At the touch of your hand At the sound of your voice At the moment your eyes meet mine I am out of my mind I am out of control Full of feelings I can't define
Jekyll and Hyde — Dangerous Game
— Не соизволите ли Вы, синьор Сальери, принять приглашение погостить в моих владениях? — высокий, мускулистый мужчина с идеально ровной осанкой смотрел на собеседника своими огромными карими глазами, будто искал ответ прямо в чужой душе. Он был одет в тёмную одежду из дорогих тканей и держался уверенно и даже как-то холодно, прекрасно скрывая все эмоции, которые могли бы у него быть. О знатном происхождении говорили не только манеры, но и даже черты лица: казалось, что о скулы мужчины можно было легко порезаться, а его нос в качестве модели определённо мог бы использовать какой-нибудь скульптор при создании статуи Аполлона. Тёмные волосы были коротко острижены, а чёлка небрежно спадала на глаза. — Почту за честь, граф Риарио, — ответил собеседник и поклонился. Он словно был близнецом мужчины. Их связывали примерно одинаковый возраст, рост, телосложение, осанка, уверенный, даже гордый вид и истинно аристократические манеры. Более того, у этого мужчины были настолько же большие тоже карие глаза, смотревшие прямо в душу, и тёмные волосы, тоже с ниспадающей на лицо чёлкой. Они различались одними только голосами: у графа голос был более низкий и глубокий, словно гипнотизировал слушающих его и заставлял подчиняться, а у его собеседника голос был чуть выше, и говорил мужчина чуть быстрее, но, если бы они приложили усилия, то и голоса бы стали такими, что почти не отличить. — Рад слышать, — совершенно безразлично произнёс граф Риарио. — Я, к сожалению, вынужден покинуть Рим уже сейчас, но буду рад, если Вы присоединитесь в ближайшем времени. — Обещаю, что прибуду, как только улажу все оставшиеся дела, — настолько же безразлично ответил синьор Сальери. По поведению двух мужчин в обществе нельзя было догадаться о том, что они были близкими друзьями. Если так, конечно, можно назвать отношения между человеком, несколько лет наблюдавшим за игрой на органе во время месс и предложившим именно этого мужчину в качестве личного органиста Папы Римского, а уже затем осмелившегося познакомиться с деятелем искусства лично. После знакомства, когда мужчины выяснили, что у них довольно много общих интересов, они стали изредка посещать друг друга по вечерам, чтобы вместе отужинать, а иногда и выпить по бокалу вина. Антонио — это имя синьора Сальери — дорожил дружбой со столь влиятельным человеком, как граф Риарио, хотя и не понимал, чем заслужил такую честь. Граф же, чьим именем было Джироламо, ещё со времён, когда заметил мужчину в церкви, осознал, что должен был непременно сойтись с этим человеком. Он и сам не знал, почему так желал этого. Хотя отчасти представлял, что хотел этого знакомства он. Демон, поселившийся в душе у мужчины. Этот демон из раза в раз брал контроль над телом графа и творил свои кровавые произведения искусства, оставляя за собой огромное количество трупов. За годы, что граф Риарио делил своё тело с этим демоном, он научился его понимать, хотя никогда с ним не пересекался лично, а потому был твёрдо убеждён в том, что синьору Сальери не грозило смертельной опасности. И вот демон, прикрывшись мужчиной, пригласил композитора в свои владения. А граф узнал об этом только в Форли, когда прочитал письмо от синьора Сальери, где тот сообщил о своём выезде, и отправился молиться о том, чтобы с его приездом не пришла беда в виде бесчинств демона. Он стоял на коленях и тихо бормотал молитвы, когда слуга доложил о том, что гость уже был в городе и скоро должен был прибыть в палаццо. Риарио, перекрестившись, поднялся и велел приготовить лучший обед, на который только способны его повара. Слуга поклонился, говоря, что всё будет исполнено, и ушёл. Тогда граф остался наедине с Богом и своим демоном. Мужчина нахмурился, прислушиваясь к себе. Вроде бы он был далёк от потери сознания, что означало бы, что контроль над телом перешёл к демону. Но это происходило так резко и незаметно, что граф Риарио боялся, как бы такого не случилось прямо посреди праздничного обеда. До палаццо быстрее добрался хозяин, а не гость, и уже ждал синьора Сальери в одной из комнат отдыха, с удобством устроившись на кресле и закинув одну ногу на другую. Стоило дверям открыться, а Антонио — появиться в комнате, граф поднялся, чтобы поприветствовать его. — Рад, что Вы не забыли об обещании, — граф Риарио за пару шагов оказался достаточно близко к другу, но не так близко, чтобы это стало выглядеть странно, и слабо улыбнулся. — Я застал Вас не в лучшем настроении? — обеспокоенно поинтересовался Сальери, заметив, что хозяин палаццо выглядел уставшим. — Нет, — поспешил заверить Риарио. — Просто здесь по сравнению с Римом достаточно скучно. Но Вы, синьор Сальери, конечно, сгладите мою скуку своим присутствием. Они сели друг напротив друга, не отрывая друг от друга пронизывающего насквозь взгляда, будто пытались выяснить, что на самом деле чувствовал собеседник. — Сделаю всё возможное, — осторожно пообещал Антонио. И тут в комнате воцарилась тишина. Оба мужчины погрузились в свои мысли. Граф принялся прислушиваться к себе, волнуясь из-за того, что демон всё ещё мог появиться в любой момент. Конечно, органист уже не раз говорил с этим созданием и, кажется, не заметил разницы, но Риарио не мог даже подозревать того, что замышлял его давний сожитель. Когда впервые граф Риарио очнулся с руками в крови? Он точно не помнил. Но это было давно. И вспоминать точной даты не было желания, как и вести записи о всех убийствах, что совершил его демон. Если об этом узнают за пределами Форли и Рима, то мужчину отправят на обряд экзорцизма, и это не закончится ничем хорошим, ведь демон, казалось, мог легко голыми руками растерзать целую толпу. Поэтому граф боялся не за свою грешную