уже готова была пожертвовать собой, кричала им «бегите». Маленький ребёнок внутри просил остаться. И Джисон продолжал петь. Квищин рос, словно разворачиваясь во всю мощь, и Джисон бы рад был не смотреть, но не мог. Тот был словно сгусток тьмы с горящей внутри яростью; его ненависть ко всему живому была так сильна, что, казалось, воздух от неё дрожал. Тьма бурлила, собираясь во что-то единое, и вот в круге уже стояла фигура того, кем был этот квищин раньше. Кем был раньше любой дух. Человека. Воздух задрожал сильнее, и к горлу начал подкатывать знакомый с видений холод. Квищин протягивал руку — Джисон крепче сжал амулет в мокрых ладонях, продолжая петь, переходя к самой важной части. Рука квищина поднималась всё выше, и Джисон краем глаза заметил, как дёрнулись в его сторону Сынмин и Хёнджин, хотя должны были бежать, бежать быстрее. Круг дрогнул. Пальцы, большее похожие на чёрную жижу, приблизились ко лбу Джисона, который выдохнул последнее слово заклинания. И он провалился во тьму. — Когда Джисон был маленьким, он видел один и тот же кошмар. В нём не было ничего — совсем ничего, даже темноты. Он ничего не видел, ничего не слышал, ничего не чувствовал, он был словно в невесомости без всех пяти чувств разом. Коснувшись своего лица, он не мог почувствовать прикосновения, не мог увидеть своей руки, услышать своего дыхания. Он не был уверен, что у него есть дыхание. Когда Чан пришёл, он объяснил, что так проявляется Дар. Чан называл это даром, хотя любой другой назвал бы проклятьем. Они шли по пляжу, чтобы Джисон попрощался с морем, хотя Джисон больше хотел бы попрощаться с мамой. Но мама больше не помнила его, как не помнила и о всех ночах, когда она успокаивала его после кошмаров. Мамы в жизни Джисона больше не было, а вот кошмары — были. Теперь, правда, другие. С красным солнцем; с раскалённым песком; с расползающимися вокруг ниточками темноты. С Чаном и Чанбином, которые не вспомнили его так же, как не вспомнила мама. Он уже и забыл о тех кошмарах из детства, но сейчас — сейчас оказался в одном из них. Джисон пытался сжать где-то там, снаружи, амулет, но не чувствовал амулета, не чувствовал рук, кожи, дыхания. Ему нужно было что-то почувствовать, чтобы выплыть отсюда, но вокруг был только вакуум и невесомость. Он словно перебирал кучу старых ручек в стакане, пытаясь заставить писать хоть одну из них. Зрение? Нет. Осязание? Нет. Обоняние? Нет. Слу… На долю мгновенья Джисон что-то ощутил — что-то нематериальное, знакомое, что-то внутри. Как взгляд за спиной. Он сосредоточился на этом, пытаясь представить это чувство нитью, потянул за конец, распутывая клубок, и выплыл. Чувства нахлынули разом — Джисон тут же схватился за талисман, чувствуя его под пальцами, и только потом понял, что не очнулся. Он был не в той невесомости — но и не в горах. Вокруг была бесконечная серость, простирающаяся докуда хватало взгляда, и полная пустота. Джисон услышал шум, хотя, скорее шорох, просто после полной глухоты любой звук показался бы грохотом, и обернулся на звук. Посреди этой серости чернела фигура. Джисон подкрался, боясь, что это может быть квищин — но это лежал Хёнджин. В той же одежде, которой был только что в горах, с талисманом на шее. С крепко зажмуренными глазами и ногтями, впившимися в ладони. Джисон вспомнил, как мама описывала врачам его беспокойный сон; врачи тогда не знали, что это было. Джисон теперь — знал. Он сел рядом с Хёнджином, смотря на дрожащие ресницы, слегка касаясь его руки, но пытаясь — его души. Пять чувств Хёнджина сейчас не работали, и Джисон хотел разбудить то, шестое, и надеялся, что Хёнджин сможет до него дотянуться. Джисон крепко зажмурил глаза. Первым, что он увидел, был рассвет. Джисон надеялся, что это был рассвет, а не закат, потому что подскочившие к нему Сынмин и Феликс выглядели так, будто просидели тут несколько дней, а не часов до рассвета. Он обернулся в поисках Хёнджина — тот лежал рядом и только открыл глаза. Джисон с облегчением выдохнул, только сейчас прислушиваясь к тому, что обеспокоенно трещал Феликс. — ...и эта чёрная фигня дотронулась до тебя, а Хёнджин дотронулся до неё, а потом она рассыпалась, а вы оба упали! Мы уже думали, вы всё, но тут зазвонил твой телефон, и я поднял трубку, и… — Мы говорили с твоими хёнами, — втиснулся в этот поток сознания Сынмин, — они сказали вас не трогать и ждать. Нарисованный Джисоном круг был почти стёрт, а внутри лежала обугленная коробка, в которой и не узнать было полароид. — Это ведь навсегда, да? — тихо спросил Феликс. Джисон кивнул, и на какой-то момент весь мир словно замер. Замолчали Феликс и Сынмин, глядя на восходящее солнце. Джисон вдохнул полной грудью — и улыбнулся, почувствовав, как его ладони касается ладонь Хёнджина. Где-то в доме с начинающей зеленеть травой почувствовала себя здоровой девочка по имени Рюджин. Где-то на другом конце света, в Австралии, посмотрев на расклад, улыбнулись Чан и Чанбин. Где-то внутри одного маленького Джисона впервые за долгое-долгое время начало расти что-то светлое и большое. Эпилог Следующим утром была контрольная, и Джисон готов был проклясть того, кто написал это сообщение (если только это не сообщение от Чана или Чанбина о том, что они возвращаются). Джисон барахтался в постели, пытаясь нащупать мерзко пищащий мобильный, но тот, словно издеваясь, никак не хотел идти в руку. Пришлось открывать глаза. Щурясь, Джисон всматривался в экран чата — нет, всё же не с Чаном и Чанбином. С Хёнджином. Если свет от экрана заставил проснуться, то сообщения уже заставили встать. <Видел красное солнце> <Знаю место> <Это у моря> — Поезд уносился вдаль от Пхочхона, до Сеула и дальше, по незнакомому маршруту. Джисону всё это было привычным — мелькающие за окном деревни и неизвестность впереди. Что было непривычным, так это сидящие напротив Сынмин и Феликс, провожающие свой город. А рядом — держащий Джисона за руку Хёнджин.