душу, что уже нельзя было спасти, а за невинных людей, что пострадают от его рук. Хотя они и без того страдали. И Антонио мог стать одной из жертв. Но демон внутри будто клялся, что оставит их гостя в живых, пусть это и не приносило особого утешения. А вот синьор Сальери размышлял о гораздо более приятных вещах. Он ещё на въезде к городу засмотрелся на строящуюся цитадель и подивился тому, как хорошо хозяин Форли заботился не только о благополучии Рима, но и о благополучии собственных земель. Палаццо тоже вызвало только положительные эмоции, хотя и было достаточно небольшим, имея всего два этажа. Здание выглядело уютным, пусть и не особо обжитым своим хозяином, что было совсем неудивительно, так как граф почти всё своё время проводил в Риме. Внутри были просторные комнаты с высокими потолками и дорогой мебелью. На стенах висели картины, но изображавшие не предков мужчины, а различные сюжеты из Библии. Это удивило Антонио, однако позволило убедиться в том, что граф был бесконечно религиозным человеком, каких бы грязных слухов про него ни ходило, а потому органист совершенно не сомневался в своей крепкой привязанности к тому, кто улучшил его жизнь, стал близким другом, если можно так было назвать то, что они порой позволяли показать друг другу свои настоящие эмоции, и даже пригласил к себе погостить, чего, по слухам, никогда раньше не делал. И ведь комната отдыха действительно выглядела так, как место, в котором хозяин палаццо предпочитал сидеть вечерами за чтением книги или прослушиванием музыки, так как в одном из углов комнаты стоял клавесин, но не за беседами с гостями. Размышления обоих мужчин были прерваны вошедшим слугой, доложившим о том, что обед подан и что граф Риарио вместе с синьором Сальери мог пройти к столу. Граф кивнул и поднялся. Следом поднялся и Антонио. Хозяин палаццо сам отвёл своего гостя в столовую комнату, где был накрыт длинный прямоугольный стол. Блюда были поставлены на любой вкус: несколько различных видов жареного мяса, тушёные овощи, свежие фрукты, всевозможные салаты и несколько видов десертов. Но у стола находилось всего два стула: один, во главе, занял граф, а другой был отдан для органиста. Антонио весьма удивился тому, что его место находилось справа от хозяина, так как обычно там сажали жён. Они смиренно помолились перед принятием пищи, благодаря Бога за данные им блюда, и приступили к трапезе. — У Вас нет жены? — поинтересовался Антонио. В Риме это не приходило ему в голову, но сейчас, когда он находился в такой шикарной обстановке, казалось, что месту нужна была хозяйка. — Нет, — как-то печально отозвался Риарио, аккуратно отрезая кусочек мяса. Гость последовал его примеру. — А у Вас? — К сожалению, нет, — честно признался органист и взял кусочек, медленно пережёвывая, чтобы насладиться вкусом не только мяса, но и всех добавленных в него специй. — Женщины, несмотря на мою должность при дворе у Папы, не очень-то хотят знакомиться со мной. Граф с трудом сдержал улыбку. Он подумал о том, что мужчину вполне могли путать с ним самим, так как Риарио никогда не подпускал к себе женщин, если того не требовали дела Рима. Более того, здесь мог постараться и его демон, так как вполне в его духе было бы отпугнуть всех от понравившегося человека, даже если он раньше никогда не делал ничего подобного. А синьор Сальери ему определённо нравился, раз до сих пор оставался жив. — У меня похожая проблема, — ответил, наконец, граф Риарио. — Однако мне пытались сосватать одну особу. Женщины с таким характером я не пожелал бы даже врагу, — он слабо улыбнулся, вспоминая, как несостоявшаяся невеста, всего один раз увидев свой возможный дом, принялась в достаточно грубой форме объяснять, что ей не нравилось и что она тут всё обязательно поменяет. Графу нравились такие властные дамы, умевшие поставить даже его на место, но он понимал, что демон такую своенравную девушку терпеть не станет, а объяснять смерть жены спустя пару дней после свадьбы будет достаточно неловко. — Понимаю, — кивнул в ответ Антонио и попросил разрешения наполнить бокалы вином. Риарио сначала хотел возразить, так как на это имелись слуги, но после уступил мужчине, и они выпили за здоровье друг друга. А после за женщин. И ещё один раз за то, чтобы Папа здравствовал как можно дольше. Чем больше мужчины пили вина, тем свободнее они говорили. Граф Риарио велел слугам убрать со стола и принести ещё вина в комнату отдыха, куда отправился вместе с гостем. Синьор Сальери, слышавший в Риме, что граф никогда не позволял себе напиваться, только улыбался. Или он был действительно важным гостем, что маловероятно, или все слухи о Риарио были созданы из зависти, а потому не были правдивы. Граф прогнал слуг, как только те принесли вино, и тяжело упал в кресло, закрывая глаза. Демон на удивление долго не показывался. Но граф не знал, радоваться или переживать, хотя сейчас у него не получилось бы ни того, ни другого. Мужчина на самом деле почти не пил, из-за чего сейчас быстро опьянел. В голове был странный туман, только вот сознание всё ещё не покинуло его, а потому пока что за гостя можно было не бояться. У Антонио отношения с алкоголем были более близкими, а потому он ещё держался. Однако, последовав примеру хозяина палаццо, снял куртку и остался только в рубашке и штанах, так как из-за выпитого вина стало в разы жарче. — Ещё по бокалу? — осторожно спросил гость. — Да, — согласился Риарио, и Антонио наполнил оба бокала. — На этот раз выпьем за Ваш приезд. — Вы считаете меня слишком уж важным гостем, граф Риарио, — возразил Сальери. Граф отрицательно помотал головой. — Ничуть. Вы единственный человек, который увидел меня настоящего и остался жив, — мужчину не беспокоило, что он сказал явно лишнее, так как он был чересчур пьян. Да и до тех пор, пока граф Риарио открыто не расскажет о наличии демона, можно было не переживать за неосторожные высказывания. — Вы убивали? — без какого-либо удивления поинтересовался Антонио. — Во славу Рима, конечно, — граф даже не солгал. Он убивал по приказу Папы. А вот демон уже по собственному желанию. — Раз мы так откровенны, то должен сказать, что я устранял соперников, — таких слов органист не ожидал даже от самого себя. Видимо, вино всё-таки подействовало чуть сильнее, чем он думал. — В самом деле? И как же? — Риарио подался вперёд, и невозможно было не заметить, что он весьма заинтересовался внезапно выясненным фактом. Антонио помедлил, не зная, стоило ли доверять свою тайну. Граф Риарио был не из болтливых людей, однако и сам синьор Сальери жил далеко не первый день, а потому знал, что за шкурой овечки мог скрываться свирепый волк. — Яд. Медленная смерть, так что почти было невозможно узнать, что виновником был я, — решившись, с гордостью объяснил Антонио. — Не любите Вы кровавых методов, — с упрёком ответил граф. — Никогда не пробовали перерезать сопернику горло? — он ощутил, как демон внутри осуждал даже такое убийство, потому что в нём не было той ужасающей красоты, что обычно была у самого демона. — Нет. И больше мне нет смысла убивать, спасибо Вам, — искренне поблагодарил органист. — Думаю, нам пора отдыхать. Иначе наш разговор станет ещё более откровенным, а я не думаю, что мы вдвоём сможем жить, если узнаем все тайны друг друга, — внезапно сказал граф и поднялся, с трудом удерживаясь на ногах. Его гость поднялся следом. — А я уверен, что мы смогли бы сохранить все секреты друг друга, — возразил Антонио, однако позволил проводить себя до гостевой спальни. Разговор был завершён только из-за того, что граф Риарио всё меньше себя контролировал и был всё ближе к тому, чтобы потерять сознание. Нужно было успеть запереться в спальне прежде, чем демон соизволит выбраться. Запертые двери его, конечно, не смогут удержать, но так не придётся убирать труп из палаццо прямо посреди ночи, чтобы гость внезапно не наткнулся на окровавленное тело, распятое вверх ногами. Гостевая спальня была небольшой, но вполне уютной. Огромная кровать находилась в углу напротив двери, прижатая изголовьем и одним боком к стенам. Рядом с изголовьем располагалось окно, а напротив было ещё одно, но чуть больше. Под этим большим окном стоял письменный стол. Больше мебели здесь не было, однако на стене слева от двери висела картина, разглядеть которую при свете от свечей было довольно трудно. Синьор Сальери скинул с себя одежду и надел ночную рубашку, после чего устроился на роскошной кровати и потушил свечу. Мало того, что он устал из-за переездов, так ещё и выпил достаточно много вина, а потому быстро заснул, видя во сне кусочки пережитого за день. Его разбудил внезапный звук проникновения в комнату, которое явно было совершено не через дверь. Но мужчина спал спиной к окну, чтобы не видеть лунного света, а потому посчитал, что ему это приснилось. Пока отчётливо не услышал осторожные шаги и тяжёлое дыхание за спиной. А после ощутил, как кто-то опустился на его кровать. Антонио пожалел, что не спал с ножом под подушкой, поэтому напрягся, но продолжал делать вид, что спит, надеясь, что так сохранит возможность напасть первым и лишить соперника оружия. — Я же знаю, что ты не спишь, меня не обманешь, — произнёс знакомый голос графа. Но Сальери всем своим нутром ощущал, что что-то было не так. Как минимум граф Риарио никогда не говорил ни с кем на "ты". — Что Вам нужно? — настороженно спросил Антонио, поворачиваясь лицом к неожиданному ночному гостю и видя, как безумно выглядело лицо, освещённое светом луны. Особенно пугали залитые кровью глаза, в ночном свете выглядевшие ещё более большими, чем обычно. — Ты, Антонио, — кто-то, до ужаса похожий на графа, расплылся в дикой улыбке. — Кто Вы? И где граф Риарио? — органист медленно сел, скидывая с себя одеяло и готовясь бежать. — Зачем тебе этот слабак? — существо повернуло голову набок и посмотрело как-то обиженно. — Разве тебе не нравлюсь я? Если бы не я, то он бы даже не посмотрел в твою сторону, Антонио. — Вы не ответили на вопрос, — напомнил Сальери. Его сердце билось так быстро, словно готовилось в любой момент спасаться бегством от этого безумца. — Не бойся. Я не причиню тебе зла. Даже он об этом знает, — существо хмыкнуло, явно считая графа кем-то, недостойным его внимания. — Представьтесь, наконец, и объяснитесь, зачем Вы пришли ко мне? — чуть громче попросил Антонио, уже теряя терпение. — Я тот, кого ты называешь граф Риарио. А сам он называет меня демоном. А Форли, Рим и Флоренция считают меня монстром, — безумец захохотал так страшно и заливисто, что гостю стало не по себе. — Как будешь называть меня ты, Антонио? Ты официален с ним, так зови меня на ты и по имени этого слабака. Я ведь всё-таки делю с ним одно тело, так что буду делить и имя. — Вы делите одно тело? — Сальери нахмурился, не понимая, что это значит. Он не верил в реальность демонов, хотя и был религиозным человеком. Однако сейчас перед ним точно был кто-то, кто не был человеком. — Да, Антонио, да, — быстро закивал безумец. — К счастью для меня, тебя делить с ним не придётся. Он никогда не решится сказать о своей привязанности к тебе, а я не буду даже спрашивать. — Я Вам не принадлежу и волен уехать даже сейчас, — запротестовал Антонио. — В теории — да, — Джироламо облизнул пересохшие губы и снова наклонил голову, но уже на другой бок. — Только вот все слуги знают, что если выпустят тебя из палаццо, то лишатся головы, а им это н-е н-у-ж-н-о, — по буквам произнёс он, с интересом следя за реакцией мужчины. — То есть Вы взяли меня в плен? И зачем же? — органист отчего-то начал надеяться, что происходящее было только сном, который неожиданно превратился в кошмар. — На "ты", Антонио. На "ты". И зови меня Джироламо, — напомнил безумец. — Или же можешь называть меня хозяином, раз ты мой пленник, — он выпрямил голову и сел на колени на кровать, подбираясь как можно ближе к мужчине. То, что находилось в теле графа, даже не сняло одежды, а потому по-прежнему было в рубашке и штанах. — Джироламо, зачем я нужен В... тебе? — ещё раз спросил Антонио, отодвигаясь к стене и загоняя самого себя в ловушку. — Вот так лучше, — довольно произнёс Джироламо. — Ты мне понравился. Я хочу, чтобы ты был моим. И ты будешь. — В каком смысле? — Сальери уже понимал, что ничего хорошего можно было не ждать, а потому изменил позу, группируясь так, чтобы напасть на безумца, что бы тот не решил сделать. Но Джироламо только снова облизнул свои губы. А в следующую секунду с нечеловеческой силой навалился на мужчину, заставляя упасть на кровать спиной и прижимая его руки одной своей так, что у Антонио не получилось бы выбраться, даже если бы он попытался. — В этом, Антонио, в этом, — безумно усмехнулся Джироламо и наклонился, не целуя, но кусая чужие губы. Органист протестующе застонал и попытался отвернуться, но зубы безумца только сильнее сжали губы, прокусывая до крови. От её привкуса Сальери затошнило. — Ради Бога, остановись, Джироламо! — попросил мужчина, как только безумцу надоело мучить его губы, и он принялся кусать Антонио в шею, надеясь то ли оторвать хотя бы кусочек от мужчины, то ли оставить следы, которые будут проходить далеко не один месяц. Но эти укусы тоже были кровавыми, и Сальери было дико больно. Он даже не стонал, а кричал и пытался вырваться. — Успокойся, Антонио, я ведь только начал, — прошептал Джироламо и на удивление слабо укусил мужчину за мочку уха. — Расслабься и получай удовольствие. — Я никогда не буду получать удовольствие из-за того, что ты делаешь, лучше уж сразу убей, — гневно возразил Антонио. Он не желал переносить подобного унижения. Безумец рассмеялся, будто его пленник только что выдал ужасно забавную шутку. — Посмотрим через месяц, — неопределённо ответил Джироламо и приложил все свои силы для того, чтобы уложить органиста на живот и заломить его руки за спину, а также поднять полы ночной рубашки. — Нет! — Антонио брыкался, пытаясь хотя бы как-то помешать, но за это получил только сильный удар по ягодице. — Нет-нет-нет! — он закричал ещё громче, в ужасе от того, что ощущал, как чужая рука подняла полы рубашки до спины и пыталась проникнуть туда, куда ни за что не была должна, так как это не только было грехом, но и совершенно точно было болезненно. — Помогите! — попытался позвать мужчина, но Джироламо расхохотался так безумно и громко, что чудесного спасения точно можно было не ждать. Сальери не знал, чего в нём было больше: страха или ненависти. Его трясло, и из глаз лились слёзы. Хотелось кричать и вырываться, что он и делал. Только это совершенно не помогало, так как Джироламо был невероятно силён и мог удержать его на месте всего одной рукой. А другой избавлял себя от штанов, чтобы обязательно опробовать новую игрушку. Уткнувшись лицом в подушку, как только почувствовал, что чужой вставший от возбуждения член оказался между его ягодиц, Антонио завыл и весь напрягся. Ему некуда было бежать, не от кого было ждать спасения. В мыслях он молился, чтобы это прекратилось как можно быстрее и вообще оказалось страшным сном. Джироламо укусил органиста куда-то в основание шеи, а затем вошёл. Крик адской боли и отчаяния, кажется, слышали все жители Форли. — Ну-ну, Антонио, не будь глупым, расслабься, — успокаивающе попросил безумец, сразу же принимаясь двигаться. Он понимал, что порвал мужчину и что это могло закончиться весьма плачевно, но зато кровь смягчала проникновение. В ответ раздалась самая отборная брань, на которую только был способен органист. Он лежал в слезах, места укусов по-прежнему кровоточили и неприятно ныли, но хуже всего было от ощущения наполненности, сопровождавшейся чужими толчками, кровью и болью. Сальери искренне надеялся, что умрёт прямо сейчас. А если этого не выйдет, то он обязательно выпьет яд, как только Джироламо оставит его в покое. Но так плохо было только Антонио. Безумец же наслаждался тем, как медленно и болезненно входил в мужчину, стонал, даже, что было совсем удивительно, с нежностью кусал свою игрушку в шею и плечи, а также постепенно ускорялся. Тогда Сальери понял, что на самом деле стоило расслабиться. Получать удовольствие он не мог: его тошнило, голова кружилась, а боль пронзала всё тело. Но выносить потерю чести стало гораздо легче. — Вот видишь, Антонио, ты быстро учишься, — похвалил Джироламо и стал двигаться так быстро, что, казалось, кровать под ними вот-вот сломается, а вскоре кончил, заполняя мужчину ещё и своим семенем. Того сразу же стошнило. — Бедный, бедный Антонио, с тобой такого никогда не делали? — с наигранным беспокойством поинтересовался Джироламо, но отпустил мужчину, понимая, что тот был просто не в состоянии причинить ему зла в ответ. Однако Антонио из последних сил швырнул в него испачканную подушку, от которой безумец успешно увернулся, а после, одевшись, отпер дверь и позвал слуг, веля убраться в спальне, наполнить ванну для гостя и послать за доктором, который мог бы залечить все травмы. Слуги, уже знавшие, что с хозяином лучше не спорить, только поклонились и исчезли, чтобы исполнить приказания. А вполне довольный собой Джироламо вернулся в собственную спальню и, раздевшись, вытянулся на кровати, моментально засыпая. У органиста же остаток ночи был тяжёлым. Никто из слуг с ним не говорил, однако отнесли его до ванной, отмыли, переодели и принесли обратно в спальню, где уже ждал доктор. Тот осмотрел мужчину со всех сторон, тоже не проронив ни слова, после чего обработал все раны какой-то непонятной и ужасно жгучей мазью, а затем ушёл. Антонио, окончательно обессиленный из-за пережитого унижения, провалился в беспокойный сон, состоящий полностью из пережитого наяву кошмара. А ранним утром граф проснулся, уверенный в том, что никуда так и не выбирался за ночь. Дверь осталась заперта, как и окно. Но всё равно нужно было попытаться выяснить, не произошло ли чего ужасного по вине его демона. Поднявшись, Риарио отпер дверь и позвал слугу. Тот сообщил, что ночью для синьора Сальери граф лично вызвал доктора, но тому сразу заплатили, а больше ничего серьёзного не произошло. Немного помолчав, будто не зная, сообщать или нет, слуга всё же рискнул рассказать, что синьору Сальери по-прежнему было довольно плохо и что ему часто меняли чаши, так как мужчину постоянно рвало. От этих слов графу Риарио стало не по себе. Значит, он был не прав, значит, демон дождался своего часа и показал себя гостю. Но Джироламо не рискнул спросить, что именно происходило ночью, а также не знал, нужно ли было показываться ему на глаза, в конце концов решив, что нужно было зайти и проверить состояние органиста, но только после того, как граф переоденется, помолится и позавтракает, что он и выполнил за ближайший час. Почему-то заставить себя постучать в дверь гостевой спальни оказалось невероятно сложно. И граф Риарио сам не знал, почему. Он редко жалел людей, но с синьором Сальери всё было по-другому с самой первой встречи. Мужчина всегда боялся за него и хотел, чтобы демон никогда не тронул так приглянувшегося ему человека. Но это было не в силах Риарио. Демон был сильнее и делал всё, что хотел, а остановить его не было под силу никому. — Прошу простить свой визит в столь трудный для Вас час, — извинился граф, как только рискнул зайти. Антонио, уже напрягшийся из-за того, что ему придётся пережить ещё одно унижение, расслабился, понимая, что сейчас перед ним был друг. — Как Вы себя чувствуете? Что произошло ночью? А вот это было весьма интересно. Сальери, уже готовясь гневно высказать всё, что думал о графе, замер, так и не издав ни звука. Хозяин палаццо не знал о том, что творил тот, кто делил с ним тело, а потому обвинять мужчину было бессмысленно. И Антонио не стал, вместо этого жалея, что графу Риарио приходилось жить с таким тяжёлым грузом. Из-за слов безумца органист помнил, что граф знал о наличии в своём теле соседа, но, видимо, либо скрывал то, что знал то же, что и этот безумец, либо от него всё держалось в тайне. — Я... Мне просто стало немного плохо, — Антонио заставил себя слабо улыбнуться, хотя губы до сих пор болели от укусов. — Не беспокойтесь, всего пара дней, и я снова встану на ноги. — Могу ли я что-нибудь для Вас сделать? — поинтересовался граф Риарио, поражённый тем, что синьор Сальери мог так легко говорить с ним после всего, что пережил. Но так мог повелеть демон, поэтому граф не стал скрывать тревогу за благополучие своего гостя, надеясь, что тот сам всё честно расскажет. — Составить мне компанию, если это не отвлечёт Вас от дел, — попросил Антонио. Ему было страшно, что мужчина в любой момент перестанет быть собой, но отчего-то к нему всё равно тянуло. Сальери объяснял это себе как желание не бросить человека, попавшего в беду и нуждающегося в помощи. Вряд ли здесь мог помочь экзорцист, но кто знает? Попробовать стоило. Или... Или нужно было отыскать врача, способного излечить такую странную болезнь?.. — Конечно, синьор Сальери, — согласился граф, удивлённый ещё и тем, что его до сих пор желали видеть рядом, а не прогнали прочь и не потребовали лошадей, чтобы как можно быстрее оставить позади одержимого демоном человека. Они проговорили весь день. Несколько раз Антонио тошнило, и каждый раз граф лично держал ему чашу, отмечая всё новые и новые следы на теле мужчины и боясь даже предположить, что демон сотворил с ним. Та версия, что была самой очевидной, казалась столь мерзкой, что Риарио отказывался верить в то, что именно она и была правдивой. Его демон обычно убивал, а не лишал чести, поэтому такой поступок для него был весьма странным. Если для демона что-то вообще могло быть странным. Да и в любом случае никто из них так и не заговорил о произошедшем, позволяя Богу решать, что должно произойти дальше. Демон не объявился и к ночи. И на следующий день тоже. И ещё те четыре дня, пока Антонио приходил в себя, а граф сутками находился рядом с ним, развлекая беседами и чтением и выходя только тогда, когда к его гостю приходил доктор. Это было не утомительно, потому что на город обрушился ливень, не останавливавшийся несколько дней. Однако граф Риарио, уже привыкший к тому, что его день мог легко прерваться, с ужасом осознал, что уже начинал скучать по резкой потере сознания. К тому же он видел, как синьор Сальери следил за каждым его движением, будто тоже ждал момента, когда объявится демон. Но демон тоже ждал. Почему-то Риарио был уверен, что так и было, хотя в тайне надеялся, что Бог услышал его молитвы и избавил от этого страшного существа, готового сделать всё, что только захочет. Конечно, демон не покинул его. Просто ожидал, когда его игрушка окончательно придёт в себя, чтобы он мог и дальше с ней развлекаться. И дождался. Перемена произошла прямо посреди обеда в день, когда Антонио заново научился сидеть и смог, наконец, принимать пищу, а потому принял приглашение хозяина палаццо отобедать с ним. Они с удовольствием поедали десерт и даже не говорили ни о чём, так как тишина для них всегда была настолько же комфортной, как и светское общение. Но вдруг... — Скучал по мне? — безумец улыбнулся и наклонил голову набок, демонстративно облизывая ложку, испачканную в десерте. Органист в ужасе замер, надеясь, что ослышался, но после осмелился поднять глаза на мужчину и увидел того, кто теперь снился ему в кошмарах каждую ночь. — Ни капельки, — Сальери потянулся за ножом, считая, что лучше уж убьёт обоих и сбежит, чем ещё раз позволит сотворить с собой такое. — Положи ножик. Ты им только людей насмешишь, Антонио, — объяснил Джироламо, откладывая ложку в сторону и выпрямляя голову. — Я ведь просто хотел поговорить. — У нас нет тем для разговора, — недовольно ответил Антонио, так и не выпустив ножа из руки. — Но я хотел извиниться за то, что был так груб с тобой в наш первый раз, — до противного мягко произнёс безумец, будто обиделся на то, что ему не дали признать свою вину. — Антонио, я должен был тебя подготовить, тогда смог бы брать тебя каждую ночь, а не ждать, пока ты выздоровеешь из-за моей неаккуратности. Не волнуйся, больше такой ошибки не будет. — Между нами вообще больше ничего не будет. Я здесь не ради тебя, а ради графа Риарио, — органист с силой сжал нож, что продолжал держать в руке. — И почему же ты не оставил этого слабака? — всё настолько же наигранно удивился Джироламо. — Он не стоит твоего внимания, Антонио. Или ты пожалел его? — задумчиво спросил он. — Да, граф легко вызывает жалость, — и сам же ответил. — А может ты привязался к нему? Полюбил? Понадеялся, что сможешь излечить его? — безумец оскалился. — Он мой друг и благодетель. Я обязан ему. Поэтому я здесь. Но я убью вас обоих, если ты снова попытаешься что-то сделать со мной, — ответил Антонио, хмурясь и готовясь воткнуть нож прямо в сердце мужчины. — Скучно! Скучно-скучно-скучно-скучно! — заявил в ответ Джироламо и показательно зевнул. — Думай, что хочешь, но ты всё ещё моя птичка в клетке. И ты не осмелишься убить нас, потому что боишься испачкать руки в крови. Но мы это исправим, обещаю, Антонио. И прежде, чем органист успел что-то ответить, Джироламо потерял сознание. Антонио подскочил, роняя нож, и осторожно донёс мужчину до кресла. Вскоре граф Риарио пришёл в себя и обеспокоенно посмотрел на гостя. — Всё в порядке. Вам стало плохо, и я решил, что Вам нужно немного полежать, — объяснил ситуацию синьор Сальери. Граф в ответ только кивнул. Он знал, что был не в обмороке и что его сознанием овладел демон, но не рискнул ни расспросить гостя о том, о чём они говорили, ни извиниться за то, что втянул в свой бесконечный кошмар единственного друга. Даже слуги не знали, что хозяин палаццо был одержим, они просто считали графа Риарио весьма жестоким человеком. Не без запугиваний со стороны демона, конечно. Но это было не так важно: если демон перебьёт слуг, то можно было найти новых. А вот другого синьора Сальери найти было нельзя. Не такого похожего на самого графа и внешностью, и характером, и судьбой мученика. За обманом и игнорированием существования демона стали идти дни. Граф и органист говорили, обсуждая религию и жизнь, гуляли, если погода была хорошей, читали, то восхищаясь талантом автора, то удивляясь тому, как можно было писать настолько плохо, иногда даже играли на клавесине, хотя то, что хозяин палаццо владел музыкальным инструментом сначала удивило его гостя. Однако по ночам приходил он. И, скручивая руки, но подготавливая, раз за разом брал всё меньше и меньше сопротивлявшегося Антонио. Тот же всё больше и больше смирялся с тем фактом, что ему приходилось терпеть все эти унижения, что через некоторое время научился думать о том, что его брал граф, а не безумец, а потому быстро расслаблялся и стал получать удовольствие. Крики сменились на стоны, а попытки вырваться — на попытки двигаться навстречу в том же ритме. Сальери понимал, что был влюблён, но любил он того, с кем проводил дни в общении, а не того, кто брал его почти каждую ночь. Однако однажды, прожив в палаццо чуть больше месяца, Антонио сам пришёл к Джироламо. Безумец не забыл об убийствах, пусть и сократил их количество, предпочитая тратить время на свою игрушку. Но в предыдущую ночь всё-таки убил, из-за чего раздавал указания слугам о том, куда деть труп раздражавшего его городского барда. Сальери осторожно обнял его со спины, как только слуги удалились исполнять указания. — Я же говорил, что через месяц ты изменишься, — довольно почти что промурлыкал безумец, разворачиваясь в объятиях. — Ничего не говори, — попросил органист и мягко коснулся чужих губ своими. Джироламо не привык к такому: до сих пор они больше кусались, чем целовались. Но это происходило скорее по незнанию, ведь до того первого раза с Антонио ни граф, ни безумец ещё не делил ни с кем постель и даже не целовал. А Сальери осторожно проник своим языком в чужой рот, проводя по зубам и нёбу. — Что это было? — заинтересованно спросил Джироламо, как только органист отстранился. — Поцелуй, — ответил Антонио. — Мне нравится. Повтори, — приказал безумец и облизнулся. Сальери, улыбнувшись, снова поцеловал его, но на этот раз позволил Джироламо вести. Антонио знал, что любил не безумца, а графа, но тот не допускал даже мысли о том, чтобы нарушить дружбу и свести её к греху содомии. Поэтому приходилось довольствоваться безумцем, к которому мужчина уже тоже успел привязаться, переставая считать сумасшедшим и понимая, что у этого Джироламо просто был свой особенный взгляд на мир, который включал в себя убийство всех тех, кто ему не нравился. Но у кого не было недостатков? Ведь и сам Сальери убивал соперников. Не так смело и открыто, но устранял их, когда был в нужде. Да, после того, как Антонио получил должность личного органиста Папы, он перестал избавляться от тех, кто мог ему помешать, но это не делало его невиновным. И, насколько органист знал, даже граф был не без греха, так как часть убийств была не на совести безумца, а на совести самого Риарио. Джироламо грубо схватил Антонио за руку и повёл в спальню. — Я и сам за тобой пойду, — сказал Сальери, переплетая их пальцы. Безумец не ожидал нежности в ответ на всё, что делал с мужчиной, но быстро понял, что все светлые чувства Антонио были направлены не на него. Джироламо прижал своего пленника к ближайшей стене, смотря безумным взглядом во влюблённо смотрящие глаза напротив. — Ты пойдёшь не за мной, ты пойдёшь за ним. Но только попробуй изменить мне с этим слабаком! — прорычал безумец и, толкнув, ещё раз ударил органиста спиной и затылком об стену. — Я убью тебя и оставлю твой труп гнить в спальне. Буду есть его и заниматься с ним любовью. Но плохо не это, нет, — Джироламо оскалился. — Я позволю твоему любимому графу видеть всё это и помнить. Антонио не хотел ни умирать, ни знать, что из-за этого будет страдать его возлюбленный. — Джироламо, я не изменю тебе, — спокойно ответил органист и обхватил ногами чужую талию, притягивая безумца ближе. — Я люблю вас обоих, — добавил он, зная, что за такие слова мог поплатиться наказанием. — Но ты знаешь графа, знаешь, что он скорее умрёт, чем согрешит со мной. А ты... Мне нравится то, как ты кусаешь меня, то, как ты душишь меня, то, как ты входишь в меня, то, как ты двигаешься во мне, и то, как ты заставляешь меня изливаться, хотя я ни разу не касаюсь себя, — Сальери ощущал, что начинал возбуждаться и, прижав к себе Джироламо, отметил, что тот тоже был возбуждён. — Тебе правда нравлюсь я? Демон, безумец, монстр? Тот, кого все боятся? Тот, кто убил стольких людей не ради великой цели, а ради своего видения искусства? — безумец с искренним удивлением смотрел на пленника, не веря, что такое возможно. — Или ты лжёшь, потому что не хочешь умирать? — злобно добавил он. Ни один человек в здравом уме не стал бы испытывать ничего подобного. — Это правда, — Антонио чуть улыбнулся, и эта улыбка стала копировать ту, что он сам видел у безумца. — Я больше не тот, кто приехал сюда месяц назад. Ты сломал меня, и я люблю тебя. А теперь возьми меня, давай же, прямо здесь, в коридоре, у стены. Ещё и напротив окна. Пусть все знают о том, насколько громкой может быть наша любовь. — Ещё немного и ты перестанешь бояться испачкать руки, — Джироламо облизнулся и поцеловал мужчину, однако тот сам попросил укусить себя, что безумец с удовольствием выполнил, не жалея сил на укус. Антонио застонал и запустил руки в чужие волосы, а после высвободился из поцелуя-укуса и направил Джироламо к шее. Тот, зарычав, принялся оставлять новые следы, перекрывая ими ещё не успевшие зажить старые, и развязал у них обоих штаны. — Подожди, у меня есть идея, — органист облизнулся таким же жестом, как безумец, и отстранил его, после чего опустился на колени, спуская чужие штаны и обхватывая член мужчины рукой. — Если ты меня укусишь, я вырву тебе все зубы, — предупредил Джироламо, поняв, что хотела сделать его игрушка. — Не укушу, — усмехнулся Антонио и, не отрывая взгляда от глаз безумца, медленно провёл языком по всей длине, после чего осторожно обхватил губами головку. В ответ Джироламо застонал и сжал рукой волосы пленника, заставляя насадиться на всю длину. У Сальери обожгло горло, а на глазах выступили слёзы, но он подчинился и позволил безумцу управлять собой. Окно было открыто, так что все люди, что проходили мимо, прекрасно слышали стоны, что издавал Джироламо. Он насаживал Антонио на себя всё грубее и быстрее, а вскоре кончил, заставляя органиста проглотить всё своё семя. Только после Сальери отстранился и довольно облизнулся. — Ты позволишь мне тоже излиться? — спросил он. — К окну. Спиной ко мне, — вместо ответа скомандовал Джироламо. Антонио повиновался, выглядывая на улицу. Они находились на втором этаже, а потому чувство стыда и страх от того, что их обоих могли отправить на костёр, немного притуплялись. — Не бойся. Никто не причинит нам вреда, — зашептал безумец, уже одевшись и запустив руку в штаны пленника. Он проводил по члену быстрыми и рваными движениями. Сальери оперся руками на подоконник и положил голову на чужое плечо, издавая всё более громкие стоны, и кончил прямо в одежду, наваливаясь всем телом на Джироламо. Тот убрал перепачканную руку и грубо засунул её в чужой рот, заставляя облизать. Антонио, захныкав, поддался. — Ты пойдёшь со мной на убийство? — спросил Джироламо, разворачивая органиста лицом к себе, и убрал руку. — Да, — честно ответил Антонио. Безумец отпустил своего пленника, довольно засмеявшись, но на органиста такая реакция больше не наводила того ужаса, что раньше. И тут мужчина потерял сознание. Сальери с трудом успел поймать графа и отнести до ближайшей комнаты, где Риарио пришёл в себя, удивлённо отмечая, что его держали с нежностью, которая не должна быть свойственна друзьям. Граф смутился и отвернулся, как и органист. Но если Сальери боялся за своего любимого, то Риарио просто не хотел признавать, что давным-давно проникся чувствами к мужчине. Граф Риарио сваливал свою привязанность на демона, считая, что тот передал все светлые чувства, что, оказывается, мог испытывать, ему, только бы не любить. — Вы в порядке? — обеспокоенно спросил Антонио. — Да. Только, пожалуй, нам нужно пройтись, — ответил граф. Его гость согласно кивнул и помог встать с кресла, после чего мужчины отправились на прогулку. Они обсуждали возможные улучшения в городе, а люди вокруг в ужасе обходили их стороной, так как боялись теперь не только графа Риарио, но и его синьора Сальери. Они уже смирились с тем, что ими правили содомиты и только молились о том, чтобы эти двое как можно быстрее уехали из города и грешили, навлекая гнев Божий, где-нибудь в другом месте. Некоторые в тайне мечтали, чтобы на них нашлась управа, но боялись говорить об этом вслух, так как знали, что от гнева графа Джироламо Риарио делла Ровере не уйти живым. А вдвоём с синьором Антонио Сальери они вообще казались непобедимой силой, вышедшей прямиком из ада. Городские сплетники недалеко ушли от истины. Конечно, Джироламо и Антонио были всего лишь людьми, но в них обоих что-то сломалось, и мужчины могли не только спокойно убить, но и не чувствовать вины за такой поступок. Если бы люди попытались разобраться в том, что происходило с ними, то поняли бы, что Джироламо необходимо было изолировать от общества и лечить, чтобы восстановить единство в его душе, а Антонио нужно было спасать, чтобы его больная привязанность не развилась во что-то более серьёзное. Только никто даже не пытался понять и помочь. Все предпочитали ненавидеть и бояться. И это привело к тому, что вторая личность графа осмелела настолько, что решила взять органиста с собой, чтобы научить убивать настолько же красиво и масштабно, как умела сама. Ради своих безумца и графа Антонио был готов на всё, поэтому безропотно собрался посреди ночи, как только Джироламо позвал его. Они быстро добрались до собора, где безумец остановил свою игрушку и, склонив голову, внимательно осмотрел её, ищу хотя бы тень сомнения. — Ты готов, Антонио? Это будет произведение искусства. Мы принесём жертву на алтаре, чтобы показать миру и Богу, как сильно любим друг друга. Ведь ты любишь меня, Антонио? — спрашивал он, и в свете луны его глаза выглядели всё такими же пугающими, как в самую первую ночь. — Да, я люблю тебя, люблю, я никуда не денусь и не сбегу, и всегда буду рядом. Я буду делать всё, что ты пожелаешь, я умру за тебя и убью для тебя, — уверенно ответил органист, с обожанием смотря на того, у кого теперь находился в плену по собственной воле. — Вот такого ответа я и ждал, — Джироламо улыбнулся и грубо притянул к себе мужчину для поцелуя. Тот с удовольствием ответил, но довольно быстро отстранился. — Научи меня. Покажи своё искусство, — попросил Сальери, облизывая пересохшие от волнения губы. Он не боялся, но хотел, чтобы безумец им гордился. — Идём, — позвал Джироламо. Они проникли в собор, ступая совершенно бесшумно. В такое время здесь был один лишь священник, давший обет молчания, а потому появлявшийся в стенах собора только тогда, когда там не было других людей. Кажется, его звали Джованни, однако имя не заботило ни одного из убийц. Мужчины разошлись в разные стороны и тихо и синхронно стали приближаться к своей жертве, стоявшей у алтаря. Антонио взглянул на Джироламо, и тот кивнул ему, тем самым давая понять, что пора действовать. Они напали одновременно. Органист подступил со спины и прижал священника к себе, перехватывая за талию, а второй рукой закрыл ему рот. Жертва пыталась вырваться, однако Антонио держал достаточно крепко, чтобы Джироламо, одной рукой держа руки вырывавшегося священника, другой мог с ювелирной точностью вырезать крест на чужой груди, а затем резко вырвать сердце. Священник обмяк в руках у органиста. Тот уложил его у алтаря, пачкая руки в крови, после чего развернулся к безумцу. Даже в темноте было видно, что Джироламо был залит чужой кровью: она оказалась в волосах, на лице, на шее, на одежде и на руках. Но он только безумно улыбался, держа в руках переставшее биться сердце. — Давай съедим его? — предложил он, привычно склонив голову набок и не переставая улыбаться. Антонио согласно кивнул и первым откусил кусок от окровавленного сердца. Было противно и невкусно, да и жевать неприготовленное мясо было достаточно сложно. Он давился, однако ел, смотря с почтением на того, кто вырвал сердце у несчастного священника. Джироламо подключился к трапезе, явно наслаждаясь вкусом крови. Теперь в ней полностью испачканы были оба. Как только с сердцем было покончено, окровавленными руками Джироламо притянул к себе своего пленника и принялся слизывать кровь с его губ. Антонио обнял его и потянул к алтарю. — Что ты хочешь сделать? — довольно поинтересовался безумец, позволяя подвести себя ближе. — Закрепить наше жертвоприношение, — ответил органист и принялся раздеваться. — Ты быстро учишься, Антонио, — промурлыкал Джироламо и тоже стал избавляться от одежды. Их тела были чисты от крови ровно до момента, пока они не дотронулись друг до друга. Мужчины поцеловались, а после, предпочтя не медлить ни секунды, так как рисковали быть пойманными, принялись ласкать друг друга языками и руками, всё больше пачкаясь в крови. Джироламо засунул пальцы в рот своему пленнику, и тот принялся сосать, больше не чувствуя тошноты из-за вкуса крови. Безумец, убрав пальцы из чужого рта, быстро подготовил Антонио и вошёл в него. Раздавшийся стон был настолько громким, что был слышен по всему собору. Джироламо, дав своей игрушке опереться на алтарь, медленно и на удивление нежно брал его, впервые обхватывая его член рукой и двигая ей в такт толчкам. — Поклянись, что мы всегда будем любить друг друга, — прорычал Джироламо, резко переходя с нежного и размеренного темпа на грубый и рваный. — Клянусь! — простонал Антонио. Он с трудом понимал, что происходило вокруг, так как чувствовал себя невероятно счастливым и понимал, что скоро кончит, из-за всё нарастающего удовольствия. — Клянусь и я, — таким же стоном ответил Джироламо. Они излились одновременно и несколько минут ещё не двигались, слушая, как восстанавливалось дыхание у них обоих, а после медленно оделись и уложили труп, оставшийся без сердца, на алтарь. Уже в палаццо они приняли ванну и сожгли одежду, в которой приносили жертву. Антонио даже сумел уговорить Джироламо остаться с ним на ночь и не передавать контроль другому. Это обрадовало безумца, и он согласился, хотя и знал, что не сможет удерживать контроль над телом вечно. На утро все в Форли узнали об убийстве священника. И все понимали, кто это сделал. Но что они могли против графа и его близкого друга? На имя графа Риарио пришло письмо из Рима, и слуга принёс его прямо в спальню хозяина палаццо, ни слова не говоря о том, что застал его голым в компании с таким же нагим синьором Сальери, потому что знал, что иначе умрёт. Хлопнув дверью, Джироламо упал на кровать и прочитал письмо. — Поздравляю, Антонио, для нас есть работа во Флоренции, — он рассмеялся и передал письмо своей игрушке. Антонио внимательно прочитал просьбу Папы о том, что им необходимо было переманить на сторону Рима одного художника-выскочку и одного композитора-смутьяна. — Когда выдвигаемся? — спросил органист, откладывая письмо в сторону. — Сейчас же, — ответил Джироламо. Антонио согласно кивнул, и они принялись собираться. Форли достаточно настрадался. Пришло время страданий Флоренции.